Нет больше тайн

Шаг. Лёгкий шлепок задником тапка по голой пятке. Шаг. Ещё на три четверти метра ближе. Шаг. Кто сказал, что Могильник — это так страшно? Страшно — это когда ночью вваливается полуголый Рыба в бреду и нога за ногу ковыляет к ней. Ни черта не видит, идёт даже не на ощупь — по какому-то лишь ему ведомому чувству, которому и названия не подобрать. Даже в темноте Принцесса чётко видит своё отражение в остекленелых глазах, а Рыба её не видит вовсе. Видит кого-то другого… другую. Страшно отбиваться от него, выпутывать искусанные пальцы из полы ночнушки, пока Циркуль и Кесарь отрывают Рыбу от подруги и выталкивают в коридор, с рук на руки прибежавшему на шум Доре. Тот за руку тянет вожака под холодный душ, или сразу прибегает с кружкой, которую опрокидывает Рыбе в лицо, или просто пинает под колено (выше не достаёт) и трясёт упавшего за уши, пока он не очнётся. Это уже комедия, и состайники потешаются в тамбуре, но Принцессе не смешно — она слишком хорошо помнит, как страшно было только что. Страшно — это когда Доре, утвердив задницу на стойке в Кофейнике, в красках и лицах описывает всем желающим, что за образы витают перед глазами у Рыбы. Когда-то же самое рассказывает Босяк, не так страшно — Босяк жалеет рыжего вожака и рассказывает только с глазу на глаз, понизив голос, словно чувствует себя виноватым. Принцесса никогда не слушала до конца — казалось, что с последним словом рассказа настанет конец и ей. Ночной Могильник — совсем не то, что дневной. Приглушённый свет не вползает в каждую щель, где ему, может статься, вовсе не рады, на манер паука или ещё одного Паука. Сбросить тапки и нести их, как пару лёгких ящериц, пригревшихся на тёплой руке, так они не будут шлёпать по полу, не разбудят посты. Барон, как обычно, ещё не ложился, если он вообще когда-нибудь это делает. Настольная лампа сделана в виде канделябра, и Принцессе кажется, что свет вот-вот встрепенётся на впущенном ею ветру. Властелин Могильника поднимает жёсткое лицо. Девушка встречается взглядом сначала с бликами на стёклах очков — с двумя ложными лунами, заглянувшими в круглые окна — и только потом с усталыми серыми глазами. Он рад её видеть, и будь это не так, она бы успела умереть раньше, чем сделала первый шаг этого долгого пути. У Принцессы бесшумная походка, но знаменитая хромированная трость у стола всё равно чуть слышно звякает нутром при каждом её шаге. Барон щёлкает выключателем — ночник не выдаст, но и знать слишком многое ему излишне — и поднимается. Он гораздо выше девушки. Он старше, умнее и сильнее — не только её, но и воспитателей, и директора, и, кажется, даже самого Дома. Держа в руках его руки, Принцесса готова поверить, что именно в них некогда извивалась, силясь ускользнуть обратно в темноту, каждая из населяющих эти стены тайн — и под внимательным взглядом Барона переставала быть таковой. И когда она, привстав на цыпочки, наконец дотягивается до его губ — ей уже никогда не будет страшно.