I Believe I Can Fly

      Память. Зачем она дана человеку? Все вы ответили бы - она для того, чтобы хранить воспоминания, неважно какие, ведь всё плохое рано или поздно проходит. Да, правильно, но не для меня.       Я помнила только боль, как будто она всегда была в моей жизни, а улыбки, объятья и смех мне стали чужды. Хотя нет, их ухмылки я видела каждый день. Они наслаждались моей беспомощностью, вечными молитвами, их это заводило. Похоть, кровь, наслаждение - всё, что им было нужно. Это всё, чего они хотели, это их жизнь. А какова же моя? Её нет.       — Наконец-то я нашёл тебя, Блинчик, — вывел меня из раздумий до боли знакомый мужской голос. — Я есть хочу.       Спокойствие зимнего вечера нарушил мой «господин». Он был самым жестоким, похотливым, ненасытным из всех братьев. Он всегда приходил, брал то, что хотел и растворялся на несколько дней. Всё это повторялось каждую неделю, каждый месяц. А я, как бы глупо это не звучало, но любила его.       — Эй, чего замерла? — Я всё так же смотрела в окно. — Моё терпение не безгранично!       Стоило мне повернуться, как я увидела перед собой Аято. Он был также красив и холоден, как и прежде, но сейчас в его глазах читалось желание и плясали недобрые огоньки.       — От тебя вишней пахнет, — не дождался он моего ответа, и это пугало ещё больше, потому что я понимала, что пахло от меня не только туалетной водой, но ещё и страхом, а у вампиров очень хорошо развито как обоняние, так и чутьё на подобные вещи.       — Да? — я всё равно старалась не показывать своих настоящих эмоций. Держала лицо, старательно держала.       — Я люблю вишню, — сказал Аято.       — Понятно. — Я нахмурилась и старалась не слишком откровенно морщиться, потому что повсюду, в каждом закоулке сознания, в каждом отзвуке в голове, его голос: вкрадчивый, резкий до боли, практически до крови.       Мой хозяин посмотрел на меня. Его лицо было очень близко. Мне казалось, что высунь я язык, то запросто дотянулась бы до его губ.       Нет!       Я отвернула голову и поняла, что думала сейчас совершенно не в том направлении. Нужно было решать - как избавиться от этого существа, а в моей голове рисовались совсем не те образы, поэтому я злилась. На себя и на него. Дурак!       — Ты тоже любишь вишню, как я посмотрю. – Его улыбка стала шире, глаза прищурились, а одна бровь чуть приподнялась, выдавая иронию, с которой он говорил, будто что-то знал. — Я видел, как ты ела вишнёвое мороженое сегодня днём. – И вправду знал.       — Следил за мной? — поинтересовалась я, чувствуя, как ноги сковала слабость, а голову постепенно заполнял неясный шум, будто кто-то делал громче шипение радио.       — Ты испачкалась. — Он не обращал внимания на чужое недовольство, и это получалось у него на пять с плюсом. Безупречное умение! — Вот тут, — он притянул меня к себе и, высунув язык, провёл им по уголку дрогнувших губ, – была капелька сиропа.       Я вздрогнула от этого, как от удара, и пыталась отпихнуть Аято, покраснев при этом до кончиков волос.       — Что ты делаешь?! — севшим голосом шепнула я и тут же беспомощно оглянулась, надеясь, что кто-то сейчас должен был прийти, и этим выдала свои истинные чувства. Он ухмыльнулся, увидев это копошение, и удовлетворённо хмыкнул, словно получил именно то, на что рассчитывал. Мне хотелось бы верить, что он действительно уже получил желаемое…       — Надо же, — сказал он, прищурившись и облизнув уже собственные губы, словно только что съел что-то невероятно вкусное, — а ты до сих пор пахнешь вишнёвым мороженым.       Я осознала, что он вовсе не хотел останавливаться, а продолжил дразнить меня с каким-то умыслом. Каким-то явно нехорошим умыслом.       Аято прищурился, ноздри вздрогнули и чуть расширились. Он вдыхал полной грудью запах почти что животного страха, от которого у меня немело горло, словно стиснутое стальной перчаткой. Вдохнул и ухмыльнулся.       — Я хочу знать, — произнёс он, резко перехватив меня одной рукой, а второй – зажав рот, чтобы ни одного звука не просочилось наружу, ни единого, даже писка, – вся ли ты на вкус вишнёвая.       Помогите!       — Я слишком долго ждал, мне надоело, — шептал он на ухо, заставляя меня чувствовать мурашки на коже. — Ты ведь любишь меня и думаешь, что я способен на такое же?       Повисло молчание. В душе я надеялась, что у него внутри осталась хоть капля человечности, хоть капля любви или сострадания. Напрасна ли моя надежда?       Ответа он не дождался и, отняв ладонь, вновь впился губами в мои, кусая и надавливая. Почувствовав, как чужие длинные пальцы опускаются и поглаживают запретное место, я отклонилась назад, не выдержав напора, и уперлась спиной в твердую, холодную поверхность стены.       Аято склонил голову набок и облизнул кончиком языка губы, но продолжал молчать. Лишь немного хмурился, как будто был чем-то недоволен. Скользнув взглядом по фигуре, он почему-то ещё больше нахмурился, а затем наклонился и подхватил зубами вырез тонкой футболки.       Мои глаза расширились так сильно, словно стремились вывалиться из орбит. Я вздрогнула и подалась всем телом назад, но там была стена, мешавшая убежать, да и руки, удерживавшие меня на месте, вряд ли бы допустили подобное.       Аято поднял взгляд на моё перепуганное лицо, всё ещё удерживавший зубами ткань, а затем ухмыльнулся и резко вскинул голову. Швы, натужно крякнув, разошлись, футболка порвалась, предоставив взгляду все прелести.       Я чувствовала, как внутри всё оборвалось вместе с ненадёжной преградой. Стыд захватил в плен щёки, обжигая их лихорадочной краснотой, из горла вырвался полный ужаса стон, а в глазах появились слёзы.       Только не это! Пожалуйста!       — Хм… — он, приподняв бровь, изучающе смотрел на грудь, словно прицениваясь, а затем наклонился и вновь принюхался, щекоча дыханием кожу. — Пахнешь ты чудесно, — изрек он, наконец, и удовлетворённо фыркнул, а затем, словно голодный хищник, он припал к открывшимся его взору молодым грудям, целуя страстно, с долей грубости.       Я со страхом смотрела на красноволосую макушку и старалась проглотить слёзы, чтобы не унижаться, но в горле было слишком сухо, поэтому каждое движение гортани отдавало тупой болью.       Аято увидел это и ухмыльнулся ещё шире, а затем резко подался вперёд, прижав моё тело к стене. Я тихо стонала от боли и натужно сопела, зажмурившись, но это, скорее, от страха, потому что я действительно боялась, не зная, чего можно было от него ожидать.       Он резко убрал ладонь от моего рта, но прежде чем хоть один звук вырвался из пересохшего горла, накрыл его своими губами, из-за чего я пребольно ударилась затылком о всё ту же стену.       Перед глазами моментально вспыхнул целый калейдоскоп цветных кругов. Начало безудержно тошнить. А ещё было безумно противно, когда чужой язык по-хозяйски вторгся в мой рот. Укусить его не было сил, потому что сознание поглощено ужасом, из-за чего цепенело всё тело, обвисая безвольной тряпкой в руках господина. Он моментально уловил эту перемену и с удвоенной яростью прижал меня к стене, будто стремился размазать.       Аято дышал шумно и горячо, из-за чего кожа, казалось, начинала обугливаться. Глаза открывать и вовсе не хотелось, чтобы не видеть его лицо. Запястья сводило судорогой, а пальцы давно уже онемели, потому что его рука сжимала их слишком сильно, препятствуя нормальному кровотоку.       Рот наполнился кровью, потому что он, увлекся насильным поцелуем и прокусил мою губу, но я уже не обращала внимания на новую боль; всё моё тело теперь напоминало большой синяк, на который кто-то умышленно давил.       Мой мучитель оторвался от меня только тогда, когда я начала давиться собственной кровью. Он облизнул перепачканные губы и ухмыльнулся, глядя, как по моему подбородку скользили бордовые капельки.       — Вишнёвый сироп, — сказал он, и его глаза потемнели, как у хищника, готового накинуться на жертву, — на ванильном мороженом.       Я сжала губы и старалась проглотить горький ком, перемешанный с кровью, пыталась произнести что-то, но получалось лишь жалобно захрипеть.       — Отпусти меня, пожалуйста! — еле дыша, молила я.       Однако Аято, чуть запрокинув голову, начал смеяться, словно я сказала сейчас что-то крайне забавное. Я смотрела, как чуть подрагивал кадык на его горле, смотрела на ровные белые зубы, смотрела на перепачканные в моей крови губы и осознала, что просто так он меня не отпустит, ни за что. Только когда добьётся своего.       Отчаяние захлёстывало с головой, и я сипло рычала, сжав зубы и дёргаясь. Вот только попытки были тщетны – он слишком крепко держал меня и прижимал своим телом к стене, мешая шевелиться, и даже дышать. При очередной попытке вывернуться я, похолодевшая от страха, чувствовала, чего именно он хочет.       Ты не посмеешь!       — Горячая ты штучка, — закончив смеяться и наклонившись к моему уху, рычал он.       Почему именно сегодня всё обернулось такой стороной? Хотелось прекратить происходившее немедленно, остановить это безобразие. Но почему моё тело откликалось на все движения Аято? Почему кожа горела в том месте, когда его пальцы прикасались к обнажённому участку? Неужели он меня и правда сейчас тут изнасилует?       Он не останавливался. Подняв своё колено, он рывком раздвинул им мои ноги, продолжив руками отчаянно ласкать моё тело, как будто понимал, что видел меня в последний раз. Губы застыли на пульсирующей жилке, на тонкой шее, когда я содрогалась от своих рыданий. Ладонь поглаживала моё бедро, а тело неистово прижималось к миниатюрной фигурке. Я своим животом чувствовала его напряжение, и это пугало. Я не хотела, чтобы всё произошло именно так. Только не так...       — Нет! — крикнула я, брызнув слезами из малиновых глаз.       Брыкнув своими ногами, я получила предостерегающую пощёчину, от которой моя голова дёрнулась и повернулась в правую сторону. Сакамаки не ослабил хватку, полностью поглощенный своим непристойным занятием. Кажется, Аято просто обезумел.       Мою короткую юбку он приподнял вверх. Я со всей силы сжала свои ноги, чтобы ни в коем случае он не добрался до желаемого, но вампир только усмехнулся, распаляясь от моего бесполезного стремления защититься. Коленом грубо раздвинул ноги, не прилагая практически никаких усилий, оттянул вверх чёрный бюстгальтер и снова приник с жарким поцелуем к ровным полушариям. Его горячие жёсткие пальцы скользили по бедру и замерли, наткнувшись на тонкие трусики, однако эта преграда вызвала лишь хриплый смех, потому что он тут же сорвал их, оставляя на нежной коже красные полосы.       Аято снял с себя пиджак и рубашку, невольно приковав к себе мой взгляд. Я, словно завороженная, следила за каждым кубиком его пресса, пока он неторопливо расстёгивал свои тёмные штаны. Внезапно я осознала, что не должна вот так смотреть на своего насильника, поэтому тут же отвела взгляд, ожидая своей участи.       Избавившись от штанов, он навис надо мной. Я медленно повернула к нему голову, посмотрела в зелёные глаза и не увидела сожаления. Всё, что там было, – это неистовое желание. Сейчас передо мной был опасный хищник, и этот хищник получит своё. Так не лучше ли не препятствовать ему, пока не стало только хуже?       — Ты ведь всё равно сделаешь это? — совсем тихо спросила я.       Некоторое время мой «господин» медлил, а затем подхватил меня под бёдра и чуть приподнял, подстраивая под свой рост. Он прижался пахом к моему телу, дал почувствовать своё возбуждение, хотя и без этого было понятно, что мне грозит.       Аято резким толчком вошёл, не особо обратив внимания на девственную преграду и тёплую кровь, заструившуюся по ногам. Кажется, что это его только больше распалило. Хриплый рык вырвался из его горла и замер на дрожащих губах.       Острая боль пронзила низ живота и моментально заполнила собой всё тело, выдавив слёзы из распахнутых глаз. Я сжала руки в кулаки и протяжно стонала, делая вялые попытки отодвинуться, сжав колени, чтобы избавиться от этого ощущения, но преграда в виде мужского тела мешала это сделать. Даже закричать было нельзя, потому что Аято всё ещё терзал мой рот своими губами – покусывая, посасывая, слизывая выступающую кровь.       Больно и противно. Я хотела исчезнуть из этого мира так, чтобы даже воспоминания не осталось, чтобы никто не знал о том, что когда-то здесь, на этой земле, жила такая-то девушка. И ещё я хочу, чтобы никто и никогда не узнал о моём позоре…       Не прекращая двигаться, он резко, впечатал меня в стену, то замедляя, то ускоряя темп.       Он не обращал внимания на то, что мне эти действия причиняли боль. Он вообще ни на что сейчас не обращал внимания. Проникал глубже, двигался и сильнее сдавливал запястья настолько, что мне начало казаться, что руки сейчас просто отвалятся. Оторвавшись от моих губ, он хрипло рычал, опустил глаза вниз – на задранную юбку и на…       Господи…       Мне хотелось рыдать в голос, но я лишь отвернулась, прикусив до крови губу, чтобы сдержать полный отчаяния крик.       — Нет, смотри, — возбуждённо прошептал Аято, вцепившись пальцами, перепачканными в крови, в моё лицо и с силой давя щёки. – Смотри! – Он повернул меня, заставив увидеть то, что происходило.       Всё, что творилось сейчас перед моими глазами, размазалось в сюрреалистичную картинку. Мозг отключился, словно дав передышку сознанию, отдав тело во власть эмоциям и чувствам. Мне начало казаться, что боли от движений внутри больше нет, она потихоньку испарилась, оставив после себя неприятную тянущую истому - тонкую, как ниточка, и почти такую же невидимую.       — Чувствуешь? — хрипел Аято и смеялся, видя в отражении моих глаз отголосок не спрятавшихся вовремя эмоций. — А если так? — Он замер на несколько мгновений, а затем медленно-медленно двигался вперёд до тех пор, пока не прижался животом к моему животу и остановился так.       Я чувствовала, как что-то распирает меня изнутри, хотелось двинуться навстречу, но уже некуда, поэтому я сдавленно стонала сквозь стиснутые зубы и зажмуривалась, пыталась подавить эти не самые приятные, но уже не такие болезненные вспышки новых ощущений внутри.       Вампир, не отстранившись, толкался вперёд, а затем снова и снова. Внутри всё взрывалось от этого, хотелось стать ещё ближе, практически срастись с ним в одного человека, и я сгорала от ненависти к себе из-за этого желания, вспыхнувшего так внезапно, но не могла удержаться – запрокинув голову, я шумно дышала, едва справившись с собственными эмоциями.       Он навалился на меня всем телом, и рык-стон сорвался с его губ. Несколько последних рывков – и всё закончилось. Лишь липкое мерзкое ощущение осталось внутри напополам с постыдным остаточным возбуждением. А ещё по ногам скользило что-то тёплое и скользкое.       Аято сделал шаг назад, выпустив меня из железных тисков. Я грузно осела на пол, потому, что дрожащие ноги не могли выдержать вес хозяйки, а онемевшими руками просто не за что было зацепиться. Я хрипло дышала, прислонившись спиной к стене, и плакала, но совсем беззвучно. Просто слёзы скользили по щекам. Быстро-быстро.       Мой мучитель натянул обратно приспущенные штаны и застегнул ширинку с таким лицом, словно сейчас ничего и не было. Он молчал, брезгливо вытерев пальцы, перепачканные моей кровью, об остатки порванных трусиков. Затем, подумав и ухмыльнувшись, засунул их в карман, и некоторое время смотрел на меня, когда я безразлично глядела в стену напротив.       — Теперь ты полностью принадлежишь мне, Блинчик. Готовься, будет весело. А пока – до скорого. — Он развернулся ко мне спиной и помахал рукой, а затем ушёл, оставив меня давиться собственными слезами и бессилием.