История о двух Джонах

      Джон шел по улице, заложив руки в карманы кожаной куртки. На душе было ужасно паршиво после того, как он ударил Пола. Стоило только закрыть глаза, как перед лицом снова вставало испуганное, но гневное лицо. — Ты не понимаешь, что творишь, Джон! Давай, ударь меня, раз такой умный!       Прилив ярости, полет кулака, и Пол, держась за челюсть, валяется на полу. По его лицу струятся слезы, смешанные с кровью, губы дрожат, но он не издает ни звука, пока Джон, в ужасе от того, что совершил, пытается помочь ему подняться.       Сейчас у Джона было отвратительно на душе. Мама, Джулия, его прекрасная мама мертва... И из-за чего? Из-за пьяного водилы на дороге, который перепутал педали. Джону хотелось избить его до полусмерти, переехать его на танке, сделать так, чтобы не мама, а он, этот водила, валялся на дороге, истекая кровью.       Он шел, не разбирая дороги, пока в глаза ему не посветил добрый, но таинственный лунный луч. Джон осмотрелся. Он оказался в каком-то ужасно странном месте, не похожем ни на один район родного Ливерпуля: повсюду уродливо стояли дома, притыканные друг к другу, валялись разбитые стекла, были слышны чьи-то матерные крики... И грузовики, кружащие по бетонному кольцу.       Джон хотел было отпустить шутку про то, что в этом городке скоро настанет гребаный Советский Союз, но решил воздержаться — настроения не было. Как, впрочем, и возвращаться сейчас домой, видеть озабоченное лицо Мими. А ведь она начнет еще и нравоучения читать... Джон, как тебе не стыдно, ты опозорил всю нашу семью! Джон, ты опять вернулся домой после полуночи!       Тьфу. Нет, наверное, он заночует здесь, в этом малоизвестном городке... Однажды он уже оставался спать на улице, завалившись в теплицу к соседке миссис Марч. Как же она потом орала, когда нашла его утром! От теплых воспоминаний на лице Джона расцвела редкая улыбка, но тут же исчезла. Действительно. Нужно бы найти место для ночлега...       Его мысли прервал явственный детский плач, и Джон осторожно обернулся. На кривой, поломанной скамейке, состоящей из двух пеньков, на которые кто-то кое-как положил доску, сидел маленький мальчик и тихо рыдал, вытирая слезы кулаком. Странно. Что такой ребенок может делать на улице в такой поздний час? — Эй? Эй, ты чего? — осторожно спросил Джон, подходя ближе. Завидев его, мальчик тотчас же вытер слезы, с шумом втянул большую соплю, повисшую на кончике носа, и вытер его рукавом курточки. Мгновение — и недавний плач выдавали лишь зареванные красные глаза. — Ты чего тут сидишь, малыш? — спросил Джон, садясь на "скамейку" рядом с ним.       Мальчик покачал головой. — Я не малыш, — гордо ответил он тонким, ломающимся от слез голосом. — Мне уже скоро будет десять. Через шесть... Нет, через семь месяцев!       Ребенок выглядел настолько деловым, что Джон, все еще находящийся в довольно мрачном состоянии духа, расплылся в улыбке. — Ишь ты, деловой, — рассмеялся он. — Как тебя зовут-то, старик? — Джон. — И меня тоже... — Здорово, — сказал Джон-младший и, посмотрев на Джона тяжелым взглядом, уставился на свои ботинки. На минуту улица замерла в неловком молчании, как вдруг мальчик неожиданно заговорил. — Мама выгнала меня из дома за то, что я пришел в грязных ботинках, — пожаловался он. Джон пожал плечами. — Невелика потеря, — сказал он. — Сменит гнев на милость — впустит. Моя тетя часто так со мной делала...       Джон устало покачал головой. — Не впустит, — возразил он. — Я полчаса назад заглядывал в окно, а там уже свет погас. Они спать легли... А я тут сижу. В темноте. И в холоде...       Джон тяжело вздохнул. Ну не настроен он сейчас был беседовать с маленькими детьми. Особенно с маленькими наказанными детьми, которые считают, что весь мир им обязан. — Ладно, Джон, посиди здесь, может, мама тебя впустит... — быстро сказал он и начал подниматься со скамейки. Мальчик не остановил его, а лишь тяжело вздохнул. — А знаешь, что еще? — тихо спросил он. — Сегодня меня опять избил этот дурень Тони из старшего класса. Он постоянно бьет меня со своими дружками. Знаешь, почему? Он говорит, что я похож на девочку, — губы мальчика заметно задрожали, и Джон, увидев это, остановился. Не хватало еще, чтобы этот ребенок разрыдался снова. — И они вечно дразнят меня. Называют "Оззи"...       Джон чуть улыбнулся: действительно, у местной шпаны меткий язык. Имя "Оззи" подходит этому малютке больше, чем свое собственное. — А сегодня он сказал, что я пришел в женской рубашке, — продолжил жаловаться Оззи, вытирая кулаком лившиеся из глаз слезы. — Обозвал девчонкой и сказал, что девчонок надо бить, потому что они слабые... И они накинулись на меня, ногами били, вот, у меня даже синяк на ребрах, видишь? — не дожидаясь ответа, Оззи снял курточку и задрал кверху рубашку, которая и правда казалась несколько девчачьей, особенно с этими странными кружевами — на худом теле был явно виден ярко-зеленый синяк, имевший очертания ботинка с острым носом. Джон покачал головой. — Ты не пробовал дать им сдачи? — Пробовал, — Оззи вздохнул и снова уселся поудобнее, закутавшись в старую курточку — хоть на дворе и заканчивался май, ночи стояли холодные. — Я попробовал однажды засветить Тони в глаз и больно ушиб руку. А он потом со своей бандой подстерег меня после уроков, избил, снял с меня штаны, засунул в мусорный бак и закрыл крышку. Я целый час кричал, пока меня не вытащили. Чуть не задохнулся. — А твои родители? — Родителям плевать. Они думают, что я просто дерусь, они ничего не знают... А сегодня, когда я шел домой после наказания, Тони с бандой окунули меня в лужу. Я пришел домой мокрый, и мама не пустила меня. Теперь я сижу здесь... — внезапно Оззи, все это время вертящий в руках маленький серый камешек, со всей силы размахнулся и зашвырнул его в кусты. — Господи Иисусе, какой же я неудачник... Зачем я вообще родился? Чтобы всю жизнь получать на орехи от Тони?       Оззи обнял худые острые коленки и замолчал, прикрыв глаза. На скамейке воцарилась тишина. Отчего-то Джону стало так грустно и неловко, как будто этот нищий ребенок, явно одетый с чужого плеча и явно даже не в мужскую одежду, приходится ему маленьким младшим братом. Глупая мысль была, если честно.       Из-под курточки донесся отчетливый всхлип, и Джон больше не выдержал. Тяжело вздохнув, он легко опустил Оззи руку на плечо, и на него посмотрели огромные удивленные голубые глаза. — Знаешь что? — негромко спросил его Джон, продолжая держать за плечо, хоть это наверняка и выглядело ужасно неловко. Курточка затряслась влево-вправо, что, очевидно, обозначало "нет". — Три дня назад у меня умерла мама. — Умерла? — раздался удивленный и в то же время восхищенный вздох. Эх, глупые дети, грустно подумал Джон. Для них смерть — это что-то непостижимое. Страшная сказка. Вроде байки про то, как любопытный Джонни полез в подвал к соседке, и ему снесло башку. Так же страшно и неправдоподобно. Оззи явно еще не сталкивался со смертью, и Джон надеялся, что он не столкнется с ней еще очень и очень долго. — Да, умерла. Ее сбил на машине пьяный водитель, газ и тормоз перепутал. Вчера был суд, и его оправдали. Скажу честно, я хотел выпустить ему кишки на месте, и выпустил бы, если меня не удержали... — Ты прав, — тихо ответил Оззи, наконец высунувшись из-за своей курточки. — Если бы мою маму кто-нибудь обидел, я сделал бы точно так же. Но не решился бы... Эх, хотел бы я быть таким же смелым, как ты, чтобы хотя бы дать Тони по лбу!       Джон посмотрел ему прямо в глаза, в огромные детские невинные глаза, в которых отражались яркие белые молочные звезды. — Послушай, Джон, — быстро заговорил он. — Когда я шел сюда, я был уверен, что со смертью мамы жизнь окончена, я ведь жил ради нее, учился ради нее... Но теперь я понял, что жизнь продолжается. Жизнь вообще очень короткая штука, и если ты будешь тратить ее на страдания из-за всяких дурацких Тони, то она очень и очень быстро потеряет последние краски. Ты — это не то, что говорит Тони. Ты — это ты.       Оззи удивленно посмотрел на него, смахнув рукавом оставшуюся уже на почти сухом лице слезинку. — Он же побьет меня, если я не буду обращать на него внимание! — Не думаю, — по-отечески улыбнулся Джон. — Хулиганы — они такие, им все бы побольше внимания... Сам таким был когда-то. — Правда? — Джон, — Леннон внимательно посмотрел ребенку в глаза. — Пообещай мне, что ты больше никогда не будешь бояться этого глупого Тони. — Но я... — Обещаешь? — Обещаю, — тихо сказал Оззи, и Джон молча протянул ему свою жилистую, всю в каких-то порезах руку, на пальцах которой оставались следы от гитары.       Большой Джон молча протянул руку, а маленький Джон так же молча пожал ее. В окнах дома Оззи загорелся свет, и наружу выбежала высокая худая женщина. — Сынок! — запричитала она, прижимая Оззи к своей груди. — Заболталась, забыла про кровинушку своего... Как же я волновалась! — Ничего, мам, — ответил ей Оззи голосом, полным гордости. — Я уже большой. — Большой, большой, конечно... А это еще кто? — спросила она, недовольно косясь в сторону Джона. Тот, поняв очевидный намек, поник и отвернулся в сторону. — Это мой новый друг. Джон. — Вот как? — в глазах мамы Оззи заблестели лукавые огоньки. — Может, чаю? — Нет, спасибо, мэм, — вежливо отказался Джон, хотя пить и есть хотелось ужасно. — Боюсь, мне уже пора. Вы не подскажете, как мне добраться до Ливерпуля? — Направь свои стопы к M6 и иди, пока не уткнешься в указатель, — пожал плечами Оззи. — Может, подвезут тебя... — Что ж, — сказал Джон. — Мне уже пора. Ты не забудешь то, что я тебе сказал, малыш? — Не забуду, — весело пообещал Оззи. — И я не малыш, мне уже десять!       Оззи и его мама стояли на крыльце дома и наблюдали за тем, как сгорбленная фигура Джона Леннона исчезает вдали. — Кто это был, Джон? — Я уже ответил, мамочка. Мой новый друг.       Впоследствии Оззи не раз вспомнит этот разговор, когда услышит о новой группе "Битлз" из Ливерпуля, купит пластинку и с узнаванием вглядится в повзрослевшее, изменившееся, но такое знакомое лицо. Он будет прокручивать этот разговор в своей голове раз за разом, вспоминая совсем уже мелкие детали. Наконец, буквально через десять лет Оззи и сам станет музыкантом, придя к известности вместе с Black Sabbath.       Обязательно. Но не сейчас. Сейчас Оззи лишь стоял на ступеньках, полной грудью набирая морозный летний воздух, и смотрел вслед своему новому странному знакомому, понимая, что ничего в его жизни уже не будет, как прежде.