Привычка

У него есть куча привычек. Вообще он одна сплошная, олицетворяющая само понятие «привычка», привычка. Но две из них, я уважаю больше всего. Я их люблю. Например: когда он меня ругает или мы соримся на тему моего идиотизма или моего идиотского поступка – в частности, она действует неизменно. Но прежде, мне надо смиренно сидеть около получаса кивать, поддакивать всем его угрозам и упрекам. Мол, да, меня надо расчленить и скормить крысам, чтоб я не засорял места общественные своим присутствием и своими действиями. Главное: молчать и не сказать задумчиво: «но тогда я буду способствовать активному переносу инфекционных заболеваний, раз крысы-то, да?!». Он бы меня убил, защитник мой природы, блин. Или – да, меня надо сжечь в адском пламени, а тот, кто будет подливать масло моих грехов (которых, по его словам, очень много) это – ОН. В таких случаях надо молчать о том, чтобы не вякнуть восторженно что-нибудь типа: «от тебя я приму даже снятие скальпа без наркоза». После такого он сломал бы мне челюсть, по меньшей мере, я думаю. И вообще, в такие моменты, я узнаю, насколько сильно у него развита фантазия. Разве он не великолепен, ну? Особенно в тот момент, когда я надаковшись, говорю «прости». Но! Не с сожалением. А улыбаясь. И тут приходит ЕЁ очередь. Привычки. А она заключается в том, что он… услышав в голосе улыбку, автоматически (с родни рефлексам) улыбается в ответ. Улыбается он до тех пор, пока видит, что собеседник улыбается ему. А когда я понимаю, что происходит, я просто не могу не улыбаться, что влечет за собой улыбку ответную. Он же такой милый, вашу ж мать! И вот после секундной заминки до него доходит, что и почему происходит, и по чьей вине происходит. Сами представьте: ссора в самом разгаре, пульс учащен, дыхание сбито, злость приобретает словесную форму, самый азарт, запал! И в самый кульминационный момент, - бац! – и улыбка. Для него это удар ниже пояса. Плевок в душу, можно сказать. Больное место – не дать высказать все мысли полностью, хоть они каждый раз об одном и том же. Ну, мне это тоже привычно. - Ах, ты, ублюдок!... – шипит он, искренне улыбаясь. – Я же просил не использовать на мне этот грязный прием?! Просил же??! - Ну, а на ком тогда? – спрашиваю я, умиляясь и продолжая улыбаться. – На тебе же только действует! - Засранец. – закатывает он глаза. Привычка, которая означает – твоя взяла. Не знаю когда и как она у него появилась, да мне это и не интересно, но она, определенно, самая приятная из всех, что я когда-либо у него видел. И пользуюсь ей при каждом удобном случае, не смотря на то, что получу потом по уху. Он невероятен, этот парень. Потому я и обнимаю его лицо ладонями. Потому и целую эти ворчливые губы. Потому я его и люблю. У него есть так же привычки кусать ногти, пальцы, ребро ладони, костяшки пальцев, заусеницы, кожу на запястье (великолепное зрелище, я вам скажу). Колпачки от ручек, карандаши, сами ручки, монетки, стопятьсот раз погрызаный амулет из слоновой кости. У него есть привычка чихать по пробуждению. Чистить зубы с закрытыми глазами, надевать сначала штаны, а потом – носки. Говорить «привет» каждый раз, когда встретимся, хоть уже и не раз виделись за тот день. Спрашивать сделал ли я домашку… у него много привычек, которые он делает на автомате сам того не замечая. Сам того не замечая, он злится на меня из-за того, что я его не остановил и он прокусил себе палец до крови. Ведь я же знал, что такое случится. Сам того не замечая, он злится на меня, что я его остановил. И не убедить тем, что до крови опять прикусит. Сам того не замечая, он выдает себя с потрохами. Потому, что он кусает или чешет можно понять его состояние. Он такой противоречивый… непостоянный. Он не умеет надоедать. Но есть особенная. В недалеком детстве он упал с дерева. По моей вине. Я хотел его сфотографировать потому, что уезжал в лагерь спортивный на лето, а расставаться с другом не хотел. Событие не великое, конечно, но все же… И чтобы сильно не скучать по нему… я уговорил его, предварительно постояв на коленях и вымолив исполнения просьбы. Я попросил его сфоткаться на дереве. Вот приспичило мне, ничего не смог поделать. Потому что он сильный и всегда прятался от солнца. Я так и объяснил. Он поворчал, но полез. Когда уже он был готов к кадру века, серьезный и смотрящий на меня сквозь листья… я сказал ему «скажи «чиииз!». Он смутился мило, но сказал. Улыбнулся. Мне это понравилось. А если мне что-то нравится, то я это получаю. Хорошо, что мне мало что нравится. Но с другой стороны… раз мне понравился мальчик десяти лет, улыбающийся и смотрящий на меня, а не на камеру, сквозь ветки и листву, значит… мальчик - страдал. Страдал от моих просьб «чиз!». Страдал до тех пор пока, весь психованный, не свалился с дерева, смачно ругаясь на дебильного меня. После – он со мной не разговаривал вообще. Я думал дружбе конец. Но когда я вернулся с лагеря, весь исскучавшийся, засмотревший сделанную в последний момент фотку, боящийся игнора… он сказал «привет». По привычке. Я так этому обрадовался, что даже расплакался. Он же меня успокаивал, сам не слабо испугавшись моих слез, а я сказал только «прости меня!». Громко сказал и разрыдался пуще прежнего. Он был в шоке, я уверен. Я же мелкий самоуверенный засранец, рыдал на плече у мелкой, но справедливой истерички… Он думал, я на такое не способен. Потом он показывал мне шрам на спине, свежий еще, яркий на карамельного цвета коже и жаловался на больничную еду и персонал. А я молчал… Мы дружили всего ничего… Уже подрастая, я начал замечать одну странность в его поведении перед камерой, в редких случаях. Которая, в последствии, обернулась против него. Если дело касалось моего друга, то я становился неимоверно внимательным. Он от этого страдал так же, как и всегда страдал от моего идиотизма. Например: опять ссора, ругаемся, чуть ли не драка. И стоит сказать «чиииз!», как он сверкнет злющими глазами и поворачивается ко мне спиной, ибо невыносимо, а сам он не дотягивается. А я понимаю, что надо сделать. Я подхожу к нему, кладу руки на его спину и… начинаю чесать. Там, где шрам пересекает позвоночник от лопатки к лопатке по диагонали. Он тогда на старые ветки упал и повредил себе спину. Я больше никогда так не пугался, как тогда за него. А ведь спина у него самое чувствительное место. «Ахиллесова пята», как бы. И его злость пропадает, и потискать можно. Потому я и обнимаю его крепко, подбородком устраиваюсь у него на плече и вздыхаю. Знаете… я просто сам не знаю, как его не любить. Он не вырывается, терпит. Ворчит… не зло: - Твою ж мать! Иногда думаю, что ты любишь издеваться надо мной. - Люблю. – блаженно вздыхаю. – И тебя люблю, знаешь же, да? Он грозно молчит. Мне всего 15, но… я уверен, что не хочу его отпускать. Задним число, точно понимаю, что лишаю его многого, обременяю собой, только начинаю ломать ему жизнь, заставляю… Но… Он один такой. Я хочу чтобы он был рядом. Бесился, истерил, психовал, нервничал, радовался, плакал, улыбался, достигал чего-то… любил… все это, чтобы случалось из-за меня и рядом со мной. Я не чувствую в этом эгоизма. Чувствую лишь желание этого. И хочу, чтобы мое желание разделяли. Я хочу, чтобы он был не против… Потому у нас еще не было секса. Я крут и внезапен. Я поставил табу на это дело до нашего совершеннолетия. Долго и запутанно объяснял почему; краснел, запинался, смущался, но пытался объяснить, надеясь на понимание. Я им не брезгую, наоборот – у меня вместо мозга сперма уже. Я просто действительно не хочу заставлять. Если через три года он все еще будет рядом, то тогда… Я просто хочу любить и быть рядом с ним столько, сколько получится. И только. После моих долгих и нудных объяснений он… улыбнулся. Не скривил какую-нибудь обидную гримасу, типа, ярости или усмешки, издевки… Улыбнулся. Я его зацеловал. Не знаю, у кого и как это происходит, но моё «люблю», будет принадлежать только ему. Я был так возбужден и вдохновлен своей идеей доказать ему, что не играю и не идиотничаю на этот раз, я серьезен, что до меня не сразу дошло, что именно я несу в массы. А когда же дошло, за мое моральное состояние испугался даже он. - Черт, чел, это же не честно, ну! – взвыл я и схватился за свою упрямую голову. – Три года дрочки?! Я ж сдохну от избытка своей спермы. - А кто предложил? – надулся он. Я замер и посмотрел на него. Он смотрел в ответ. Так и стояли долго-долго, почти не моргали, аж глаза покраснели. – Н-ну что еще? – сдался он первым. - Мать твою! – улыбнулся я. – Люблю же, ну. Все, бля, для тебя. - Как-то не очень звучит. – скривил он зацелованный рот. - «Люблю-ебвашу-мать!» - лучше? - Пошел ты! – закатил он глаза. Я его опять зацеловал. Хочу врасти в него, хочу не отпускать. Хочу доказать, что не подростковое и не сбой гормонов. Хочу, чтобы он верил мне. Хочу быть рядом всегда. Всегда. Потому и закидываю его ночными СМС-ками. Каждое предложение до знака препинания – это одно СМС. ”Мать вашу!” – пишу я и посылаю ему. ”Какого хрена!?” ”Я не понял!!!” ”Почему я в своей постели один!?” ”Возьми игрушку, задрал уже!” – пишет мое чудо один четкий ответ. ”Но я-то хочу, чтобы ты был здесь!!” – отвечаю. ”Убейся!” Я пишу: ”Хочу, чтобы твои холодные пятки грелись об меня”. Я знаю, что он спит в вязаных носках. Он этого стесняется, но не стыдится. ”Хочу обнять тебя.” ”Поцеловать…” ”С языком.” ”Трахнуть, бля!!!” ”Осталось 819 дней!” ”Я бы написал точное время, если бы был уверен, что завалить тебя на лопатки получится сразу.” ”Но я не уверен.” ”Потому не знаю” ”Хм…” ”Я – снизу? О_О” – пишет мое чудо. ”Я не уверен, говорю же!” – пишу в ответ. ”Можно позвоню?” ”Очень скучаю” “Хочу прикоснуться” ”Очень хочу увидеть” ”С ума схожу, да?” ”Сходи к врачу” – говорит он с экрана. ”Толку?” – спрашиваю. ”Люблю просто…” ”Удаляю всю эту девчачью гадость” – через минуту отвечает он. ”Удаляй” – шлю. Я еще напишу – украдкой сообщаю подушке шепотом. Я буду писать, чтобы не забывал обо мне ни на секунду. Чтобы ни разу не забывал о том, что я хочу от него. ”Хочу быть рядом с тобой.” – пишу я последнее и отправляю. ”Всегда” Последнего быть не может по определению. Он – моя привычка, без которой не смогу. Как никотиновая зависимость. Если и бросил, то все равно чего-то будет не хватать. И заменителя не найдется. А утром я от него не отлипаю. Он психует, а я – улыбаюсь. Дотянулся же… Прикоснулся. Иногда меня срывает… Ну, как иногда?... Когда я точно уверен, что его родители в командировке. Мы живем на соседних улицах, так что далеко бежать не приходится. Вваливаюсь к нему самодовольно, иду к нему в комнату, предупреждаю, пока раздеваюсь, что: «душ я принял, дезодорантом воспользовался, вспотеть не успел, так что потом вонять не буду. Я готовился!». Он вздыхает, залазит в свою постель, я его накрываю, обнимаю, тыкаюсь в его макушку носом и вдыхаю травянистый запах шампуня. Выдыхаю: - Мечта сбылась… - Больной. – ворчит он. - Поправочка: влюбленный! - Спи уже. - Я не озабоченный, правда. - Да-да. - Я не озабоченный. После его «да-да», мне всегда хочется попросить прощение за себя «не озабоченного». За то, что мне мало дышать одним воздухом с ним, за то, что хочу дышать ИМ. Хочется попросить прощение за то, что заставляю. За то, что я эгоист, а он мне потакает. Но если скажу, то тут же проиграю, потому что не смогу сдержать своих слов. Он не правильно поймет. И если ему это важно, так же как и мне, то он не простит меня за мои слова прощения. Я не сдаюсь. Я опасаюсь. Он этого не поймет. - Не озабоченный я. – шепотом сообщаю его шее и целую в плечо, поднимаясь выше. Целую и веду языком по четко выделенной линии челюсти. Он горький после душа, от всех этих ванных принадлежностей… Ищу его губы. Приподнимаюсь на локте, его укладываю на спину, при этом обе наши нижние части остаются в положении «боком». Закидываю на него одну ногу. Целую его, нависая сверху и закрывая собой. Целую с языком. Он не сопротивляется. Никогда не сопротивляется и разрешает. Трогать плечи, целовать шею, прикасаться, кусаться, быть рядом, ощущать. Но не нарушать слова. Да я его и не собирался нарушать… Я просто хотел быть рядом, целовать, обнимать… А получалось, как всегда. - Салфетку, пожалуйста. – хихикаю я лизнув его губы, - Мне даже не стыдно, но я буду счас дрочить. Постараюсь не испачкать постель. Салфетки у него всегда на тумбочке есть. Он мне их протянул, я поблагодарил его, громко чмокнув в плечо, и завалился на бок, а он так и остался лежать в пол-оборота, раскинув свои руки на подушке. Я ткнулся носом ему с боку в ребра, обнял его одной рукой за живот, второй прикоснулся к себе. Мы лежали на правом боку, потому я левым коленом протиснулся ему между ног, поднимаясь выше, к самой горячей части его бедер. Чувствуя, как его холодные пятки упираются мне в подъем ступни, получая от этого кайф, я начинаю дрочить – резко и быстро. Черт, это лучше, чем секс с девчонками. Хоть и не вставляю, но запах его тела, угловатость… То, что это ОН лежит рядом прекрасно знает, что мастурбирую на него… То, что он не пытается убить меня… Все настолько обостренно, что мне много времени не надо, чтобы кончить, коротко рыкнув. Отдышавшись, аккуратно вытираю свою руку, потом проверяю чистой ладонью постель – не испачкал ли. Заодно и его задницу ощупываю, тоже исключительно в проверочных целях. Призадумываюсь: - Я озабоченный? - Озабоченный. – спокойно говорит он. – Ты мне весь бок обслюнявил. - Оу, правда? Щас вытеру. – улыбаюсь я и лезу слюнявить еще больше, чем умудрился сделать до этого, прихватив пару раз языком сосок. Он вздыхает. - Чтоб не подавно было… - начинаю я, а он замирает. – Я тебе отсосу. Измены мне не нужны, раз я его секса лишаю, так что… надо исправлять мелкие недочеты. Тут главное – предупредить и делать все быстро. Полностью уложить на спину, заткнуть рот его своим, сжать его руки одной своей в запястьях, стянуть трусы и прижать ладонь в нему той рукой, которой дрочил себе, ибо вытер я аккуратно, но не все. Я умный, не находите? Он судорожно вздыхает, когда я прикоснулся к его члену, вместе с тем, отпуская его рот, вцепляется мне в плечи, вырвав свои руки из моего захвата, запрокидывает голову. Что есть хороший знак, я вам скажу. У него стоит, кстати. Это тоже хорошо. Я же мокрыми губами кусаю его шею и спускаюсь ниже, пока надрачивая ему не нащупываю жесткие волоски на его лобке. Когда беру в рот, он начинает задыхаться, дергая меня за волосы. Первые ощущения прикосновений для него всегда были резки на ощущения, чем дальнейшие. И чем привычней ощущения, тем лучше для него. Потому и ему много времени не надо. Когда я ему впервые отсосал, он меня чуть не убил. От стыда, - как я понял потом. Я тогда на полу ночевал… Было так грустно и так одиноко. Я этого дня не забуду. Это было жестоко с его стороны выгнать меня с постели.. мое сердце чуть не разбилось о его холодную стену. Но то было, а сейчас – я могу ляпнуть все, что захочу и останусь при этом в живых. (У него довольно-таки тяжелая рука, так что простые тумаки удар кувалдой напоминают). Я глотаю все, что из него выходит, аккуратно вылизываю как можно чище, натягиваю его трусы обратно и… каким-то образом оказываюсь между его ног. Наверно, предполагаю я, так в процессе получилось. Смотрю на его не четкие очертания в темноте, и резко хочется его увидеть. Какой он сейчас? По тяжелому дыханию понимаю, что он задыхался. По подрагивающему силуэту понимаю, что он отходит. Ему было хорошо. Ложу ладонь на его впалый живот и улыбаюсь: - Теперь ты во мне. Хихикаю, когда он лицо свое ладонями закрывает и, явно, там проклятья на меня насылает. Такой милый… черт. - Хочу быть в тебе… - не унимаюсь и тихо говорю. - Избавь… - Вот тут… тоже хочу быть в тебе. – говорю я уверенно, “протопав” пальцами до его груди и прочно тыкая в то место, где сейчас бьется успокаивающееся сердце. - Очень хочу, ну! – повторяю я, и валюсь на него, крепко обнимая. - Избавь меня от подробностей. – ворчит он, пытаясь спихнуть меня с себя. Конечно получается у него очень слабо, но я сам скатываюсь с него, предварительно отдавив ему ногу, слушая его маты, нагло устраиваюсь за его спиной, одной рукой обнимаю, вторую у него под головой устраиваю. Он вздыхает, а я хочу целоваться. Но вот же беда: этот чистоплюй меня моим же языком убьет, если я полезу к нему целоваться своим грязным ртом и испачканным его же спермой языком (хорошо уже то, что постельное менять не стал). О, да, я уверен – он это сможет. Потому и тыкаюсь ему в затылок, счастливо улыбаясь. - Исполни еще одну мечту? – тихо прошу я. – Погрей свои пятки об меня. - На пол пойдешь! – мрачно заявляет он. - Ладно. Молчу. Боги, я так взволнован… Утром просыпаюсь от милого чихания. Именно по этой причине у него салфетки всегда есть. Открываю один глаз, вижу перед собой спину ворчащего чуда и ямочки на пояснице. Желание видеть это все перед собой каждый день возрастает в миллионы раз. Подползаю к нему, целую каждую ямку поочередно, усмехаюсь его вздрагиванию и, извернувшись, укладываю голову ему на колени, лицом к животу. - Чувствую, - говорит он в салфетку, от того и не внятно. – Что день будет сегодня особо насыщен, раз утро такое. - Почеши мне загривок. – требую я и трусь носом о его теплый живот. - Вот! Началось, началось! – обвинительно заявляет он, но все-таки массирует мне голову, мягко перебирая короткие волоски. - Да ладно… - кайфую я. – Ты с какой ноги встал? - С правой, вроде. - Вот. День у тебя будет хороший. Я уверен! - Сомневаюсь. – вздыхает тяжко и дергает меня за волосы, мол, съебись. - А поцелуй? - Зубы почисти, потом подумаю. - Ты такой бука. - Да-да. Я «съебываюсь» с его колен и лежу, тупо пялясь в потолок, жду пока он закончить умываться. Моя зубная щетка есть в его ванной. Я тут, как дома. Я и хочу быть здесь, как дома. Я люблю его. И хочу быть с ним. Но… Скоро я узнаю: можно мне или нет? Как я в него влюбился? Хм… Помню, тогда было лето.. мои родители сплавили меня его родителям, а сами уехали на курорт. Его родители сплавили его к деду на дачу и я, соответственно, сплавился вместе с ним. Как-то утром нас подняли часов в пять утра, вручили удочки и отправили на речку, прочно заверив в том, что если мы не наловим рыбы, то обеда нам не ждать. Он-то воодушевился, рыболов мой, а я-то спать хотел. Меня за шкирку тащил до места рыболовства. Там я и уснул. (Ночью душно и жучары всякие шумят, было не удивительно, что я не выспался). Просыпаюсь, смотрю ведро полное еще живой рыбы стоит, а довольный всем на свете ОН ополаскивается в прохладной воде, под палевом полуденного солнца. Я, скорей, не «влюбился», а «осознал, что люблю». Я так думаю. Смотрел я на него и в голове все четко по полочкам укладывалось. Хочу. Видеть. Его. Таким. Всегда. Хочу. Делать. Его. Радостным. Хочу… Хочу. Понимал я в те минуты, какого хрена смотрю на него чаще чем на других; какого хрена я к нему липну и лапаю его, как «друга» больше обычного; какого хрена в последнее время я бешусь, когда он улыбается (по привычке) кому-то еще, кроме меня. Какого хрена в груди нежность необъяснимая просыпается, когда он хмурится. Словно раньше я не замечал, а теперь меня носом смачно припечатали в этот факт. И сердце бешено забилось. От радости. Люблю же. Я, как осознал, через пять минут сообщил ему. А через десять, предварительно избитый, я его уже зацеловывал. Это случилось четыре месяца назад. Сейчас – ноябрь. *** - Ты настырный, - шипит он, пока я его в кладовой школы зажимаю. - Еще и идиот, не забывай! - Тут забудешь. Черт…!! Зажиматься резко расхотелось. Я отпустил свое чудо, сполз перед ним на колени, обнял его за бедра и ткнулся лбом ему в живот. - А что я поделаю? Тело само действует, а голова вообще отсутствует! – жаловался я. - Я заметил. – закатывает он глаза. У него так же в привычке еще и это: гладить меня по голове. - Вот! – продолжаю разговаривать с его животом. – Ты меня по голове гладишь, а я уже невъебенно счастлив. Ты же можешь меня оттолкнуть. Или еще чего… Разбаловал меня. А я счастлив. И хочется тебя постоянно касаться, чтобы замечал меня. Слушал меня. Видел меня. - Даа… смелости у тебя хоть отбавляй. - Что я с этим сделаю? Соберу вещички и уеду? Я же могу… Только… Усну я там, а проснусь уже тут. Вернусь же сюда, хоть цепями меня обматывай. - Бля… - Щас сердце разорвется. – испугался я за себя любимого, когда стук сердца в ушах неприлично громкий стал, усилился. - Романтик сдох. – иронично заметил он. - Люблю же тебя… ну… люблю же. - Ты еще заплачь. - Заплачу, хочешь? Все, что хочешь сделаю! – заверил я, задрав голову. Хотя я итак знал, что ему от меня ничего не надо, было больно немного не слышать того, что так хотел услышать. Мечты, если и сбываются, то мелкие, - так я понял в тот момент. А те, что побольше – мы не теми путями добиваемся. - Вставай. - Ничего не хочешь? - Не будь ребенком. - Стараюсь. - … Я встал, как он и сказал, обнял его, потому что было одиноко в тот момент и… меня обняли в ответ. Ему, наверно, меня жалко. И он ждет, скорей всего, когда же у меня все это перегорит. С каждым днем я превращаюсь в жалкое чмо, а он взрослеет. На глазах растет, так что стыдно за себя становится. Это не перегорит. Нет детского восторга. Нет детских мыслей. Все четко и просто, до тошноты и боли. Не перегорит. - Недолго осталось. 31 день. Он опять же не ответил. Через месяц ему исполнится 18; за две недели до его Дня рождения 18 исполнится мне. Через месяц все будет решено. За все это у меня никого не было, кроме него. Так же и с ним – никого, кроме меня назойливого. Это хоть и обнадеживало, но так же причиняло боль. Не только потому, что я его вынуждаю, но и потому, что он меня жалел. За прошедшее время, я так и не понял, почему он разрешал мне то многое, за что мог и прибить. Он, ведь, мог просто сказать… Я бы понял. Не знаю, что бы я делал, но я бы понял. Честно. Через месяц, я подарил ему серебренную цепочку, потому что не знал, что еще ему можно подарить, чтобы он носил при себе. Почесал свой затылок, смутился и криво улыбнулся. Он закатил глаза, улыбнулся в ответ, принял подарок. Попросил надеть на него. Я надел. А потом спросил: - Так… ты будешь со мной, нет? Не знаю почему, но он долго смотрел на меня в шоке (это прям-таки читалось во взгляде). И чем дольше он смотрел, тем сильней я волновался. - Нет? – спрашиваю я сникая. - А как же секс? – не своим голосом спрашивает он. - Какой секс? – удивляюсь я. Потом немного думаю и опять спрашиваю: - Прощальный? - “Прощальный”? – не понял он; я тоже не понял причем тут секс. – Какого хрена эти три года были? Ради секса же! – разорилось мое чудо. - Да? Кто тебе сказал? - Так ты и сказал же! - Да нет же, ну. – возмутился я. - Я имел в виду, что за это время докажу тебе, что я серьезно, а не ребячески тебя люблю! - Все, что я понял из твоего объяснения это: «я-блабла-секс-блабла-секс-блабла-секс», и тому подобное! – выкрикнул он. - Да? – удивляюсь не на шутку, пытаясь вспомнить, что я тогда ему такого сказал. Вспомнить не удалось. – Я… хахах… переволновался, наверно. – извиняющимся тоном пробормотал я. - Ты придурок! – сокрушенно заверяет он и трет свое лицо ладонями, а мне хочется с ним целоваться. – Я когда-нибудь говорил, что не верю тебе? - Что? – не догнал я его быстроразвивающуюся мысль. - Ужас, мать твою! Да вся школа уже в курсе, что любишь. У тебя все на лице написано неподдельным подчерком. – закатывая глаза сообщил, и тише пробормотал: - И, как ни странно, знают, что именно меня ты любишь. - Правда, что ли? – не верю и трогаю себя за лицо. Прям-таки «неподдельным», да?... - В любом случае… Ты это не из-за секса все три года не пойми что доказывал? - Нет же, ну. Я же сказал. - П-понятно. - Понятно? - Ага, все понятно. Это недоразумение, вот и все. А, не, ты еще придурок. Теперь все… - Недоразм… Договорить мне не дали, прочно запечатав мне рот поцелуем. И все, вроде как, казалось бы, решилось, только вот… секса у нас еще долго не было. Он издевался, не смотря на все мои уговоры на счет трехлетних – УЖЕ – любовников и «вроде пора, уже, что ли, да?». Он хвалил меня за мою выдержку и бил, если я собирался без его участия (?) добраться до желаемого. Как-то раз он даже сказал, что любит меня. У меня чуть инфаркт от радости не случился. Он еще долго надо мной смеялся, ведь если не инфаркт, так обморок меня все же посетил, от избытка эмоций. Ну… знаете… душа ждала этого очень долго, а получила, как мешком с кирпичами по голове. Вот и не устоял, как бы. Жалко звучит, да? Он по прежнему грызет свои руки, просит почесать ему спину, говорит постоянно «привет» и улыбается автоматически, часто злится. Такой замечательный. Я влюбляюсь все крепче. Я же закидываю его ночными СМС-ками полными посланиями из пахобщины, часто его тискаю, часто ночую у него, еще чаще говорю, что люблю. Привычки – это хорошо, я думаю. А постоянные – и того лучше… Эпилог. Пишу СМС, ощущая себя немного странно. Мое чудо переночевал у меня и свалил с утра пораньше по домашним делам. Оставив меня в одиночестве. А я так не могу, понимаете? Значит, пишу: “Знаешь, что я сейчас делаю?” ”Зная тебя, предполагаю, что делаешь очередную идиотскую вещь” – отвечает. Я умиляюсь его осведомленности. ”Угадал!” – радостно сообщаю. ”Я нюхаю свой шампунь, которым ты вчера мылся”. Сообщать о том, что наволочка и простынь уже не нюхабельны, я решил, что опасно. !!! ”Ты больной!!!!” – приходит через две минуты, как раз тогда, когда я пытался высморкать хрень, которую резко вдохнул через мелкое отверстие в упаковке. И следом еще одна: ”Какого хрена, ты мне это рассказываешь?!!” ”Хотел поделиться новостью” ”Я помешался на тебе совсем окончательно!” “А дальше землю, по которой я прошел, нюхать будешь? Есть её будешь, да?! Больной придурок!” ”А что? Идея же!” ”Убейся! Я тебя больше не знаю. Не подходи ко мне и не говори со мной.” Блин… Он такой милый, что я одеваюсь и иду к нему, полный решимости выжить и зацеловать его.