О самовлюблённости и выгоде

      Тихий вечер настолько спокоен, насколько только это может быть в общежитии. На столе горит лампа, освещая младшему Хидзирикаве книгу, которую он читает. Верхний свет включать не хочется — он слишком сильно отвлекает от атмосферы книги. В комнате царят тишина, темнота и спокойствие. Это настраивает пианиста на нужный лад, и он уже ощущает себя героем этой книги, полностью вжившегося в предоставленную ему роль.       Но громкий резкий звук оповещает об открытии двери и даже, скорее, распахивании, — иначе Рен входить просто не может, он должен всем сообщить, что вот он — царь пришёл. Свет тут же зажигают, прерывая всё, что только можно прервать своим появлением, ведь как так может быть, чтобы его не разглядели. А так же испортить всё: от настроения до атмосферы.       – Привет, Масаян. Что киснешь здесь один, нечем заняться? Или ты ждал меня, чтобы я тебя развеселил? — как всегда зацикленный на себе, «нарцисс» улыбается своей обворожительной улыбкой, что приковывала к себе все взгляды всегда и везде.       – И тебе привет, Дзингудзи, — раздражённо бросил ему Масато, выключая настольную лампу и сев на футон, достает набор для каллиграфии.       – Почему ты так негативно воспринимаешь моё появление, Маса-кун? – Рен, как обычно, недоумевал, почему в свободное время Хидзирикава не строит ему дворец, не пишет картин с его великолепным лицом и не слагает о нём поэм, а так же, почему при его появлении не поётся гимн великого Дзингудзи.       – Отстань, наследный принц, и, желательно, не отвлекай меня от дел, — безразлично бросил ему синеволосый и сдул с глаз чёлку.       – Решил поупражняться в каллиграфии? – Рен, пружиня, плюхнулся на свою кровать, откидывая со лба русо-рыжие волосы       – Тебе то что до этого? — глубоко дыша и успокаиваясь, спросил его в ответ Хидзирикава.       – Мне кое-что нужно от тебя, Масаян, — снова улыбнулся Рен и, поднявшись с кровати, направился в сторону футона соседа.       – Ничем не могу помочь, Дзингудзи, — юноша отвернулся и дёрнул плечом, когда на него приземлилась тёплая рука.       – Но ведь ты ещё не выслушал мою просьбу, Маса-кун, — парень провёл рукой по спине давнего соперника.       – Я и не собираюсь слушать. Убери свои руки, Дзингудзи, если не хочешь направится в медпункт, — выдал в ответ синеволосый сквозь зубы.       – Может быть, всё-таки сначала выслушаешь, а после решишь отказать? — Рена заинтересовало такое поведение пианиста.       – Если ты уберёшь руки, то я подумаю на этот счёт, — Хидзирикава взглянул на саксофониста исподлобья. Казалось, что если ещё хоть полминуты постоять под этим взглядом, то можно, как минимум, превратиться в камень.       – Всё-всё, так бы сразу и сказал, — парень в примирительном жесте поднял руки и улыбнулся ещё милее.       – Выкладывай, у меня нет огромного количества времени, чтобы тебе отказывать, — раздражённо ответил на это синеволосый.       – Так вот, Маса-кун, у меня к тебе просьба. Не мог бы ты помочь мне покорить одну девушку? — коварно прищурившись, начал Рен.       – Нет, — категорично ответили ему.       – Но ты ведь даже не знаешь в чём заключается твоя помощь.       – И знать не хочу! А теперь уходи на свою половину.       – Мне всего лишь нужны твои таланты в каллиграфии, — юноша невинно улыбнулся.       – Чем же мои таланты в каллиграфии могут помочь тебе влюбить в себя очередную девчонку? — Хидзирикава оказался в некотором удивлении, но не подал особо вида.       – Хм…мне нужно, чтобы ты написал мне кое-что на теле. На всю жизнь клеймить себя татуировками я не хочу, а девушка просто млеет от парней в тату. Тем более, и твоя выгода здесь тоже есть.       – В чём же здесь моя выгода? — теперь удивление на лице пианиста приобрело более заметные признаки.       – Ты можешь написать всё, что хочешь, только бы там присутствовало слово любовь или влюблённость.       Синеволосый задумался, ему так и хотелось испортить Дзингудзи свидание с этой девушкой и наконец избавить его самого от этой отвратительной притягательной улыбки.       – Соглашайся, Маса-кун, когда ещё тебе представится такой шанс?       – Ладно, показывай, где писать, — согласился пианист и сел так, чтобы было удобно начать писать.       Рен снял рубашку и присел на футон, а после и вовсе лёг, повернувшись к Масато левым боком и закинув руки за голову, довольно улыбнулся.       – Вот здесь, вдоль, — саксофонист провёл рукой по прессу: от сердца и до края штанов. Хидзирикаву это заставило выдохнуть и сглотнуть. А после, он принялся за кисточку и медленно стал скользить ней по гладкой коже, вызывая щекотку, от чего Рен дёргался, хихикал и выдыхал невпопад, заставляя юношу одёргивать его и напоминать, что лежать нужно смирно. А когда тот стал особо сильно ёрзать, Масато одной рукой стал удерживать парня в горизонтальном положении, а второй писать.       – Кхм…можешь немного опустить ткань? У меня последний знак не помещается, — проговорил синеволосый и вздохнул, когда саксофонист почти снял с себя нижнюю половину одежды. Последний росчерк на гладкой коже — кисть скользит лучше, чем по бумаге, и работа завершена.       – Подай зеркало, если не сложно, — произносит Рен, видя, что Маса закончил наконец своё искусство.       Юноша нехотя заходит на половину соседа и подносит к тому зеркало, чтобы только Дзингудзи не шевелился и не испортил засыхающую работу »自己陶酔的なバカ»       – Во-первых, я не самовлюблённый и вовсе не дурак! — с улыбкой возмущается светловолосый, видя надпись в отражении.       – Ты не уточнял, что я должен был написать, — пожал плечами пианист, присаживаясь на футон.       – А во-вторых, я влюблён не только в себя, — парень тянет руку и, прихватив за пальцы Масато, обхватывает, целуя настойчиво и неожиданно, что парень совсем не знает, куда деть руки и случайно смазывает надпись.       - Ничего, перепишешь, — ухмыляется Рен и снова целует своего любимого соседа.