***
Вообще-то, все должно было быть не так. Определенно не так. Они должны были быть одиноки, но как никогда близки друг к другу; ужинать при свете ароматических свеч, кружащих голову, пить шампанское, целоваться и заниматься сладкой любовью до рассвета и потери сознания. Ладно, Санджи был готов отказаться от романтической чепухи, но не от Зоро и его поцелуев – уж на худой конец – слабых и кротких. У них, надо сказать, творилось что-то странное, и по логике Санджи не имел права претендовать на такое празднование, будто они пара, вместе. Зоро это никак не называл. Они просто не раз, будучи в постели обнаженными, опровергали его гетеросексуальность, иногда целовались, иногда гуляли, держась за руки, чаще прикасались, Зоро – неуверенно, но цепко, Санджи – с горячностью и безумством. Флиртовать с собой Ророноа не позволял: блондин попробовал было шлепнуть его по ягодице, и больше не соблазнялся, потому что зеленоголовый такого не стерпел и, то ли смущаясь, то ли напрягаясь, чуть руки не вывернул. Он брал и давал спонтанно, будто сдавался, в остальное время оставаясь недоступным для, боже, всего, и в такой холодный валенок Санджи угораздило влюбиться. Неопределенная ситуация тяготила крепнущие чувства кока, но отказаться от этой аферы он уже не мог в силу полного порабощения зеленью глаз и золотом сережек. Еще тонкими губами, которые так восхитительно (в равной пропорции и редко) ласкали и тонне прочих вещей, к которым Санджи прикипел всем сердцем. А, да, потом они съехались. И хоть инициатором был Зоро, секса больше не стало, а все случайные касания и прочие распаляющие мелочи стали казаться вовсе фантомными. Санджи лез на стенку, позорно рукоблудствовал в уборной и совершенно не имел представления, как подступиться к Зоро со своей любовью. В секс-моратории они прожили чертов месяц, который Санджи провел в грезах о праздничной атмосфере и дурном бреду неконтролируемой ревности. Потому как Зоро, не имея полового удовлетворения с коком, вероятно, искал его где-нибудь на стороне. Хотя, скорее, «на стороне» тут был Санджи, словно интрижка без определенного срока. Но Новый Год, о, о нем блондин фантазировал неустанно. Однако Зоро и здесь нужно было его огорошить тем, что вся компания заявится к ним. Значит, надо готовить на ораву (на одного Луффи, что приравнивается к дюжине голодающих), надо украшать квартиру, предварительно хотя бы пыль протерев, и надо забыть о хоть какой-то интимности с Ророноа. Санджи мирился с абсолютной неосведомленностью мотивов Зоро как за последний месяц, так и за всю ту сумбурность, что между ними есть, но такой расклад претерпеть – выше его возможностей и гордости. С утра кок прижал Зоро в развороте коридорчика между их спальными (да-да, не совместная двуспальная кровать, а разные комнаты) и ванной и, обманчиво заискивающе улыбнулся: - Зоро, - Санджи несдержанно погладил твердую грудь под футболкой, поспешно отдернул руку, не действуя слишком вызывающе и раздражающе, - может, останемся одни? Не то чтобы он хотел поставить вопрос так открыто, но уж как вышло. Зоро пытался прикинуться веником и не проявлял активности. Санджи подошел ближе, полуголый еще, совсем ото сна, и Ророноа задышал чаще, что было воспринято стороной наступления за хороший знак. Повар потянулся к лицу и поцеловал Зоро очень мягко и ненавязчиво. Мечник отвернул голову и после минуты постыдного молчания пробубнил что-то, чего Санджи не мог слышать, так шумело в голове. А потом эта бесчувственная скотина притащила елку, обломав по пути кучу веток, и, водрузив ее на табурет, чтоб повыше располагалась, принялась деловито заниматься нарядами дома. Зоро не просто избегал обсуждения, считал, что вопрос исчерпан или думал, что его мнение есть истина в последней инстанции. И по существу Санджи было не важно. Он закипел и был только один человек, на которого потоки извержения могли быть направлены. - Дождик вешают после игрушек, кретин, - Санджи посмотрел на убогие обрывки серебряных нитей, устилавших пол, - Но у нас дождика нет, ты его порвал. Зоро прекратил кружить вокруг елки и увлекся созерцанием стены, незаметно (как ему казалось) высыпая из руки еще немного серебряных кусочков. Санджи очень злился, и считал несправедливым, что стоит Зоро лишь коряво извиниться, и праведная кара потерпит поражение от глупой необъятной любви. Несправедливым было, что Зоро молчал.***
Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, какого черта Санджи на него так взъелся. Кок буйствовал в своей грациозно-издевательской манере, не переигрывая: по его лицу было сложно понять, является ли высокомерное превосходство частью образа. Санджи, такой импульсивный и открытый, теперь был абсолютно нечитаем, и в простонародном контексте это разбивало Зоро сердце. Вину в глазах под суровым изгибом бровей блондин либо действительно не замечал, обуреваемый гаммой отнюдь не теплых чувств, либо предпочитал игнорировать. Не нужно быть психологом, чтобы понять природу его злости. Санджи испытывал чувство. Серьезное чувство, произнести которое даже ментально Зоро не мог себя принудить. При первой встрече они вовсе подрались. Знатная была потасовка, Санджи чуть не сломал ему нос. Все их контакты сводились к огрызаниям и обменом колкостями, пока внезапно не перекочевали в горизонтальное положение и не приняли возбуждающий ореол. И потекли жаркие, отрывочные поцелуи - то здесь, то там – сжимающие ладони и волнительные всхлипы. До койки шли медленно. Зоро не давался, в то время как кок больше прочего жаждал спустить с него штаны, еще не нежно, а в порыве адреналиновой похоти. С какого перепугу случился секс с проникновением мечник не знает. И не понимает, почему местами сносит крышу и глупую Завитушку хочется до колик. Одно ясно, от Санджи его ведет: нешуточно так, и попытки сопротивления заканчиваются потрясающим фиаско. Рядом с поваром все вверх дном в голове и паху, закручивается до жжения, не знаешь, поцеловать или стукнуть. Окончательно растерявшись и запутавшись, Зоро предложил съехаться. И увидел. Какими осторожными стали движения, как теплеет взгляд, увидел заботу и любовь, черт ее дери. Она грела, обвивала теплыми эфирными ветрами, такая нужная, но незнакомая, и в особенно паршивые дни Зоро отталкивал нежные руки с горечью, вынуждая себя распаляться до равнодушия. Зоро не любил в ответ. Он только хотел Санджи, нуждался в нем, будто неразделенную вечность ждал упокоения на дне голубых глаз, спектр эмоций вдруг стал обширнее и полноценнее, зашкаливал пульс – поцелуй, и что-то внутри расширяется – Ророноа захлебывался в своих ощущениях, но упорно не признавал за собой психологическое расстройство F 63.9 (всемирный реестр давно догадался, а он все бегает, как ошпаренный). Ведь хочется временами с упоением разбить повару лицо. Ророноа не страдал повышенным чувством вины, но сейчас нутро его пристыженно сжалось и томилось, тянулось к Санджи. Месяц до этого тоже противно ныло в груди. Все, ох, очень сложно; нельзя больше тянуть с распределением собственных чувств. Зоро не уверен, но, если не облегчать реальность враньем, достаточно уверен, что происходящее между ними здорово напрягает, напоминая грязный постельный роман. Но с Санджи все не так поверхностно; что-то (нет, это не F 63.9) стискивает каленым железом при мысли отпустить блондина. Но делить с ним свою жизнь, постель, то есть, да, они делят регулярно постель, но мечник не охоч до большей ответственности и классицизма, чтобы пропала предвкушающая дрожь, а в груди перестало волнующе полыхать. Безусловно, Санджи достоин полноправного партнерства, но как сказать, что эгоизм выше чужого счастья. После утренней размолвки Ророноа остервенело спускает в руку. Совесть пережимает нервы, он сипит и, наконец, обретает ясность.***
Они сталкиваются на выходе из кухни. Лицо Зоро непроницаемо, но рябит пестрыми оттенками эмоций, которые Санджи вычленить боится, слишком откровенно. - Завитушка… Господи, что за хрипотца! Блондин не думает острить, его подкашивает, потому что, в самом деле, тембр соблазняет, повелевает скинуть сотканное из усталости и сомнений ветреное одеяние и отдаться. На долю секунды Санджи чувствует силу, способную переступить свое избитое начало, но он заслуживает большего, и кипящая лава смывает мысли о том, нужно ли ему хоть что-то без тупоголового мечника. А у Зоро губы сухие. Такое бывает, когда аорта спешит и гонит кровь до одури быстро, когда вот-вот вскипят внутренности и сгорит проводка. За момент до Санджи подхватывает чужую лихорадку. Зоро. Его. Целует. Нет, не так, вцепляется умоляюще в нижнюю губу, оттягивая ее с придыханием. Потом смущенный собственной пылкостью переходит на целомудренные горячие прикосновения, и срывается на что-то утробное, агрессивное, мокрое. Санджи очарован и поглощён схлестом ноющей любви и тоске по Зоро, он отвечает с резкими, длительными стонами в чужой рот, не чувствуя уже онемевших распухших губ. Сознание далеко плывет на волнах удовольствия, нет ни здравого смысла, ни верности принципам. Пышет жаром кожа там, где скользят широкие ладони мечника. - Хей, Зоро, Санджи, возьмите мои пакеты! – Нами-сан, припорошенная снежным пушком, звонкая и веселая, прорывается сквозь тугую пелену; Луффи с покрасневшими руками и носом бесстыдно капает тающими сосульками с капюшона, Усопп и Чоппер шутливо спорят. Брук неловко топчется на месте, размазывая грязь под ботинками, и Френки бережно подставляет плечо Робин, пока она снимает сапоги, и они веселы, вваливаются в квартиру, втекают. Зоро их встречает кисло, но отсутствие энтузиазма компания игнорирует, может, надеясь заразить ребят вскоре праздником. Санджи опустошен. Будто выжат и растоптан, потерян. Узелок свернулся туго.***
Что он натворил, боже, что наделал. Планировался серьезный разговор, а они позволили какому-то плотскому желанию взять вверх. У Санджи беспокойная синева за стеклянной витриной, даже Нами не замечает механических движений. О, какого дьявола Ророноа все запутал окончательно. До двенадцати оставалась четверть часа; половина стола уже опустела (Усопп предусмотрительно угостил Мугивару жевательной резинкой, и Луффи метался между острым ягодным вкусом и стряпней блондина). Пахло мандаринами, свежестью приоткрытого окна, «елочкой», которую принесла Робин, еще чем-то пряным со стола. Зоро дорожил своими товарищами, но сейчас их присутствие сеяло смятение, хотя не приди они так вовремя, поцелуй (не знаю, можно ли то фантастическое назвать простым поцелуем) перерос бы во что посерьезнее. Зоро все еще в неведении – что делать – но Санджи в переливах огоньков гирлянды сидит в метре от него, и это целые километры. Внутренние механизмы заходятся, скрипят, готовые лопнуть. Ророноа так не нервничал в близости кока уже давно. Ох. Они все сделали правильно. Зоро хватает блондина за запястье – как возбуждающе тот вздыхает от удивления – тащит его прочь от проницательных взглядов тихой Нико Робин (страшная женщина, будто прислушивалась к мыслям мечника). Санджи податлив. Ошеломлен и не оказывает сопротивления. Душа обнажена, в ней легко и просто, потому что давно все понятно. А голова, Зоро не знает, где была его голова все это время, пока они мучали друг друга и терзались беспочвенными опасениями. Что-то совсем нечеловеческое, абстрактное и заглатывающее заиграло в нем от мимолетного представления, как Санджи станет его. В том самом психологически неуравновешенном плане. Он болтался между всем и ничем, выбирая, когда Санджи был открыт и предлагал всего себя. Изначально закрутилась между ними чудовищная энергия, уже тогда влекло неразумных, не внимающих; мечник не брал безотказно, как хотел думать, отдавал взамен всегда, оставлял по крупице свою жизнь и право на нее тому, кому подсознательно доверял, кого вожделел и - да, боже, да - любил. Зоро любил его до беспамятства, и сейчас, в минуты осознания, сокровенное стало естественным. - Я влюблен! – трепещущее счастье пронизало его существо, заискрило, а Санджи был в сто крат прекрасней, чем обычно. - В кого? – сипло спросил он. - В несносного блондина с дурацкой бровью, - поделился Зоро. И у них обоих перехватило дыхание. Кок побледнел, прежде чем бросится ему на шею, они поцеловались, по новому, вероятно, как собственники, и от эйфории мечника понесло. «Я люблю тебя», - повторял он бесконечно, перемежая признание с путанным рассказом о том, как заблудился в собственных ощущениях. Санджи жался к нему, стискивая плечи яростно, и ругался, и ласкал губами сгиб шеи, и так они сцепились обезумевшие от хлесткого удара оголившейся правды, и сладость ее пьянила от долгой рефлексии. - Я так хочу, - повар шумно сглотнул, выдохнул, и вздернулась губа над кромкой белоснежных зубов; Зоро потянулся сцеловать это превосходство, - приложить тебя о кухонный гарнитур. - Нам стоит подраться, - мечник целовал скулы и уголки губ и просто ластился, и Санджи задушено скулил, потому что друзья в комнате затихли, сжигая бумажки с пожеланиями в бокалах шампанского. Затрещали бенгальские огни. Стало быть, где-то на периферии и часы гулко отбивали новый год. В темноте под беспорядочными бликами салютов Зоро целовал единственно нужные губы и плыл, и оглушительно трещал фейерверк в его голове. Он любил.