Он есть

...Ты знаешь, я так давно хотела тебе написать... «Он есть у тебя», - так говорила бабушка, когда меня водила в церковь. Я в темноте глядела в иссушенные постами и болезнями лики старцев, взирающие с икон, нюхала ладан, едва ли слыша слова дородного и круглолицего попа. В роскошной рясе, с тяжёлым золотом креста в каменьях и жемчугах на груди – он говорил о боге. Учил всех жить. Толкаясь и вполголоса переругиваясь, к нему стремились прорваться нищенки и бабки. Там было ближе к богу, должно быть. Крестились, глядя на лики и лица, пихали друг друга локтями. «Господи, помилуй»... «Он есть у тебя», – так говорила мне вторая бабушка. Учила тайнам трав, которые я, ныне городской призрак, вряд ли вспомню. Водила в лес, по лугу, краем болот, тянула из земли лохматый корень, разламывала, давая принюхаться к странному, водянистому и сладкому нутру целебной травы... Учила гадать. На картах и на свечном нагаре. В крещенские морозы и на Купалу. Говорила, как видеть знаки в звёздах и снах. «Он есть». А когда я всё же решилась подойти и спросить – меня не поняли. Я просто спросила о тебе, который, как долго мне внушали – есть! Сказала. Помню, словно вчера: «Его зовут Ники. У него стальные глаза и лицо, правая половина которого красивее, чем у любого, ходящего по земле, а левая – обожжена и уродлива, потому что он закрыл собой другого человека. Только никаких крыльев у него нет – к чему они тому, кто умеет и без них летать? Он ходит среди нас, его я даже встречала. Одет небрежно, но взгляд тяжёлый, внимательный. Он есть у меня!» В церковь меня больше не водили. Должно быть, боялись, что я спрошу у святого отца, как передать записку Ники. А травам обучать меня могла уже лишь просевшая могила, и там рос горец, настойка которого на водке спасала от сжирающего изнутри червя... Уж годы как заросла могила та. К ней я не найду теперь дороги. Та бабушка была лишь одинокая старушка, а я ей почему-то приглянулась. «Он есть...» А верю ли теперь? Когда меня так вытрепала жизнь? Когда похоронила мать, любимых, друга, даже кота и пса – всё? Когда мои надежды и мечты похоронили другие, а я всё так же тупо, упорно пытаюсь бороться, лишь понижая стандарты для других и завышая – для себя? Где был он, когда в мою машину влетел на железнодорожном переезде грузовик? Где был он, когда меня ударил мой начальник, и, боясь потерять работу, никто не посмел то подтвердить? Он взял отпуск? Уволился? Ушёл в запой?.. «Он есть?» Перестал приходить во снах, оставляя под подушкой строки для книг. Не делится навязчивой идеей для новой картины. Не будоражит разум холодом и льдом фальшивых воспоминаний и надежд. Давно не цедит бокал вина, развалившись в кресле рядом, пока я, закусив губу, как могу быстро печатаю, пытаясь поймать идею за пушистый чернобурый хвост... Не улыбается из полутьмы за спиной, когда, гадая, смотрю во тьме в зеркальное стекло, и вздрагивает сердце, взгляд тщетно шарит в зазеркальной темноте, лишь теплится свеча, играет с отражением... Он перестал, шутя с домовёнком, прятать мои вещи и хохотать, пока мечусь по дому, ища ключи и документы, книги и... «Он есть?!» Он заглянул ко мне вчера, спустя так много дней и лет. Улыбнулся из глубокой тени, когда открыла дверь, но не зашёл. Он не обиделся и не забыл. Сказал, что джинсы его и кожанка теперь не в моде, а ему нельзя выделяться из толпы. Сказал, что уезжает: не хочет детей на улице пугать уродством и оскалом, в котором я увидела улыбку. Сказал, что любит и верит... и будет сниться мне таким, как был. Ведь грузовик тот всё же первым ударил его... Ники, знаешь, я всё же верю. В тебя и крылья твои, незримые другим. Скоро снова пробьют куранты, и в прошлом останется ещё один мой год, и как всегда, когда погаснет свет и все уснут, оставлю на столе свечу, бокал шампанского, конфеты и мандаринки. А заодно – короткое, сожжённое письмо. Я знаю, ты видишь только сгоревшие в живом огне строки, и много лет подряд я с боем курантов сжигаю написанные для тебя письма, бросая пепел в ледяное и пенящееся шампанское... И пью... Спасибо тебе. За улыбку во тьме, за ласковый поцелуй на щеке, когда уже накатывает сон. Прости меня, мой верный друг, за все мои ошибки и глупые обиды. Я не замечу твоего уродства, когда ты переступишь порог. Я даже свечи затушу, чтоб было тебе комфортно. И, о великое и вечное, что безразлично смотрит на нас с вышины ночных небес – прости, спаси и сохрани – тебя! Ты только не забывай меня. Зайди хоть на минуту. Мы с домовёнком ждём, и ждёт тебя бокал вина, которое так любишь - ты! Ты есть, я знаю... И, как всегда, сожгу я это письмо под бой курантов Спасской. Ты скоро прочтёшь его. Я верю.