Сайтама говорит

Прикосновения теряют свою значимость, когда Генос впервые лишается тела. Того самого тела – по правде сказать, кибернизация была скорее жизненной необходимостью, нежели сознательным выбором: единственное, что по-настоящему выбирает Генос – быть киборгом боевым. Он уже и не вспомнит, даже если хорошо постарается, каково это, ощущать под кадыком пульс, когда дыхание останавливается на уровне впадинки яремной ямки, потому что сбивается с ритма. И сердце сбивается. Теперь в груди Геноса вместо биения узла мышц – гудение кибернетического мотора, вместо тока крови – вибрация по проводам. Из человеческих ощущений в нем все больше не то, даже от боли остался фантом – отпечаток в памяти живого мозга, клеймо, прикипевшее где-то там – Генос уже не может разобрать, что это значит, и каково на вкус. Боль ассоциируется у него с отключающим сознание страхом – на его место потом приходит смирение, предсмертное и беспомощное, Генос задыхался в нем, как в вызволенных из старого чердака клубах пыли. Физического значения боль для него больше не имеет, но он помнит ту грань, когда надежды на спасение уже нет. Генос заходил за нее. И поэтому умирать ему совершенно не страшно. Он думает над этим прежде, чем всплеск энергии проникает внутрь его железного черепа откуда-то извне, и система включается, будто насильно запущенное безжалостной рукой реаниматора сердце. Генос открывает глаза – расфокусированные, они практически бесполезны сейчас. Генос пытается проанализировать обстановку (скорее по привычке, чем от необходимости, он знает, где он), но вокруг слепящий белый свет, а в центре конкурирует смазанный овал луны. Генос моргает, перезапускает зрительный анализатор, но улучшение незначительно. Генос цепляет взглядом тени, углубления кратеров (они похожи на глаза и рот) и что-то желтое под луной. Ладно. Под луной достаточно много желтого – цвет неяркий, но теплый. Генос пытается сказать что-либо, но звука совсем нет. Луна выдыхает шумно, с облегчением (Генос чувствует, как ни странно, на самом деле чувствует). Луна говорит ему: – Хей, ты жив, чувак. Привет.

***

Сайтама-сенсей. Это Сайтама-сенсей. Осознание вспыхивает искрой, скачущей из полушария в полушарие по извилинам – Геносу кажется, он слышит, как скрипят электрические импульсы. Он открывает глаза, это уже третья попытка наладить с внешним миром контакт. Она более удачная, Генос узнает потолок лаборатории профессора Стенча, и отсчитывает в уме бесконечно долгие секунды до того момента, как лицо сенсея вновь оказывается над ним. – Хей, Генос! Ты слышишь меня? Генос открывает рот, лицевые мышцы слушаются с натугой, сочленения челюсти клинит, голос равносилен пустоте. Между бровей сенсея собирается складка, его лицо выглядит обеспокоенным. Генос ошибочно концентрируется на этом, и Сайтама сообщает ему прежде, чем он понимает сам. – Твоего голосового аппарата сейчас нет. Его покорежило сильно и твое тело… в общем, – лицо сенсея взволнованно, да, но между его слов неистово рвется смех – Сайтама выкашливает его, отфыркивает, как кот, и это выглядит забавно, даже мило. Несанкционированная, запретная улыбка растягивает Геносу рот. – У тебя тут одна голова. Генос обезглавлен по подъязычную кость – линия разрыва выше гортани, откуда должен был исходить звук. Генос только сейчас замечает, как много проводов и латексных трубок питают его энергией, держат его. – Ты здорово напугал меня, чувак! – сенсей вроде не злится, но он скрещивает на груди руки и делает серьезное лицо – точь-в-точь учитель, отчитывающий нерадивого ученика. – Я понимаю, детали у тебя сменные, за руки-ноги особо нет смысла париться… Но башка-то одна!... Сенсей замолкает, с сосредоточенным видом мусолит во рту нравоучение, сооружение которого из слов, видно, дается ему нелегко. – В общем дело плевое, этот профессор твой… У него волосы, кстати, похожи на гриб, – сенсей скребет пальцами лысый затылок и дробит предложения на куски, выпаливает все на одном дыхании, будто боится, что остановившись на мгновение забудет, что хотел сказать. – Короче, он залатает тебя. В смысле, соберет заново. Это стремно, но у твоего мозга вроде как сотрясение. Неизвестно какими последствиями это может обернуться, а ты пока все равно не можешь ответить… В общем, профессор Стенч сказал мне с тобой говорить, как только ты придешь в себя. Поэтому… Сайтама морщится. Он не любитель долго трепать языком, этот не подкрепленный ответной реакцией монолог для Сайтамы больше, чем героический подвиг. Генос знает, сенсей отвык от вербального взаимодействия с социумом – такой замечательный человек, как Сайтама, слишком долгое время был одинок. И ему сложно, по-настоящему сложно выполнить предписание профессора, которое он принял буквально. – Я так понимаю, важно, чтобы ты не отключался, пока профессор не смастерит тебе новое тело и не проведет диагностику твоей головы. Это вообще возможно? Я имею в виду, у тебя ведь железный череп. Но знаешь ли, это не повод терять голову, ха. Тот монстр чуть не сыграл ею в крикет. Я даже опешил, когда понял, что именно он держит в руках. Конечно, следовало бы преподать этому уроду хороший урок, если бы я мог стукнуть его хотя бы пару раз, я бы как следует отметелил его. Но все, как обычно, кончилось одним ударом… Ты знаешь, ты ведь у меня первый ученик и, пусть это тупо звучит, единственный. Сайтама выдыхает в короткую паузу, его щеки слегка краснеют, когда он переводит дух. Сенсей выглядит смущенным (хотя возможно, это всего лишь воображение Геноса). И, тем не менее, Генос счастлив, он улыбается. Сайтама не обращает внимания на его искаженное неуместной в данный момент радостью лицо. И, как заведенный, вещает, мешая в кучу все, что приходит в голову. – На листовке, из супермаркета (помнишь, ты взял целую стопку, чтобы завернуть стеклянную банку с бобами?) написано, что в среду распродажа креветок и совков. Нам кстати не нужен совок? За полцены. Такие вещи, как совок, конечно, ерунда, но обидно будет потом покупать за полную стоимость, если вдруг понадобится. С другой стороны, всем впрок не наберешься, как думаешь?... Генос хотел бы сказать, что сенсею вовсе не обязательно бухтеть постоянно, но, к счастью, он нем. Улыбка прочно пристает к его губам, растягивает их только сильнее. Она теперь не просто осознанное движение лицевых мышц. Она поглощает Геноса целиком, как желе, обволакивает собой каждый искусственный нерв и даже, кажется, тянется к генератору, к которому подключен Генос. И от этого тот искрит, наполняет голову киборга такой энергией, что ему кажется, он может сейчас взлететь, независимый от собственного тела, от тяготящей его к земле намеченной мести. Он ощущает счастье – просто умопомрачительное счастье. – …было бы здорово, если бы тебя поставили на ноги до среды. Или хотя бы тебе вернули возможность болтать, из нас двоих у тебя это получается лучше. Язык ведь тоже мышца, странно, никогда не думал, что она может устать. Может мне стоит прокачать и ее? Ага, еще три года, и я буду сражать монстров одним плевком. Язык же влияет на силу плевка? Или нет? Сенсей заботится о нем. Как умеет. Зато искренне, и Генос готов терпеть этот бред с честью. Эти неуклюжие попытки взбодрить его: слова ни о чем, несуразицы – Генос по-настоящему ценит. – Тебе-то точно стоит попробовать. Это будет эпично, к тому же, ты можешь поджечь свою слюну. Эээм, я надеюсь, ты понимаешь, что я шучу?? Потому что очень часто, когда я шучу, ты зависаешь, ну вот на самом деле! И лупаешь своими глазищами – это довольно мило, но все же, я надеюсь, ты научишься воспринимать юмор, а кто научит тебя этому кроме меня?... Генос ценит. Ему хочется проорать об этом во всю силу легких, которых нет, взять Сайтаму за руку, пусть и не почувствовать ничего – даже тепло его ладони и силу, которую невозможно ощутить иначе, кроме как через физическое взаимодействие… Даже отчаянно желая этого, Генос не жалеет о том, что прикосновения потеряли свою значимость. Слишком многое стало более важным. – … поэтому лучше бы тебе оправиться, как можно скорее. Понимаю, бессмысленно подгонять тебя, но в следующий раз, если твоя драка закончится чем-то подобным, я лично надеру тебе зад. Поэтому собери мозги в кучку, чтобы, как только профессор прикрутит твою голову на место, мы с тобой могли пойти домой… В Геносе вздымается цунами тепла – это абсурдно, у него даже нет тела, но это чувство воодушевления, радости – осязаемое – оно есть. Сайтама старается, выворачивает наизнанку собственные принципы и привычки. Потому что всерьез напуган, за него, за Геноса – осознание этого греет и опьяняет. – … приготовим что-нибудь из креветок, а можем купить больше и заморозить, ну, про запас… Сайтама говорит. Уничтожая свое затворничество, разрушая свои устои и правила. Невольно и неосознанно. Для этого Генос, пожалуй, готов жертвовать своим телом вновь и вновь. Все эти риски (Генос не боится умирать от слова совсем, впрочем, есть вещи, ради которых стоит оставаться живым – сейчас он точно об этом знает)– настолько малозначительны и несуразны, пока Сайтама с ним (это здорово, дьявол, как это здорово), и он говорит. А его рамки рушатся, ради Геноса рушатся, выпускают наружу слова, не отягощенные особым смыслом. Голос сенсея сбивается, замолкает, снова звучит. Сенсей говорит. Возможно, впервые за долгое-долгое время так много говорит. Пусть даже и ерунду.