звёздные совместимости

– Не понимаю… Вы серьёзно вместе? Чунмён, единственный в компании под знаком «близнецы» и единственный задрот по гороскопам, возмущается или удивляется, или и то и другое сразу. Ещё бы – он ставил на то, что отношения Лухана и Минсока никогда не перерастут во что-то большее нежели «привет-да-мы-вроде-как-знакомы-пока». И его можно понять, спорил он с Бэкхёном, что само по себе плачевно, так ещё и на внушительную денежную сумму для подогрева интереса. – Союз двух овнов – это же постоянное напряжение, уступки, я уж молчу про… – горячо начинает объяснять Чунмён, а Исин, сидящий ближе всех к невольному оратору, выглядит так, что хочется его спрятать туда, куда голос Чунмёна никогда в жизни не докатится. – И это он ещё не в курсе, что вы уже полгода вместе, – замечает Сехун на ухо склонившемуся поближе Лухану. Лухан согласно хмыкает. – Предвкушаю выражение его лица. – Сообщи ему это, когда нас не будет, окей? А то задушит вопросами. Сехун согласен на эту сделку лишь в случае ещё одной колы для его персоны. Естественно, если хён угощает. Лухан уже видит необъятной глубины дыру в своём бюджете, но да, он угощает. – Хоть расскажите, как так получилось, – просит Чунмён, забросив идею разъяснить всем аспекты звёздной совместимости. Исин обнимает свой чай на манер спасательного круга и поёживается. Лухан переглядывается с Минсоком и начинает рассказ, и ловит от Исина взгляд, полный благодарности. / – Летом холоднее всего перед рассветом, – тоном «внемли, юный падаван» говорит Лухан, прислоняясь спиной к стене. – Именно поэтому мы в супер лёгкой одежде собираемся встречать рассвет? – отзывается Минсок. Он улыбается, и свет фонарей делает его взгляд волшебным. Лухан засматривается до такой степени, что пропускает момент, когда (и почему вообще) Минсок начинает звонко смеяться, и проваливается в попытке свалить своё любование на «у тебя на щеке ресница». Минсок делает вид, что стряхивает ладонью с лица что-то (чего нет), и по его улыбке так и читается «да нихрена я тебе не верю». Лухан зябко поводит плечами и предлагает отправиться на поиски круглосуточной кофейни, ведь «Чондэ говорил, что ты любишь кофе». Минсок решает не возникать на тему того, что Чондэ чёрта с два такое бы сказал, ты хренов сталкер, признай; вместо этого он просит помощи в поисках у гугла. / – Чондэ действительно говорил, – бормочет себе под нос Лухан так, чтобы никто не услышал, но слышат все. Чондэ тут же возмущённо восклицает: – Вовсе нет! – Не мешайте мне плавиться в сахаре, – пресекает начавшуюся было перепалку Чунмён и наигранно мечтательно вздыхает. – Продолжай, хён. – Давай лучше я, – предлагает Минсок. Лухан надувается обидой, нахохливается, складывает руки на груди и играет в гляделки со своим стаканом капучино (с милыми новогодними белыми мишками, они катаются на саночках, мяу). Сехун рядом с ним лишь тихо фыркает. / – У меня сопли, пицца и пресыщение одиночеством. Если хочешь – приезжай. – Ты хотел сказать «бросай всё и беги на автобус»? – уточняет Минсок. Лухан в трубке сопит как ёжик. – Купить что-нибудь? – Подарочный бант. – Ты серьёзно? – Серьёзно. – У Лухана действительно серьёзный голос. – Можешь даже заранее прилепить его на себя. Минсока так и подмывает спросить «это попытка флирта или у тебя под вечер повышение температуры и уровня бреда в крови», но он лишь криво отшучивается и кладёт трубку. Чондэ вопросительно смотрит на него с дивана. Минсок посылает совесть к чертям и говорит Чондэ, что составить компанию в походе до банка (и, может, до магазина) никак не может. Не сегодня, по крайней мере. Чондэ почему-то совсем не расстраивается, хотя он сидит в гостях у хёна уже час и минут пять назад этот самый хён был готов ринуться вслед за другом в огонь, воду и далее-далее, ведь чёрт с ним. Чондэ всегда может вызвонить Бэкхёна, или Исина, или… ну, кого-нибудь. / – Вырежьте меня из ваших историй, пожалуйста, – просит Чондэ без тени улыбки на лице. – И вставьте в истории с Чонином, – не упускает возможности подколоть Бэкхён. Чондэ вспыхивает и отворачивается, чтобы детально разглядеть рисунок на (однотонного металлического цвета) стене. А Минсок продолжает. / У Минсока рюкзак за спиной тренькает – вопреки запросам Лухана, бант не купили, зато у аптеки притормозили. Если хорошо знать Лухана – а Минсок знает достаточно, – то в случае «заболел» можно предполагать исключительно «у меня температура, сопли, горло и вообще пиздец, но оно всё само пройдёт, донт вори». Минсоку фэйспалмить хочется от такой халатности. Лухан встречает гостя замотанной в плед мумией, вместо «привет» шмыгает носом и тут же жалуется на то, что дышать почти не может. Минсок жалеет о том, что в своё время не прикупил медицинский костюмчик (сейчас бы пригодился) и идёт вслед за шмыгающим закутанным комком в комнату, чтобы полюбоваться на остывший чай якобы с имбирём (не сделано ни глотка) и абсолютное отсутствие лекарств. У Лухана нет даже банальных таблеток от кашля и… – И аптечки нет? Лухан чувствует себя на планке «идиот» (привет, стабильность), когда кивает и не может сдержать улыбку. Минсоку хочется долбануть его рюкзаком по лбу. / – Я б долбанул, – вставляет свои пять копеек Бэкхён. Он это любя, конечно же. Конечно же, улыбку-оскал Лухан дарит ему тоже любя. Не разделял бы их стол – подарил бы не только улыбку, но не будем об упущенных возможностях. (Нет, будем). / – Я похож на лисёнка из «the little prince»? Лухан примеряет (дурацкие) шапки, и задаёт свой вопрос с таким наивным видом, что сойдёт скорее за детсадовца или за ленивца Сида. Даже рыжая шапка с лисьими ушками не способна сделать его похожим на лисицу. Вот вообще никак. – Чтоб ты знал, по твоему лицу легко всё читается, – замечает Лухан, стаскивая с головы шапку и кидая её обратно на полку. И продолжает бормотать таким тихим ворчливым тоном, будто обращается к стене или к окну, но не к Минсоку, нет. – Не понимаю. Всё же нормально. Ты любишь веселье. Что сегодня не так. Что-то случилось? Последнюю фразу Лухан говорит уже Минсоку, чем застаёт врасплох. Минсок пару раз моргает, пытается понять, а чего это с ним случилось, и хитро смотрит в глаза напротив. (Печальные такие, смиренные). – А ты по лицу прочитай. Лухан прищуривается, явно чувствуя тонну иронии в свой адрес, и ощупывает взглядом всего Минсока, а Минсок пытается телепатически передать подсказку – в сердце смотри, идиот. / – Хочу шапку-кота, – мечтательно тянет Чунмён и поворачивается к Бэкхёну, чтобы озадачить вопросом: – Твоя дама сердца умеет вязать? – Ох… Я спрошу, если хочешь. – Конечно, хочу! – А я хочу мир во всём мире, но давайте вернёмся к истории наших… – Чондэ замолкает, теряясь с тем, какое слово подобрать. Взгляд Сехуна подсказывает слово «идиоты». И добавляет «клинические». / – Ты когда-нибудь задумывался о том, что такое любовь? Лухан лежит на полу и заворожено наблюдает за бегом огоньков по стене и потолку. Гирляндный кролик подмигивает ему зелёными диодами. Минсок лежит рядом с Луханом, они почти соприкасаются локтями. Подмигиваний кролика хватает на двоих. За окном медленно падает снег – крупный, ленивый, липкий. За окном почти сочельник и светлячками в сгущающихся сумерках искрящиеся в чьих-то руках бенгальские огоньки. За окном другой мир, но он обволакивает, переносит на время в сказку, мечту, детство, кому что по вкусу. Минсоку по вкусу чувства. – Ты в курсе, что это риторический вопрос? – Я не просил иронии. Минсок прикусывает язык. Не буквально. – Любовь – это сестра счастья? – предполагает он после небольшой паузы. – М-м-м, – лениво отзывается Лухан, – счастье – это очень важно. За окном медленно падает снег, а Минсок, повернув голову вбок, разглядывает профиль Лухана. По его носу бегают зелёные и жёлтые отсветы гирлянд, и Минсоку вспоминаются какие-то лесные нимфы: звуки песни в лесной чащобе, опутанные травяной вязью молочные бёдра, растрёпанные медные локоны… Сегодня что-то странное творится с его воображением. То ли мускат в пузатой бутылке тому виной. То ли чувства. – А ты что об этом думаешь? – задаёт Минсок встречный вопрос, надеясь на то, что ему не придётся объяснять, о чём он, Лухан ведь должен держать в голове их изначальную тему. Сам Минсок эту тему уже не вспомнит. – Я знаю одно, – говорит Лухан и тоже голову вбок поворачивает, – любят не за что-то, а просто так. Минсок смотрит ему в глаза и хочет попросить повторить, ведь все слова мимо. / – Алкоголь делает из людей философов, – резонно замечает Исин, вглядываясь в стакан в своих руках. Там, на дне, чаинки собираются в маленькую пирамидку. Бэкхён заглядывает через его плечо, хмурится и мысленно проклинает профессора Трелони с её предсказаниями. Чаинки всегда остаются просто чаинками; флирт всегда остаётся просто флиртом. – Вы вместе отмечали рождество? Вдвоём? – в голосе Чондэ долю иронии можно измерить бочкой в тонну, а он, зараза, ещё и бровями играет. Лухан миленько лыбится ему в ответ, а Минсок качает головой: – Нет, мы пересеклись за день до сочельника. – И я позвал хёна в гости. – Посмотреть на гирлянды. – Для начала мы их развесили. – Да. – И после решили немного выпить. – Да. – И… – Ребят, – останавливает их Чунмён, – где ваше красноречие? Лухан закрывает рот, откидывается назад и направляет загипнотизированный взгляд на стакан с мишками. Минсок иронично хмыкает перед тем, как прочистить горло и попытаться вспомнить, что там было дальше. Со временем из памяти стираются разные мелочи. / Лухан солнечно улыбается, сверкает глазами и лезет обниматься, в то время как Минсок недоумевает, что хорошего может быть в лёгкой весенней мороси, мрачных сумеречных улицах и мокрых объятиях. Лухан будто чувствует чужое плинтусовое настроение – сначала осыпает вопросами-синонимами к «что случилось», потом шутит на тему погоды, природы и даже голубей (за что ему минус в карму), и в заключение ни с того ни с сего брякает: – Сегодня наша первая дата. Минсок давится кофе и поднимает взгляд. В нём в равных пропорциях мешается недоумение, непонимание и охреневание. Лухан в ответ смотрит на него как заждавшийся пёс на хозяина, нетерпеливо жуёт губу и, не увидев должной реакции на свои слова, берётся разжевать (и в рот положить): – Прошло триста шестьдесят пять дней с того момента, как мы… точнее, нас с тобой познакомили. Ровно год. Ну, не тупи, хён. Минсок прикидывает это всё в голове, удивляется тому, что удалил из памяти момент знакомства с Луханом (честное слово, ни черта не помнит, какая-то ирония судьбы), и не может удержаться от слегка язвительного: – Ты бы ещё минуты подсчитал. Лухан вовсе не обижается, на удивление. Он убегает к кассе попросить для себя ещё один капучино, а по возвращению мгновенно начинает что-то печатать в своём телефоне. Минсок привстаёт с места в попытке заглянуть в экран и невольно округляет глаза в удивлении, когда ему это удаётся. Лухан забивает нужные цифры в калькуляторе и хмурится немного, прежде чем поднять взгляд и озвучить: – Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот двенадцать. Минсок, к тому моменту подсчитавший это мысленно, не понимает, почему двенадцать, если брать ровно три сотни дней (плюс шестьдесят пять, точно). – Двенадцать? – Двенадцать, я точно знаю. Уже почти тринадцать, кстати. Минсок закатывает глаза. А Лухан начинает объяснять (хотя его никто не просил, но это же Лухан): – Когда нас с тобой подвели друг к другу, Кёнсу написал мне сообщение, а так как наша история с ним почти чиста, то мне вовсе несложно обнаружить тот факт, что наше с тобой знакомство длится уже ровно год и тринадцать минут. – Читер. Лухан улыбается в ответ. / – Кстати, ты так и не ответил мне тогда, – Минсок прерывает самого себя. – М? – отзывается Лухан. – Что тебе написал Кёнсу? Интерес зажигается не только в глазах Минсока – Чондэ незаметно передвигается вправо на пару с Чунмёном, Бэкхён ненавязчиво гипнотизирует пальцы Лухана взглядом, даже Сехун заинтересованно оглядывается по сторонам. Исин в этот момент идёт к кассе за новым стаканом фруктового чая. Лухан вздыхает, вынимает телефон из кармана джинсов и передаёт его Минсоку, чем заслуживает многозначительное «о-о-о» от Сехуна. Сехун игнорирует едкий взгляд хёна и пытается извернуться и заглянуть в экран телефона – ему тоже интересно, что у хёна на блокировке стоит, почему Минсок-хён это знает, а любимый донсэн нет, хнык. Минсок же после довольно долгой промотки находит диалог с Кёнсу и открывает его с нескрываемым интересом. Кёнсу пишет редко и по делу, о чём только он может переписываться с балаболом Луханом? от: Кёнсу. «Ставлю сотню баксов на то, что через год вы будете вместе (учитывая количество тормозной жидкости в твоём организме, возможно, год и шесть месяцев)» кому: Кёнсу. «Почему именно баксы? :'D» от: Кёнсу. «Отвянь» / Лухан иногда находит в себе какой-то рычаг, который активирует в нём любовь к звёздам. Однажды под предлогом «покажу тебе самые красивые звёзды, таких ты ещё точно не видел» он вытащил Минсока из дома явно позже трёх ночи (был жуткий ливень и никаких звёзд, кроме, разве что, в глазах Лухана; Минсок оценил); однажды под предлогом «там объяснят, как делать звёзды!» он потащил Минсока записаться на курсы оригами (Минсок теперь умеет превращать салфетки в журавлей, корабли и розы, Лухан научился заматывать руки бумажными полосками; браво); сегодня вечером под предлогом Лухана «я лежу в позе звезды, мне скучно, лениво идти в душ, поболтай со мной» Минсок висит на телефонной линии уже второй час. У Минсока сил почти не находится языком ворочать, а вот Лухан темы для разговора ещё не исчерпал (подчас кажется, что это вообще за гранью возможного). – У меня с тобой ассоциируется белый цвет, – говорит Лухан, вспоминая обрывки фраз по теме «с каким цветом вы у меня ассоциируетесь» и «какое было моё первое впечатление о вас». С цветом всё просто, а вот впечатление Лухан оставит при себе. Он жадный. Минсок почти спит щекой на столе, но пытается реагировать: – Почему белый? – Потому что белый свитер на рождество. Белые носки… – Иногда ты меня пугаешь. – …белый рюкзак. Белые варежки… – Сам их на меня напялил. – …белая безрукавка. И ещё кое-что: помнишь наш поход на американские горки? У Лухана в голосе столько сладости, что Минсок невольно отгоняет от себя сонливость и тарабанит пальцами по столу в попытке восстановить в памяти жаркий летний день. Они едва-едва были знакомы, несли какой-то вздор постоянно, и Лухан посадил пятно шоколадным мороженым на идеально-белые… – Те брюки? – Те брюки. Плюс телефонных разговоров в том, что Лухан не может увидеть то, как у Минсока краснеют щёки. (Или минус). / – Я бы никогда не додумался проассоциировать Минсок-хёна с белым цветом, – задумчиво говорит Сехун. – А мне интересно, какое у Лу-хёна было первое впечатление… Лухан игнорирует невероятно любопытный взгляд Бэкхёна. / Ближе к полуночи, когда Лухан закатывает себя в одеяло и утыкается левой щекой в подушку, он вдруг понимает, что забыл сказать Минсоку кое-что важное. Очень-очень важное. кому: Хён. «Ещё ассоциация – остывший капучино» Минсок отвечает через пару минут. от: Хён. «Почему остывший?» кому: Хён. «Потому что мне нравится» от: Хён. «Это же жуткая гадость» кому: Хён. «Но мне нравится» Намёки Лухана всегда были понятными и прозрачными. Ещё прозрачнее Лухан мог намекнуть, только обмотав себя подарочной лентой и отправив в коробке по почте. Минсоку, для начала, не нужны проблемы с почтой (людей пересылать нельзя по закону), да и вообще, он и без таких ярых намёков всё понимает. Не понимает лишь того, почему у них дальше намёков дело не идёт. Кто-то из них явно отстаёт от программы действий. Минсок думает, что оба. / – На твоём месте я бы уже давно перестал тупить, хён, – высказывает своё мнение Сехун (хотя его никто не просил, кого-то это напоминает). – Я просто не хотел торопить события. А вот ты, – Лухан стреляет взглядом на другую сторону стола, показывая на одну конкретную личность, отчего Сехун закашливается, – сам вполне тупишь. – О чём вы? Я в танке, о чём вы? – пытается понять ситуацию Чунмён, переводя вопросительный взгляд с насупленного Сехуна на улыбающегося Лухана. – Эй! – Сехун тебе всё объяснит, – отмахивается Лухан. – Предатель, – почти беззвучно шипит Сехун, пряча свой нос на плече этого самого предателя. – Потом, конечно же. Вам ведь в одну сторону? Сехун испытывает потребность залепить чем-нибудь Лухану в лицо, может, кулак или картонная обложка меню способны стереть с него это близкое к лисьему выражение. / Лухан находит очень сомнительный повод для встречи – второе число первого летнего месяца, мы просто обязаны посетить какой-нибудь новый бар и опробовать мохито, хён! Минсок энтузиазма в алкогольном плане не разделяет, но карамелью для ушей нежное «хён» творит чудеса. Через полчаса после звонка Минсок подъезжает к нужной станции метро, а Лухан, переминаясь с ноги на ноги и близоруко щурясь в попытках разглядеть лица прохожих, уже ждёт его возле выбранного методом тыка бара. Местечко оказывается недурным – приглушённый свет боковых ламп, пустующая барная стойка, тихая музыка. Минсок ставит интуиции Лухана пять баллов и просит то же, что и он – мохито. Позже Минсок катает по стойке уже третий бокал, а Лухан, изрядно опьянев, рассказывает что-то о жизни жирафов. Он смешно размахивает руками, пытается сложить из пальцев льва и вздыхает, когда с треском проваливается. Минсок встаёт с места, чтобы отойти к стене и подарить Лухану теневой театр – тявкающую собаку, тигра в прыжке и что-то, что Лухан с лёгкой руки обзывает облаком. Минсок протестует. Как и против четвёртой порции освежающей мятно-ромовой мешанины. В итоге он соглашается даже на пятую, чудом умудряется ровно продиктовать диспетчеру адрес и засыпает явно не в одиночестве и с явно ощущаемой наглой рукой на собственном бедре. Проснувшись в районе раннего утра (экран найденного под подушкой телефона сообщает о восьми часах), Минсок первым делом прочищает горло, взъерошивает пальцами волосы и садится в кровати. Через полминуты охреневания и разглядывания смутно знакомых предметов интерьера Минсок приходит к выводу, что вчера, при заказе такси, он диктовал явно не свой адрес. (И что мохито – жуткая штука, непонятно, почему Лухану так нравится). К слову, о Лухане. Минсок вновь обводит комнату взглядом, обнаруживая свои джинсы на полу, но не обнаруживая хозяина квартиры. Это слегка пугает. Лухан же не мог умотать по каким-нибудь своим делам и запереть у себя дома Минсока? Вообще-то, мог. Именно эта мысль заставляет Минсока проснуться окончательно, сползти с кровати и протопать на кухню, по пути подтягивая джинсы и разыскивая пряжку ремня, зараза, от пальцев прячется. – Доброе утро. Минсок застывает на пороге. – Я сделал гренки, – улыбке Лухана позавидует самый счастливый человек на Земле. – Это… – Минсок теряется с реакцией, – не очень романтично. – И совсем неуместно, знаю. Я не умею готовить, так что можешь считать меня героем. Минсок почти успешно давит в себе смешок. – Что? – тут же реагирует Лухан. – Ничего, – отзывается Минсок и решает улыбнуться, ведь улыбка – лучший путь решения конфликтов и другой дребедени. На Лухана действует. Он улыбается в ответ, потому что из головы вылетают все слова. Взлохмаченный сонный Минсок – зрелище не для слабонервных. Лухан официально готов признать себя сражённым. Наповал, ага. Лекарства не помогут, точно. – Садись, – опомнившись, Лухан в добром жесте отодвигает самый удобный, по его мнению, стул и галантно указывает на него ладонью. Минсок смеётся, но садится. И с интересом разглядывает горку гренок на большой плоской тарелке. Выглядит аппетитно даже для человека с похмельем. – Наверное, можно было обойтись кофе… – бормочет Лухан, усаживаясь рядом, может, слишком близко, – но… – Но так вышло. Прекрати, всё хорошо. Минсок поворачивает голову вбок, чтобы подбодрить Лухана улыбкой, может, перестанет нести чушь и оправдываться, но так и замирает сам. Лухан смотрит на него как на восьмое чудо света. Минсок вполне может завернуться в теплоту в этом взгляде как в огромное (огромное-огромное) одеяло. Минсок готов дойти до финишной прямой в их затянувшейся игре по теме «якобы ни к чему не обязывающий флирт», он почти дотрагивается пальцами до ладони Лухана. Но Лухан в этот момент вскакивает с места, чтобы не дать кофе перекипеть, а то ведь невкусно будет. Минсок насчёт кофе согласен, но, чёрт, он готов выпить и безнадёжно испорченный, если только Лухан позволит вернуть время на полминуты назад. Лухан делает вид, что жутко занят туркой и плитой. Минсок в отместку рисует ножичком на гренке недовольную рожицу и кладёт её на тарелку Лухану. / – Обычно после пьянки всё получается немного иначе… – Хён, не пробуждай во мне любопытство, – с улыбкой предупреждает Сехун. Чондэ, спохватившись, вновь обращает внимание на несуществующий рисунок на стене. Свои тайны он раскрывать явно не намерен. Не сегодня. (А лучше вообще никогда). – Какая-то бесконечная история, – вдруг выдаёт Чунмён. – Я, конечно, не жалуюсь, я люблю сказочки в духе Мураками и подобное, но… Неужели вы целый год были в таких подвешенных отношениях? Лухан пожимает плечами: – Мне было нормально. Я хоть всю свою жизнь готов посвятить флирту с… – Ты бы погорел на своём желании, – смеясь, перебивает Минсок. – Вспомни свою реакцию на… Лухан мгновенно накрывает рот Минсока своей ладонью и глаза собственные на всякий случай закрывает – чтобы не показывать всем горящее в них пламя. Адское пламя. (Для всяких наглых косточек такое – в самый раз). / Лухан сидит на диване, копируя уставшую морскую звезду, пока Минсок пытается по-быстрому организовать ужин без помощи ближайшего продуктового. Сладкий кофе на ночь глядя – не слишком разумно, но это лучше, чем кола (Сехун иногда забегает в гости), и ещё лучше, чем вообще ничего. Лухан копается в чужом телефоне и рассказывает диванной подушке о своей тяжёлой доле – живёт на другом конце города, в холодильнике пусто, в бумажнике тоже, с места не сдвинется, пока желудок хоть чем-то не набьёт. Подушка, конечно, посочувствовать не способна, но хоть выслушает. Минсок, если честно, удивляется, когда со стороны спальни перестаёт доноситься усталое бормотание на корейско-китайском. Минсок обнаруживает причину тишины, когда выруливает из кухни с двумя кружками в руках и едва не налетает на Лухана. Подозрительно задумчивого Лухана. Он рассеяно благодарит за кофе, пробует его, игнорируя заботливое «обожжёшься, горячий ведь», и идёт обратно в комнату, чтобы присесть на краешек дивана и загипнотизировать взглядом ковёр на полу. Минсок не понимает, что могло случиться за пять-десять минут его отсутствия, и ему бы прямо спросить, он даже рот открывает, но Лухан вдруг смотрит на него. Под таким взглядом хочется признаться во всех своих грехах, даже в ещё не совершённых. – Я побил твой рекорд. Гонки, отдалённо напоминающие гонки на старых приставках компании Sega; Минсок ценитель, а Лухан упёртый. У них негласная борьба, судя по всему, бесконечная; все заезды – исключительно на телефоне Минсока. Минсок снова не понимает. Обычно в таких ситуациях Лухан напоминает одуревшего от счастья задрота, а не злобную тучку на грозовом фоне. – Но не успел сохраниться. Оу. Вот оно как. – Потому что тебе кто-то написал, – Лухан кивает на лежащий на столе телефон. – Что-то очень важное. Минсок хмурится, пока встаёт с места и тянется за телефоном. Последнюю фразу Лухан выдал таким едким тоном, что невольно хочется огрызнуться в ответ. И есть за что. Минсок не любит, когда кто-то залезает в его сообщения. Особенно когда в последнем активном диалоге доставлено примерно следующее: от: Минджун. «Завтра, в полдень. Сможешь?» (Особенно если пролистать немного вверх и сообразить, что речь идёт о явно не деловой встрече; что, очевидно, Лухан и сделал). – Мне просто интересно, – выговаривает Лухан кружке в своих руках, – какого, собственно, хрена? Минсок машинально выставляет блокировку на телефоне и впивается едким взглядом в лицо Лухана. Как раз вовремя. Ведь Лухан перестаёт разглядывать пузатую белую кружку и поднимает взгляд. В его взгляде ревность мешается с львиной долей обиды. Минсок не слепой, Минсок видит. Только с реакцией теряется. Они друг другу никто. Приятели, кофейные бро, одногодки; хотя, если бы Минсока попросили назвать имя его лучшего друга, он бы мгновенно выдал «Лухан». Но даже в таком случае, они друг другу никто. Минсок сдаётся и вздыхает. – Я не буду перед тобой оправдываться. – Я и не просил. Я лишь хочу узнать, кто это, и какое право он имеет назначать тебе уже хреново третье свидание? Лухану везёт с выдержкой – он выплёвывает всё это с улыбкой. Хотя ему очень хочется перевернуть хотя бы стол и, желательно, не только стол. Минсоку вся эта ситуация тоже на нервы действует, и стол явно в спальне мешается, его надо хотя бы к стене передвинуть ударом ноги. Минсок серьёзно не должен оправдываться, но ему хочется, хочется так, что язык проще цементом залить, чем за зубами удержать. Но Минсок старается. Он встаёт на ноги, чтобы отойти подальше, к двери, тут кухня ближе, там можно будет спрятаться. Лухан напряжённо следит за ним. Это раздражает примерно так же, как скрытая камера в примерочной кабинке. – Знаешь, – Минсок останавливается, зацепившись пальцами за дверной косяк, и оборачивается, чтобы взглядами пересечься. – Чем дольше ты будешь затягивать игру, тем чаще я буду игнорировать правила. Через пару минут, когда Минсок разглядывает часы на микроволновке и складывает из салфетки пятую по счёту розочку, входная дверь в квартиру тихонько хлопает. Лухан, конечно, правильно поступает, ему сейчас перебеситься надо, подумать. Вот только кофе он лишь пару глотков сделал, и в бумажнике у него пусто, хотя живёт на другом конце города и на метро вряд ли успеет. / – Пусти хёна, мне интересно, что там за ещё одна история, – нудит Сехун над ухом, да ещё, зараза, щекочет по рёбрам. Лухан не может удержать смеха, щекотка, чёрт бы её побрал, но сдаваться он не готов. Он взглядом умоляет Минсока молчать (и желательно вообще забыть тот случай) и лишь после этого отпускает. Исин с Бэкхёном внезапно понимают, что куда-то там опаздывают. Бэкхён не изъявляет желания узнавать конец истории («Лу-хён мне ещё всё расскажет, так ведь, хён?»), зато напоминает Чунмёну о предмете их давнего спора и сбегает к гардеробной. Чунмён строит мордашку маленького обиженного ребёнка и находит утешение в плече Чондэ в роли подушки. Сехун на всякий случай делает фотку (чтобы позже поставить (якобы) спящего Чунмёна на обоинку, только тсс). А Минсок просвещает оставшихся. / Лухан звонит сам, в этот же день, точнее, ночь, на часах три ровно, нормальные люди в это время телефоны игнорируют. Но Минсок отвечает почти мгновенно, потому что ждал, даже под одеяло не заползал. (Господи, что же с людьми любовь делает). – Тебе вроде нравится измерять время минутами, а не днями, – вещает Лухан, а Минсок, не понимая, вопросительно мычит в трубку. – Можешь не перебивать меня? Послушай меня, хорошо? Я знаю тебя шестьсот пятьдесят семь тысяч сто семьдесят три минуты. Жаль, конечно, что не всё это время мы были рядом, но это невозможно чисто физически. – Лухан коротко смеётся. – Я настолько близок к сумасшествию, что готов подсчитать количество дней, в которых мы были не вместе. Одна сотня, две… Я готов задаром отдать все эти дни тем, у кого осталось мало времени – ну, знаешь, тяжело больным людям или ещё кому-то. Мне совсем не жалко, эти дни всё равно пустые. И их слишком много. Я хочу изменить ситуацию, хочу хотя бы шесть из семи дней в неделю быть рядом. Быть рядом в качестве… Впрочем, ты понимаешь. Ты понимаешь? Минсок молчит пару секунд, в попытке переварить услышанное и определиться с реакцией. Второе не получается. Он почти просит: – Помоги мне с реакцией. – Приезжай ко мне. Минсок потирает пальцами лоб, размышляя над разумностью этой идеи. Лухан тем временем включает силу убеждения: – У меня есть ром, лёд и лайм, ты научишь меня делать мохито, а я признаюсь тебе в любви. Ты приедешь? – Ты уже признался. – Ты не ответил. / – Лу-хён всегда был романтиком, – вставляет Сехун с гордостью. Лухан шутливо пихает его локтем. / Минсок встаёт с места, выпутывая ноги из плена цветастого покрывала, подсвечивает себе путь экраном и роняет со стола что-то мелкое и вроде бы не хрупкое, пока наощупь разыскивает часы. Часы, по закону подлости, ни в какую не желают быть найденными – под руку попадаются папки, карандаши, наушники; что угодно из ненужных сейчас вещей. Минсок, плюнув на бесполезную затею, рисует в воображении круглый циферблат и задумчиво провозит по нему пальцем, прикидывая количество минут. – Буду через сорок четыре минуты. Плюс-минус десять. Лухан в трубке смеётся и подначивает: – И ты всё равно не ответил. Минсок сбрасывает звонок, решив не утруждать себя разглагольствованием на тему «почему я не люблю выяснять отношения по телефону, часть первая». / – Они какие-то безнадёжные романтики, – вполголоса говорит Чунмён. – Как в симс, – поддерживает Чондэ. – О! Так и вижу, как они спят, обнявшись. – И как у Лу-хёна сгорает завтрак. – Отвратительное качество. Они смеются, а Лухан закатывает глаза и решает не встревать. – На самом деле, жить вместе очень круто, – задумчиво роняет Чондэ. Для тебя это больная тема, мысленно отзывается Лухан. Секреты Чондэ всегда останутся секретами. Лухан подтверждает это кивком головы на вопросительный взгляд. А Минсок, сделав пару глотков к чертям остывшего кофе, указывает на ошибочный факт: – Мы не живём вместе. – Почему? – искренне удивляется Чондэ. – Вы вполне можете себе это позволить. – Так проще. – До сих пор не понимаю, почему ты так считаешь, – ворчливо отзывается Лухан. Минсок оставляет свои выводы по этой теме при себе. Он тоже жадный. / Минсок сидит на диване и читает одолженную в библиотеке книгу о животных (иррациональное желание узнать побольше о китах, слонах и землеройках), а Лухан лежит рядышком, положив на ноги хёна свои культяпки. Минсок не жалуется – на колени Лухана очень удобно опираться предплечьями. Лухану наскучивает разглядывать потолок и зайца из гирлянды (он не менял своё место жительства с рождества; да и зачем, если скоро снова декабрь и праздники), да и песенки «для мычания под нос» в памяти иссякают. Он разглядывает лицо Минсока несколько минут, надеясь назойливым взглядом помешать чтению. Система даёт сбой, телепатия не работает; Лухан недовольно хмыкает. И решает отвлечь словами. – Минсо-о-ок, – есть особенное удовольствие в том, чтобы растягивать его имя, да и вообще называть его по имени, – у меня коленка чешется. Минсок отвлекается от книги, смотрит на Лухана слегка отсутствующим взглядом, не понимает ситуации и поэтому переспрашивает: – Что? – Коленка, – Лухан пытается показать на неё взглядом, – чешется. Минсок, вздохнув, откладывает книгу в сторону и откидывается на спинку дивана. И заносит левую руку над чужими коленками, что вполне себе на обозрение торчат из-под края клетчатых шорт. Уточняет: – Какая? – Левая. Минсок кивает и опускает пальцы на левое колено, слегка проезжается по коже ногтями и вопросительно смотрит на Лухана – мол, всё, или царь ещё что желает. – Чуть выше, – почти мурлычет Лухан. Минсок безропотно заползает пальцами под линию шорт, в очередной раз мысленно раздражаясь на ужасное сочетание жёлтого и красного в клетке. – И ещё выше. Минсок замирает на пару секунд, а потом возвращает руку на колено и озадачивается риторическим вопросом: – Твои намёки когда-нибудь приобретут оттенок адекватности? Лухан задорно смеётся и аккуратно поднимает вверх левую ногу, чтобы уместить её на спинке дивана. Он надеется, что его щёки не смахивают на помидоры – в такой позе он чувствует себя на планке порно-актёра, ей-богу. – Какая разница, – отвечает он. – Ты ведь всё понимаешь. Понимаю, мысленно соглашается Минсок, почти нежно спихивая правую ногу Лухана с себя, и заползает на диван коленями. Хотя чёрт знает как вообще умудряюсь, думает Минсок, нависая над Луханом, оперевшись ладонями в покрывало в районе чужих рёбер. – Впрочем, когда-нибудь, – Лухан почти шепчет, – я прокачаю уровень своих намёков до «не стыдно после того, как ляпнул». Минсок растягивает губы в улыбке, а Лухан поднимает вверх правую руку, чтобы зарыться пальцами в медные пряди волос и слегка наклонить к себе поближе. – Тебе всегда будет стыдно за всю свою чушь. – Какая разница. Минсок мысленно соглашается и сползает на покрывало локтями, наклоняясь до победного. / Да, Минсок очень жадный. / Минсока всегда привлекали люди неординарные – такие, что фонтанируют бредовыми теориями, дают имена своей коллекции плюшевых медведей и плюют на чужое мнение, когда дело касается чего-то личного. Конечно, он в таких не влюблялся, но восхищался, наблюдал и самоотверженно предлагал свою дружбу в моменты необходимости компаньона. Конечно же, не влюблялся. В ожидании одного из последних на маршруте автобуса, почти в полночь, Лухану становится скучно, а прозрачные стены остановки изучены вдоль, поперёк и со всех сторон. Минсок на скамеечке сидит, нахохлившись в куртке и беззвучно проклиная ветер – для октября слишком вредный и ледяной, пальцы и нос мёрзнут. Лухану хреновая погода до лампочки, если бы не Минсок, на нём бы и куртки не было, про шарфы и другие утеплительные вещи вроде перчаток он и не вспоминает до первого снега; у него уши краснеют от ветра, а он улыбается, плюхается на скамейку и поднимает взгляд на прозрачный остановочный потолок. Сквозь него небо ещё бледнее кажется, никаких звёзд и диска луны, и Лухан невольно загорается желанием пересмотреть какой-нибудь аниме-фильм с реалистичной рисовкой и хоть там на нормальное ночное небо полюбоваться. Автобус не торопится, или сегодня он и вовсе их не подберёт, и Лухану скучно – он скашивает взгляд на Минсока, а потом вновь пялится в прозрачный потолок. В мыслях крутится какая-то песня, она странная и многоголосая, Лухан не помнит названия, но напевает добросовестно, коверкая исходные слова и мотив в припеве. Минсок поворачивает голову вбок, чтобы залипнуть взглядом на профиле Лухана, мысленно восхититься и запомнить этот момент – в ночной тишине на окраине города, под завывания ветра и с фоном в виде температуры меньше десяти градусов, голос Лухана и зажёванные окончания, где он не уверен в словах. Хотя раньше Минсок был равнодушен к живому пению. / – Уже почти десять, – замечает Чондэ и крутит телефон в руках. – Если я не успею добраться до дома за два часа, то в моём провальном праздновании будете виноваты вы. Все вы, – добавляет он, бросив взгляд на Сехуна. Сехун делает вид, что у него слишком серьёзные дела в телефоне, чтобы отвлекаться на чьи-то предупреждающие взгляды. Чунмён в этот момент сладко зевает и покидает нагретое щекой местечко на плече Чондэ, мечтая о том, чтобы в следующий раз оно было помягче, а то на костях лежать не так уж удобно. Чондэ предлагает хёну изобрести плечевую подушку и собирать себя с дивана в вертикальную лужу как можно быстрее, а то Чондэ обычно на автобусы не везёт, они его ждать не любят. Сехун встаёт вслед за всеми, напоминает Лухану о том, что «буду должен за колу», на что Лухан закатывает глаза и практически видит себя большим пухлым бумажником на ножках. Любимый хён, видимо, именно так и выглядит в глазах Сехуна. / У Минсока курс обогащения мозга абсолютно бесполезными для жизни знаниями – он сидит на полу в обнимку с ноутбуком и читает биографии всяких великих физиков прошлых веков. Серьёзно, знания бесполезные, но так всегда бывает: начинаешь работу в браузере с «переведу-ка вот эту фразу с английского», а заканчивается тем, что рисуешь ёжиков в какой-то онлайн рисовалке. Ну, или как в данном случае, у Минсока десяток вкладок с десятком сложных имён. Лухан в куртке по собственной инициативе, он возвращается раньше, чем планировал, с большим количеством сладкого в пакете, чем планировал, и не так круто, как планировал. Минсок не встречает его у дверей, не отзывается на стандартную шутку «дорогой, я дома» и вообще ничем не выдаёт себя, даже свет ведь в комнате выключен. Лухан приходит к выводу, что Минсок спит, и тайно радуется тому, что у него есть дубликат ключей. Впрочем, у Лухана вообще связка ключей весит полкило, не меньше – тут и ключ от квартиры Чондэ, и от гаража Сехуна, и от старых почтовых ящиков; Лухан не любит уборку даже в плане снятия с цепочки ненужных ключей. Минсок вздрагивает и случайно закрывает вкладку с информацией о Гвидо Беке, когда к его лопаткам прижимается что-то явно холодное. Спустя секунду он понимает, что это ладони Лухана. Минсок пытается отстраниться от холодных культяпок, он и без того в одной майке, а дома не Африка, и бормочет что-то вроде «с возвращением», хотя хочется добавить «засранец». – Снег пошёл, – сообщает Лухан, игнорируя попытки к бегству и наваливаясь на Минсока с объятиями. Теперь его замёрзший нос упирается Минсоку в плечо, а сам Минсок чувствует себя будто в объятиях сугроба. Лухан такой невыносимый моментами и… – И я принёс тебе снега, – продолжает Лухан и одной рукой показывает на прозрачное небольшое ведёрко, в котором снега с горкой. …и неординарный. / От кафе на перекрёстке вариантов пути много, и Сехун, мысленно просчитав нужные друзьям маршруты, предлагает Чондэ бежать на остановку как можно быстрей, а Минсоку – не оставлять его, Сехуна, наедине с Чунмёном, хотя он скорее просит, и даже не словами, а умоляющим взглядом. Лухан в этот момент мурлычет под нос какую-то песню, закутывает шею шарфом и ехидно так замечает, что Сехуну с Чунмёном всё ещё в одну сторону. Щенячий взгляд Сехуна (жалкая попытка щенячьего взгляда) на хёна не действует, и через пару минут, наполненных поздравительными выкриками, Сехун наблюдает за исчезающими в разных концах улицы спинами его старших товарищей и испытывает потребность провалиться сквозь землю. Зато Чунмён не теряется – он предлагает короткий пеший маршрут, один на двоих, живут недалеко друг от друга, и смотрит на Сехуна с сонной дружелюбной улыбкой. Сехун почти тает. * – С каждым годом эта традиция нравится мне всё больше и больше, – делится впечатлениями Лухан. Традиция собираться тридцать первого декабря, за несколько часов до нового года, и делиться с друзьями всякими историями, что произошли за прошедшие двенадцать месяцев, иногда даже теми, о которых мысленно зарекался никому не рассказывать. Минсок относится к этой традиции скорее равнодушно, чем положительно. На улицах людей слишком много, будто отмечать они собрались под открытым небом, а в проезжающих мимо автобусах так тесно, что Минсок ёжится и предлагает спуститься в метро. И вообще поехать к нему, ведь ближе, чем до дома Лухана, да и в его холодильнике нет такой пустыни. Лухан хитро щурится, он явно мысленно перекраивает слова Минсока на свой лад, и согласно кивает, а после идёт перед Минсоком спиной вперёд, чтобы заглядывать в глаза, натыкаться на прохожих и предложить свою кандидатуру в качестве самого крутого повара на этот вечер. У Минсока в голове веером проносятся все эпизоды, когда он видел Лухана на кухне в непосредственной близости с плитой и криво записанными в тетрадку рецептами; он задумчиво хмыкает и лезет в карман за телефоном. * Сегодня перекрёстки – личное проклятие О Сехуна, потому что он уже второй раз за последний час испытывает потребность провалиться сквозь землю. Чунмён стоит напротив, вслух подводит итоги этого года, сокрушается о том, что всё самое интересное всегда узнаёт самым последним (да ладно, Исин в этой же лодке) и внезапно зовёт в гости. Сехун готов принять это предложение сию же секунду, но он вспоминает лисье выражение на лице Лухан-хёна и его всяческие намёки, и вздыхает. Решаться на что-то так сложно, Сехун вот не умеет. И если Лухан не любит торопить события, то Сехуну просто дико страшно. Ведь не все в их компании имеют свободные взгляды, нестандартную ориентацию и влюблённость в друга (но тсс). Чунмён, в ожидании ответа, хмуро пялится в телефон, пролистнув новости и затормозив на «близнецы» и «гороскоп на год» в одном предложении. Какой-то бред про здоровье и карьерные неудачи, бла бла, а вот интересное. Чунмён даже цитирует вслух: – «В наступающем году одиноким близнецам выпадет шанс встретить свою судьбу». – О-о-о, – якобы заинтересованно реагирует Сехун, а потом и вправду интересуется и заглядывает в чужой телефон. – Хён, подожди, это гороскоп на позапрошлый год. – Оу, – Чунмён поднимает взгляд и явно мыслит вслух: – Значит, в этом году снова всё через з… – Нет. В голове так и звучит приказной тон Лухана: сейчас или никогда. – Нет, хён. Мы с тобой познакомились в начале четырнадцатого года. – Что? Чунмён действительно не понимает. А Сехун не умеет объяснять, если честно, за что втихую на самого себя злится. Всю его жизнь решали порывы, это его кредо – отбрасывать логику и шагать за край пропасти. Сехун, повинуясь порыву, обнимает Чунмёна, зарывается носом в его тёмные, сотню раз перекрашенные волосы, выдыхает. Чунмён чувствует странное волнение, но в ситуацию включиться никак не может. Вопреки гороскопам, намёки – это явно не его. Сехун, кажется, понимает. Он отстраняется на один лишь крошечный шаг и наклоняется немного. Чунмён готов поклясться, что губы Сехуна – самое нежное, что когда-либо касалось его собственных губ. Сехун делает шаг назад – на этот раз обычный, широкий, меняя расстояние на «не так близко, как хотелось бы». И пытается пошутить: – Можешь записать это в свой дневник в итогах года, «гейский поцелуй, один» – ну, в духе Бриджит Джонс. Чунмён выдавливает из себя улыбку и опускает взгляд к носам собственных ботинок. Ему бы ещё уметь делать выводы и принимать решения так же быстро, как Бриджит. * Лухан, в очередной раз налетев на кого-то спиной и про себя вспомнив несколько американских ругательств, пытается заглянуть в экран телефона Минсока, ведь любопытство – штука такая, неконтролируемая, по крайней мере у Лухана. Минсок накрывает экран ладонью и отпихивает Лухана, пока набирает и отправляет сообщение. кому: Кёнсу. «Как думаешь, записать Лухана на кулинарные курсы абсолютно провальная идея или надежда есть?» На подходе к метро Минсок вновь накрывает телефон ладонью от всяких любопытных глаз и открывает новое сообщение. Кёнсу расщедривается на троицу смеющихся смайлов, и это более чем понятный ответ. Но не всё так трагично, ведь по пути от метро до дома наверняка найдётся магазин и готовая пицца с беконом. С неординарными людьми и праздники проходят неординарно. – Кстати, мы можем просто купить вина и фруктов, – предлагает Лухан уже в метро. Минсок когда-нибудь подарит ему медаль за гениальные идеи. На следующий новый год, возможно.