Один.
Зная Романа Годфри всего несколько часов, Линда уже уверена, что упырь с её сыном не просто знакомые. Может быть, это просто материнское чутье, но, ей кажется, все ясно как день. К тому же, Питер никогда не показывал посторонним свое превращение, и, тем более, никогда не делал из этого такое шоу, но это, наверное, из-за того, что у него никогда и не было таких восторженных зрителей. Роман стоит рядом, его глаза широко распахнуты, рот едва приоткрыт. Линда слышит, как щелкает позвоночник Питера, слышит его отчаянные стоны, пока его кости сами меняют форму, но она слышала все это и раньше; звуки почти не заставляют ее вздрогнуть. Что ей сейчас действительно интересно, так это реакция Романа. Его взгляд не дрогнул, даже когда глаза Питера проскользнули между его пальцев и упали на землю. – Офигеть, – шепчет Роман, в его голосе, ни больше ни меньше, чистое благоговение. Волк пожирает остатки «Питера» и стоит перед ними, облизывая последние куски бледной плоти на земле. Роман медленно опускается на корточки и протягивает руку, которая заметно дрожит. Он явно сомневается, наклоняясь вперед. – Питер? – зовет Роман, и Линда видит искру признания в глазах волка, прежде чем тот исчезает в лесу. Роман мгновение смотрит ему вслед, а затем внезапно наклоняется вперед и так же внезапно поднимается. Он разворачивается, вытирая тыльной стороной ладони рот, и кашляет, его залаченные волосы начинают спадать на глаза. – Это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видел, – мягко говорит Роман, смотря вниз на следы Питера. – Рада, что тебе понравилось, – отвечает Линда, и, хотя инстинкт ей подсказывает отправить упыря домой, она позволяет ему вернуться в ее дом, чтобы промыть рот, избавляясь от привкуса рвоты. Все это время он молчит, глубоко погруженный в свои мысли, но умудряется вяло поблагодарить Линду за стакан воды, прежде чем уйти. Она все еще уверена, что дружба между Питером и Романом – не самая лучшая идея, но, по крайней мере, не похоже, что Роман в ближайшее время откроет их секрет. И огромное изумление в его глазах было лучшим для нее доказательством.Два.
Неделю спустя, возвращаясь от Дестини, Линда замечает припаркованный красный Ягуар Романа рядом с трейлером. Она находит парней во дворе, сидящих в шатких дачных креслах, и принимает что-то, переходящее от одного к другому, за косяк. Но подходя ближе, она понимает, что это обычная сигарета, которой они делятся друг с другом, меняясь через каждые тридцать секунд или около того. Это совершенно обычное дело и не должно значить ровным счетом ничего, но когда она подходит, чтобы взъерошить волосы Питера, то замечает, что у каждого из парней есть своя пачка сигарет: у Питера – в кармане его куртки, у Романа – лежит на коленях. Нет никакой причины делить одну сигарету на двоих, но они, похоже, рады такому положению вещей. – Как день прошел? – спрашивает она у обоих. Питер глубоко затягивается, прежде чем передать сигарету Роману, который уже выхватывает её с природной грацией. – Отлично, – пожимает плечами Питер, и поворачивается, чтобы поцеловать мать в щеку. – Херово и без изменений, – добавляет Роман, выпуская кольца дыма. Линда смеется и ерошит волосы Питера еще больше. – Пойду приготовлю ужин. Ты останешься, Роман? Упырь смотрит на ее сына достаточно долго, чтобы установить зрительный контакт. Это был целый разговор, и Линда даже делает шаг назад, потому что она никогда не видела, чтобы у Питера была такая связь с кем-либо. Черт, она даже не уверена, была ли у нее с кем-то такая связь! Она не думает, что делила с кем-то сигарету, даже когда денег было мало. – Конечно, я останусь ненадолго, – она улыбнулась им обоим, потому что, кажется, слов не осталось, и продолжила путь домой. Пока она ждала, когда вода закипит, чтобы приготовить спагетти, она выглянула в окно гостиной, ее переполняло бесчисленное количество мыслей. Роман зажег еще одну сигарету и затянулся совсем слегка, прежде чем передать ее Питеру. Материнская интуиция звонила в колокольчик. Конечно, что-то происходит, что-то, что она не совсем понимает. Но ей удается выбросить эти мысли из головы на время, чтобы приготовить ужин. Питер и Роман, похоже, просто хорошие друзья. Растить подростка, несомненно, самая непростая вещь, которую она когда-либо делала.Три.
Через два дня после случая с сигаретой, Питер ломает одно из уже и так шатких кресел. Пока он бежит, чтобы успеть к автобусу, то спотыкается о кошку и приземляется на кресло, которое сразу же становится кучкой пластиковых обломков. Это не так уж страшно, это кресло давно отжило свое. В этот же день, когда Линда отправляется за покупками, она проходит мимо кресла, которое кто-то выкинул у обочины. Оно немного заляпано, но ножки твердые, и, что действительно нужно, так это его хорошенечко помыть. Линда кладет его на заднее сидение автомобиля. Когда она возвращается домой, Ягуар Романа снова здесь. Линда бросает взгляд в сторону дома и замечает парней. То, что она видит, заставляет её остановиться. У Питера никогда не было проблем с людьми, находящимися в его личном пространстве. Она думает, это потому что Питер рос в обстановке, когда делить одну спальню в квартире с кем-то – норма. Но Линда не ожидала, что ему будет так комфортно делить с кем-то гамак. Видимо, ноги Романа слишком длинны для этой хреновины, потому что одна нога свисала через край, другая еле пристроилась в гамаке, а дорогие туфли были сброшены на землю. На другом конце у Питера, кажется, были те же проблемы, и Линде показалось, что его ноги обвивали тело Романа. Его руки были спрятаны под голову, и, что уже не удивительно, они опять передавали друг другу сигарету или косяк. Линда подняла стул и потащила его вниз по лестнице, и, хотя она наделала много шума, ни Питер, ни Роман не шелохнулись. Но они и не говорили, просто лежали, почти обернутые вокруг друг друга, и молча курили. – Привет, мам. Хочешь? – спросил Питер, протягивая косяк в ее сторону. Теперь, когда она так близко подошла, то увидела, что нога Питера лежит на бедре Романа. Рука Романа лежала на его согнутом колене и невзначай касалась голени Питера, как будто это была самая нормальная вещь в мире. Ну, для них, может быть, так и есть. – Спасибо, но я пас. Я принесла домой кресло, – сказала она, поставив новый предмет мебели рядом со старыми. – Спасибо, мам, – пробормотал Питер, – не надо было этого делать. Это ж я накосячил. – Все нормально, малыш. Оно все равно было старое, – Линда наклонилась, чтобы поцеловать сына. Бросив еще один взгляд на то, как тонкие пальцы Романа медленно движутся вверх и вниз, против ткани изношенных джинсов Питера, она вырывает косяк из рук сына. – Я тут подумала, никотин не помешает.Четыре.
Шли дни и недели, Питер стал приходить домой все позже и позже. Это не сильно беспокоило Линду, потому что она знала, что Питер может сам о себе позаботиться, и, если ему действительно нужна будет помощь, он попросит ее. Но несмотря на это, Линда все равно не может уснуть, пока не услышит хлопок двери, стук ботинок, тихий разговор с кошкой и попытку бесшумно пройти на кухню. Во вторник, через неделю после полнолуния, Питер приходит домой из школы и остается. Он бросает рюкзак в своей спальне, падает на диван и остается в таком положении до ночи, бессмысленно глядя в крошечный телик, который отдала ему Дестини. Он отвечает на вопросы Линды, но в остальное время молчит, гладя кошку, которая устроилась у него на животе. Его взгляд странно отсутствующий. Она думает, что, может быть, она должна спросить его, что случилось, но Питер никогда не был одним из тех, кто говорит, когда не хочет. Были времена, он был еще ребенком, когда около недели не говорил ни слова, просто потому, что ему нечего было сказать. Это был не тот случай. Линда уверена, что Питеру есть что сказать. Она просто думает, что она не та, с кем ему хотелось бы поделиться. Линда засыпает около одиннадцати, но громкий хлопок будит ее. Она хватает нож, который держит под подушкой, бросает взгляд на будильник (который, кстати, показывает 1:37), сбрасывает одеяло и крадучись идет к полуоткрытой двери. Когда она узнает голос Питера, то расслабляется, но с ним там кто-то еще. Спустя некоторое время, она узнает и этот голос. Она бы оставила Питера с Романом одних (особенно, учитывая то, чему она стала свидетелем за последнее время), но Питер говорит быстро, торопится, и она оставляет дверь приоткрытой. Линда бросает нож на кухонный стол и подходит к гостиной. Входная дверь до сих пор наполовину открыта, и от нее идут мокрые следы аж до дивана. Питер быстро говорит на цыганском, слова легко выходят, он стоит на коленях, держа лицо Романа в своих руках. Пальцы Романа касаются запястья Питера, и даже из другой комнаты Линда слышит его учащенное сердцебиение. Его пропитанное водой черное пальто валяется на полу рядом с ним, и Линда знает, что сейчас бы нужно сказать этим двум, чтобы убрали этот беспорядок, но что-то ей подсказывает, что с дождевой водой, стекающей по бледному лицу Романа, смешались слезы, поэтому она оставляет их. – Роман, – это первое слово, которое Питер сказал по-английски за все это время, и Линда никогда не слышала, чтобы ее сын говорил в таком тоне. Глаза Романа начинают фокусироваться, и первое, на чем они останавливаются, – это лицо Питера. Линда не знает, почему Роман на грани паники, почему он мокрый, почему единственный человек, с которым ее сын, кажется, дружит в этом проклятом городе, – подросток-упырь с достаточным количеством чертовых проблем, которых хватило бы на десять детей. Но она знает, что в этот момент у Питера все под контролем, он спокойно улыбается Роману. Когда он оглядывается, Линда отступает назад к себе в спальню. На следующее утро она просыпается рано и на цыпочках идет на кухню, чтобы сделать три чашки кофе, потому что Роман спит на диване, одно из их шерстяных одеял накинуто на него. Его длинные ноги наполовину не прикрыты, и Линда видит пижамные штаны Питера, хотя они слишком коротки для Романа. Питер спит в кресле, в той же одежде, что он был ночью, ноги закинуты на подлокотники, волосы свисают на лицо. Линда берет кофе с собой в спальню. Она все больше и больше усомнялась в природе отношений между Питером и Романом, но, даже если интуиция и подсказывала ей, что здесь что-то большее, чем просто дружба, ей бы хотелось иметь факты, подтверждающие ее подозрения. Все, что она имеет, это ее сын и его посвященный друг, который не имеет понятия о личном пространстве. Само по себе это ничего не значит. Она думает, что слишком рано думать о таком непростом вопросе, и ей нужно, по крайней мере, две чашки кофе, чтобы проанализировать ситуацию должным образом, но, когда она пришла к этому выводу, она уже слишком отвлеклась на книгу, которая давала ей пищу для ума.Пять.
Роман и Питер вместе уходят около полудня, но вскоре возвращаются. На Романе чистая одежда, волосы приведены в порядок, и он выглядит абсолютно нормально, как будто и не было никакой панической атаки. Парни держатся скованно, и, даже когда Питер вопросительно смотрит на Линду, она не знает, что сказать. Она хорошо хранит секреты. Она возвращается к чтению книги и проводит так время до раннего вечера. Потом готовит ужин (на этот раз мясной рулет) и слушает их разговор в гостинной. Парни сидят бок о бок на диване, и снова личного пространства не существует. Питер наклоняется вперед, чтобы аккуратно положить косяк на журнальный столик, но его нога все еще касается ноги Романа, от бедра до колена. – Скажи мне, как сказать что-нибудь на твоем языке, – Линда уверена, что Роман не знает, как просить что-нибудь; он просто требует. Но, кажется, его фамилия все объясняет. Не похоже, что Питер сильно против, он просто пожимает плечами и откидывается назад, закуривая, прежде чем закинуть руку на спинку дивана. – Что ты хочешь сказать? – Не знаю. Что угодно. Питер закидывает голову вверх, на спинку дивана, и даже из кухни Линда может проследить за взглядом Романа, который устремлен на шею Питера. – Гаджо, – наконец говорит Питер, выпуская при этом клубки дыма. – И что это значит? – Оно обозначает тебя, придурок. Это кто-то, кто не цыган, – Роман фыркает и выхватывает косяк из рук Питера, глядя в потолок. – Гаджо, - медленно тянет он, почти правильно его произнося. – Ладно. Давай еще что-нибудь. Все больше и больше фраз лилось из уст Питера, начиная с полезных и заканчивая ужасно вульгарными. Роман послушно повторял за Питером цыганские слова, которые странно звучали из уст Годфри. Наконец, когда Линда достала мясной рулет из духовки, Питер, кашлянув, заменил косяк сигаретой. – Хочешь произвести впечатление на дам? – Линда заглядывает в гостиную как раз в то время, когда ее сын изгибает брови как мультяшный герой, а Роман снова ухмыляется и улыбается, по-настоящему улыбается. Линда никогда не думала, что кто-то из Годфри способен на такое проявление эмоций. – Конечно. А почему бы, бля, и нет, – Питер снова кашляет. Несмотря на то, что он кажется самоуверенным, его лицо странно краснеет. Не то чтобы в трейлере жарко даже с открытой духовкой (упс, нужно закрыть), и, когда он потирает шею, Линда знает, что на самом деле ему неловко, хотя он и пытается скрыть это за приподнятыми бровями и кривой улыбкой. – Me voliv tu, – бормочет он, и Линда почти роняет нож, который она держит в руке. Она слышала эти слова от Питера несколько раз и совершенно уверена, что сама научила его им. Роман, кажется, не заметил румянец на щеках Питера, он просто берет сигарету из пепельницы и глубоко затягивается, выдыхая дым через нос, как дракон. – Что это значит? Что-то о сексе? – Питер снова кашляет, его рот то открывается, то закрывается; он как рыба, тонущая в воде. Роман все еще смотрит на него, а Питер, кажется, и не думает сказать ему перевод, поэтому Линда прочищает горло, чтобы перевести внимание упыря на себя. – Это значит «я люблю тебя», – говорит она, улыбаясь и смотря вниз на готовящийся ужин. Линда знает, что она могла бы и солгать, сказав, например, что это значит что-то не слишком приличное, но понимает, что Питер не просто так сказал эти слова. Если бы Питер хотел научить Романа пикапу или чему-то реально пошлому, он мог бы сделать это. Господь знает, Николай научил его многим словечкам, когда парень был еще ребенком. Но Питер сказал «me voliv tu», и даже если это ничего не значит для Романа, даже если это всего лишь дружба (хотя довольно необычная) для него, – для Питера это совсем не так. Линда знает своего сына, знает, что он никому не говорил эти слова, кроме семьи. – Не думаю, что этой фразой мне удастся подцепить девочек, но буду иметь в виду, – голос Романа звучит прохладно, как всегда. Но все-таки Линда считает, что в его голосе было что-то странное. Может быть, это ее воображение, но она так не думает. Линда приносит им мясной рулет, который они едят перед телевизором (по которому опять идет какая-то глупость, но, тем не менее, они все смеются над ней), и ей кажется, что, это не возможно, но Роман сидит еще ближе к Питеру.Один.
Кажется, как будто всю жизнь они с Питером живут в местах с тонкими стенами, со стенами, которые не привыкли хранить секреты. Линда слышала, как избивали женщину в квартире по соседству, слышала ужасные ссоры и звуки первого секса. Но за день до следующего полнолуния она слышит что-то. Что-то другое, чего она никогда до этого не слышала. Время довольно позднее, но Линда не может уснуть и решает порыться в шкафу, чтобы распаковать коробки. Она берет ближайшую и садится в шкафу, опираясь на другие коробки, но только открывает одну, как слышит голоса из комнаты Питера. Шкаф соединен с комнатой Питера, и, черт, если она присмотрится, то увидит свет от настольной лампы сына. Роман забежал к ним после ужина, и Линда оставила парней вдвоем. Сейчас она хорошо слышит их разговор и знает, что должна уйти и перестать подслушивать, но не может. – Ты имел в виду то, что сказал? – голос Романа низкий и гладкий, как стекло. И Линда невольно думает о том, сколько раз тот использовал такой тон, чтобы добиться желаемого. – О чем ты вообще? Слышится слабый писк кроватных пружин, и Линда чувствует запах косяка. – Не притворяйся, что не понял, болван. Me voliv tu. Ты это имел в виду? – Линда удивляется, как произнес эту фразу Роман: идеально, как будто практиковался с того дня, как услышал её от Питера. – Ох. Да. Я имею в виду... Дерьмо, – стонет Питер. – Дерьмо, – тихо повторяет Роман. В его голосе нет ни злости, ни удивления. Голос звучит на удивление понимающе, и Линда удивляется, как Годфри на такое способен. Затем наступает затяжное молчание, и Линда старается не встать и не нарушить тишину. Но потом она слышит шепот и тихое «что?» Питера. – Я сказал, me voliv tu тоже, блять, – голос Романа звучит громко и сопровождается подозрительным шумом, который похож на удар кулака о стену. – Херня, – рычит Питер, и в его интонации звучат волчьи нотки, – не ври мне. – Я, блять, не вру, – шипит в ответ Роман, явно не привыкший, что ему не верят. – Сейчас покажу. После этого следует громкий неясный звук, и Линда думает, что он звучит, как будто кто-то на кого-то набросился, и после этого она перестает слушать. В этой ситуации Линда на стороне Питера, и не только потому что она мать, но и потому что уверена - Роман Годфри не знает как любить кого-то. Материнская интуиция подсказывает ей, что добром это не кончится. У нее чувство, что это закончится болью и даже кровью. Но Линда может сделать только одно. Ее сын больше не ребенок, он мужчина, который сам может позаботиться о себе. Она решает предоставить ему свободу, хотя глубоко внутри кровь Руманчеков кричит держать её волка подальше от упыря. Она доверяет своему сыну. Она просто надеется, что тот доверяет Роману.