***
Каждый раз, когда юный, двадцатитрёхлетний блондин хватался за очередную дозу никотина, тонкие бледные запястья перехватывала рука «справедливости». Именно так её называл юноша, имея радость лицезреть недовольную моську его вечно любимого сексуального Ким Чонина. — Скажи мне, ты идиот или да? — нависшую, давящую на легкие тишину разорвал слегка грубоватый голос шатена, изнутри прикусывающего щеку от отвратительности всей ситуации и, возможно, обиды, нарастающей в его омутах с каждой долей секунды. Было больно видеть его таким разбитым. Хрупкий нежный цветочек, увядающий на глазах самого создателя. Цветочек, ускользающий от солнца. Цветочек, подчинивший себе всю вселенную Кая, собрав воедино все звёзды в черничных, поблескивающих тенью азарта, глазах. В ответ Ким услышал едва различимое в темноте комнаты многозначное хмыканье и высовывание кончика нежно-розоватого языка, обращенное именно к смуглому парню, стоящему в паре сантиметров от своего бойфрэнда. К подобным нагловатым выходкам принцесски мужчина как-то привык, поэтому лишь усмехнулся, ладонью ероша белесые волосы на чужой макушке. На самом деле ничего беды не предвещало, если бы на широкой ладони Чонина не красовалась прядь пшеничного цвета, скромно упавшая с волос ничего не подозревающего Бэкхёна. Губы затряслись, собственно, ладони Кима были потными, как никогда. Именно сейчас воспринимать реальность никаким образом не хотелось, потому что кореец прекрасно знал, сколько еще осталось, вглядываясь в потухшие глаза Бёна, вальяжно разместившегося на кресле. — Чонин, я бы хо… — слегка хрипловатый голос мальчишки прервал кашель, разрезающий слух, как лезвие ножа по тонкому хрупкому фарфору. Продолжить фразу он затруднялся, но последнее желание, которое он хотел озвучить, было непредсказуемым и даже немного странноватым. — Я бы хотел понюхать ромашку, Чо…нин.***
Обыденный вечер плавно перетекал в таинственную для Бэкхёна ночь, которую на протяжении нескольких лет он так и не мог разгадать. Именно в ней присутствовало что-то такое необычное, манящее, заставляющее каждый день неотрывно смотреть на появление первого света луны, добавляя к мрачному нахмуренному небу окончательное завершение картины. Улица была все еще жива в такое позднее время суток. Это было вовсе неудивительным для бессонного мегаполиса, в городе вечного движения и нескончаемого потока людей. Не было удивительно, что он гнил, а люди в нем и подавно, выполняющие операции как «работа — дом» ежедневно. Невысокий, бледнолицый юноша в длинном шерстяном пальто из гладкокрашеной ткани нервно теребил край зауженных книзу рукавов, ожидая встречи с ушастым эльфом, близким по душе человеком. Пляж был определенно тем самым местом, куда Бён в последнее время хотел наведаться. Блики луны скользили по глади воды, создавая имитацию прозрачности. Было чувство, словно в ночь море становится беззащитным, а это лишь предоставленный шанс для того, чтобы углубиться в него. Слишком похоже на душу человека, не так ли? Блондин был одет тепло — собственно, зима слишком рано распустила свои ветви, отгоняя мрачную и тленную осень вбок. Слух Бэкхена был сосредоточен на бескрайних волнах бьющих берег, как роняют человека воспоминания, нахлестывая с новой и новой силой. Чужой, низкий голос вырвал парня из своих дум, заставляя исказиться лицо в гримасе удивления и даже какого-то мимолетного испуга. Взгляд метнулся на взрослого мужчину, который явно по какой-то причине имел место здесь быть и на данный момент начинать беседу с Бэкхёном.***
Бэкхёну явно нравилось дразнить Чонина — именно поэтому он всячески не переставал употреблять сигареты, выдыхая едкий клубок дыма ему в лицо, довольствуясь «эмоциональными высказываниями» Кима, понимая, что свои выходки к положительному результату не приведут, ибо шуточки с Каем не покажутся шуточками. Излишняя серьезность шатена вовсе и не отталкивала Бёна, наоборот — даже в какой-то мере возбуждала. Он любил в нём всё. Каждое недовольство вызывало глупую улыбку на губах, каждая недосказанная вещь и взгляд черничных глаз, прожигающий каждую клеточку тела, заставляющий юное сердце трепетать при каждом немногозначном взгляде в его сторону, обжигал сердце, клеймируя именем «Кай». Этому сильному чувству название дать нельзя было. Существует ли что-то больше любви и привязанности к человеку? Одержимость? Понять было сложно, поэтому именно сейчас Бён с высоко задранным острым подбородком и уверенный в том, что сейчас совершает, взмахом руки выкидывает окурок через открытую форточку, впускающую холодный осенний воздух в дом, с грацией льва приближаясь к разговаривающему по телефону Киму, который договаривался о надвигающейся конференции в его собственной юридической компании и о подписании каких-то важных бумаг и тому подобное, во что Бэкхён особо и не вливался, интересуясь лишь серьезным выражением лица Кима, желая нарушить эту идиллию какой-нибудь фирменной вылазкой. На месте Бэкхёна явно должен был быть смельчак или же будущий планировщик по нахождению быстрого пути в Ад, который смуглый мужчина укажет одним взглядом манящих и в то же время пугающих глаз, или же хищной улыбкой, от которой хочется повеситься в ближайшем супермаркете. Бледная небольшая ладошка Бёна пробралась под брюки Чонина, который выразил происходящее лишь поднятыми чуть ли не в воздух бровями, тем самым выражая шок, удивление и некую удовлетворенность. Бэкхён знал, что на такие вещи Ким будет готов в любое время суток, что казалось даже очень забавным, напоминая сравнение «кота, давшему сметаны». Ухмылка приросла к алым губам блондина, а рука преодолела преграду в названии нижнее бельё, начиная аккуратными движениями ласкать полувозбуждённый орган Кима, явно нуждающегося во внимании Бэкхёна. После юноша отстранился, отходя на несколько шагов назад, развязывая тонкий белый пояс махрового халата, приятно ласкающего молочную кожу Бёна, который был на нём одет из-за недавнего посещения душа тридцать минут назад. Смуглому мужчине представился вид на хрупкое тельце. Терпению Кима пришел конец, собственно, всему приходит конец и, небрежно откинув телефон в дальний угол комнаты, предположительно в сторону дивана, он преодолел расстояние между собой и принцесской-хулиганкой, заключая алые губы во властный грубоватый поцелуй, протягивая руку, дабы погладить хрупкие подрагивающие плечи юноши, который от удовольствия даже прикрыл глаза. Еле видный румянец на бледных щеках Бёна и быстро бьющееся сердце, как и потные ладони, говорили о его внутреннем состоянии при касаниях Кима. При его касаниях мир переворачивается, скручивается и расширяется, люди исчезают, ведь Бэкхён давно ослеплён образом шатена и кроме него неспособен видеть что-либо другое. На самом деле, это было очередным воспоминанием мужчины. За окном невысокой многоэтажки виднелись красивые проблески фейерверков, раскрашивающих темно-синее небо в цвета сродни северному морю. Подобная картина напоминала чистый холст художника и разноцветные краски в его палитре. Один взмах кистью и взрывы, слышные в вечно темной комнате Кима, курящего кальян с уже выжженными углями, были слышны все отчетливее и отчетливее. У шатена возникало чувство, что с каждым взрывом в его сердце лопается каждый сосуд, предвещая скорую смерть. Он собирался курить табак до тех пор, пока остатки гнилых легких сами не соизволят вырваться через его рот, лишая единой возможности вдохнуть тот самый воздух, смешанный с легким ароматом ромашек, коим пахла принцесса-хулиганка. Его принцесса-хулиганка. Голова раскалывалась — длинные пальцы, которые были холодными из-за температуры в комнате, массировали виски, пытаясь отогнать образ Бёна. Первый и последний образ Чонина, которые смогли запечатлеть его равнодушные глаза. Только Бэкхён смог пробудить в грозном серьезном мужчине маленького и до одури влюбленного мальчика. Пускай Бён сейчас не рядом с ним, но будет жить в его сердце отведенное время, которое теперь будет существовать Кай. Чонин никогда не сможет его коснуться, что больно жгло в районе нахождения сердца. Эмоции захлестывали, из-за чего одинокая, прозрачная, похожая на хрусталь слеза, скатилась с глаза шатена. Задрав голову вверх, он был уже убежден, что не сможет улыбаться, как раньше. Взгляд мужчины упал на расположенные на столе полевые цветы, заполняющие своим ароматом всю комнату. В тишине комнаты можно было расслышать еле произносимое "люблю", после чего он сжал ромашку в кулаке, наблюдая за тем, как несколько беленьких лепесточков опадают на черные лакированные туфли, придавая всей картине мрачный и печальный вид. Он понимал, что его нет. Его больше нет. Общее "нас" впиталось, как едкий яд в голову, оставляя после себя лишь доли апатии и фрустрации. Побочный эффект цветов — воспоминания.Каждый день по пути домой он срывал ромашки, зная, что его дом уже переполнен ими.