— Мне очень нравится ее копна кудрявых волос. Длинные завитки, струящиеся по ее тонкой фигуре. Они светлые и мягкие, как вьющиеся корни молодых растений. Она очень маленькая и нежная — античная куколка в школьной форме. Такая аккуратная и природная, сотканная из множества голубых паутинок вен, сплетенная из тонких прозрачных ниточек. Все люди состоят из воды. Если ее проткнуть — она рассыпется множеством бордовых капель. Но они не просвечиваются сквозь тонкую, прозрачную кожу. Они бурлят в ней потоком, кажется, взрывают внутренности. Но этого никто не видит. Она все еще нежная, бледная кукла, привезенная из Италии.
Мне очень нравятся ее глубокие глаза. Светло-карие, как смесь корицы и какао. Как молотый мускатный орешек, как маленькие перышки щебечущего воробья, кора бесконечно прекрасной ольхи. В ее глазах — бескрайний простор, невидимые звездочки, блики солнца, сияние луны. В них — жизнь.
Мне нравится ее натура. Она кроткая и открытая, нежная девочка, способная повелевать. Мне нравится ее юмор, ее чистая душа. Она чистая и прозрачная среди грязи. Хрустальная, совсем неестественная для грязного мира. И очень шелковая, совсем добрая и ласковая.
Она — чай с корицей посреди заснеженной зимы — серебристый цвет.
— И что? — я недоумевал. Почему она рассказывает о какой-то нелепой девчонке? Хрустальная, чай посреди зимы, как же!
— И ничего. Ты никогда не умел воображать.
— Что там дальше? — у меня не возникало никакого желания выслушивать оскорбления в свой адрес.
— Я могу продолжить? — она иронично улыбнулась, вокруг глаз собрались маленькие морщинки, совсем стареет уже. В голубых глазах горело веселье, она готова была смеяться, но просто сидела, облокотившись на стол, — Есть еще одна девочка. Совсем странная, обезумевшая и жаждущая любви. Но мне нравится ее уверенный настрой! — она тихо засмеялась, прикрывая глаза. Я заметил, что некоторые реснички совсем побелели, — Ты можешь представить себе двенадцатилетнюю мсье, которая борется со злом? А если у нее будут криво обрезанные розовые волосы, собранные в хвостик сбоку? Она неподражаемая девочка, точно тебе говорю! — комнату снова заполнил ее смех, — Она карамельная — очень сладкая и вредная. Но она никогда не вредит себе — только другим, обворожительно улыбаясь вслед. Она сокрушает миллионы людей, находящиеся вокруг нее. Можешь представить, ей только двенадцать лет! — она наигранно удивилась, бросая в рот мятную конфетку, — У нее большие глаза. И не в том плане, что они занимают половину ее и так небольшого лица, нет. Они очень глубокие, но в них никто не тонет. В них нельзя утонуть, понимаешь? — она сделала паузу, — Они передернуты слоем ненастоящего льда, но он такой же прозрачный, как и любой другой лед. Я бы не позволила себе запеленать глаза цветным льдом, нелепица какая. У нее глаза цвета цыпленка, — она улыбнулась, - Да, точно, цыпленок! Можешь себе представить? Но они передернуты слоем лимонного сока. О, ее глаза лимонного цвета! Я еще не определилась точно, но они такие настоящие и живые! — она явно восторгалась этой незнакомой мне девчонкой, — Послушай, — она шикнула, — Она считает себя модной и классной, и очень дорожит своей репутацией! Впрочем, — она пожала плечами, забираясь в кресло с ногами, — Она очень милая девочка, пожалуй. У нее странные родители, пожалуй, тем не менее, она тоже необычная. Она очень хрупкая и ранимая. Голубого цвета. Я думаю, с ней тяжело пришлось бы. Как ни странно, нашлись же мальчишки, которым она понравилась! — Джесс захихикала.
— Мальчишки?
— Точно-точно, есть, например, один блондинчик, — в глазах мерцало веселье. Возможно, она много про него расскажет.
— Блондинчик?
— Точно-точно, — она повторилась, — Настоящий ангел! — она завернулась в плед и замолчала.
— И что?
— Что - что? И ничего. Как ты представляешь себе ангелов? Ты же можешь представить хотя бы их? — она подмигнула. Я сделал вид, что не заметил.
— Ну… Ангелы — светленькие, — я замялся. Все же, мне не каждый день приходится воображать себе ангелов, — Голубые глаза там, бледная кожа.
— Глупец! Голубые глаза! Ангелы не имеют своей внешности, они используют оболочку! — Джесс замахала руками, — Этот мальчик очень добрый, знаешь. Он очень открытый и нежный. Однако я уверена — он всегда сможет защитить то, что ему дорого. Такой благородный и мягкий… — она вздохнула, закрывая глаза, — Белый цвет! — внезапно воскликнула она.
— Почему белый? — Джесс всегда отдавала странные цвета странным людям.
— Цвет свободы. Самый чистый. Не бывает чище, правда. Ты еще маленький, чтобы понять, только не сердись, — она подняла руки в примирительном жесте. Ну знает же, что я не могу сердиться на нее.
— Свободы, — я зачем-то кивнул. Просто кивнул, потому что могу это сделать.
— Точно-точно, — она повторила нелепое выражение, — Там была еще девочка…
— Эй, неинтересно про девчонок! — я перебил ее, смотря на то, как сдвигаются брови к переносице.
— Интересно-неинтересно. Какая разница? Тебе не будет хуже оттого, что я рассказываю. Была, значит, девочка. Ну, настоящий ребенок! Но мне нравится она. Она — сирень, сиреневый цвет. Весенняя и нежная. Тоненькая и хрупкая, как веточка старого растения. Она огненно-яркая, очень летняя и сочная. Мне нравятся ее апельсиновые круглые глаза, копна рыжих волос, собранные в хвосты двумя красными бантами. Ее неповторимая и торжествующая улыбка ребенка. Ее легкость и призрачность, кажется, она не здесь, она не живая. Совсем кукла, пусть и не имеет каких-то аристократичных деталей — у нее вздернутый конопатый нос и короткая шея. Очень праздничная и фруктовая. Ананасовая или сливовая. Все же сливовая, конечно. Я очень люблю сливы, ты знал? — конечно, знал. Я знаю о тебе все, Джесс, — Она из цветов. Она сплетена из множества мельчайших цветочков.
— Бантики-цветочки, — я фыркнул, — Давай уже про мальчишек!
— О, мальчишки… Я знаю одного человечка. И не знаешь, мальчик он или девочка. Абсолютно мальчишечьи интересы и увлечения, ничего не скажешь. Но рассуждает как настоящая девчонка! — она засмеялась.
— Как ты?
— Как я, — она кивнула, — У него длинные синие волосы. Осенний водопад. Слышишь? Он — водопад. Яркий и скрытный, но если его открыть, отыскать его — он будет волшебным и невероятным. Оранжевый цвет, я уверена. Он не настоящий. Он носит множество масок, меняет их в поисках друзей и находит тех, кто не видит масок. Они видят все наоборот, все изнутри. А он не может ничего сделать. Он и не хочет. И не делает. Осенний мальчишка, я уверена. Он любит играть в мяч, как и ты, знаешь? Вы бы поладили.
— Ты познакомишь меня с ним? — Джесс засмеялась от странного вопроса. Тогда я еще не считал его странным.
— Познакомлю, обязательно. Есть еще мальчик, он тоже увлекается спортом. Эй, нет, я снова неправильно сказала. Он — спортсмен. Яблочный. Нет, он не со вкусом яблока, я думаю. Просто у него яблочные глаза. Природные и теплые. Очень летние. Голубой цвет. Самый холодно-теплый, переплетающийся с другими цветами. Этот мальчишка излучает любовь и свет. Он мягкий и открытый. Совсем бестолковый, — она улыбнулась, — Он ловит стрекоз, гоняет девчонок по футбольному полю, не умеет резать морковь и рисовать, но он замечательный друг.
— Вау! С ним тоже познакомишь, обязательно! — я ничего не знал о этих ребятах. Она рассказывала все, но в то же время — ничего.
— Да-да. Этот мальчишка влюбился в сумасшедшую мадам! — она возмущенно взмахнула руками, - Нет, ну надо же! Подумаешь, симпатичная модель — всему миру известная певица. Это же не показатель, ну. Зеленый цвет. Она — зеленый цвет, я уверена в этом. Приторно-жестокая, влюбленная в своего брата девица, но она очень добрая. Властная и суровая, но теплая внутри себя. У нее солнечная внешность, сплетенная с фиалками и кленом. Осенняя девчонка, ничего не скажешь.
— Что там про ее брата? — мне не терпелось послушать про, может быть, очередного спортсмена.
— Странный тип. Худощавый поклонник котов и свободы. Бежевый цвет. Сдается ради самого себя, побеждает ради других. Я редко понимаю его поступки, знаешь ли. Про него совсем немного сказать можно.
— Как он выглядит? — я не мог представить человека только по его телосложению, как это делает Джесс, к сожалению.
— Ну… У него глаза, как у его сестры — сливовые, точно. Темные волосы и вечная маска с ухмылкой. Да, так, пожалуй, и выглядит, — она кивнула, — Это все. Я не буду рассказывать тебе про еще одного. Скользкий тип, обожающий самураев. Ну нет, даже не проси, — я даже не буду делать жалостливый взгляд. Джесс меня с пеленок знает.
— Ты жестокая, Джессика.
Я не помню, сколько она смеялась.
Я не хотел помнить.
Я хотел забыть.
***
— Почему ты не называла их имена? — наконец, я задал вопрос, который интересовал меня больше всего.
— Я их еще не придумала.
— Кого? — я был озадачен.
— Имена.
— Но ты же… Они не представлялись тебе?
— Я им — тоже.
— Джесс! Что за нелепость? — моему возмущению не было предела.
— Не называй меня так, — она поморщилась, — Их не существует. Я думала, ты догадаешься, — она пожала плечами и поднялась. Ей было тяжело ходить, а я это знал. Но я не хотел знать. Вернулась она с большим альбомом для рисования.
— Это еще что за штука? — я вопросительно взглянул на нее, а она рассмеялась.
— Вот, пролистай. Это все — эти ребята. Классные, правда? — она улыбалась, а в голубых глазах блестели звезды.
— Ты классно рисуешь, Джессика. Я тоже хочу так.
— Я научу тебя. Только завтра, я хочу спать, — она улыбнулась. А я не хотел отпускать ее спать. Почему-то хотелось, чтобы она посидела рядышком, вот тут, в кресле, забравшись в него с ногами.
— Точно-точно?
— Точно-точно, — она снова засмеялась.
А я не помнил, сколько она смеялась. И не хотел помнить.
***
На следующий день Джесс не стало.
У меня в голове стояли нелепые картинки из нашего прошлого, будущего. И не было картинок из настоящего.
Я их еще не нарисовал.
В руках я только держал ее альбом для рисования с придуманными друзьями.
«У тебя небесные глаза, Джесс. В них тоже жизнь…».
Я еще не умею говорить и рисовать как ты. Я думал, ты меня научишь.
Как-то ты меня учила рисовать в семь лет.
Но я ничего не помню.
Я только помню то, как ты смеялась.
И мне не хочется помнить.
И забывать — тоже.
