Рождественский подарок

      Крупные хлопья снежинок кружились в оранжевом свете уличных фонарей. Переливались разноцветными огоньками украшения домов, магазинов и деревьев. Это Рождество превратило Лондон в городок из старинных сказок. Вот только у Томаса не было абсолютно никакого праздничного настроения. Он, конечно, догадывался, что целиком и полностью оправдывает шутливую кличку "Магнит для неприятностей", данную друзьями, но нее настолько же! Томас никак не мог предположить, что шутливая и абсолютно глупая ссора с друзьями (Арисом, в частности) может обернуться такими катастрофическими последствиями. Они бросили его в совершенно чужом и незнакомом городе одного. Нет, такой подставы от друзей он точно не ожидал. Ну, ладно Галли, - с этим они вообще не понятно как друзьями стали, на взаимной ненависти, что ли? - но Тереза и Чак? Серьезно, Чак, который ходит за Томасом хвостиком, и от которого просто невозможно отделаться даже при всем желании? Вот от него точно не ожидал такой гадости. Да и Арис не лучше. Сколько раз с ним ссорились, иногда чуть ли не до мордобоя доходило и ничего, максимум не разговаривали пару часов. Но чтобы так – это впервые.       Было холодно, искусанные губы болели, и большого труда стоило держать подступающие слезы обиды. Нет, Томас не был нытиком, просто вот так вот, в Сочельник, остаться совершенно одному в незнакомом городе и без денег - имеющихся вряд ли хватит даже на стаканчик кофе в Старбакс, не говоря уже о гостиничном номере, - это действительно было страшно. И что делать в этой ситуации парень абсолютно не представлял.       Раньше Томас любил Рождество: красивая, сказочная атмосфера, ожидание чуда, запах хвои и мандаринов (это был лучший из всех известных запахов во всем мире по скромному мнению Томаса), аромат корицы, вкус глинтвейна и маминого вишневого пирога и ощущение безмерного счастья - все это составляло праздничное настроение и заставляло глупо улыбаться даже при одной только мысли об этом. Это Рождество они с друзьями планировали отметить путешествием по старушке Европе, наслаждаясь чудесными видами и оформлениями, вникая в традиции и собирая легенды (а что - студентам литературного, культуроведческого и журналистского факультетов - это и полезно и приятно одновременно). Должно было быть веселье, интересное и запоминающееся приключение, а имеется лишь замерзший Томас, колючая обида и красоты незнакомого города, которые покорять в одиночестве ну никак не хочется. Кажется, лучшее Рождество в его жизни решило примерить симпатичную ленту с надписью "Худшее Рождество". И сейчас растерянный, замерзший и обиженный на весь мир Томас бредет по какому-то скверу, мечтая о тепле и уюте, чашке горячего чего-нибудь (не в его положении выпендриваться и придираться к напиткам: он будет одинаково рад и горячему шоколаду, и кофе, и какао и даже чаю - что угодно, лишь бы согреться) и того, что поможет отлепить его желудок от позвоночника. А вокруг носятся веселые дети, летают снежки (парочка таких снарядов уже успела попасть в цель, даже если Томас таковой и не являлся) и проходят шумные компании, оглушая своим смехом и выкрикивая поздравления. И Томас отчаянно пытается не завидовать им.       Злиться на друзей Томас перестал спустя час после их отъезда. Обида отступила еще час спустя. Любоваться городом в одиночестве стало холодно по истечении четырех часов осмотра достопримечательностей. Денег хватило только на маленький стаканчик кофе, согревающий эффект которого закончился спустя минут пятнадцать после, собственно, принятия. Желание завалиться в ближайший сугроб и уснуть (желательно, вечным сном) пришло еще два часа спустя. А настроение окончательно скрылось под где-то двадцатисантиметровым слоем снега, и выбираться в ближайшую сотню лет оттуда не собиралось.       - Так, что мы имеем? - Пробормотал Томас, плюхаясь на покрытую снегом скамейку (плевать, что там снега на полноценного снеговика - одежда и так промокла до состояния "я обеспечу тебе роман с кроватью на ближайшие пару месяцев и полноценное воспаление легких подарю как приятный бонус"). - Десятый час вечера, пару монет, едва ли складывающихся даже в полтора-два бакса, абсолютно околевший я и совершенно незнакомый мне город. - Парень тяжело вздохнул. - И я абсолютно не знаю, что со всем этим делать!       Ловить языком снежинки, задрав голову вверх, все так же просиживая штаны на ставшей уже родной лавочке, показалось парню идеальным решением проблемы. Однако насладиться сим действом ему варварски помешали: в грудь со всей силы что-то врезалось, выбивая из легких весь воздух. Томас уже подумал, что это очередной снежок (нет, темнота на улице, рассеиваемая лишь бликами ярких гирлянд и отсветами уличных фонарей, и тишина вокруг нисколько не смущали парня), но тяжесть никуда не исчезла и, переведя взгляд, Томас наткнулся на восхищенные влажные темные глаза, черную кнопку носа и, казалось, улыбающуюся пасть. Однако, удивляться и разбираться в сложившейся ситуации Томасу не дали: улыбающеся-скалящееся золотисто-рыжее "нечто", удостоверившись, что полностью завладело вниманием парня, принялось усердно облизывать мокрым языком его щеки и нос. Не ожидавший такого Томас завис, в лучших традициях древней операционной системы, а, наконец-то сообразив, что происходит, принялся яростно отпихивать от себя это любвеобильное "нечто".       - Лип! Отстань от человека, неугомонное ты существо! - Раздался неподалеку хрипловатый мужской голос с ярким акцентом. Хотя, удивляться акценту не стоило, это ведь Англия, здесь все так говорят и акцент тут скорее у американца Томаса, а не у спешащего к ним человека.       Слюнявое "нечто", заслышав свое имя, отвлеклось от "поедания" лица Томаса и тот, наконец, смог рассмотреть нападавшего: перед ним, весело виляя хвостом, стоял красивый рыжеватый пес - золотистый ретривер, если Томасу правильно далось опознать породу. А обернувшись на голос хозяина пса, увидел молодого парня, что прихрамывая, подбегал к ним.       - Простите, этот засранец просто сорвался с поводка! - Словно в доказательство, парень помахал зажатым в руке вышеупомянутым предметом. - А мне за ним не угнаться. Еще раз простите. - Парень остановился возле скамейки, переводя дыхание. А Томас не мог произнести ни слова, разглядывая раскрасневшиеся щеки и светлые волосы, выбившиеся из-под темной шапки, и отчаянно пытался не утонуть в невозможно глубоких кофейных глазах, что казались такими родными.       - Видимо, он посчитал, что мне нужна поддержка. - Томас все же оторвался от бесстыдного рассматривания незнакомца.       - И как, его предположения оказались верны? - парень чуть нахмурился, внимательно разглядывая собеседника. И от этого взгляда Томасу стало немного теплее.       - Не помешала бы. - Согласно кивнул он в ответ, невольно задумываясь, где сейчас были его друзья и где бы он мог быть сам, если бы не их дурацкая ссора и тот заскок, что заставил их бросить Томаса в Лондоне. - Ваш пес весьма проницателен.       - У вас что-то случилось? Вы выглядите слишком грустным и замерзшим в канун Рождества. - Хозяин пса присел рядом, в то время как ретривер весело резвился в сугробах.       - От тебя пахнет мандаринами, знаешь? - Неожиданно даже для себя выдал Томас.       Парень рядом захлопал длинными ресницами и удивленно уставился на говорившего, а Томас уже успел представить, как сейчас ему прилетит в глаз, а новый знакомый, прицепив к ярко-красному ошейнику Липа поводок, поволочет пса прочь, гневно выговаривая что-то о всяких ненормальных и вряд ли трезвых придурках, мешающих выгуливать собак. Но парень не оправдал опасений и, смущенно улыбнувшись, протянул Томасу раскрытую ладонь, на которой покоилась мандаринка.       - Так Рождество ведь. Все вокруг пахнет мандаринами и хвоей. Расскажешь, почему у тебя вид, как у потерянного щенка? И Томас, жадно умяв кисло-сладкий фрукт под удивленный взгляд собеседника, выложил абсолютно все: про контрольное задание на факультете, про грандиозные планы на Рождественские каникулы, что родились в их компании в связи с этим, про глупую и странную ссору, про обидную и бессовестную выходку друзей и даже про беспощадные лондонские погодные условия, абсолютно не благоприятствующие скитаниям брошенных и не приспособленных к такой погоде американцев.       - В общем, так вот и получилось, что я тут сидел, ел снежинки и думал, где найти сугроб поуютнее, пока твой пес не набросился на меня с поцелуями, предварительно выбив из легких не только весь воздух, но и дух в целом. - Закончил парень, потрепав пса, что, набегавшись, устроился рядом с ними, примостив морду на коленях хозяина, по голове. Собеседник Томаса молчал, удивленно глядя на парня и о чем-то раздумывая. Конечно, не каждый день встретишь такого глобального неудачника, можно и поразглядывать, чего уж там. А этот самый неудачник втихую разглядывал его, отстраненно думая о том, как красиво разноцветные блики играют на лице и в волосах парня. Липу тем временем смирно сидеть наскучило, и он, тихонько заскулив, начал тянуть хозяина за рукав куртки прочь. Томас лишь постарался, чтобы его тяжелый вздох звучал не слишком обреченно.       - Да-да, Лип, я тоже замерз. Ты, прав, идем домой. - Улыбнувшись, парень поднялся со скамьи, отряхивая пальто. А Томас невольно поморщился, когда в груди что-то неприятно ухнуло: неужели новый знакомый, выслушав всю душещипательную историю, просто так уйдет, бросив его и дальше покрываться инеем и снегом? И дело даже не в том, что Томасу придется провести всю рождественскую ночь на лавочке в сквере, а в том, что он может больше не увидеть этого солнечного парня, от одного присутствия которого становилось значительно теплее и уютнее даже на продуваемой всеми ветрами скамейке.       - Эй, так и будешь тут мерзнуть или пойдешь греться горячим шоколадом и рождественским ужином? - Веселый голос выдернул из грустных мыслей, а мокрый нос ткнулся в замерзшие руки, и Томас с радостной улыбкой, подорвался со скамьи, догоняя уходящего парня.       Они молча шли по заснеженным разноцветным улицам, каждый погрузившись в свои мысли. Кроме Липа, конечно, - пес весело нырял в каждый сугроб, что встречался им на пути и оглашал своим веселым лаем всю округу. Томас с любопытством разглядывал украшения домов и витрин, думая, что было бы здорово пораспрашивать потом о каких-нибудь традициях и прочих интересностях для своего проекта. Объект же наблюдения Томаса шел, глядя на своего пса и то и дело поправляя шарф, стараясь уткнуться в него несомненно замерзшим носом, и чему-то улыбаясь.       - Это английская вежливость звать к себе на ужин случайных встречных или твой личный изощренный способ суицида? - Нарушил, наконец, молчание Томас.       - А ты уже собираешь материал для своего проекта? - Улыбнулся парень, сворачивая на подъездную дорожку, ведущую к маленькому домику, украшенному синими и белыми огоньками. Только улыбка, на взгляд Томаса, получилась излишне наигранной и натянутой. А парень, между тем, едва слышно проговорил: - А способ самоубийства я выбрал куда менее изысканный... - И уже громче добавил: - Добро пожаловать! Лип с радостным лаем бросился внутрь, волоча хозяина за собой на поводке, который тот не понятно когда успел прицепить к ошейнику пса. Томас, зачем-то воровато оглядевшись, нырнул следом, спешно закрывая дверь (он слишком замерз, чтобы думать о рамках приличия и дожидаться, когда его пригласят войти).       - Раздевайся и проходи в гостиную, я сейчас подойду, только вытряхну всю хрень из шерсти этой свинюшки. - Удерживая Липа за ошейник, парень пытался снять ботинки и пальто. Томас кивнул, продолжая замерзшими пальцами сражаться со шнурками на ботинках, которые, словно на зло, старательно завязывались на узлы. Когда с одеждой и обувью было покончено, парень направился в гостиную, благо, искать вышеназванную комнату не пришлось - она располагалась буквально за прихожей, да так и замер на пороге. Нет, не сказать, чтобы в небольшой, но уютной комнатке было что-то из ряда вон выходящее, нет, ничего такого. Просто парень унюхал любимый с детства запах - хвоя и мандарины, легкий аромат глинтвейна и свежей выпечки, и во все это рождественское сплетение очень органично вливались нотки туалетной воды хозяина дома (что-то легкое и ненавязчивое, что было довольно сложно вычленить из общей массы запахов, но, тем не менее, ощущалось сразу же). А еще была ёлка - большая и пушистая красавица с колючими иголочками (Томас проверил, как только обрел способность двигаться, и теперь старательно облизывал "раненый" палец), разноцветными шариками и огоньками (вот только подарков под ней не обнаружилось). И, глядя на все это, вдыхая аромат (а, надо сказать, походил он сейчас на токсикомана со стажем, старательно пытаясь вдохнуть как можно больше вкусно пахнущего воздуха), рассматривая милые безделушки на каминной полке, Томас чувствовал себя как дома, словно долго где-то блуждал и скитался, а сейчас наконец-то добрел до родного порога.       - Тебя отправить греться под горячий душ или кружкой чая пока обойдешься? - То ли хозяин дома подошел очень тихо, то ли Томас слишком глубоко погрузился в изучение атмосферы дома и разбор собственных ощущений по этому поводу.       - В душе было бы круто, но только в том случае, если ты разрешишь остаться на ночь и готов ждать, пока я оттуда выползу часа эдак через полтора-два. - Как там говорится: "Наглость - второе счастье", да? Вот и Томас решил, что если хочешь провести вечер и ночь в теплом и уютном доме, да еще и с хорошей компанией (а в том, что его новый знакомый таковым и является, парень не сомневался), то стоит быть немного наглее. - Так что, думаю, я обойдусь чашкой чая. Пока что. - "Чем шире улыбка, тем больше шансов на то, что оппонент примет решение в твою сторону" всегда говорила Тереза, беззастенчиво пользующаяся этим самым правилом, и Томас не преминул последовать ее примеру.       - То есть, ты серьезно думаешь, что я привел тебя к себе только для того, чтобы напоить чаем и отправить в Сочельник ночевать на лавочке? Хорошего же ты обо мне мнения! - Притворно обиделся парень. - Пойдем, чайник должен был уже закипеть, а на стол поможешь накрыть в качестве платы за ночлег.       - Нет, ну это уже точно эксплуатация! - Засмеялся Томас, вслед за гостеприимным хозяином проходя на кухню. Кухня оказалась совмещенной с небольшой столовой, в которой уже стоял накрытый стол. Правда, сервирован он был на одну персону, и стояли там бутылка вина, фрукты и какие-то сладости. - Ты, и правда, собирался встречать Рождество один?       - Ну, почему сразу один? С Липом. - Невозмутимо ответил парень, что-то выискивая в холодильнике.       - Чувак, Лип - пес! - Возразил Томас, а, заметив возмущенный взгляд хозяина, поспешил добавить: - Хоть и, несомненно, замечательный. - Нет, Томас решительно отказывался верить, что этот парень, такой приветливый, дружелюбный и, чего уж тут, милый, встречает такой праздник в одиночестве. Это казалось неправильным. А где же родные, где друзья? Не может же быть в Англии столь страной традиции, по которой кому бы то ни было требовалось провести Рождественский вечер одному, чтобы что-то там кому-то там доказать? Бред же какой-то.       - Кличка "Лип" довольно странная для собаки. - Томас, поставив на стол еще один столовый прибор, зашел на кухню, чтобы помочь перенести приготовленные блюда в столовую.       - Не страннее, чем его полное имя, что дали ему в приюте - Филипп - что это за имя для такого пса? - Возмутился парень, протягивая Томасу тарелки. - Да и вообще, мы с ним в этом плане стоим друг друга. Я Ньют, кстати. Только сейчас сообразил, что даже не представился. - Парень смущенно улыбнулся и, поставив на стол очередную тарелку, протянул Томасу руку.       - О... Я и сам не лучше. - Смутился тот в свою очередь и, покраснев, кажется до кончиков волос, пробормотал: - Мне вообще это не казалось необходимым, словно мы и так давно знакомы. - Томас и не знал, что умеет смущаться настолько сильно и так отлично сливаться с салфетками, что лежали на столе. А потому, чтобы сделать вид, что он совершенно и не смущен, а фактически бордовый цвет кожи для него норма, преувеличенно бодро протараторил, встряхивая протянутую руку: - Очень приятно, Ньют, я - Томас.       В ответ на свою более чем странную речь Томас получил мягкую улыбку и понимание в темных глазах. А неловкое молчание, которое, как пророчествовал Томас, непременно должно было наступить, после того, что он наговорил, так и не наступило. Тому помешал весело влетевший в комнату Лип, аккуратно несущий в пасти елочную игрушку и хлопок, с которым вылетела из бутылочного горлышка пробка.       - Ну, раз, по-твоему, мы - старые знакомые, тогда нечего расхаживать вокруг да около, приземляйся за стол, а то слишком уж у тебя вид голодный. - Весело улыбнулся Ньют, разливая вино по бокалам.       - Почему ты остался один в это Рождество? - Спросил Томас, когда парни переместились на диван в гостиной. - Ты не кажешься человеком, у которого нет друзей.       - Неужели я все еще произвожу это впечатление? - грустно улыбнулся Ньют. - Эта история не слишком подходит для Рождества, вряд ли тебе будет интересно ее слушать.       - Мне интересно все о моем спасителе - это раз, - задорно улыбнулся Томас, а потом серьезно добавил: - Расскажи, как бы ни было тяжело об этом говорить, тебе ведь станет легче.       - В блужданиях по Лондону ты сменил выбранную специальность на психолога? - Шутка получилась корявой и была произнесена нарочито бодро - парень явно пытался скрыть настоящие эмоции, одолевающие его. - Я знаю тебя всего пару часов, но, ты сам сказал, такое чувство, что мы знакомы всю жизнь и... Не хочу, чтобы после моей истории ты, как и большинство моих друзей хлопнул дверью и исчез.       - Успокойся, не променяю твой уютный и теплый домик на холодную и твердую скамейку. - Ухмыльнулся Томас, незаметно подвинувшись ближе. Это сложно было объяснить даже самому себе, но Томасу безумно хотелось обнять этого солнечного парня, спрятать его ото всех невзгод и злоключений (а история, что не решался рассказать Ньют, несомненно была именно такой) и не отпускать никогда. - Если ты меня не прогонишь, сам я не уйду. Ньют молчал, внимательно вглядываясь в глаза Томаса, словно надеясь там что-то найти (хотя, что можно было там увидеть, учитывая, что комната освещалась только елочными огоньками и отбликами камина, возле которого так уютно устроился Лип). В комнате было поразительно тихо: лишь треск поленьев, их дыхание и тихое поскуливание пса, а с улицы, где-то издалека, доносились смех и музыка (спасибо тем, кто включил эту музыку, за то, что это были создающие нужное настроение рождественские и новогодние песенки. Правда, слов не разобрать, так, еле слышный мотивчик, но все же). И сидя здесь, в тепле, на удобном диване и в приятной компании, Томас ловил себя на мысли, что хотел бы остаться здесь навсегда - в этой атмосфере, в этом домике, в жизни этого милого светловолосого англичанина. Эту мысль следовало детально разобрать, разложить по полочкам и отдельным составляющим, дабы разобраться, откуда у нее растут ноги, но Томас не успел - Ньют, собравшись, наконец-то с силами и что-то высмотрев в глазах парня, начал свой рассказ.       - Я вообще-то детдомовский. Сколько себя помню, все время провел в Приюте - этот домик, кстати, их наследие, хотя даже не знаю, почему они своих воспитанников селят в дома и квартирки вместо того, чтобы просто выкинуть на улицу. Что с моими родителями - неизвестно, я тот, кого называют подкидышами: таких просто находят на крыльце приютов по утрам; кому-то везет, и он доживает до этого самого утра, а кого-то не спасает даже одеялко, в которое они завернуты. Обычно при таких детях находят записки от горе-родителей с именами и/или грустными историями, почему им не вырастить этого малыша самим. У меня не было даже этого. Говорят, я был первым подкидышем в Приюте, ну а Ньют, собственно, типа "новенький". Не знаю. Имя странное, согласен, но мне нравится. - Улыбнувшись лишь краешком губ, парень пожал плечами, словно говоря "да, имя у меня странное, и я полностью ему соответствую". - Думаю, ты знаешь, что жизнь в приюте не может быть похожа на сказку, она и не была. По сути, мы предоставлены сами себе - твори, что хочешь, и только в крайнем случае тебе за это влетит. Многие этим пользовались - нас не обучали в Приюте, мы ходили в обычную школу, и по дороге было довольно много маленьких магазинчиков. Любимым развлечением многих был грабеж этих самых магазинов. Наша компания, нет, не смотри на меня так! Это просто были ребята, с которыми я жил и общался, мне и самому не нравилось то, что они творили, но они меня не слушали. Так вот, парни сначала просто выносили полные карманы всякой мелочевки типа конфет, жвачек, журналов и каких-то игрушек, а потом они просто решили взять кассу. Это было опасно и глупо, но никто не слушал ни меня, ни Минхо, никого. Нас с Минхо оставили "на стреме" как самых трусливых (они именно так назвали наш отказ в этом участвовать - трусость), а сами отправились "на дело". Они продумали все: маски, одежда без каких-либо отличительных черт, у кого-то даже нашелся пистолет (правда, он был бутафорией - зажигалка и ничего страшнее, но продавец об этом, конечно же, и не догадывался, слишком правдоподобно выглядело оружие). Вот только что-то пошло не по плану - я даже не знаю, что - продавец оказался далеко не робкого десятка, да еще и с настоящим стволом... - Ньют, тяжело вздохнув, замолчал на некоторое время - было ясно, что ему все еще тяжело говорить об этом. - Алби всегда любил лезть на рожон, а Бен, наоборот, в ситуации, когда пахло жареным, предпочитал давать деру. Но тогда не сработала ни одна из их тактик, никто из парней потом не смог объяснить, что произошло и как это получилось, но... Продавец застрелил их обоих. Алби умер сразу, Бен - в машине скорой помощи. Нас же затаскали по различным инстанциям - уже ведь и не дети, самому старшему 17, младшему - 15. Я даже не помню, как удалось все утрясти, но в итоге парней перевели в интернат-колонию или что-то подобное (я знать не знаю, как такие места называются), хорошо помню, как они вопили, что это мы виноваты, что виноват я, потому что уломал Минхо, и мы оба кинули их, если бы были с ними, то все бы получилось и парни остались бы живы. Продавца осудили, честно говоря, не знаю, на какой срок, - превышение мер самообороны или что-то типа того. А я... Я сломался, действительно считая, что парни погибли из-за меня. - Ньют выдохнул, крепко сжимая челюсти, и спрятал лицо в ладонях. А Томас придвинулся к нему вплотную, обнимая за плечи и прижимая к себе. - Способ суицида я выбрал куда менее изощренный, чем ты предполагал, когда мы шли сюда, - я просто забрался на крышу Приюта и прыгнул вниз. Только, как видишь, жив остался - отделался лишь хромотой. А все мои и без того немногочисленные друзья после этого неблаговидного поступка просто испарились - я встречал только презрение и ненависть в их взглядах. И, наверное, я бы свихнулся окончательно, но у меня остался Минхо. - На губах Ньюта появилась благодарная и теплая улыбка. Но, как только Томас собрался узнать, где же этот хваленый Минхо и почему бросил друга в одиночестве на Рождество, Ньют остановил его: - Нет, Минхо не бросал меня сегодня одного, у него более чем уважительная причина не появляться сегодня здесь - он знакомится с родителями своей девушки.       - Оу, ну, тогда ладно, так и быть, прощу ему этот грешок. - Улыбнулся Томас, но тут же нахмурился, задавая очередной вопрос. - Но, насколько я могу судить, с того случая прошло не так уж и мало времени, неужели ты так и не обзавелся друзьями с той поры?       - Как-то так получилось, не знаю. Я не стремлюсь к новым знакомствам, и люди не стремятся знакомиться со мной. - Пожал плечами парень, поднимаясь и разминая затекшие плечи. - Чай будешь? - И, не дожидаясь ответа, направился на кухню.       - А как насчет меня, в таком случае? - Не отставал Томас.       - А с тобой, Шнурок, нас Лип познакомил. - Усмехнулся Ньют, впихивая в руки собеседнику чашку ароматного чая.       - Почему это я Шнурок? - Возмущенно спросил парень, следуя за хозяином дома обратно в гостиную.       - Потому что таскаешься за мной шнурочком, ну, или хвостиком, как тебе будет угодно.       - Не называй меня так.       - Хорошо, но и называть тебя Томасом я тоже не буду - слишком официально и звучит, словно тебе около 60 и ты профессор в Оксфорде. - Хихикнул Ньют, Наблюдая за вытянувшимся лицом Томаса. - Я буду звать тебя... Томми! Уже приготовившийся к праведному гневу по поводу очередной нелепой (а он не сомневался, что она будет именно такой, после Шнурка-то с Хвостиком) клички, Томас на некоторое время просто "завис" растерянно хлопая глазами. А потом, когда до него дошло, насколько мило, уютно и по-домашнему звучит такой вариант его имени, а внутри становится тепло и легко, расплылся в широченной и довольной улыбке.       - Вижу, этот вариант тебе пришелся по вкусу - выглядишь, как нажравшийся сметаны кот.       - Меня так мама в детстве называла. - Казалось, шире улыбка была уже только у Джокера. - Всегда так тепло от этого было, я любил, когда она меня так звала. Сейчас говорит, что я уже слишком взрослый для этого. - Парень скорчил обиженную рожицу, всем своим видом показывая, насколько он с этим не согласен.       - Ну, если после всего услышанного ты не сбежишь в ночь, то я обязуюсь называть тебя только так и никак иначе, Томми.       - У тебя получается лучший чай, который я когда-либо пробовал, - начал загибать пальцы Томас и, получив на этот аргумент снисходительно-гордое: "Я англичанин, Томми, у нас это в крови", продолжил: - ты готовишь лучше, чем Тереза и Бренда - это мои друзья - вместе взятые; у тебя в доме елка, ты угостил меня моими любимыми мандаринками и ты называешь меня так, как давно не зовет меня даже мать, хотя мне это прозвище ужасно нравится. Черт, чувак, ты шутишь? Я б женился на тебе, а не сбежал! - в сердцах выпалил парень. А когда до него дошел смысл сказанной им последней фразы, испуганно уставился на собеседника, что смотрел на него, округлив глаза. И дело было не в том, что знакомы они пару часов, а он уже разбрасывается такими странными и двусмысленными фразами, нет. Все было как раз наоборот: сбегать от парня не хотелось, хотелось всегда быть рядом, помогать, поддерживать, веселить, и слышать мягкое и теплое "Томми" в ответ, видеть солнечную улыбку и находить окружающую тишину не гнетущей, как это бывало с ним обычно, а уютной и правильной.       - Сегодня Сочельник, канун Рождества, - голос Ньюта звучал тихо и немного хрипло, словно он молчал долгое время. - Поосторожней с желаниями, Томми.       Вместо ответа, парень лишь ступил на шаг ближе, беспардонно нарушая все границы личного пространства. На мгновение он замер, прислушиваясь к треску поленьев, к звучащей где-то далеко веселой новогодней мелодии, к сопению Липа, чужому дыханию и собственным эмоциям и ощущениям. Всего на мгновение, а потом он просто накрыл губы Ньюта своими. Не было никаких бабочек в животе, не было бешеного сердцебиения и ощущения уходящей из-под ног земли - ни одного шаблона и клише, что описывались в любовных романах, которые он иногда таскал у Терезы. Было только разливающееся тепло, заполняющее все клеточки его организма, мягкость чужих губ (нет, не правильно, не чужих, родных губ), вкуса мандаринов и правильности всего происходящего. Несомненно, все это было правильным: стоять вот так, в темной комнате, освещаемой лишь разноцветными елочными огоньками, в чужой стране и целоваться с самым родным человеком, не смотря на то, что знакомы они меньше суток, ощущать его пальцы в своих волосах и крепко, обеими руками сжимать его талию, словно боясь, что все происходящее лишь морок, который сейчас развеется.       Оторваться от кисло-сладких, как мандарины, губ Ньюта казалось Томасу чем-то невыносимым, кощунственным и незаконным. Однако сделать это все же пришлось. Вот только открывать глаза парень не спешил - слишком страшно было увидеть отвращение и злость в глазах напротив.       - Открой глаза, Томми. - Донесся до него тихий шепот и Томас не имел права не повиноваться ему. Ньют выглядел так по-домашнему уютно, так привычно, словно, Томас каждое утро видел эти зацелованные губы, взъерошенные золотистые волосы и искрящиеся радостным неверием глаза. - Ты выглядишь сейчас до неприличия счастливым, Томми, словно малыш, нашедший под елкой свой рождественский подарок, который точно не родители туда положили.       - Мой Рождественский подарок пришел ко мне сам, угостил мандарином и согрел. И я никогда и никому не позволю его у меня отобрать.       За окном крупными хлопьями шел снег, искрящийся в оранжевом свете уличных фонарей. Лондон утопал в красочных огнях, весело скачущих на домах, в витринах, ветвях деревьев и отражающихся в сиреневато-белом снежном покрывале. А где-то в маленьком домике на узком диванчике спали двое парней, что нашли друг друга благодаря случайной ссоре друзей и одному слишком резвому псу, сорвавшемуся с поводка. А может быть, людей, разделенных тысячами километров, свело вместе простое Рождественское Чудо. Все это не важно, главное, что история, начавшаяся как Рождественская сказка, сделала двух человек счастливыми и длилась долгие и долгие годы.