Король и его Шут

   Меттатон работает на батарейках.    Такое чувство, что теперь всё на них работает. Что все монстры ходят куклами, готовыми вот-вот потерять последние капли энергии и свалиться на розово-глянцевый пол, вроде этого, что в тронном зале.    Теперь всё глянцево-розовое. Кажется, когда-то уже был выпущен указ, это закрепляющий.    Тело Меттатона всегда издаёт какой-то тихий гул, который воспринимается, как дыхание, он живёт и даже немножечко нагревается на грудной клетке механическим обжигающим теплом. У него теперь есть мантия и ещё более высокие каблуки. Воу. Какой же он высокий, когда стоит.    — Санс, дорогуша, — начинает он кислотно-скрежещущим голосом, который обычно бывает у роботов. Особенно таких противных. — Что я тебе говорил об одежде?    — Хотя бы надеть галстук, — констатирует факт Санс. Он смотрит на него снизу вверх, но как-то так снисходительно, делая одолжение. Меттатону это не нравится, и поэтому он греется ещё больше. Аккуратно, так можно и перегреться, боже.    — А что носишь ты, м?    — Не-галстук.    Меттатон садится на свой трон. На свой розово-блестяще-глянцево-пластмассово-пустой трон.    Нужно ли говорить, что теперь всё стало таким? Выеденным изнутри, потерявшим всякий смысл за слоями лакирующих, герметизирующих блёсток?    — Так объяснись, дорогой. Почему не выполняешь королевский приказ?    Санс даже не удосуживается пожать плечами.    — Тебе лень? Тебе всё равно? Ах, можешь не отвечать. Тебе лень и всё равно, конечно.    — Вы сами ответили на свой вопрос. Это прогресс. Ну, я пошёл.    — Стоять.    В Меттатоне прорастают истеричность и властность, прорезавшиеся в его голос и поведение, и уже чёрт его разберёт — он тиран по незнанию или по холодному металлическому рассчёту. Есть что-то в его глазах — в его неоновых электронных глазах — что может и испугать. Испугать справедливо. Куда там пропадают те, кто его не любят?..    Санс, кстати, знает, куда. Но он очень хорошо умеет хранить секреты.    — С тобой разговаривает король, да не просто король, а самый лучший, привлекательный и мудрый король, которого видело Подземелье! Соизволь слушать!    — Я слушаюсь и повинуюсь, величество.    — Ты не слушаешься, — снова поднимается с трона Меттатон, стараясь казаться угрожающим, понижает тон голоса и наступает на Санса. — Ты мне не верен, — с высокой ноткой капризности говорит он.    — Я? Да я за вас костьми лягу.    Меттатон искривляет ротик. Ему это надоедает, эти постоянные ни к чему не ведущие пререкания. Санс, натренированный жизнью с братом, может вести подобные диалоги часами.    Меттатон драматично (только так и умеет) выставляет вперед руку. — Целуй.    Санс что-то иронично булькает про себя, но к ручке подходит.    Меттатон опускает палец, теперь указывая на свой лакированно-блестящий сапог. — Не руку, дорогуша.    — Я б с радостью, да губ нет, — отступает Санс.    — Придумаешь что-нибудь. Ну же?!    Санс со скучающим видом опускает руки в карманы. — Что-то нет настроения. Давайте в следующий раз.    — Что значит..? — захлёбывается в негодовании Меттатон.    — Ну, например, когда вы опять будете лежать у меня на столе с вытащенными батарейками. Ручаюсь, поцелую. А наклоняться — для костей плохо.    — Да ты знаешь…    — Знаю. Я вас чиню. И больше это делать некому.    От правоты Санса Меттатона передёргивает, и он замолкает и застывает, как будто бы в нём снова что-то замкнуло, как это обычно часто бывает. Санс не был с ним особо аккуратен.    — Ну, увидимся.    Конечно, увидятся. Увидятся ещё много раз, каждый день, а то и ночь, когда Меттатон будет оставлять на нём следы от своей помады (зачем ему нужна помада?? Санс никогда не получал на это внятного ответа) и выдыхать мольбы о большем, а он будет тихо усмехаться про себя от мысли о том, что бы подумал Гастер, если бы узнал, для чего он теперь использует свою магию. Трахать робота. Грандиозно.    Иногда Меттатона прорывало на откровения, и он заключал Санса в стальные (буквально) объятья. Он говорил, что все мертвы, что Блуки исчез, что нет теперь ни Альфис, ни Андайн, и никогда не будет, и что ему так грустно, так грустно, и что он старается изо всех сил, и что…    — Рёбра. Сломаете, — хрипел Санс.    Меттатон опускал его, но не отпускал, а держал за плечи, так что Санс всё равно оставался в этой сентиментально-металлической ловушке. — Ты ведь тоже многое потерял, — говорил он и проводил рукой по его щеке.    — Да. Всё, — буднично констатировал факт Санс.    — Неужели тебе не больно? — его голос был так хорошо запрограммирован на произнесение реплик из мыльных опер, что эта звучала просто идеально.    — Нет времени грустить, — отвечал Санс, — Столько дел, — он нарочито неправдоподобно громко зевал, — Пойду отдохну, кстати. Кричите, если понадоблюсь.    Санс ненавидит его, конечно. Но что ему ещё делать в этом бездушно-душном аду? И он надевает чёртов галстук, он отпускает шуточки о ногах Меттатона, он планирует его выступления и устраивает опросы населения, он прилаживает его руки на места и устраивается к нему на колени, когда тот собственнически притягивает его к себе. Он даже спит рядом с ним, когда Меттатон уходит в спящий режим на своей массивной укрытой синтетическим шёлком кровати.    Правда в том, что Меттатон безнадёжно, режуще-пусто одинок. Санс не может это не уважать.    Меттатон не издаёт никаких звуков когда "спит", он лежит абсолютно неподвижно, не подавая признаков затаившейся в нём жизни, но некоторые его функции всё равно работают. Когда они засекают гулко лягающий звук, он запускается. Он не понимает, что перед ним: монстры-не монстры, машины-не машины, но что-то ему подсказывает, что начинать диалог бессмысленно. Когда нечто разевает свою пасть, где начинает ослепительно светиться холодно-яркий огонь, Меттатон почти бессознательно расталкивает Санса. Свет набирает силу, глаз врага вспыхивает неоновым пламенем, а другие, абсолютно такие же, тоже разворачиваются и открывают пасти, все направленные прямо на Меттатона, прибившегося к спинке кровати и в панике трясущего одной рукой Санса.    Тот вдруг вздрагивает, просыпается, увидев пришельцев, машет им рукой. — Назад, ложная тревога.    Монстры захлопывают свои рты и исчезают, на мгновение вспыхнув синими лучами.    — Что это было?!    — Кажется, мне приснился кошмар, ну и я… Вызвал их, — почесал голову Санс, — Они посчитали вас угрозой. Не надо мне с вами спать. Ещё убью ненароком, а потом придётся бегать от всеобщего внимания и звания героя-освободителя, — он свешивает ноги с кровати.    Меттатон кладёт ему руку на плечо, останавливая. — Эй, эти штуки… впечатляют. Я и не знал, что ты такое можешь, — Меттатон тянет его назад, — Ты мог бы быть моим телохранителем, м, дорогой?    Санс отмахивается от него, усмехнувшись. — "Эти штуки" появляются, если мне не всё равно. Когда вас придут убивать, ваше величество, они появятся разве чтобы подать мне попкорн, — он надевает свои смешные тапочки и шлёпает в них к двери, кутаясь в меттатоновский халат, волочащийся за ним по полу. Его шаги отражаются эхом от тёмно-пустого пространства спальни: шлёп-шлёп. Шлёп-шлёп.    — И куда ты пойдёшь? У тебя нет своей…    — На коврике посплю.    Меттатон не может этого терпеть. Он вскакивает с кровати и идёт за ним, когда тот выходит в коридор, пропадая из виду и пропадая из коридора. Бессмысленно покрутя головой по сторонам, Меттатон возвращается к своей пустой и холодной постели.    Если бы он только мог понять, на чём работает Санс. Но, кажется, теперь этого никто понять не в состоянии.