Все женщины - губы, одни губы

Ута протягивает руку, и на его ладони распускаются цветы рудбекии. У них мягкие лепестки, почти нежные, в свете люстры отливают золотом и щекочут пальцы. Итори поворачивает к нему голову и сардонически ухмыляется. — Будешь ещё вино? Когда у неё успели вырасти волосы? Да ещё такие мягкие на ощупь, красивые и... чужие. — Да, пожалуй. Итори украсила бар на славу. Новый год наступит уже через час, и атмосфера заведения это отлично отражает: кажется, хозяйка не оставила ни дюйма без внимания. Всё блистает мишурой, гирляндами и игрушками, однако Ута не особо ощущает праздничное настроение. Если по подноготной, то Новый год — это лишь переход во времени, опуская человеческие выдумки, он теряет свой смысл. Однако отметить все равно надо. Возможность повеселиться и так редко выпадает. У кровавого вина жгучий металлический вкус, будто смешали человеческий алкоголь с кровью. Ута понятия не имеет, какой на вкус спирт, но по слухам знает, что он именно обжигает. В бокале глянцевая поверхность жидкости поглощает блики света. Итори начинает свой рассказ с глубокого вдоха. Из её полураскрытого рта льются фразы, в которые Ута толком не вслушивается. Сплетни, как обычно. Итори не может молчать, она любит все виды резонерства по любым темам. Тем лучше. Уте нравится, как шевелятся её пухлые губы, обведенные красной помадой. Все женщины — губы, одни губы.* На нижней видна небольшая трещинка, которую пересекла капля вина. Маленькая, круглая, почти незаметная капля. — Развернись ко мне, — повелевает Ута спокойным полушепотом. Итори, до этого сидевшая к нему полубоком и с задорной искринкой смотревшая в стену перед собой, поворачивается. Ута уже хочет просто смахнуть каплю пальцем, но потом передумывает и пододвигается к Итори. Касание губ почти невесомое, чисто дружеское, но Итори, уже пьяная и не особо соображающая, перевоплощает его в полноценный поцелуй, от которого крышу сносит. Подруга переливается в этот поцелуй, и Ута понимает, что сейчас она как никогда раньше вся его, до основания. Он не удивлен — перестал удивляться жизни ещё в детстве. И секс с лучшей подругой — это вновь что-то из разряда «ничего удивительного». Однако почему-то руки горят, словно их огонь охватил, а регенерация внезапно перестала действовать, в голове поселяется непонятное чувство, сродни волнению, и мозг полностью отключается. У Итори теплая, нежная кожа, милое лицо и задорный, дерзкий взгляд. Она как гибрид лисы и кролика, в то время как сам Ута чувствует себя домашним, прирученным волком. Итори странная, но притворяется нормальной. Вот только сейчас ей притворяться незачем. Итори не может поранить жалкое стекло посуды, поэтому Ута сажает её на барную стойку и одним махом сталкивает все мешающее. Девушка смеется, её смех смешивается со звоном разбитой посуды, и это накаляет Уту ещё больше. — А если кто-нибудь войдет? — через искристый смех спрашивает Итори, откидывая голову назад под медленные поцелуи в шею. — Ты думаешь, я не позаботился об этом ранее? — с усмешкой спрашивает Ута. Теперь он уверен: крышу сносит не только ему. Впрочем, не зря он запер дверь бара, как только вошел. Как чувствовал. Итори дрожит от наслаждения, пока Ута стягивает с неё платье, пока целует податливые губы, пока кончиками пальцев изучает каждый миллиметр кожи. Это ещё только начало эйфории, которая ждет обоих, только начало экстаза, и Ута понимает, что эта новогодняя ночь будет до безумия великолепной. Рудбекия под его ласками распускается, тянется вверх и становится самым красивым, самым желаемым цветком. Только он, только Ута может быть его постоянным властителем. У Итори красивая родинка немного выше левой груди, она завораживает, поэтому Ута прикасается к ней губами и не видит — чувствует, как Итори прикусывает губу, стараясь подавить стон. У неё потрясающе сексуальное нижнее белье, и она совсем не зря надела сегодня эти чулки в сетку с подвязками, как будто тоже — знала. Они — гули, а значит хищнее всяких хищников, однако Ута сейчас не чувствует этой необходимости в животном сексе, поэтому не торопится и больше дразнится и играется с подругой, чем на самом деле имеет захлестывающее с головой желание. Потому что это интересно — наблюдать за такой открытой, веселой и искренней Итори, наблюдать за её обнаженной душой и изгибами тела. Это красиво. Это хотелось бы запечатлеть на какой-нибудь картине, но вместо этого Ута сохраняет это на себе — на руках и губах. Ещё немного — и срыв. Ведь эстетика — это одно, а инстинкты все равно всегда побеждают. Бьют куранты. Ута ощущает, как Итори обвила его шею непонятно откуда взявшейся мишурой, а затем чмокает в нос и встает со стойки. — С Новым годом, дорогой. Так, где там завалялся мой тебе подарок? Итори в замешательстве ищет что-то глазами, а Ута вообще не понимает, что случилось. Чертовы куранты продолжают бить. — Ах, вот он, — хлопает в ладоши Итори, подбегает к какому-то объекту, которого Ута раньше не замечал, и вручает его ему. Объектом оказывается подарочный пакет. — Я пришел с пустыми руками, ты уж прости, — гуль виновато трет затылок, а затем добавляет. — Ты могла не заботиться. В конце концов, ты уже почти сделала мне подарок. Итори фыркает. — Ну уж прости. Весь следующий год заниматься сексом для нас, друзей, — не комильфо. Ну же, открывай. Ута легко улыбается — она, словно маленькая, верит до сих пор, что как встретишь Новый год, так его и проведешь. Ну да ладно, что взять с этой детской улыбки и почти диких глаз. Подарком оказывается аккуратная коробочка, а в ней — женские губы. Сочно розовые, идеальной формы и объема, свежие губы. Если все женщины — одни губы, то жертва лишилась своего пола перед смертью. — Нравится? — заговаривает Итори, подмигивая. — Я помню, как, когда мы гуляли, ты долго смотрел на эту девушку и сказал, что тебя привлекают её губы. Я хороший слушатель, не так ли? — Ну, после этой женщины были ещё одни губы, которые меня привлекли даже больше, — отстраненно отвечает Ута, закрывая коробочку и откладывая её в сторону. — Правда? — изумляется Итори. — Да, — ухмыляется Ута и снова целует подругу.