***
Troye Sivan - Fools Чонгук хочет управлять, в идеале, всей жизнью, но его старания в этот самый момент отправляются коту под хвост, если точнее, то вылетают в выхлопную трубу и отравляют воздух. Вечные расписания, точность до пяти знаков после запятой не имеют смысла, когда очередное утро начинается совсем не так, как он задумывал. За окном его вычурного Chevrolet Corvette улицы уже в дневные часы слепят яркостью предстоящих праздников, водители, пешеходы и даже их собаки, одетые "заботливыми" хозяевами в костюмы гномиков, - весь мир помешался в ожидании отлично разрекламированных чудес. Тлеют последние угольки пока еще настоящего года. В этом двадцать четвертом декабря навсегда останется только двадцать четыре часа без права на переигровку. После полуночи секундомер не начнет новый отсчет. И именно в этот день Чонгук злополучно опаздывает. Судьба-старушка заливисто смеется, наблюдая, как Гук от злости ерошит и так торчащую челку, застряв в пробке. Он все еще в той же одежде, в какой был и вчера, и парни из соседнего отдела точно будут кидать на него двусмысленные взгляды и хлопать по плечу, мол, «классная выдалась ночка?» Да, Чонгук ночевал не дома, а у хена, который слишком стар для своих двадцати семи и, как он выражается, всякого дерьма, подразумевая под этим отношения, брак и продолжение рода. Чонгук почти бесцеремонно завалился к Юнги около полуночи, застав того готовившимся ко сну и в уютной пижаме, которая совсем не подходит по статусу для директора издательского дома. Гневные посылы «нахер и надолго» всевозможными способами сошли на нет, стоило невысокому человечку в пижаме с веселыми мордахами Кумамона увидеть в руках Чонгука уже начатую бутылку коньяка. - Аййщ, без меня начал, мелкий ты засранец… - О боги, хен, я правда не знаю, что на меня нашло, когда я покупал это для тебя. - Что ты, Чонгук-и, это был самый лучший подарок в моей жизни! – Юнги возмущается, смешно вытягивая гласные, и толкает младшего на кухню, навалившись на его плечо. – Ну, радость моя, рассказывай… Причина чонгукова "поворота в гору" только разлепляла заплаканные глаза, пока он нервно кусал внутреннюю сторону щеки, заламывал пальцы и поглядывал ровно каждые две секунды на часы. Кстати говоря, не просто часы, а подарок Тэхена на их первую серьезную годовщину – черные классические Tissot с романтичной гравировкой времени их знакомства на задней стороне. В стиле их обоих: строгая элегантность и драматичная чувственность. Тэхен…он не загоняет себя в рамки и не ставит чувства на стоп-кран, но невольно живет и сам по расписанию Чонгука. Коту, который гуляет сам по себе, тоже нужен дом, где он может зализывать раны, полученные от этой самой свободы, и отдавать ласку, зашивать тоску. Тэхен привык начинать свои утра в лишении сладкого поцелуя-пробуждения. На это он уже давно перестал обижаться, но именно сейчас его гложет обида совсем иного уровня. Прошлым вечером они поссорились совершенно по пустяковой причине, которая, конечно же, после получаса выяснений отношений превратилась в трагедию вселенского масштаба. Тэхен как будто не воспринимался всерьез: его необузданный характер, безумные идеи и бесстыдно неприкрытые эмоции казались Чонгуку совершенно неприемлемыми качествами в условиях жестокости реальной жизни. Он говорил: «Спустись с небес, Тэ!», забывая, что семь лет назад полюбил именно за это. Говорил, что любимый хен какой-то совсем ребенок, хотя дурачился с ним вместе или больше – совершал глупые ошибки, когда от него ждали взрослых решений и поступков. В тот момент Гуку даже не пришло в голову вспомнить, как ТэТэ без чьей-либо помощи поставил младшего на ноги после тяжелого гриппа, неся ответственность не только за свое существование, но и за жизнь ближнего, родного. Гукки дразнил его "мамочкой" севшим от кашля голоса, а Тэхен строго наказывал молчать и даже кормил с ложечки. Младшему тогда было девятнадцать, он только поступил в университет и ничего еще не смыслил в самостоятельной жизни, не мог представить, что когда-то научится подобным словам и упрекам, и уж тем более, что будет диктовать своему хену, как нужно жить. Тэхен же, старше на год, в ту осень успевал ухаживать за Чонгуком, учиться на втором курсе и помогать родителям в их ресторане. Чонгук рос и взрослел с неизмеримой скоростью и все перемены, происходившие с ним, не могли не радовать глаз, в равной степени как и расстраивать душу. Окончательно все встало с ног на голову, когда перспективный и амбициозный выпускник Чон Чонгук стал стремительно подниматься по скользкой карьерной лестнице журналиста – начинающего управителя судеб многих тысяч. Не зазнается, но разрушает под тяжестью ярлыков и стереотипов зачатки собственного "я". Тэхен безумно гордится своим мальчиком, но и не может не понимать, что теряет его. Всяческие попытки вернуться к истокам, поговорить и образумить заканчиваются ссорами, и только во время секса разногласия вытесняют бесконечная нежность и страсть, как будто каждый раз, как в их первый. Когда Тэхен, замученный наслаждением, тонет в раскрытых невинных объятиях Чонгука и дышит в унисон биению его сердца, под ореховой радужкой глаз собираются горько-сладкие слезы. Чудо может закончиться в любой момент и причин тому – великое множество. Если в течение нескольких лет перед стаканом с чистой водой не выключать агрессивной громкой музыки, эта вода станет непригодной для питья, отравленной. С людьми похожая история. В порыве гнева, главного чонгукова смертного греха и эмоции, на почве которой был взращен, он называет Тэхена «капризной девочкой, которой вечно чего-то не достает». Тэ слышит это и вспоминает, что в последний раз Чонгук звал его подобным образом, когда сжимал ягодицы в шелковых женских трусиках и обводил голодным взглядом надутые губы, соблазнительно мерцающие прозрачным тинтом. От приятных воспоминаний, которые пришли в столь неподходящий момент, становится еще больнее. Тэхен сжимает зубы и прячет глаза, словом – все, что угодно, но слез больше не показывает. Тягучее и напряженное безмолвие квартиры прорезает звук небрежно брошенного на стеклянный кофейный столик серебряного кольца на цепочке. Это тоже было идеей Тэхена – носить парные кольца, но только на шее, ближе к сердцу и дальше от лишних взглядов. Чонгук одобрил подобное, потому как никогда не распространялся о своей личной жизни и не хотел привлекать внимание безделушкой. Все же, сделал и маленькое исключение, приняв тот факт, что Тэхену важны подобные атрибуты отношений. В чонгуковом непонимающем и злобном взгляде повисает вопрос, ответом на который служит холодный голос Тэхена. - Я так полагаю, это нам больше не нужно… - Тэхен указывает взглядом на одинокое кольцо, складывает руки на груди и отворачивается к окну, чтобы не видеть выедающего все изнутри взгляда иссиня-черных глаз Чонгука. Секунды, - и система коллапсирует, взрывается одним только шумным захлопыванием входной двери, оставляя после себя выжженную пустошь. Тэхен плачет, застыв в одной позе на распятье города под ногами и звезд в небе, но все вокруг так и остается пустым и лишенным смысла. По утру Тэ долго не может избавиться от песка в глазах и паршивого чувства, что что-то не так, что он упустил важное. В душе поселяется непонятное чувство вины, а нервозность на работе обычно всегда забавно улыбающегося Ким Тэхена выдают его чувства на поверхность. Больше всего он переживает за него. На входе в издательство Тэхен не подпевает, как всегда, песням по радио, которые тихонько играют из колонок у стойки администратора. Сегодня, в честь сочельника, это Baby it’s cold outside, и Тэ искренне хочется нагло пройти мимо охраны в здании радиокомпании через дорогу и начистить до крови лицо ведущего, осмелившегося поставить их с Чонгуком песню именно в подобный день. Они всегда пели ее на Рождество, в какой бы компании ни были, и глубокий шелковый голос Тэхена переплетался с теплым чонгуковым подобно тому, как всегда незаметно переплетались пальцы их рук. По закону жанра каждая мелочь, даже совсем не связанная с Чонгуком, напоминает Тэхену о нем. Он сжимает ручку кабинета Юнги, и долго не решается ее дернуть, чтобы войти. Чуть позже хен находит его сам, за рабочим столом, где всегда царит творческий беспорядок, понятный только одному. Тэхен заметил в свежеотпечатанной рукописи, за редактирование которой принялся еще на прошлой неделе, грубую типографическую ошибку, и теперь закопался в бумаги с головой так, что виднелась только русая макушка. Именно Юнги и познакомил их когда-то очень давно, никто из троих уже и позабыл точную дату, да это и неважно. Только вот Тэхен почему-то запомнил время, и неразрывно эти четыре цифры - 17:07 – сопровождали образ Чонгука. Милый, но ворчливый хен, любящий носить очки без диоптрий и писать простыми мягкими карандашами типа 5В, на протяжении всех лет склеивал этих двоих, заботился о их счастье сильнее, чем о себе, не забывая постоянно сетовать на глупые ссоры и давать отрезвляющих словесных, и не только, тумаков. Юнги откапывает Тэхена из-под обвала бумажной лавины и смотрит устало, сочувствующе. Ссутулится, но в словах и выражениях эмоций прямолинеен: - Тэхен, ты умнее и старше его, и прекрасно знаешь об этом. Тебе нужно найти его, иначе будет поздно. Юнги кладет холодную руку на тэхеново плечо, старается успокоить, но тому нет дела. Тэхен несколько секунд осмысляет сказанное, медленно облизывая сухие губы, а потом округляет глаза и потерянным оленем смотрит на хена. Он понимает, что именно должен предотвратить.***
В отличие от Тэхена, которому порой не мог приказывать даже Юнги, настолько свободен, но в то же время собран он по отношению к своей работе, Чонгуку приходиться прогибаться и занимать чуть ли не самую низкую ступень в должностной иерархии. У него есть четыре начальника, и каждый на ранг выше предыдущего, а такой расклад сильно задевает необузданное эго Чонгука. Буквально влетев в закрывающиеся двери лифта на первом этаже здания своего телеканала и, расталкивая одинаково причесанных клерков из отдела бухгалтерии, скопившихся в небольшой кабине, Гук понимает, насколько влип. Опоздание на встречу, а тем более на рабочую встречу, в любой азиатской стране по степени нанесенного оскорбления расценивается как все равно что крикнуть «Хай, Гитлер!» на праздновании Хануки. Чонгук готов стереть язык в крошку от тысячекратных извинений и ползать на коленках, целуя начищенные ботинки их главного репортера, второго по степени важности начальника, но в отделе его встречают с улыбками и радостными возгласами. - Чонгук-ши, ты как раз вовремя, проходи! – главный журналист улыбается так, будто имеет какие-то виды на свою жертву. Чонгук не успевает даже поздороваться, потому что важные люди не тратят драгоценные две секунды на простое приветствие, как его вводят в курс дела. Гукки опаздывает очень вовремя, тем самым облегчая задачку трем своим сонбэ. Собственно, проблема состояла в том, что им нужно было выбрать того, кто будет вещать из Таиланда целых три дня, показывая, как тамошние жители готовятся к праздникам, какие соблюдают традиции. Не забыть еще упомянуть об улучшающихся с каждым годом политических отношениях Таиланда и Южной Кореи. Дураков, собственно как и желающих подписываться на такую работу, не нашлось. Таиланд – это хорошо и приятно, но только не на зимних праздниках. Ну, кому надо срываться с родных мест в праздники, когда хочется отдохнуть хотя бы пару дней и поймать рождественскую атмосферу? Оказалось, это нужно Чонгуку. Его спрашивать не стали, такова участь тех, кто младше – подчиняться, только и делать, что знать, на какой угол кланяться перед каждым из "важных". Сегодняшний рабочий день ему сокращают отнюдь не в честь cочельника, а потому что вылет уже в десять и пять минут вечера по корейскому времени. Несколько часов, проведенных на работе, он внимательно слушает и записывает все указания, знакомится со съемочной группой, которая будет его сопровождать, подписывает что-то и доделывает последний отчет. Голова раскалывается от похмелья и двух бесполезных часов сна, в глазах плывут и сливаются бесконечные буквы и цифры, праздничное украшение здания напротив только еще больше раздражает и натирает мозоль на сердце. Чонгук думает, что это все случилось даже к лучшему. Им с Тэ давно нужно сделать перерыв, атмосферы праздника не чувствуется совсем, так почему бы и не поработать немного во славу корейского телевидения. «Как все удачно складывается», – думает Чонгук и первый раз за день улыбается, покидая здание компании ровно в тот момент, когда стрелки на его часах становятся на половину шестого. О самом важном Гук вспоминает, когда обнаруживает квартиру безжизненной, разбитый горшок с фиалками в гостиной – неубранным, а взгляд цепляется и застывает на цепочке с кольцом. Металл немного холодит пальцы, но так и остается лежать на столике почти нетронутым. Чонгук все еще злится «не понятно на что», как сказал ему Юнги-хен во время ночных посиделок. С этим хеном и коньяком всегда честно. В то время как Тэхен чуть не попадает под машину, перебегая дорогу на красный свет, пару раз путается в названиях улиц и разбивает экран телефона до расходящихся от одной точки трещин, пытаясь как можно быстрее добраться до места работы Чонгука, он сам спокойно и выверено складывает необходимые вещи в небольшой чемодан и между делом думает о том, что Тэхен скорее всего в очередной раз не пошел на работу и теперь трещит с Чимином за кофе, жалуется и ищет утешения. Чонгук, действительно, еще очень глупый ребенок, потому как не хочет признаваться самому себе, что на самом деле хочет сейчас Тэхена увидеть. Зацепить цепочку снова на ее законном месте, а сразу после посмотреть в усталые глаза. Сказать, что будет скучать, и чтобы ТэТэ обязательно выспался за то время, пока его не будет, ведь по приезде им двоим станет совсем не до сна. Ничего из этого не происходит, но Чонгук все с такой же осторожностью поворачивает ключ в дверном замке. Судьба тогда тоже глупая. Они разминаются буквально на одном перекрестке с разницей в злополучные пять минут. Тэхен не слышит, как колесики чемодана шумят об уличную плитку, а Чонгук, как ни старается, не видит нигде знакомых очертаний изящной фигуры и ровной осанки в длинном песочного цвета пальто. Дома Тэхен не находит и записки, но зато замечает, что из полки в шкафу, где лежали вперемешку их вещи, пропала пара чонгуковых рубашек и футболок, из ванной – зубная щетка. Тэхен подставляет голову под струи холодной воды, стараясь прийти в себя и очнуться после погони, которая, казалось, не кончалась все эти годы. Ему сложно угнаться за Чонгуком, а теперь он понимает, что совсем опоздал, не оттянул момент наступления неизбежного. Уже не больно, но на душе будто камень из несбывшихся надежд, который снова повис на шее Тэхена серебряным колечком. Он не знает, что ему делать, где искать потерянное, потому что Чонгук предательски недоступен и, скорее всего, не думает совсем о Тэхене, снял номер в каком-нибудь отеле вместе с приятной компанией на ночь. Подобного ни разу не случалось, но кажется вполне возможным. Проходит без малого час, как Тэхен начинает адекватно соображать. Вспоминая слова Юнги, сказанные днем, он ищет его имя в журнале недавних звонков. После двух гудков Тэ слышит знакомые интонации хеновского голоса, совсем не колючего, а мягкого, в который хочется завернуться, как в плед. Хен едет домой, хен устал и больше всего на свете сейчас хочет оказаться дома, заварить себе кофе и читать мангу до полуночи. Простые радости маленького хена. - Тэ, ты нашел его? – Юнги запинается и убавляет басы в машине. - Нет, я не успел…Где он? Не мог же он уйти…совсем, да, хен? Тэхен напоминает Юнги пятилетнего ребенка, которого очень не хочется расстраивать, но приходится. - Он сегодня летит в Бангкок по работе, его неожиданно отправили, – оба молчат в трубку и почти не дышат десять секунд. – Может, я приеду? Ты в порядке? Юнги, он, вообще-то, зачастую эгоист, предпочитает распоряжаться жизнями сверху, как это и положено Богу, но сейчас не может удержать искреннего желания помочь. Тэхену он порой кажется ангелом, хоть хен и не отличается святым характером. У каждого свой ангел-хранитель, свой талисман. - Нет, хен, я просто подожду его дома, – через силу улыбается Тэхен и сбрасывает звонок.***
Их квартира на двенадцатом этаже, но Чонгук сейчас гораздо выше вообще любых условностей и преград. Он жадно вглядывается в темноту за иллюминатором самолета, прослеживая взглядом каждую световую ниточку большого города. Где-то там – его чудо, и Гукки готов поклясться, что их дом горит самой яркой точкой на карте дорожных вен. Стюардесса легонько прикасается к его плечу, мол, господин пассажир, мы просим всех пристегнуться, потому как самолет попал в небольшую зону турбулентности. Чонгук, вопреки всем наказам, не соблюдает осторожности, а продолжает думать о Тэхене. О том, как бы он с умным видом эксперта, поправляя очки, выбирал бы в супермаркете курицу к праздничному столу. Как игрался бы с искусственным снегом из баллончика в квартире, а потом сдувал бы снежинки с черных чонгуковых волос, мешая тому писать репортаж. Как выгибался бы в спине, прося глубже и сильнее, слизывая со своих губ такое близкое присутствие Чонгука. Голос Тэхена сменяется обеспокоенными возгласами пассажиров и тихим плачем двух детей-близняшек позади Чонгука. Их самолет становится не огромным металлическим монстром, а всего лишь игрушкой в чьих-то неуклюжих руках. Стюардессы пытаются успокоить людей на борту, но сами еле держатся на ногах, и Чонгук еще долго не понимает, как все успело стать таким безумно опасным и реальным. Он пытается помочь успокоить детей, отвлечься и придумать, как же им всем быть, но руки наливаются кровью от того, как сильно сжимают подлокотник кресла. Не от страха, а от злости на все человечество, которое в данный момент спокойно празднует Рождество в кругу семьи или просто рядом с тем, кто небезразличен, обменивается подарками, поздравлениями и поцелуями. А они застряли здесь, между жизнью и смертью, как будто бы в раю вдруг построили комнату ожидания. Такой взрослый и мужественный Чонгук, но он бессилен и становится крошечным, сломленным, когда представляет, каково будет после его Тэхену. Больше всего Чонгук злится на самого себя. Обычно перед смертью человек думает о том, что еще не успел сделать. Если бы его самое последнее желание могло бы исполниться, как по волшебству, то он не стал бы его загадывать. Иначе, поцеловав Тэхена, он забрал бы его с собой туда, откуда не возвращаются. Когда задремавшего на диване Тэхена телефон будит оповещением о входящем сообщении, диспетчеры теряют связь с самолетом, где находится Чонгук и еще больше сотни самых обычных людей, заслуживших право на жизнь и счастье. «Прости меня, Тэхен»***
Срочные новости и бегущая строка по время других телепрограмм каждые десять минут. А на деле – сплошная тьма перед глазами, отказ всех органов чувств, но в то же время, их полное обострение. Тэхен не ощущает самого себя, как будто жизнь отторгает его, словно организм новую печень после пересадки. Сначала – полный шок и отрицание произошедшего, потом – нервные звонки по телефону горячей службы и все тот же монотонный голос, сообщающий, что «да, одного из пассажиров зовут Чон Чонгук» и «нет, никаких известий о том, почему самолет пропал с радаров, не поступает». Минутами позже Тэхен не может сдержать слез, мучает телефон в попытках дозвониться и прокручивает в голове полученное сообщение. Конечно, он прощает ему все и будет прощать без конца, если только Чонгук вернется. Тэ не знает, кого молить об этом, и взывает к Юнги, как будто тот может спасти всех пассажиров этого идиотского, неправильного рейса. Все, что действительно в его силах, он и делает: приезжает к ним в квартиру и пытается привести в чувства еле живого Тэхена. У того уже прошла истерика и ее последствия хрустят керамическими осколками под ногами Юнги, ступающего на опасную тропу в белых носочках. Он находит Тэхена на балконе вместе с только начатой пачкой дорогих сигарет, подаренных коллегами на прошлый день рождения Чонгука. - Чонгук на тебе живого места не оставит за такое, когда вернется, - Юнги становится рядом с Тэ и шумно выдыхает морозный воздух, давя улыбку. Они оба смотрят на небо, ожидая хоть какого-нибудь знака, весточки, но в ответ получают лишь безмолвие и черноту. - Не пытайся заставлять меня верить в лучшее. Не помогает, - Тэхен тушит сигарету о перила и отпускает ее в свободное падение, сам призраком оседает на пол. Юнги нечего сказать, но в этом и нет необходимости. Он находит отброшенный Тэхеном за диван пульт от телевизора и снова включает его, ставя громкость на минимальную. Никто и не думает приостанавливать трансляцию развлекательных шоу, посвященных праздникам. Пока еще точно ничего не известно, а значит не о чем и беспокоиться. Тэхен думает иначе. Его снова накрывает собственная беспомощность и безразличие остального мира. Как он может быть здесь, связанный по рукам и ногам, в безопасности? Тэхен не слышит ни Юнги, ни голосов с экрана, в его ушах звенит единственное имя, а кольцо на шее больно опаляет кожу, кажется, что сейчас выжжет в тэхеновой груди дыру. Лучше бы этот самолет, где сейчас Чонгук, врезался в здание их квартиры, как раз в окно двенадцатого этажа, и современный небоскреб рухнул подобно башням-близнецам, погребая под своими обломками Чонгука и Тэхена. Вместе. Сравнять их любовь с землей, чтобы вознести к небесам. Юнги слышит глухой треск и грохот, когда уходит на кухню за стаканом воды. Нет, это не самолет, протаранивший стену, а всего лишь Тэхен, который стулом разбил плазменный экран ящика с бесполезными картинками. Юнги резко поднимает Тэ с пола за ворот свитера, пощечиной пытается привести его в чувства. - Перестань винить всех вокруг. Если кто и виноват, так это вы сами, - не повышая голоса, произносит Юнги. А Тэхен хлопает глазами, смаргивая слезы, и не верит словам. - Вы двое заставили меня поверить в искренность чувств, и единственное, о чем я вас тогда просил…ты помнишь? Тэхен молчит, кусает губы и смотрит в пол. - Помнишь?! – Юнги не отпускает Тэхена и выедает ему душу взглядом, полным обиды, досады и…надежды. - Беречь друг друга. - Именно это, Тэхен. Но вы снова и снова ссорились, пытались изменить друг друга, тратили столько времени впустую вместо того, чтобы просто быть вместе. Много о чем сейчас сожалеешь, да? Хочется побить это кукольное хеновское личико, но на правду не обижаются. Юнги оказывается бесконечно правым, а Тэхен очень глупым, потому как сам не подумал о простых истинах. Он заслужил быть обруганным и приниженным, стыдится смотреть хену в глаза. Происходит траур по умершим часам и минутам, Тэхен хоронит их под своими слезами, и от мысли, что он может совсем скоро так же плакать над Чонгуком, его выкручивает от боли. Слова обратно не возвращаются, хотя Тэ умоляет обратить прошлое вспять. Но стрелки часов продолжают свой ход, и Юнги сгребает в объятия трясущийся от рыданий комочек оголенных нервов, шепчет утешения. «Вы еще дети, вы не виноваты, я сам плохо следил за вами». «Тэ, не плачь, нельзя плакать на Рождество…Разве ты хочешь, чтобы Чонгук видел своего самого красивого хена таким разбитым, когда приедет?» «Если ты будешь винить себя, это ни чем не поможет ему справиться. Он выживет, Тэ, потому что чувствует тебя». Еле сдерживая слезы и задыхаясь переживаниями за них обоих: «Все будет хорошо».***
Тэхена разбудил охрипший резкий голос Юнги. Оглядевшись заспанными глазами, он увидел хена на кухне, который только закончил разговор и сжимал в руках тэхеновский смартфон. - Хен? - Собирайся. Он живой. Все это должно быть лишь страшным сном, и сейчас Тэхен проснется, повернет голову и увидит перед собой беспокойный взгляд Чонгука, почувствует его руки на своих щеках, окончательно успокоится после его поцелуя в лоб. Гукки скажет: «Я буду охранять тебя, ты только спокойно спи, ладно?» И Тэхен уснет, щекоча волосами на макушке впадинку чонгуковой ключицы, а утром проснется от запаха кофе с корицей и сонного поцелуя в уголок губ. Но страшный сон заканчиваться не хочет. Юнги и Тэхен едут в такси до больницы, адрес которой старший узнал по телефону от врача неотложки. В машине гнетущая тишина, прерываемая срочными новостями по радио: «Этой ночью произошла авария южнокорейского боинга компании Asiana Airlines,следовавшего рейсом Сеул - Бангкок. Связь с экипажем прервалась около одиннадцати вечера, после успешного начала полета. Как стало известно позже, пилоту пришлось отклониться от курса и совершить аварийную посадку в аэропорту Ульсана в связи с неисправностью двигателя. Самолет зашел на посадку на крайне низкой высоте по причине отказа двигателя и выкатился с взлетно-посадочной полосы. Пассажиры были эвакуированы, 81 из 150 человек получили тяжелые и средней тяжести ранения. На данный момент некоторые пострадавшие были перевезены в Сеул для дальнейшего обследования…» Тэхен рассматривает через окно украшенный город, но в каждом огоньке видит израненного Чонгука, с плотно закрытыми веками лежащего на больничной постели. Казалось, что все жители разом исчезли из города, а неоновая подсветка продолжала издевательски гореть. Бесполезное счастье пустого города. Слова Юнги о том, что Чонгук, когда его нашли спасители, шептал словно в бреду: «Позвоните Тэхену, прошу, он же ничего не знает», воспринимались Тэхеном будто через наушники, он все еще не мог поверить в происходящее. Верит лишь тогда, когда видит все своими глазами. Врач провел их в палату, предупредив, что они могут задержаться лишь ненадолго. Жизни пациента ничего не угрожает, у него сотрясение мозга, сломаны два ребра и нога, а сейчас он спит и его желательно не беспокоить. Тэхена всего трясет, когда он открывает дверь и осторожно заходит, останавливаясь в шаге от кровати. Чонгук настолько бледный, что сливается с белым одеялом, бинтами и стенами. Его смоляные волосы выделяются поверх повязки на голове, на лице несколько кровавых ссадин, а глаза плотно закрыты. Кажется, что он даже не дышит, и чтобы убедиться в обратном, Тэхен опускается перед кроватью на колени и сжимает его медленно бьющийся пульс в своей ладони. Тэ целует Чонгука в костяшки пальцев, а после лечит каждую царапинку на лице прикосновением губ, случайно оставляя на чонгуковых ресницах пару не прошеных слезинок. - Тэ..Тэхен, - шепчет Чонгук, когда тот прижимается к груди, слушая биение сердца. - Ты не исчез, ты вернулся ко мне, мой маленький… Тэхен не решается прикоснуться к нему, боится причинить боль, лишь не отрываясь смотрит большими глазами, запоминая каждую складочку, каждое движение ресниц и губ. Теперь он будет посвящать подобному ритуалу по крайней мере пять минут каждый день, наблюдая, как изменилось лицо Гукки, какое отражение произошедшая реальность приобрела в его глазах. Тэхен действительно жалеет, что не делал этого раньше, а понять ему помогла чуть ли не случившаяся непоправимая катастрофа. Сколько судеб должно пострадать, чтобы сохранить одну любовь? Чонгук вскоре засыпает снова, и Юнги, все это время тихо радовавшийся за младших братишек, уводит упрямого Тэхена из палаты. После такой долгой ночи Рождество, наконец, наступает. Тэхен так и не смог сомкнуть глаз, только забрал из дома некоторые вещи и заскочил в магазин. Несмотря на многочисленные протесты медсестер, он все-таки пронес в палату маленькую елочку, обмотал чонгукову повязку мишурой и весь день провел с ним, пересматривая на планшете старые рождественские фильмы. - В следующем году все будет иначе, хен, я обещаю, - трогательно признается Чонгук, когда Тэхен собирается уходить уже поздно вечером. Тэ коротко кивает и улыбается, влюбляясь заново.***
Glee Cast – Baby It’s Cold Outside Год спустя. - Чонгук-а, открой дверь, это, наверное, Юнги-хен! – басит из кухни Тэхен. - Йа, а почему ты не можешь? Я тут с гирляндой вожусь, между прочим! - А у меня руки в шоколадном креме! Ну, Чонгук-и~~~ Чонгуку всегда нравилось, как Тэхен тянет гласные в его имени, как-то по-особенному. Не успел Тэ опомниться, как Гук оказался рядом и прижал его к кухонному столу, за которым старший творил рождественские угощения. - Я попробую? – чисто ради формальности спрашивает Чонгук и, не дожидаясь ответа, слизывает крем с его пальцев, дольше всех останавливаясь на безымянном, где красуется серебряное кольцо. Теперь не на цепочке. - Гукки…там же хен ждет. - Если бы я мог, то целовал бы тебя каждую минуту, - шепчет Чонгук и целует Тэхена за ушком, а потом сразу же отстраняется и как ни в чем не бывало идет открывать дверь, оставляя Тэ в помешательстве. - Даже не пытайся скрыть то, что ты только что делал, я все по твоим довольным глазам вижу, извращенец, - на полтона тише говорит Юнги, потому что пришел он не один. Причина сдержанного поведения старшего быстро стягивает ботинки и бежит в смешных носках со снеговиками к Тэхену. Прошло месяца четыре с тех пор, как Юнги взял из детдома этого вечно улыбающегося мальчишку с ямочками на щеках и серьезным прищуром совсем не детских глаз. Кихен остался сиротой в три года, и никто из дальних родственников не хотел нести за него ответственность. Стоило Юнги увидеть, как мальчик с черными и немного вьющимися волосами собирал листья клена во дворе детского дома, аккуратно складывая их в корзинку, он понял, что хочет попытаться стать для него отцом. Сначала Юнги несколько раз в неделю приходил навещать мальчика: играл с ним, читал книжки и даже немного пел и играл на фортепиано, не смея отказать, когда Кихен своей маленькой ручкой обхватывал только четыре его пальца и вел в музыкальный класс. Несмотря на то, что Юнги не был женат, директор детского дома была счастлива передать заботу о Кихене этому мужчине. Не сколько его высокое положение в обществе и достаток, сколько искренняя любовь к мальчику вызывала наивысшее доверие. Когда Кихен немного обжился в огромной квартире Юнги, где было все так ново и интересно для семилетнего ребенка, ему устроили настоящий праздник, самый первый в его жизни. Чонгук с Тэхеном даже не обсуждали, что подарить новоиспеченному члену их маленькой семьи, а решили сразу и одновременно. Так и стал Кихен счастливым обладателем пижамы с Кумамоном, точно такой же, как у Юнги, только на много размеров меньше. Он тоже стал вымазываться в грифеле карандашей, открыв в себе талант к рисованию, и Юнги часто брал его с собой в издательство, называя своим самым главным иллюстратором. И это было самым малым. Кихен первый раз назвал Юнги «папой», когда они все вместе, вчетвером, портили аппетит перед ужином в кафе, наслаждаясь мороженым. Гук и Тэ тогда в первый раз видели слезы в глазах Юнги-хена. … - ТэТэ-хен! – мальчик накинулся с объятиями на Тэхена, который тут же вытер руки об полотенце и наклонился, чтобы обнять в ответ и потрепать по вьющейся макушке. - Кихена-а! Мы не виделись неделю, а ты так подрос! Скоро уже папу догонишь, - заулыбался Тэхен, а Юнги заворчал, услышав такое. Эти двое заставили мальчика заливисто смеяться, и его смех стал для каждого из троих взрослых настоящим символом Рождества. Наблюдая за тем, как Тэ и Кихен обмазывают друг друга мукой, создавая на кухне маленькую бурю, похожую на снежную, Чонгук определился со своим новогодним желанием. Ему безумно захотелось видеть каждый день то, как его Тэхен, счастливый донельзя, возится с ребенком, и почувствовать, какого это, - держать в своей руке две маленькие мягкие ладошки. - Было бы здорово, если бы у моего Кихена появился друг-одногодка, с которым они смогут вместе расти. Согласен со мной, Чонгук-а? – словно прочитав мысли, спросил, улыбаясь, Юнги. - Ты как всегда прав, хен, - кивнул Чонгук и поспешил присоединиться к веселящейся парочке.