Новый старый друг кота Василия

Блистательный и великолепный кот Василий, хранитель мироздания и любимец города – то есть, конечно, изначально немного не так, но данные конкретные причинно-следственные связи соответствуют следствиям из причин, которые предоставляет городу само мироздание, а Базилевс утверждает взмахом своего царственного хвоста – иными словами, несравненный и благословляющий, щедрый и бескорыстный, ну разве немного недостаточно трудолюбивый и много и чрезмерно хитрож... хвостый, ну конечно же хитрохвостый кот Василий тщательно готовился к встречанию Нового года. В программу подготавливания входило вылизывание и вычесывание хвоста, спание и высматривание того, что служители приготовили на праздник. И скучание. И любование своим скучанием. А также думание на тему того, почему несравненным, невероятным, полным жизненной энергии и хитрохвостости Василием овладевало томление духа. В рамках подготавливания ко встречанию Нового года входило, помимо прочего, лежание на подоконнике и вздыхание. Если уж это самое непонятное томление духа овладело Базилевсом, то значит, мирозданию это зачем-то было нужно? После ленивого взмахивания прекраснейшим, тщательно ухоженным служителями хвостом и двух задумчивых и одного глубокого вздыхания Василий смежил веки. Заснул, иными словами. Спание тоже входило в подготовку ко встречанию нового года. Потому что а вдруг случится кот-о-клизм во вверенном ему поселении, а он недостаточно отдохнул перед борьбой с ним? Самым удивительным было то, что даже тщательное спание, урчание под послушными руками служителей, старательно гладившими его, и вычесывание хвоста не развеяло некоторого уныния духа. Василий возлежал на своем тронном подоконнике, смотрел на улицу, прижмурив один глаз, помахивал хвостом в ритм дыханию мироздания, и тосковал. Как назло, погода способствовала развитию этого отвратительного настроения. По стеклу барабанили капли. Представьте себе – капли! Какие там белые мухи, как случалось, к примеру, прошлой зимой, какой там морозец и покрытые белым пухом тропинки, на которых так живописно смотрелись изящные следы блистательного Василия! Увы, лужи, изморозь и противная грязь кругом и везде лишала Василия возможности оставить свои благородные следы на земле. И вообще, было скучно, было грустно, не хотелось выбираться никуда с просторного и уютного подоконника. Уже который день, между прочим, не хотелось. Хандра, несвойственная полному жизни, любопытства и прочих разностей юмора коту. Можно, конечно, обвинить в этом печальном состоянии погоду – это было бы, конечно, относительно справедливо, но бесполезно: погода, безмозглая сущность, не изменится в угоду щедрому, заботящемуся о своих подчиненных коту. Можно, разумеется, обвинить в собственной хандре и служителей – это было бы проще, но претило справедливому и благородному сердцу Василия. Можно, разумеется, проигнорировать ее, что особенно легко сделать, лежа на подоконнике в уютной комнате на теплом подоконнике. А вот этого не позволяла беспокойная и требовательная натура Базилевса. Форточка, кстати, была открыта. И из нее, казалось, доносился призывный шепот мироздания: «О, блистательный, о, несравненный, подвиги ждут тебя!» Какие подвиги, спросите вы? Так разные, бесспорно. Например, можно проверить, как проходит установка чего-нибудь на главной площади. Человеки – это такие странные создания, которые проводят половину своей жизни в придумывании себе сложностей, а следующую половину – в разгребании их последствий. Это – недальновидно, неразумно и много еще каких «не», но если им от этого становится веселей жить, то почему Василий должен им мешать? Только помогать, как и положено истинному благословлятелю... благославливателю... короче, обладателю хвоста, которым можно осенять и благословлять. Можно также проверить, как проводят свои дни в подготовке к Новому году и подопечные. Тот же Корольков с Палматвеичем. Не завели ли они себе какого-нибудь домашнего питомца, или Палматвеич все-таки последователен и непреклонен, а Корольков только рад услужить? Как поживает Ваха и все ли у них ладно с адептом Горовцом? Достойно ли они заботятся о плебсе, которого Базилевс доверил им. Кстати. Василий даже встал, выгнулся дугой и раздраженно зарычал. Плебс. Подумать только, чуть больше года назад Василий, благодаря своим блистательным действиям осчастливил даже не человека – кота. Задохлика, если быть точным. Бездомного котенка, если быть точным совершенно. Несчастное, тощее и облезлое создание, которое, тем не менее, расположило Василия к себе неукротимой жаждой жизни и истинно котовьим чувством собственного достоинства, несмотря на полупустой желудок и полное отсутствие служителей. Но Василий, как истинный базилевс и вершитель судеб, нашел ему отличных служителей. А у хороших служителей, как известно, любой задохлик превращается в настоящего Кота. В Вахе-то Василий не сомневался. Беда в том, что на плебса наложил лапы адепт Горовец; с этим типом Ваха вроде отлично себя чувствовал, но человек же не кот – он совершенно неприхотлив и неизбирателен, и его устроит даже минимальная забота. Не таков истинный кот – он требователен и пристрастен, способен благоуспевать и преблагодатствовать исключительно в тщательно продуманных и непрестанно поддерживаемых условиях поклонения и обеспечения. Вот Ваха, к примеру: довольствовался малым – добрым словом, ласковой улыбкой, ну и остальными непотребностями. Горовец – тот обходился завтраками, обедами и ужинами, которые Ваха ему отлично обеспечивал. На его тощей фигуре упрямо не обнаруживалось следов Вахиной заботы, зато в глазах отчетливо угадывался многообещающий блеск, от которого начинал сладострастно жмуриться и Ваха. О людишки! О человечишки! О непритязательный и малоизобретательный народишко! Где же в этой человековой идиллии найдется место коту, пусть и не базилевсу, пусть и плебсу? И словно по мановению волшебного хвоста, из открытой форточки понеслось призывное: «Ну что же ты ждешь, Василий? Иди же, проверяй же! Плебса же». Спорить с мирозданием было не в привычках Базилевса. И он элегантно подобрался, изящно оттолкнулся и стремительно взлетел на форточку. Это было точное и решительное движение, как и все, что делает Василий. А что лапы не совсем за нее зацепились – так это потому что форточки не до конца продуманы человеками: они не соответствуют ширине лап и изгибу когтей. А что пришлось подсоблять себе задними лапами и вцарапываться наверх – так это потому что Василий переутомился от подготавливания ко встречанию Нового года. Ему простительно –предстоит еще один год по защищанию и осчастливливанию человеков, а перед ним, как понятно всем и вся, необходимо как следует отдохнуть. Вот такой вот Василий ответственый кот. И самоотверженный: мироздание встретило его на улице ничем иным как сыростью, мокростью и неуютливостью. Сначала ему на нос плюхнулась капля. Василий раздраженно потряс головой. Представить только: это вот так мироздание пытается осложнить ему путь? Как выяснилось, не так. Капля на нос была не самым неприятным препятствием. За ним следовали: изморось, порывы противного холодного ветра, лужи, раскинувшиеся таким хитрым способом, что их невозможно было обойти, а тем более перепрыгнуть; деревья с отвратительно мокрой корой. Люди, полностью и всецело соответствовавшие противной и мерзопакостной погоде, коей мироздание вознамерилось проверить твердость намерений и решительность помыслов Василия. Как будто оно еще не убедилось в его твердолобости. Василий не обращал внимания на всякие там мелочи вроде дождя и луж. У него была Цель. А когда у кота есть Цель, его не способны удержать самые страшные препятствия. Разумеется, некоторые вещи оказывалось непросто преодолеть – например, перебежать улицу, по которой отчего-то носилось слишком много машин. Или там определиться, куда топать дальше, после того как Василий убедился, что благословенный рынок, на котором подвизался во имя Василия Ваха, и храм, в котором служил странной богине Прокуратуре адепт Горовец, не служат пристанищем плебсу. Долго принюхиваться, вслушиваться в кошачьи эманации, которыми, подобно как холм пронизан термитными ходами, пропитан благословляемый Василием город. И снова бежать, прыгать, уворачиваться, вслушиваться-внюхиваться, карабкаться и спускаться. И если вы еще не поняли или сомневаетесь, повторюсь: Василий – это мужественный и самоотверженный кот, настоятельно заботящийся о вверенных ему подданных. Базилевс! Ваха и Горовец выбрали для размещения плебса очень удачное место. Василий оценил его по достоинству и даже одобрил. Только представьте: уютная улица, по которой проложена приличная дорога, практически лишенная луж; высокий забор, призванный служить славному делу защиты и охраны плебса от всяких нападателей и собакодержателей; в меру большой дом, в котором у плебса наверняка найдется не одно укромное место, чтобы возлежать. Василий задумчиво опустился на асфальт и осмотрел забор. С одной стороны, сие сооружение недвусмысленно намекало на границы личного пространства плебса. С другой, разве сама судьба того бедолаги не оказалась связанной с путями Василия, и разве не уполномочило само мироздание последнего на надзор и присмотр за первым? А значит, и право на пренебрежение всякими там личными пространствами тоже. Итак, в сухом остатке: забор, который можно преодолеть одним изящным прыжком и двумя взмахами хвоста. Ну ладно, и лапами себе подсобить. Лужайка в три метра, которую перейти – раз плюнуть. Здание, выглядящее добротным и надежным – крепость, как любят говорить человеки по разным поводам. Окна. Закрыты все. Разумно, что поделать, – пришлось признать Василию. Он запрыгнул на крыльцо, совершил оборот вокруг себя, потянулся, выгнулся, тряхнул хвостом и в задумчивости вспрыгнул на перила. Они были неплохи, широки и прочны, длинны достаточно, чтобы не только самому вытянуться, но и хвост пристроить со всеми удобствами. А после этого можно со всевозможным комфортом обвести взглядом улицу, и еще раз обвести, и даже смежить веки. Чтобы обдумать, разумеется, что делать дальше. Потому что Василий вроде как убедился, что плебс неплохо пристроен. Но опять же – исключительно по косвенным признакам. Стоит ли ограничиться ими – или все-таки настаивать на прямых, то есть на мордозрении непосредственно плебса? Кстати, а как назвали-то его? Неужели Барсиком?! Разумеется, после здравого обдумывания сложившейся ситуации Василий не мог ограничиться косвенными признаками. Это было недостойно его. И словно в ответ на размышления он почувствовал: другой кот, плебс, не иначе, учуял его – и рвался на встречу с ним. Василий вслушался в ноосферу, определил, откуда доносится призыв, удовлетворенно потянулся, махнул хвостом вправо-влево, хищно оскалился и порысил к окну, от которого исходила эманация. А оно было расположено очень удачно – прямо напротив росла сосна, обвешанная странными и непонятными разноцветными мочалками и вантузами. Сверху человеки даже звезду пришпандорили, и дотянулись же! Наверное, это должно было считаться красивым – все эти гирлянды и шары, поэтому Василий не возражал. Он забрался по дереву на ветку, из которой хорошо было видно окно, а из окна – его, и снова вытянулся, оскалился прямо в окно и торжествующе вздернул хвост. И – да, он угадал, как вы понимаете, ибо Базилевс Великолепный не ошибается никогда. Разве что изредка может быть терминологически некорректен, но это малая и пренебрегаемая погрешность. В общем, по другую сторону оконного стекла бесновался плебс. Хорош он был, рыж и зеленоглаз! Крупный такой котище вымахал, хотя не дотягивал еще до славного звания мужчины в самом расцвете сил. Хвостище у него был, тем не менее, знатный, как бы не сравним с базилевсовым. И рост, рост! Когда плебс вставал на задние лапы, чтобы угрожающе поцарапать передними стекло, Василий озадаченно прикидывал, и по всему выходило, что как бы не длиннее его стал этот задохлик. И кажется, этот задохлик был в ярости. Разумеется, стекло оказывалось почти непреодолимой преградой, расслышать звуки оказывалось невозможно в принципе, но движения тела, лап и хвоста за ним были слишком выразительными, чтобы сомневаться, что плебс был в ярости. И Василий одобрял подобную реакцию: терпеть чужого кота на своей территории не пристало благородному и уважающему себя животному. Хотя он испытывал некоторым образом неожиданную реакцию – грусть: его не признали... В таких вот смешанных чувствах и находился Василий. Долго причем – секунд пятьдесят. Может даже, пятьдесят шесть. Но, как вы понимаете, подобная амбивалентность эмоций и реакций не может быть свойственна столь мужественному и героическому созданию, которое уже который год покровительствует и благословляет вверенный ему город. И поэтому Василий спрыгнул с ветки на ветку, оттуда на дорожку и направился к окну неторопливой походкой базилевса. Рыжий котяра за окном изошелся на шипение и рычание. Василий даже озадачился немного: плебс до такой степени его забыл, неблагодарная тварь, или сам Василий был слегка топографически некорректен (в смысле местом ошибся)? Но чем больше они сближались, тем больше Василий убеждался: это – плебс. Запрыгнув на подоконник, усевшись, распушив хвост и приветственно оскалившись, Василий уставился на этого... рыжего... огромного... откормленного. Нет. Плебс. Вырос только. Раз в двадцать... пять. Василий мяукнул и тронул лапой стекло. А плебс по другую его сторону прижал к голове уши и все еще рычал, но тише, глуше, приятственней. Василий тронул стекло еще раз и прижал к нему лапу. Плебс – сделал то же самое. Василий улегся на подоконник, и точно в той же позе, но по другую сторону окна на подоконник улегся огромный рыжий плебс. Василий смачно зевнул и прикрыл глаза. Плебс по другую сторону окна принялся вылизываться. Впрочем, не только на этом отдельно взятом подоконнике свершались события, но и рядом с домом вообще. Во двор въехала машина, хлопнула дверца. Василий лениво повел ухом на этот звук, но не пошевелился давать стрекача. Вот еще! Хлопнула входная дверь, рыжий плебс стрелой слетел с подоконника и понесся к ней; Василий покосился ему вслед, но удержал реакцию в себе. Ну и пусть этот мелкий глист так несолидно себя ведет, а Василию-то что, и ничего не обидно, что этот проныра так легко способен его проигнорировать. И вообще, Базилевс здесь, чтобы убедиться, что плебс хорошо пристроен и у него хорошие служители, а что этот облезлый подранок вырос в неблагодарного и невоспитанного кошака, ну что ж, бывает и хуже. И если вы думаете, что Василий именно поэтому тяжело вздохнул и спрятал под лапами нос, то вы ошибаетесь, потому что ему просто-напросто вспомнилось, как на этот вот многострадальный нос шлепнулась огромная капля. А вздохнул – ну потому что атмосфера такая, и вообще. И ничего ему не обидно! Кстати, специально уточняем для тех, кто мог посметь подумать, что Василий неверно определил дом, который служители обустроили специально для плебса: Василий продемонстрировал исключительную топографическую корректность, вот просто абсолютную. В доме раздался голос адепта Горовца, который говорил что-то в бездны мобильной связи и, кажется, даже получал из них вполне пристойный ответ, потому что на его лице была нарисована какая-то этакая, двусмысленая и самодовольная улыбка. Не иначе Ваха что-то обещал ему или на что-то соглашался. Очевидно, шашлык –от чего еще на лице у человека способно обозначиться такое блаженство? Хотя нет, что-то совершенно непристойное, наверное: Горовец замурлыкал в воронку мобильной бездны, не хуже, чем некоторые грамотно почесываемые коты. Василий озадаченно посмотрел в окно, повернулся к нему спиной и вытянулся на подоконнике, благо он был широк и сух. А затем случилось оно – небольшое чудо. На дорожке внизу стоял тот самый рыжий котище, который вблизи однозначно определялся как плебс. А за спиной у Василия стучал в окно Горовец и довольно ухмылялся. Он окликнул Василия и этого, который тоже захотел возлечь на подоконнике рядом с ним. И от клички, которая предназначалась плебсу, у Василия грустно поникли усы. Знаете, почему? Потому что Ваха, конечно, очень хорошо понимает гастрономические потребности кошачьей души, потому что Горовец, бесспорно, отличается исключительными чесально-гладильными инстинктами, но назвать этого – рыжего – вредного – агрессивного – БАРСИКОМ?! Насколько человеки могут быть нечуткими, просто безобразие! А этому хоть бы хны. Запрыгнул себе на подоконник, вытянулся рядом с Василием, заурчал довольно и цапнул зубами за шерсть. Василий блаженно замурлыкал – хорошо! Он даже уселся и легонько шлепнул лапой этого проходимца – еще лучше! Тот прижался к подоконнику и поднял лапу вроде как в защитном жесте, но если когти не выпущены, то разве следует на это реагировать? Нет, следует: Василий прикусил его ухо, а затем принялся вылизывать. Вообще отлично! Между прочим, не пойми откуда на дорожке нарисовался и Ваха. Он широко осклабился, глядя на умилительную, с точки зрения человеков, сцену: голова Барсика покоилась на животе Василия. Их хвосты помахивали в унисон, и время от времени то Барсик поднимал голову и напоминал Василию о себе легким укусом, то Василий не давал Барсику забывать себя, шлепая его лапой. – Ты, чудовище! – радостно заорал Ваха. – Откуда взялся-то! Отбивную будешь? Ну разумеется! Василий тут же приподнялся на лапах и попытался стряхнуть с себя Барсика, чтобы последовать зову желудка. Но, следует признаться, лежать на подоконнике с этим вот раздолбаем было куда приятней, чем топать куда-то, пусть даже там и стояла плошка с чем-то вкусным. Барсик перевернулся на спину, упорно отказываясь скатываться с Василия, и счастливо потянулся. Василий потерпел эту наглость секунду, другую, затем возмущенно мяукнул, требуя выметаться прочь и уметать к плошке, чтобы наслаждаться Вахиной заботливостью. Очевидно, Барсик был очень правильным котом: он понимал сокровенную ценность мяса в отдельно взятой кошачьей жизни. Затем следовал уютный семейный обед. Ваха обеспечивал Горовца разными вкусностями, а Горовец Ваху – чистотой посуды. Барсик показывал Василию когтечесалку и котолежалку, а Василий проверял, достаточно ли они хороши для своего питомца. Затем они снова лежали на подоконнике и обменивались всякими там совершенно несентиметальными царапаниями и кусаниями. Василий блаженно щурился, а Барсик счастливо рычал. Зверь, хищный и бескомпромиссный! Ну разве не умница? К сожалению, любая идиллия имеет тенденцию заканчиваться. Эта – тоже. Как во всех этих унылых и сопливых любовных историях, начало смеркаться. И вообще, Новый год наступал, и Василий вынужден был распрощаться с гостеприимными служителями Барсика: ему нужно было благословлять и охранять город, и следить, чтобы новый год пришел вовремя и в полной мере. Барсик сидел на крыльце, уныло повесив голову. Душераздирающее зрелище, скажу я вам. Тонкая и чуткая натура Базилевса была полностью согласна с этим. Так что он развернулся к Барсику и приглашающе махнул лапой: не хочешь ли присоединиться, горемыка? И видели бы вы, как обрадовался этому Барсик! Он стремглав бросился к Василию, обежал его раза три и благодарно потерся носом о его царственную шубу. Правда, всей его радости и благодарности не хватило, чтобы безбоязненно преодолеть забор и направиться вперед к приключениям. Он мялся и топтался, оглядывался на дом и беспокойно мотал хвостом. Василию хотелось приложить лапу к морде и обреченно вздохнуть. Надо же, такой молодой – и такой трусище! Вот Василий в его возрасте... Но Барсик взял себя в лапы и решительно вспрыгнул на забор. Ничего так получилось, почти как у Василия. Лапами он себе не подсоблял, и вообще обошелся без дополнительных движений, что, разумеется, не делало этот прыжок полностью элегантным и изящным, как у Василия. Он оскорбленно мяукнул что-то одобрительное и побежал к городу. В котором, кстати, уже начали готовиться к этому самому Новому года, причем – дерзкие наглецы – без участия Василия. А Барсику понравилось. Петарды, шутихи и ракеты беспокоили его поначалу, но под снисходительными взглядами Василия он успокоился, расслабился и даже начал с любопытством взирать на происходящее. Они возлежали рядом на карнизе под самой крышей, смотрели на площадь и обменивались истинно котовьими взглядами, в которых смешивалось бесконечно много самых разных чувств: удовлетворение, но и снисходительность, но и сдержанная, даже стыдливая радость, но и неловкость от нее, и любопытство, и настороженность, и внимание, и так далее. Одно слово: коты! Когда народ на площади заволновался, начал выкрикивать что-то странное – не иначе демонстрировать, что считать умеет не только вперед, но и назад, Василий приподнялся и принялся заинтересованно следить то за человеками, то за здоровенной картинкой на стене огромного дома, на которой эти самые цифры были нарисованы и менялись синхронно с гулом человечьих голосов: восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два... А знаете, что самое интересное? Когда они досчитали до одного, что-то где-то зазвонило, и новый год наступил. Вот такое вот интересное заклинание. Цифровая магия, не иначе! Барсик радостно заголосил вместе с человеками внизу на площади и затопал на месте, а Василий, будуче старше и солидней, всего лишь помахал хвостом. В общем, встречание Нового года было вполне успешным. Правда, тяжело было расставаться. Барсик долго лизал Василию хребет на прощание, словно стеснялся прямо и категорично спросить: мы еще встретимся? Василий бы ответил, не задумываясь: разумеется, встретимся. Собственно, он в любом случае сказал бы это. Потому что, понимаете, очень уж ему хотелось встретиться с Барсиком еще. Когда, например, перестанет идти этот противный дождь и попадает немного снега. Когда все зазеленеет и на лужайке перед домом Вахи и Горовца зазеленеет трава. Когда начнут цвести всякие цветы, и даже когда начнет опадать листва. И непременно когда придет время встречать следующий новый год. Когда Василий вернулся к своим служителям, они уже спали. То есть почти. Василий сунул нос в спальню, запрыгнул на кровать, потоптался по Гаврилову, приценился было к Кириллу, но тот был слишком, как бы помягче выразиться, арматуроподобным, не то что широкий и уютный Гаврилов; затем сходил на кухню, чтобы попить водички, и вернулся на свой тронный подоконник. Где-то там устраивался на утренне-дневной сон утомленный Барсик. Где-то на востоке неторопливо окрашивалось в розовый цвет небо. Василий взмахнул хвостом, приглашая новый, замечательный и восхитительный, интересный и познавательный год.