Желание

Трехкомнатная квартира в самом высоком здании в округе отвечает на подмигивающие ей огни огромного и страдавшего города лишь тусклым свечением из-за запотевшего окна, перепачканного грязными разводами серых капель шумного дождя, беспрерывно льющего весь этот декабрьский вечер, завершающий в этом году, богатом на события. Электронные часы зеленым светом обрисовали цифры на экране: «23:35». На нижнем этаже у кого-то сработал таймер на радио и оно включилось. Вдалеке проурчал голодный гром. -В этом году совсем нет праздничного настроя, - вздохнула невысокая блондинка, закидывая одну оголенную ножку с элегантно-вызывающей подвязкой на другую. В ее изящных пальцах, спрятанных в коротких белоснежных перчатках, сверкает безупречным хрусталем пузатый бокал. Мрачный, в какой-то степени взволнованный собеседник сухо кивает головой, делает глоток из маленькой керамической чашки, проводит большим пальцем левой руки по горячей и горькой от кофе нижней губе. В просторной комнате с мягким освещением от десятков свеч тихо журчит, как готовящееся к шторму море, магнитофон. На стене над двухспальной застеленной пушистым белым пледом кроватью блестят золотым светодиодные гирлянды. Пахнет крепким черным кофе и сладким красным вином. -Ты даже не стала наряжать елку, - заметил брюнет, поставив чашку на журнальный столик рядом с вазой фруктов и несколькими круглыми свечками. Он осмотрелся, хотя тысячу раз уже видел эту комнату и знает каждый ее миллиметр: квадратная, пять на пять, с шоколадного цвета виниловыми обоями, светлым шкафом с отделением для плазменного телевизора, которого там, впрочем, нет (его место занимают полочки, выполняющие роль бара), несколькими отделениями для одежды и большой стеклянной вставкой наверху, просторной кроватью с матрацом на меху, кожаным диваном напротив широкого панорамного окна, из которого виден весь город до самой его окраины, столиками, полками, картинами и фотографиями на стенах, темным ламинатом и красным пятном ковра с колючим коротким ворсом, под которым спрятан сейф с оружием. Эта комната давно стала для него куда более родной, чем его собственный дом. Он бывал здесь каждое утро, чтобы разбудить напарницу и собрать ее на работу, каждый вечер, чтобы проконтролировать ее самочувствие и подвести итоги дня, каждую ночь, чтобы ей не снились кошмары. Его квартира превратилась для него в нечто вроде склада его собственных вещей, которыми он пока не был готов заполнять квартиру воровки. Команда Дарк – темные рыцари, плюющие на весь мир ради благополучия напарников. Такими они были все эти пять лет, такими они остались и по сей день. Изменилось не так много: просто в один день Руж поняла, что не может смотреть на мужчин и не думать о своей Совершенной Форме Жизни, а Шедоу потерял возможность пить кофе в одиночестве, без мягкого и ласкового голоса его воровки в законе. Сегодня они наконец решились разрушить стеклянный барьер неловкости между ними: в конце концов, они оба давно не дети (один из них, к слову, ребенком-то и не был никогда), они любят и они желают. О да, они страстно желают. -Не так уж я и люблю новый год, - фыркнула Руж, тряхнув белоснежными пушистыми кудрями. На ней короткое черное платье из матового бархата с белыми вставками у груди и на чуть распускающейся на бедрах юбке, открывающее плечи и руки, белые перчатки и черные туфли на огромных размеров шпильке. Девушка ловко меняет положение ног, закидывая левую на правую, перед этим вызывающе выпрямив ее и рывком согнув. Шедоу, наблюдая за этим из-за выпавших из растрепанного хвоста прядей, усмехнулся и смял нижнюю губу под верхней. Они встретились час назад. Воровка с утра планировала, как будет выглядеть этот вечер: она откроет ему дверь и лучезарно улыбнется, он подарит ей безупречно белые хризантемы, перешагнет через порог и, обняв за талию крепкой рукой, притянет к себе и без лишних слов и приветствий подарит ее ярким алым губам прохладный нежный поцелуй, они будут говорить о всякой ерунде, заставлять друг друга распаляться от самых глубин подсознания до кончиков пальцев, они будут ждать, наращивать жар внутри, пока кто-то из них не выдержит и не разобьет все стены нерешительности и смущения. Совершенный одет так, как никогда не одевался раньше: выглаженные черные брюки, заправленная в них светлая рубашка с подвернутыми рукавами и расстегнутым воротником, темный расслабленный галстук; парень даже сменил излюбленные реактивные гриндерсы на лакированные туфли с круглым носом; он даже собрал вечно лохматые смольно-черные волосы в почти аккуратный хвост. Он и правда подарил ей хризантемы, он и правда наградил ее поцелуем, перед этим жарко выдохнув: «Ты прекрасна», - в самые ее губы, он принес ее любимое вино и сам искал ему место на столе. Девушке не терпелось поставить галочку и на последнем пункте тоже, но она не могла позволить себе эту слабость. Ведь, на самом деле, их отношения – игра не на выживание, но на страсть, колышущюю сердце и щекочущую нервы. Дождь стал тише барабанить по стеклу. Чашка опустела: только на дне остался черный густой осадок. В бокале краснеет лишь след от помады. В телах не осталось ничего, кроме одного алого существа «хочу». Пока Руж тихо и вкрадчиво говорила о том, что сегодня нужно загадывать желания при каждой представляющейся возможности, потому что этот день особенный, подводящий итоги уходящего года и открывающий двери нового, ведь «как новый год встретишь, так его и проведешь», Шедоу осторожно придвинулся ближе к любимой, проскользив атласными брюками по темной поверхности дивана. Она этого, казалось, даже и не заметила, но голос ее стал тише, а глаза повернулись в сторону совершенного, широко расставившего ноги и уложившего руку на спинку дивана; его свободная рука лежала прямо рядом с ее бедром. Голову брюнета занимала в этот миг одна только мысль: он хочет зубами сорвать чертову кружевную подвязку с этой ножки, покрыть кожу с красным следом в форме полоски поцелуями, стянуть с маленьких ладоней перчатки и попробовать на вкус каждый пальчик. Воровка же так и представляла, как завязывает руки любимого его же галстуком, как распускает его волосы и, ероша их, запускает в них пальцы, держа его голову между своих ног. Пока блондинка говорила, Шедоу осторожно переместил ладонь ближе к ней,затем коснулся бедра любимой кончиками холодных пальцев, провел ими вперед, и вот уже вся его ладонь лежит на вмиг покрывшейся мурашками коже. Руж не удержала воздух внутри легких, и с ее горячих влажных губ слетел бархатный стон. Они оба думали о том, как будут сплетаться на широкой мягкой кровати распаленные тела, забывшие о смущении; оба смотрели на огонек свечи на столике и воображали, как горячий красный воск будет скользить по блестящей от пота коже, оставляя грязный след сладкой боли, от которой хочется кусать губы и сжимать ткань одеяла, которой хочется все больше и больше, которая на утро будет напоминать о страсти, горевшей между любящими и любимыми в эту новогоднюю ночь; оба так и видели искры, что будут сверкать перед глазами не то от фейерверка за окном, не то от взрыва внутри. Его губы издали мычащий стон. Шедоу грубо обхватил бедро любимой и, развернувшись, второй рукой обхватил ее талию и так жадно прижал ее к себе, как ценители прижимают к груди бутылку дорогого вина, как прижимает музыкант горячо любимый инструмент. Она уже давно была готова: подтянула вторую ногу и перемахнула ею через колени любимого, сев на них и, обняв его лицо ладонями, вжалась в губы поцелуем, часто дыша и больше не скрывая своего возбуждения. Электронные часы зеленым светом обрисовали цифры на экране: «00:00». За окном взорвался салют, заглушив дождь и сходящее с ума радио соседей. Весь мир загадывал самое заветное новогоднее желание, будь то покой, здоровье семьи или большие деньги. Они тоже отпустили свое желание на волю. Наполнив комнату жаркими стонами, запахом обнаженных возбужденных тел, чувством грязной страсти и преданной любви, они загадали друг друга.