Имбирное печенье

ㅤㅤ ㅤㅤ       Люди — метеориты. Мелькают своей судьбой, оставляют ненадолго след на небосводе и пропадают бесследно. Остаются лишь записи, воспоминания очевидцев.       Стайлз Стилински стал ее лучший воспоминанием, лучшим метеоритом. Она навсегда запомнила ту предрождественскую суету, в волшебных огнях которой каждая газета, каждый новостной сайт искрился заголовками статей «В Калифорнии выпал снег», «Снежная погода — крайне нехарактерное явление для солнечной Калифорнии», «Метеорологи в замешательстве: пришел мощный циклон!» и «Санта познакомил жителей юго-западной части страны с зимой!», что стало мощным толчком для роста рекламы (будто она выпала вместе со снегом) и бешеных скидок.       И было так много всего! Это выглядело так, словно все эти годы Рождество вообще не праздновалось, или же жители штата обходились скромными — очень скромными — ужинами с голой елью в углу и пустыми носками на камине, а в этом году вдруг так все изменилось, невозможно было сосредоточиться на чем-то одном: глаза постоянно разбегались от количества товаров и еды, разноцветные вывески так и мелькали, заманивая в очередной магазинчик за ненужной штукой, что режет овощи в виде звездочек, или пятой парой лыж, ведь прапрабабушке нужно в обязательном порядке размять кости! А как же иначе?!       Но на Бейкон Хиллс это не произвело впечатление. Конечно, в начале ликовал весь город: детишки выходили на улицу и лепили снеговиков, пока их родители чистили площадь перед домом; проснулась сила, что спала все это время, как медведь, и пустила некое волшебное, все так запорошило, громадные хлопья не прекращали свой полет — каждая в конечном счете касалась поверхности, и душа чувствовала это волшебное и сказочное, но не могла дотронуться кончиками пальцем — это было неосязаемо.       Вспоминая, Мартин будто перенеслась в те чудесные времена. Ей было четырнадцать. Тогда снега выпало не так много (и он вскоре растаял), но как же было прекрасно ехать на машине к домику у озера, за окном эти прекрасные пейзажи заснеженных лесов, и музыка по радио такая спокойная и праздничная, что сама душа сияла от предвкушения и она не могла найти себе места, а по приезду кидалась наряжать елку, бегала по дому, обмотавшись гирляндой, чтобы найти розетку, и сама становилась рождественской елкой; ее окружали все эти огоньки, на ней было ещё то милое платье в горошек, и когда она взмахивала юбочкой, создавалось впечатление, что снег пошел и в доме, — белые пятнышки-горошки мелькали, мелькали и мелькали, гирлянда светилась, менялась, сверкала то красным, то зеленым, что дух захватывало!       В тот год ей подарили щеночка — она решила назвать ее Прадой. Первого января Лидия нашла чей-то дневник в комоде, в одной из комнат, но удачно о нем забыла, стоило только Праде позвать ее на улицу своим воодушевленным лаем.       Через четыре года Стилински заявился к ней пьяный. Он ругался, кричал и восхвалял ее продуманный и удачно свершившейся план по разрушению его жизни, а под конец лишь сполз на пол, прижавшись к стене. Лицо его пылало злобой, но глаза выражали бессилие, его навернувшееся слезы только усилили ее душевные боли, а когда алкоголь начал делать свое дело и Стайлз все-таки выложился, исповедавшись, Лидия поняла, что оставлять его в таком состоянии — бесчеловечно, поэтому подняла его на ноги, дотащила до своей кровати и уложила спать.       Наутро он извинялся. И извинялся бы дальше, но теперь она знала все, ей открыли до того закрытую часть дома, Лидия Мартин увидела столько всего нового, одновременно сосуществовавшего вместе с ней, и ее удивлению не было придела, а боли стало еще больше, он почему-то думал, что ей плевать, поэтому поцеловала его.       Стайлз перестал извиняться. В глубине души она всегда хранила и прятала ото всех то воспоминание о моментально проскочившем и сбивающем с толку желании, чтобы он поцеловал ее в ответ, тогда, при его панической атаке, при их первом поцелуе, но, к сожалению, этого не случилось, а в этот момент он взял себя в руки, сделал то, чего она хотела от него еще тогда, — и эта вещь перевернула ее жизнь с ног на голову.       И то было прекрасное воспоминание. А предрождественская суета и волшебные огни все продолжали свой танец в просторе бытия. Стайлз и Лидия на ногах с раннего утра: первым долгом поехали украшать тот же домик у озера (она дважды чуть не упала с крыши, но Стилински каждый раз успевал поймать ее, из-за чего Мартин не могла удержаться и хохотала от собственной неуклюжести), потом покатались на коньках (конечно, сначала пришлось очищать лед от снега, но долгожданное удовольствие того стоило; Стайлз даже попытался закружить ее в вальсе, однако его разыгравшееся настроение позволило лишь неумело, но очаровательно покружиться, поэтому она и не переставала улыбаться), а под конец устало завалились на диван у камина, отогревая замерзшие пальцы ног.       И от этой усталости Лидия вспомнила, что снег идет уже пятнадцать часов и что город совсем не под впечатлением. Одно огорчение! Неужели человек, так запросто поверженный цинизмом, расстроенный и разочарованный до невозможного, боящийся смотреть на мир непредвзятым взглядом ребенка и испытывающий ничего, кроме грусти, может настолько бесцеремонно и невоспитанно отнять всякую веру и у других?!       Но она ни в коем случае не осуждает. Сочувствует. Это же надо так: потерять атмосферу праздника! Тихий ужас! Люди наоборот должны дарить друг другу это чувство! Ну а если вдруг сами затеряли, то тотчас обязаны предпринять меры, обязаны оживиться, ведь как чудесно покупать подарки: душу приятно греет, рождаются светлые мысли, представления о том, как эти самые подарки будут распаковывать, а справа от камина стоит елочка, воздух вокруг напоен ароматом сосновых веток, трепетный свет свечей и сверкание блесток с мишурой лечат своей магией. Выходишь на улицу — ребятишки бегают в костюмах (некоторые становятся оленями Санты, другие же — эльфами), они смеются и заражают своим настроением, а ей ни за что в жизни не хотелось бы упускать такие моменты: их слишком мало. Ну, кому ж захочется пропускать такое?       И оттого ей казалось, что это геройский поступок. Ведь пока люди верят, пока наполняют год от года свою душу исключительными чувствами, сила продолжает жить и вносит тот несказанный вклад в судьбу человечества. А что было бы без нее! Самое душистое на свете слово — Рождество — потеряло бы свой дух, свою чудодейственность, свое тепло; мир бы погряз в миазматических убеждениях; торжество света так бы и забылось навеки, а ожидание чуда и странное, но незабываемое и теплое чувство, с которым ты в новом году засыпаешь впервые, больше не заставляло бы тебя улыбаться перед сном. Но люди не поддаются на это! Не упускают эту лечебную магию, а значит не дают восторжествовать безотрадности и мраку — совершают геройский поступок.       Мартин даже сама от таких мыслей разулыбалась: так сильно была в них уверена. И тут же вскочила с дивана, почувствовав резкую потребность что-либо сделать.       — Вставай! — воодушевленно воскликнула она. — Нам еще в супермаркет ехать!       — Что? Там же сейчас пробки дикие! — Стайлз взял одну из макарун с тарелочки на журнальном столике.       — Индейка сама себя не купит! — лишь сказала Мартин и убежала в прихожую.       И, конечно же, они поехали. Лидия прихватила с собой список покупок, и быстро пробежаться никак не получилось (особенно с таким количеством людей в магазине). Она зачитывала ему, а Стайлз искал нужные продукты, а вскоре, как только движение для тележки стало затруднительным из-за перевозимого ею веса, он взял управление на себя и настала очередь Лидии искать нужное.       Но стоило ему попросить взять глазури, как ее лицо изменилась и девушка насупилась. «Сама сделаю», — послышалось уверенное, и как только они доехали до дома, девушка побежала на второй этаж, а вернулась со старым дневником.       — Я тоже сначала подумала, что это дневник, — сказала она и открыла его, шагая по кухне. — Мне было четырнадцать, и я даже не посмотрела, что в нем! — Лидия положила раскрытую книгу на столешницу.       — Книга рецептов, — сказал Стайлз и прочел «Имбирное печенье».       — Книга рецептов! — повторила она. — Можем сделать. И глазурь! — произнесла Мартин таким тоном, будто ей бросили вызов и она обязана на него ответить.       И он тепло улыбнулся, посмотрев на нее. Дух детского соперничества не смел покидать ее; для своих лет Лидия пусть и была уже серьезным образованным человеком, недавно устроившимся на работу, но ту искорку ребячества она терять не смела, что и заставляло его умиляться раз за разом.       Как же были прекрасны те дни, полные бодростей и взаимной поддержки! Бывали у него моменты, когда чувствовал себя бесконечно измученным и подавленным, но она находила способ его оживить и даже помогала зубрить, выбирая новые интересные способы, говоря, что испытывает дикое удовольствие от такой помощи. Он же в свою очередь не упускал случая и со всей быстрой и радушной манерой добро подтрунивал любую удобную ситуацию, вкладывая силы в мотивацию, тем самым облегчая ей путь.       А Лидия смеялась. Засмеялась и сейчас, взбудоражив его чувства сильнее, отчего и не ускользнул поцелуй — долгий и любящий, и Стайлзу было уже трудно вспомнить то чувство, когда не мог просто подойти и сделать так же. Но вспоминать он и не хотел, а рыжеволосая убежала с улыбкой на лице, собрала волосы и нашла фартук ярко-красного цвета, украшенный рисунком Санта-Клауса, и принялась нарезать небольшие корни имбиря.       Если для кого-то запах имбиря и был особенным, то он чувствовал какой-то ментол или, в крайнем случае, лимон. Мартин натерла его на мелкой терке, измельчила гвоздику и корицу в ступке, попутно рассказывая о каждом отпразднованном в этом доме Рождестве, а Стайлз взбивал масло с сахаром, и если бы не Лидия, то взбивал бы яйцо и сахар. Перемешав муку с разрыхлителем, натертым имбирем, гвоздикой и корицей, они отправили туда взбитое Стайлзом добела, добавили яйцо и замесили тесто.       И пусть все то время у него с папой праздники выдавались не с самым шикарным столом, но в этом году он пообещал себе устроить что-нибудь эдакое, а Лидия только подхватила идею. Печенье же вырезать пришлось долго, после долгого стояния, согнувшись над столешницей, заныла спина, но такие последствия ему даже понравились, а стоило ей уложить все на противень и засунуть в духовку, как она сказала:       — Что ж, будущий шериф Стилински, извольте наблюдать и записывать, — и вытащила пачку сахарной пудры.       Но тут его чем-то ударило, он живо повел ее на улицу, взяв за руку, а затем велел встать чуть подальше и включил гирлянду.       Снег на улице уже не шел такими огромными хлопьями, он искрился от света фонарей своими маленькими снежинками, будто кто-то взорвал хлопушку; Лидия стояла в своих домашних тапочках-оленях, в фартуке и со спертым дыханием, уставившись на огни. Стайлз подошел к ней и приобнял, залюбовавшись вместе с ней.       — Знаешь, сегодня Рождество через два дня, — прошептал он. — Так долго… Я не могу больше ждать.       Лидия рассмеялась:       — Всегда ты торопишься.       А Стилински посмотрел на нее, так ласково улыбнувшись.       — Все равно не могу, — и опустился перед ней на одно колено.       Для других Стайлз был обычным метеоритом. Этот парень так же мелькал своей судьбой, оставлял след на небосводе, а затем и пропадал бесследно, как и остальные. Но он стал ее лучшим метеоритом. Навсегда. Ведь она видела его полет по Вселенной. ㅤㅤ ㅤㅤ