Заброшенный тир

      Очередной заброшенный городок на границе Калифорнии. К океану — подать рукой, его близость отчётливее чувствуется свежим вкусом на языке ночью. Штаб-квартира — временная, дряхлая и со сломанной лестницей к дырявой крыше — напрочь пропиталась этой едкой солью в воздухе.       Ленивое и спокойное утро разбавлялось криком чаек и тихим шелестом лап-листьев пальм. Кто-то громко вздохнул и снова засопел — скорее всего, Ванде снились кошмары. Сэм похрапывал. Скотт спал сидя, замерев в неудобной позе прямо со шлемом в руках. Шерон ещё не вернулась, значит, восьми не было. А Баки, как обычно, либо не спал вовсе, либо поднялся гораздо раньше всех.       Стив тихо выпутался из плена лёгкого, немного поеденного молью пледа (наверняка забота Баки), подошёл к амбарной двери и выглянул в щель. Солнце висело совсем низко, подсвечивая облака и землю розоватым светом. Роджерс позволил себе потянуться, расправляя широкие плечи и прогоняя остатки сонливости. Спина ныла после месяцев сна вне мягкого матраса, и он боялся представить, каково другим, в чьей крови не бушевала сыворотка.       Подняв голову, Стив заметил мягкий золотистый отблеск. Вот где, значит, Баки. Полез к Соколиному Глазу, вчера заступившему на дежурство. Перестраховщик.       Роджерсу не хотелось идти наверх, обходить сломанные ступени и шуметь ещё целыми, но скрипучими. Он шпионом не был. Это Баки мог ходить бесшумно даже по ковру из колокольчиков. И он также знал, что стоит ему чуть громче вздохнуть, лохматая голова Барнса тут же закроет свет небольшой прорехи в крыше. Баки не улыбнётся, лишь кивнёт, сообщит Клинту об отлучке и проворно спустится вниз, никого не разбудив.       — Не проголодался?       Баки привычно мотает головой — Стив не помнит, когда тот соглашался и добровольно ел. Чаще всего Барнса насильно закармливали девушки, им он не мог отказать — помимо заботы о самом Роджерсе, это было единственное напоминание о том Баки из первой половины двадцатого века.       Стив отрывает застёжку на пакете с сухпайком, усевшись в дальнем углу амбара, чтобы не тревожить ещё спящих.       — Клинт ничего не подозревает?       — Нет. Всё тихо.       Роджерс кивает сухому отчёту. Он привык к такому Баки и не давит. Понимает, что, в отличие от него, его семьдесят лет разрыва между реальностями прошли гораздо более холоднее и кровавее.       — Ты вроде предлагал обстрелять новое оружие. Не хочешь заняться этим сейчас? — Стив торопливо запихивает в рот крекеры с джемом и давится крошками, замечая ухмылку Барнса.       — Идёт, — отвечает он, приближаясь к лицу Стива. Зрачки у него расширяются, когда бионический палец тянется к уголку губ. Затем этот палец с тёмно-бордовой каплей касается броских в розоватом свете губ Баки, а острый язык быстро проходится по металлу. Стив чувствует, как полыхают жаром его уши и как сбивается дыхание. — Жду у выхода.       Баки пластично поднимается, он похож на большую кошку, вышедшую на охоту ночью. Его плечи прямые как по линейке, шаги — ритмичные и пружинистые, на ходу он собирает волосы в небольшой пучок, прихватывая их обычной канцелярской резинкой.       Роджерс отмирает только тогда, когда Барнс скрывается за пустующим стойлом для лошадей. Он бережно и невесомом касается края губ, всё ещё ощущая контраст горячечной теплоты своей кожи и морозного холода сплава металла. Тяжело сглатывает вязкую слюну и поднимается на мягкие как желе ноги, пытаясь сфокусировать зрение на чём угодно, чтобы не видеть перед глазами той многообещающей ухмылки друга.       Они добираются до тира, который находится в полумиле от амбара, спустя минут пятнадцать. Солнце уже достаточно поднялось, чтобы сменить окрас облаков с малинового на золотой. Кожа на руке Барнса, неприкрытая водолазкой и чёрной кожей куртки, тоже золотится, и Стиву кажется, что океанская свежесть воздуха сменяется запахом войны — кровь и порох, адреналин и возбуждение. Альтрон был прав — Роджерс не может жить без войны. Его личная война сейчас шагает впереди, поворачивая лицо к солнцу и щурясь в золотых ручьях тепла.       Тир встретил их запахом сырости и пустоты. Прежде Стив не был здесь, зато Баки был — ходил в разведку напару с Вандой. С того времени Барнс всё чаще говорил о тире Стиву, требуя разведки уже вдвоём с ним. Стив не был ханжой настолько, чтобы не понять явного намёка.       Баки оставил сумку рядом с прогнившим столом, запер дверь и прочно замотал её куском проволоки, лежащим на полу. Повернулся к Стиву, обжигая его взглядом. Роджерс вздрогнул и отвернулся, чтобы скрыть смущение. Он всё не мог привыкнуть к этой, единственно эмоциональной, стороне Барнса. Только наедине с ним и в весьма определённом смысле Баки проявлял какие-то эмоции. Страсть, нежность, позволял им брать верх над рассудительностью, горячо шептал и иступлено стонал. Это было непривычно ни в тридцатых, когда Баки, обычно весёлый и смешливый, превращался в сущего змея-искусителя, вынуждая Стива потом краснеть перед соседями; ни сейчас, когда все, кажется, давным давно знали и совершенно не обращали внимания на то, с кем спит их лидер, а Баки давно стал ледяной тенью за его спиной в битве и жарким дыханием в шею в редкие моменты одиночества. Наверное, Наташа долго бы фыркала, узнав, что зря пыталась найти ему подружку.       — Я справа, — отозвался Баки, щёлкнув предохранителем за спиной Роджерса. Тот на секунду напрягся.       — Я пас сегодня, — поднял руки Стив, когда Барнс подошёл к стойке.       — И не только сегодня, — шепнул Баки, вновь усмехаясь и поднимая руки с пистолетом. Кажется, щёки Стива полили лавой.       Бионическая рука сменяет расположение пластин с тихим шорохом — спасибо Скотту. Баки склоняет голову вправо, делает вдох — плечи подымаются. Выдыхает — плечи медленно опускаются — и стреляет. Раз, два, три — у Стива звенит в ушах, птицы разлетаются с недовольными криками.       — Что-то не так, — бурчит Баки, с тихим клацаньем вынимая магазин и всматриваясь в оставшиеся шесть пуль. Поворачивается к Стиву, точнее, к свету, хмурится, откладывает магазин на стойку, оттягивает затвор, отпускает, нажимает на спусковой крючок, раздаётся глухой щелчок. Роджерс молчит.       — Чёрт возьми.       Стиву не хочется вставлять набившее оскомину «Следи за языком» — он любит, когда Баки ругается, а ещё — Баки может усмехнуться, а Стиву и так слишком тяжело сдерживаться.       Баки снимает затвор, открывая жёсткую пружину, матово блестящую в лучах. Возвращая затвор, Барнс поджимает губы. А затем делает то, чего Стив никогда в жизни не видел.       Губы Баки блестят и краснеют, кончик языка снова проходится по ним. Рот приоткрывается, и Баки подносит руку с пистолетом к розовому языку. Ствол давит на него. У Стива кружится голова — он не может решить, что делать — испугаться суицида или же разорвать лёгкую майку и тренировочные брюки на друге. Мозг выбирает второе — магазин лежит на стойке, бояться нечего.       Баки видит его, приближающегося, наверняка с красным лицом, приоткрытым ртом и неровным дыханием, выбивающегося свистом из сдавленных лёгких.       — Испугался, Стиви? Или же, наоборот, тебе понравилось? — Барнс держит пистолет на бионическом пальце, покручивая в воздухе. И смотрит совершенно бесстыдно, немного покачивая головой из стороны в сторону. Да, Стиву определённо нравится, когда у него собранны волосы — лицо можно разглядеть до каждой знакомой губам чёрточки, а небольшие прядки, которые Баки неосознанно заправляет за уши, только распаляют желание запустить пальцы и растрепать эту копну шоколадного цвета.       Когда Роджерс подходит настолько, что между ними остаётся не больше пяти дюймов, Баки упирается стволом куда-то под левую сторону седьмой пары рёбер, там, где ближе всего путь к сердцу. И это не пугает — магазин по прежнему угольно блестит на стойке.       — Ты ведь привёл меня в этот тир не ради стрельбы.       — Догадливый, — коротко усмехается Баки, надавливая на пистолет и предлагая Стиву отойти. — Надеюсь, всё при тебе. Я не храню смазку рядом с оружием. Не ту смазку.       Стив откровенно дрожит, и Барнс не может этого не видеть. Он быстро осматривает Роджерса — его дрожащие руки, сжатые в кулаки, вздымающуюся чаще, чем нужно, грудь, и, особенно, приоткрытые губы. Язык Баки издевательски быстро скользит по красным, чуть припухшим губам.       Пистолет с непозволительной Барнсу небрежностью летит на пыльный пол, бионика крепко схватывает Стива за плечо, тянет на себя, горячие губы впиваются с болью, силой и жадностью в его собственные, тянут, сжимают, захватывают и отпускают только для того, чтобы не потерять окончательно рассудок.       Они могут продержаться без воздуха почти десять минут. В поцелуе — не больше семи. Но и этого много, потому что Стив неконтролируемо дрожит, как и Баки, тело слишком напряжено и обычных поцелуев ему мало. Больше.       Зубы Баки гладкие, но это не мешает Стиву раз за разом чувствовать привкус меди собственной крови и зудящие губы. Он думает, что щёки тоже будут зудеть — щетина Баки, в отличие от его, жёсткая как иголки ели, оставляет крохотные красные точки, проявляющиеся спустя пару часов. Но эта мысль скоропостижно исчезает, когда холодные руки Барнса — что одна, что другая — пробираются под мягкий хлопок голубой футболки. Лёгкие забывают раскрыться для новой порции воздуха, и Стив сдавленно всхлипывает в изогнутые улыбкой губы Баки.       Одежда летит комом для укрытия пистолета, безнадёжно пачкаясь серой пылью. В холодный рассветный воздух просачивается жар знойного летнего дня, плавя солёные капли океана и приземляя их на  кожу двух тел. Кроссовки летят в противоположные стороны, и вряд ли они быстро их найдут после.       В руке Баки синей кляксой располагается туба с густым, холодным гелем и пара фольгированных квадратов. Стив сглатывает, замечая, с каким интересом рассматривает его Барнс прежде, чем другой рукой заставить опуститься на колени.       Под бионикой дрожь Стива ощущается мелкой вибрацией, и каждый раз Баки смеётся ему в шею, щекоча дыханием остро-чувствительную кожу, заставляя вскидываться и прижимать его за бёдра ближе, скрести руками по влажной, солёной коже и гладком металле, сжимать веки, закусывать губу и сдвигать брови, чтобы на морщинку между ними тут же опустился тёплый палец, а за ним — горячие губы. В спину впивается мелкая бетонная крошка, пыль дымкой завешивает их от солнца, сыпет в глаза мелким песком и путается в волосах серым пеплом. Боже, как же им потом возвращаться в штаб-квартиру?       Болезненный вскрик тонет в тихом смехе и успокаивающем шёпоте, хриплый стон перекрывается рваным выдохом, влажным поцелуем и далёким кряхтением чайки. Запах свежести разбавляется тяжёлым ароматом расплавленного железа, морского бриза и костра.       Стив тянется ближе, или же тянет ближе Баки, впиваясь пальцами ему в плечи, касается губами огненно-горячей кожи, отдающей на языке вкусом пыли и меди, чувствуя губы у своего виска. Дыхание Барнса прерывистое и громкое, такое громкое, что оглушает. Стив сжимает ноги на бёдрах Баки, дрожа всем телом, чувствуя, как кожа Баки припаивается намертво к его, мокрая и пахнущая солью, горячая как раскалённый ствол его винтовки, и, кажется, снова падает с квинджета без парашюта, но не в воду, а в лаву, сгорая как феникс и возрождаясь из пыли бетонных плит этого заброшенного тира. В ушах звенит как после взрыва гранаты поблизости.       Тяжёлое тело Баки не затрудняет дыхание, лишь его ощущение сбивает хаотичное движение мыслей. Глаза Стива открываются всё реже, а глотку жжёт от переизбытка ледяного воздуха, хотя самому ему кажется, что он только что вынырнул из бассейна кипятка.       Баки шевелится и грациозно стекает с тела Стива, присаживаясь голыми ягодицами на серый пол. Он заправляет влажные пряди волос за уши, скрепляет руки в замок на согнутом колене и улыбается, глядя на лицо Стива. И эта улыбка возвращает всё на круги своя — мысли выстраиваются в шеренгу, воздух становится теплее, а врождённая стеснительность берёт штурвал в свои руки. Роджерс покрывается красными пятнами, помимо уже фиолетовых, до ключиц и чуть ниже, вызывая у Баки хриплый хохот. Он подымается, совершенно не смущаясь наготы, поднимает и быстро отряхивает от пыли футболку и брюки Стива, бросает в него.       Одевшись, Стив не может не поинтересоваться.       — Что случилось с пистолетом? И почему ты его… — он сглатывает, прогоняя картинку, — облизал?       — Смазка.       — Ничего не осталось, выброшу. Что? — осекается Роджерс, слыша смех Барнса и отдавая его кроссовки.       — Оружейная смазка, Стиви. Пистолет не был смазан, а смазка, любая смазка, имеет свой вкус, — усмехается Баки, подходя ближе к удивлённо вскинувшему брови Стиву и проводит пальцем по морщинке между ними. Затем привычно касается неприлично красными и пухлыми губами, подмигивает и подхватывает сумку. Пистолет, уже собранный полностью, прячет под резинкой спортивных брюк.       Стив, неловко кивнув, отводит взгляд от Барнса, распутывающего проволоку на дверях, и завязывает шнурки на своих кроссовках.       — Идём, герой. Шерон приехала.       На полпути к амбару, Баки ещё раз целует Стива — в этот раз целомудренно, просто касаясь губами, и прячет пистолет под его футболкой так, чтобы его не было заметно под растянутой тканью.       — Никому не доверяй, Стиви. Даже своим лучшим друзьям.       Через неделю Стив прощается с половиной своей команды. За его спиной хмурой ледяной тенью снова возвышается Баки Барнс. Даже когда его спину больше прикрывать не требуется.