Письма по ветру

Баки часто просыпается по ночам. Когда среди ночи он не слышит дыхания Стива, то старается не паниковать, откидывая одеяло; уже пять раз под ним оказывался лишь свернутый плед и подушка. Роджерсу было плевать на все его страшные диагнозы, на толстую медкарту и предупреждения врачей. У него в глазах не было страха, была вера в победу и желание быть частью этой победы. В этот раз Стив рядом – он лежит, уткнувшись носом в подушку, и шевелит губами, наверняка даже во сне повторяя присягу. Джеймс напуган. Он не слышит дыхания Стива, хотя тот в десяти жалких сантиметрах. Повернувшись другим боком, Барнс все-таки разбирает тихое, с едва различимым присвистом-хрипом, сопение. Грудь парня рядом с ним вздымается почти не ощутимо. Но он дышит. И Барнса не волнует, что это за чертовщина с его правым ухом сейчас была. Он отодвигается чуть дальше, чтобы не прижиматься к мальчишке (каким он все еще кажется, да и всегда, наверное, останется) всем телом и закрывает глаза. Все его спокойствие остается в одной единственной мысли, с которой он засыпает: «он дышит». Стив сбегает еще раз. И снова возвращается ни с чем. Сидит угрюмый, в растянутой старой рубахе Джеймса, на деревянном стуле, поджав под себя ноги (жутко неудобно, но привычно) и рисует наброски для карикатур в местную газетенку. У него есть постоянная подработка, в редакции, где он оформляет обложки для книжек, появляясь для отчетности дважды в неделю – в четверг и понедельник. Все остальное время он дома, с карандашом в руках утром и с карандашом в руках поздней ночью, провожая и встречая Барнса, когда он возвращается усталый и грязный из доков. Они не говорят о том, что все вокруг (даже соседки, встретившиеся на лестничной клетке или у почтовых ящиков) говорят о грядущей войне. Мужчинам начали приходить повестки. Стив вынимает квитанцию и газету, обводя маркером очередное объявление с работой для Барнса; он жалеет, что не может демонстративно зажать уши: ему не хочется слышать ровным счетом ничего про ту далекую войну, что идет за океаном, в Европе. После пяти отказов веры в то, что у него получится отдать жизнь за свою страну – нет, зато теперь Роджерс знает, что положить свою жизнь на бравое дело может Баки. Джеймс бросил мечты о том, что война обойдет стороной. Война стучалась во все двери, забирая с собой, увозя в эшелонах на фронт совсем мальчишек. Они со Стивом делят продавленный диван в однушке с крашенными стенами и маленькой кухонькой, на стене которой – разводы от масла и копоть. В военкомат они приходят вместе. Барнсу ставят штамп, на который он даже смотреть не хочет, заранее думая, что написать в прощальном письме сестре. Стив пишет письма на фронт, на все вопросы о самочувствии отвечая «справляюсь сам». В первом же ответе Барнс, не стерпев, спрашивает "ты тоже понял, да?". Ему не стоило делать этого, потому что умирать легче до судьбоносной встречи с человеком, созданным для тебя, для того чтобы жить с тобой до конца дней. В день прощания (теперь уже) сержант Джеймс Бьюкенен Барнс стоял на палубе, держа руку у козырька. Они со Стивом гуляли два дня в городе, даже сходили на всемирную научную выставку Старка, потратившись на билет. Рука — у фуражки. А в ушах - тихие всхлипы, которые узнаешь с полузвука, если вот так вот всхлипывает Стив под боком. Джеймс всегда делал вид, что спит и не знает, не замечает того, что Рождерсу по ночам снится Сара. Стив отвечает кратким "да", сразу же переводя тему. Баки уверен, что при разговоре с глазу на глаз он бы только кивнул и тут же отвел взгляд, словно и нет ничего такого в том, что они предназначены друг для друга. И Стив правда "справляется сам". Как может. Он не умеет готовить почти ничего, кроме макарон и супа. В книжном он выбирает дешевую брошюрку о здоровом питании, отдает за нее доллар пятьдесят и впервые в жизни готовит тыквенный суп. Соседка с четвертого этажа получает похоронку. Первую в квартале. Ее мужу было сорок, а девчонке, что держится за юбку матери и вытирает слезы со щек кулачком, нет еще пяти. Баки воюет. Его однополчане - молодые парни, в основном - рабочие, уже с семьей. У костра, если не опасно и дано разрешение разжечь его, просушить одежду и поесть что-то горячее чем тушенка с сухарями при блеклом свете Луны, Барнса часто спрашивают о девушке. Джеймс упрямо молчит. Иногда во время боя он глохнет на одно ухо, но от этого становится немного спокойнее: со Стивом все хорошо. Милкович, ему лет тридцать, военный по призванию. Он смотрит на небо и на Луну. Веселит ребят, притворно воет. — Луна как девчушка. Услышит гул самолета - и сразу за облако, как наши все — в бомбоубежища. — Умная девчушка, — соглашается с командиром Джеймс. Капитан подмигивает ему. — Мои тоже умные: Джесси и Лили. Красавицы, все в маму... Передышек между боями все меньше. Гул от самолетов мешает спать. Веселых историй у костра не бывало с тех пор, как Милкович спас двух новобранцев, грудью упав на гранату. — Говард старается в гущу не лезть. У него жена беременная... — Быть связанными зрением — дерьмо. Барнсу становится дурно. Потому что Говард пропал утром, и его жена, возможно, осталась без зрения. До окружающих доходит, что Барнс не один: по медкарте со слухом все в норме, а на деле - Рикману пришлось подстрелить японца, напавшего со стороны левого уха. — Голос какой красавицы ты слушаешь по ночам, а, Барнс? Баки молчит о том, что он слышит тихое, без хрипов (Стив носит его свитер) дыхание Роджерса и мурчание котенка, которого он завел. Баки контузит на фронте. Когда в передвижном госпитале (брезентовой палатке с красным крестом на боку) медсестра перевязывает его голову бинтом, он улыбается. Капитан отряда (боевая девушка с необычайной красоты улыбкой) протягивает ему бумажку, простой клочок бумаги, на котором размашистым почерком, крупными, девчачьими буквами выведено «медицинская эвакуация». Барнс провалялся в госпитале с две недели, ему хочется быстрее домой: дело к Рождеству. Ему не дают отправить письмо ни Бекки, ни Стиву — не безопасно. Он мечется на месте, с такой раной нельзя в бой, но и домой не добраться. С досады, чертыхаясь, он складывает из стопки неотправленных писем бумажные самолетики. Когда медсестры разрешают прогуляться, он не курит: сигарет взять попросту негде. Он стоит, прислонившись к стене деревянной постройки, и запускает одно письмо за другим. Стив больше не слышит двумя ушами. Он ждет момента днями, неделями; нет ни письма, ни похоронки. Приходит телеграмма от взволнованной Бекки, на которую он не в силах ответить. Следующей телеграммой зовет к себе на праздники. Стив отвечает категоричным отказом. Не вытерпев, младшая из Барнсов приезжает к нему на Рождество, готовит домашнюю курицу (деликатес, выменянный на матушкин свитер) и стирает постельное белье. Они празднуют Рождество втроем: Стив дарит Бекки ее портрет, котенок сворачивается в ногах Стива, прямо на пледе. В ней слишком много всего от Барнса, и в глазах щиплет от каждого соседского оклика. Когда он вдруг слышит (двумя ушами сразу, четко и ясно) хруст снега под ногами, то невольно поворачивается на месте. Барнс шагает сквозь метель, у него в руках - котомка с вещами и фруктами, вроде мандаринов. Он закутанный в шинель, исхудавший, вытянувшийся и выглядит как призрак. Сегодня четверг, канун Нового года. И все карикатуры для местной газетенки исчезают в метели, потому что Стив прижимает к себе Баки, не веря в то, что он живой и настоящий.