Альтруистичный эгоизм.

Имя: Кищинума Йошики. Возраст: 17 лет. Род деятельности: ученик старшей школы Кисараги – класс 2-9. Цвет волос: белый. Цвет глаз: серый. Даже зная её судьбу, предназначение, что уготовано ей, я всё равно не желал уступать. Я не желал сдаваться, видя, как она вкладывает всю себя лишь для того, чтобы возместить утраченные воспоминания. Она стала новой Сачико. Из-за собственной слабости, вины, лёгшей камнем на её плечи, она предпочла стать жертвой и поддаться правилам. Я не назову это её силой. Я снова и снова защищал её, следовал за ней, слабой и безвольной, которая часто пугалась, даже будучи любительницей оккультного, и всегда опускала руки, поддавшись судьбе. И сейчас она вновь сбегала. Трусливо убегала от осознания своей вины. Она хотела загладить то, к чему косвенно была причастна, и поэтому она выбрала путь бегства, путь, в котором все забудут о ней, путь, в котором она будет наказана за то, что совершила. Но вопреки её ожиданиям я всё помнил. Всё. Абсолютно. И тот злосчастный вечер после фестиваля, когда мы разорвали фигурку в форме человечка и совершили ритуал «Счастливой Сачико-сан» и последствия, окрашенные в алые тона. Я помнил девочку в красном одеянии с плотно сжатыми в руках ржавыми ножницами, лезвие которых выглядело на удивление острым, и того верзилу больше похожего на кусок мяса с огромным молотом, волочившимся по полу. Я помнил всё это как ясный день: каждый момент, каждую деталь. Этот неизведанный страх был не только боязнью уйти из жизни, но и то, что я в один миг мог бы сорваться и забыть о самом важном для меня человеке. Но я пытался быть рядом, поддерживать её, вытягивать из лап жутких призраков, владеющих её телом. Хоть она и медиум, но её духовная сила слишком слаба, и поэтому она не может справиться ни с одним полтергейстом самостоятельно. Поэтому как бы я не боялся, как бы внутренне меня не разъедало чувство неуверенности в своих силах, я пытался смело смотреть в лицо врагу, надеясь, что смогу защищать её до самого конца. И сейчас, стоя около ничем непримечательной двери, сделанной из древесины тёплых тонов, я с сомнением коснулся холодной дверной ручки и, как и было ожидаемо, дверь не была захлопнута. Я наконец нашёл её. Нашёл ту, кого искал всё это время. Она считает, что осталась совершенно одна, она думает, что навсегда застряла в том измерении в грубом одиночестве без возможности выбраться. Она считает, что эта дорога в Ад была единственным возможным решением для того, чтобы изменить исход. Но я не позволю всему кончиться так. Даже если изменить судьбу мне будет стоить целой жизни, я ничего не пожалею, я всё отдам, но сделаю так, что она вновь улыбнётся, она вновь будет улыбаться рядом с ним, рядом с Мочидой Сатоши, от которого души не чает. Я обещаю. В тот момент, когда я осознал, что собственное счастье на чужом несчастье нельзя построить, я наблюдал иллюзию. Наблюдал картину неприятного, но вполне достоверного и справедливого окончания. Аюми, стоящая у алтаря со счастливой улыбкой на лице, и Мочида, надевающий на её палец кольцо. Мы, переглянувшись с Наоми, пытаемся выдавить из себя подобие улыбки. Страшный исход, от которого я долгое время убегал. Всё это меркнет перед осознанием одной-единственной истины: я желал Аюми исключительно лишь счастья. Если я хочу, чтобы она вновь улыбалась, я должен позабыть о своём благополучии и позаботиться о ней. Я зашёл внутрь, оглядывая пустой коридор, ведущий в пропасть, в мои давно забытые воспоминания, когда я впервые зашёл к ней в гости, удивляясь и досконально запоминая аромат её комнаты. И с тех пор её дом практически не изменился. Пройдя по пустынно тихому коридору вплоть до комнаты, я увидел её с мутным безжизненным взглядом в кресле, укрытую тёплым пледом, монотонно бубнящую какие-то еле различимые слова шёпотом. В её плотно сжатых пальцах виднелись стиснутые края обложки Книги Теней. Я непроизвольно цыкнул. Если бы не эта обманка, ничего бы не произошло. Если бы не эта адская книга, которая вновь окунула нас в это проклятье как в омут с головой, всё бы продолжалось до сих пор. Если бы не эта чёртова книга, Аюми бы никогда не страдала. Как только я это понял, откуда-то из недр моего сознания всплыл ещё необузданный юношеский гнев, кровь закипела в жилах, заструилась по всему телу через капилляры, артерии и вены, приливая в голову. Мне показалось, что мой мозг это сплошной булыжник, будто весь центр тяжести, распределённый по всему телу, был сконцентрирован в одной точке. Я схватился за виски, начал прерывисто дышать и симулированная боль внезапно исчезла так же, как и возникла. То, что я чувствовал после её ухода, было лишь лёгкое головокружение. Я приподнялся и подошёл к Аюми, глядя на неё сверху вниз. На неё не падал свет, «светлячки», которые кружили вокруг, были лишь отблесками лучей, отражённых из небольших щелей. Я взглянул на окно. Тюль завешивал всё пространство, белая прозрачная ткань полностью игнорировала источник света, покрыв комнату тьмой. Шлейфы, спускающиеся до пола длинной кистью, хотя бы придавали комнате более изящный вид. Я подошёл к столу, что был неподалёку от кресла-качалки, на котором восседала безжизненная Аюми, и дотронулся до выключателя светильника рукой. Не работает. Видимо лампа давно уже перегорела, так как она не выглядел вещью, которую часто используют. - Йошики-сан, простите, она всё ещё не пришла в себя. Увидев посторонних в своём доме, в дело вмешалась мать Аюми. Когда она появилась в дверном проёме, я даже не мог признать ту красивую женщину, лицо которой выглядело слишком молодо для тридцатилетней дамы. Сейчас передо мной была уже осунувшаяся женщина с огромными кругами, почти синюшными, под глазами, исхудалая и бледная как смерть. Было страшно наблюдать столь разительные перемены. Я приложил все усилия, чтобы заставить себя улыбнуться ей и кивнуть, хотя и ощущая тяжесть своей головы невообразимо сильно. - Я знаю. Именно за этим я здесь. Пожалуйста, не могли бы вы оставить нас наедине. Женщина непонимающе свела брови, в её взгляде читалось негодование, но я не собирался настаивать на её уходе. Я мог провести тут ещё больше времени, мне не хотелось оставлять Аюми одну, эту хрупкую девушку, о которой все забыли. Все, кроме её матери, которая чувствовала некое родство с этим инвалидом, парализованным и полностью отрешенным. Не помнить о двух дочерях, знать, что что-то не так, но всё равно не понимать, что происходит – наверное, самое тяжкое наказание для матери. Тем более что эта хорошая женщина всегда заботилась о Хиное и Аюми, предупреждая их о том, что оккультизм не та вещь, с которой стоит играть. Я и вовсе не раз желал, чтобы Щинозаки прекратила это. Чтобы она забыла о демонах, призывах, ритуалах и прочей ерунде. Я не верил в оккультное, в паранормальное. Но разве могу я отрицать его существование, побывав в том пространстве, в котором я видел множество не упокоенных душ и маньяков, давно распрощавшихся с жизнью. Конечно, нет. Сейчас я, как и эта женщина, находился на распутье двух путей: что делать и как продолжать жить, зная, что дорогой, родной тебе человек день ото дня страдает и не может выбраться из плотных оков тьмы. Я хочу остановить это безумие. Я хочу вернуть друзьям память о старосте, влюблённой в идеального и правильного Сатоши, увлечённо рассказывающей оккультные истории и смеющейся вместе с нами. Я хочу вернуть память о тех днях. О том, что наши друзья не погибли в результате автокатастрофы, а были убиты в том пространстве. Были убиты, до последнего сражаясь за свою жизнь. Хочу, чтобы они знали – мы тоже были там, мы с Аюми тоже наблюдали весь этот кошмар, и мы помним ту дикую как зверь девчушку, что была инициатором всех этих убийств. - Вы… вы её друг? Извините, я не знаю, кто этот ребёнок, но обнаружив её в таком состоянии, я просто не смогла никуда обратиться. Мне кажется… что я знаю её… что она дорогой для меня человек. Но тогда почему память изменяет мне? Почему что-то не даёт мне вспомнить, кто она? Женщина передо мной схватилась за сердце и опустилась на колени, рыдая и прерывисто дыша. Я не мог даже предположить, что ей станет так плохо от одного только разговора с кем-то посторонним, знающим её дочь. Нет, скорее она уже привыкла к этому чувству опустошения, которое разрывает её сердце, её разум, поглощая той пустотой, образованной в памяти, похожей на чёрную дыру, такой же всеобъемлющей, и жутким незнанием и осознанием человеческой ограниченности. - Эта девочка – ваша любящая дочь. Даже если вы не помните этого, я знаю. Я её друг. Поверьте. Эм… я тот, кто поможет ей прийти в себя. Какое эгоистичное и самонадеянное обещание я дал. На месте этой женщины я бы уже давно распрощался со здравомыслием и выставил чужака, несущего какую-то ересь, на улицу, но в ответ потерявшая волю к жизни женщина лишь улыбнулась и поклонилась мне. - Вы хотите кофе или чаю? Я отрицательно мотнул головой. Мне было совершенно не до этого. Я поскорее хотел приступить к ритуалу, который поможет вернуть Аюми к жизни, к той жизни в реальности, которой она действительно заслуживает. Я не позволю всему так остаться и поэтому сейчас нельзя тратить время попусту. Я должен покончить со всем, пока я ещё окончательно не испугался. Да, мне страшно, да, я не хочу стать жертвой, но если это необходимо для того, чтобы спасти Щинозаки, так тому и быть. - Могу ли я воспользоваться интернетом для того, чтобы найти кое-что необходимое? Женщина удивилась, остановившись на полпути, она замерла, изучая незнакомца глазами, а затем, как-то разуверившись в правдивости моих слов, равнодушно опустила глаза к полу, растянув уголки губ так, чтобы это хотя бы немного напоминало покорную улыбку. - Делайте, что хотите. Не забудьте захлопнуть за собой входную дверь. На этих словах я остался один. Видимо мать Аюми направилась либо в свою комнату, что находилась параллельно от этой, либо в гостиную, что была по соседству. Сейчас меня это совершенно не волновало. Та, что была принципиально важной, находилась прямо передо мной и всё так же шептала невнятные слова вслух. - Не беспокойся. Я вытащу тебя оттуда. Я открыл крышку ноутбука, нажал на кнопку питания и стал ожидать, пока система загрузится. Затем я выполнил несколько элементарных операций по подключению программы для установки модема, который прятал во внутреннем кармане брюк, вставил его в разъём и приступил к работе. Изначально я начал вбивать в адресную строку веб-адрес, который был записан на маленьком лоскутке бумаги, затем перешёл на страницу и внимательно стал изучать содержимое. «Программа для изгнания нечисти. Прошлый век. Былые знания. Всё это ложь: вампиров и оборотней не существует. Настоящее чудо. Разрываем связи между параллельными мирами». То, что надо. Найдя нужную графу, я кликнул мышкой по ссылке, которая образовала собой новую вкладку, и начал вчитываться в текст, который представлял собой подробную инструкцию, после выполнения которой исполнитель «впадает в кому», оставшись заперт между двух миров, в пустом пространстве, в котором нет ничего, кроме собственных сомнений и страхов. Преодолевая их, можно выбраться. Даже если это всё миф и счастливого конца для нас обоих никогда не будет, я всё равно рискну сыграть в рулетку и выйти победителем. Я улыбнулся, украдкой взглянув на Аюми. Время подготавливать необходимое для процедуры. Я взял листок и ручку со стола и начал выписывать пункты из текста своим ровным, но немного неаккуратным почерком. Между прочим, если подумать, то Нахо-сан, которой Аюми так гордилась, была выдающимся блоггером, так как её сайт был популярен, так же как и этот. Хотя тут создатель предпочёл остаться анонимным. Интересно, сработает ли это? Даже если раньше я воспринимал всё это в форме шутки, сейчас мне хотелось верить, что это правда. Пускай ритуал сработает. Точно. Всё должно быть именно так. В блоге было указано следующее: «Характеристика необходимых принадлежностей. Хрустальный шар. Предназначен для соединения двух или нескольких параллельных миров. Ознаменует многополярность вселенной. Кровь – знак непрерывности. Основная задача – соединение объекта с мирами, пребывание его «в подвешенном состоянии», варьируя между одним и вторым, образуя новое меж пространственное место, из которого можно выбраться, исполнив ряд условий. Пентаграмма. Предназначена для разрыва тонких нитей, знаменующих общую судьбу загаданного человека. Доказывается выбором шестого чувства, указывающего на необходимую нить, которую необходимо разорвать». Для начала мне потребуется хрустальный шар, такой, который используют гадалки. Затем мне потребуется нож, которым можно надрезать кожу и основательно покрыть шар своей кровью. Затем нити мулине наматываются тонким слоем вокруг шара в виде пентаграммы и вокруг неё так же необходимо образовать достаточный слой крови. Отвратительный процесс. Я достал приготовленные объекты. Взяв в руки перочинный нож и откинувшись на стуле так, чтобы пронаблюдать всё в более удобном ракурсе, я приставил блестящее серебром лезвие к своей коже и надрезал тонкий слой. Сквозь разорванную плоть я чувствовал, как сочатся маленькие бусинки, которые затем формируются в полноценные грузные капли и стекают вниз по запястью и ладони, покрывая хрустальный шар, в котором отражается моё искажённое стеклом лицо. Мне стало дурно, я хотел было прекратить это безумие, но не мог, так как временами приглядывался к Щинозаки, всё так же шепчущей что-то про себя. В доме настала абсолютная тишина, и потому я слышал даже самый незначительный шорох, а оттого мог чётко различать, что она говорит. - Книгу теней… я использую… чтобы все были счастливы… Я старалась… совершенно одна… Она всё ещё в том времени, в том моменте, когда она стала жертвой. Но ничего. Скоро всё закончится. Время потечёт для неё в привычном русле, часы вновь сорвутся с места и начнут свой ход. Поэтому нужно торопиться. Аюми страдает там одна, пока я вожусь с приготовлениями. Как же я ненавижу всё это. Хотелось бы сказать себе, что всё пережитое нами всего лишь дурной сон и если я ущипну себя за щёку, то вернусь в те времена, когда сидел на школьной крыше и, в одиночестве наслаждаясь свежим потоком ветра, уплетал гамбургер, ожидая звонка. Но всё это происходило на самом деле. И то, что я сделаю, возможно, вновь поменяет ход событий, даже не в лучшую сторону. Но мне всё равно. Даже со всем своим скептицизмом к оккультному я готов перебороть собственные принципы и закончить ритуал для того, чтобы вытащить Щинозаки, которой не сможет помочь ни один целитель, ни один экзорцист или медиум. Когда этого было достаточно, я зажмурился, потому что из столь незначительного надреза крови поступало не так много, как я рассчитывал. Ориентируясь лишь на субъективные знания, я решил не резать руку в другом месте, а углубить рану. Вонзив лезвие плотнее, я закусил губу, по которой стекала струйка крови. Затем я вновь выставил руку, пытавшись сформировать неровную пентаграмму. Когда я закончил, то зажал область пореза ладонью и тяжело выдохнул. Что там дальше? Достав листок со стола, я пробежался по пунктам. Закрыть глаза. Успокоить сознание. Представить, что реальности нет. Легко сказать. Насколько этот ритуал абсурден. Мне уже казалось, что это всё фальсификация и на самом деле от него не будет никакого эффекта, но в следующую секунду после того, как я закрыл глаза, я услышал тонкие голоса, что эхом проходили в сознании и затем формировались какие-то образы, калейдоскоп цветов переходил в пелену, белоснежный мрак, который перекрыл мне пути к отступлению. Лишь тогда последней моей мыслью было, что у меня получилось. Там, на окраине, застряв между двумя мирами из бесконечного их разнообразия, я обнаружил тонкую красную ленту и шестым чувством понял, что она принадлежала Щинозаки, привязанной к тому миру. Я не знал, что будет, если я разорву её, но, наплевав на все последствия, я улыбнулся и сильно потянул за хлопковую ленту, которая на удивление легко разорвалась по швам. И затем… моё сознание окончательно померкло, а сам я предоставил себя каре за вмешательство в цепь мироздание, за изменение судьбы любимого человека. … Имя: Щинозаки Аюми. Возраст: 17 лет. Род деятельности: ученик старшей школы Кисараги – класс 2-9. Цвет волос: синий. Цвет глаз: светло-синий. Как долго я спала? Когда я открыла глаза, то услышала неестественный шум, будто бы помехи и пережёвывание чего-то. Я в отчаянии озиралась по сторонам, дабы понять, что происходит, и увидела непривычную, в корне неправильную ситуацию. В моей комнате будто бы образовалась расщелина, сквозь которую виднелись огромные узорчатые полосы. Я зажала рот руками, припала к земле. Весь этот кошмар повторялся и вновь. То, что я помнила… последним было моё прощание с друзьями и больше ничего. Затем меня как будто отрезало от мира. Остальное смутно и размыто. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, как неприятное ощущение разносится по пищеводу, оставляя неприятный осадок непосредственно в самом желудке. Я попыталась что-то сказать, но ничего не получалось, а затем, когда я попыталась вздохнуть и кашлянула, то потянула какую-то красную нить, которая отвратительно перекатывалась в горле, когда я доставала её. Рвота подступила к глотке и меня вытошнило. В моих руках находилась хлопковая красная лента, покрытая желчью. Отвратительно. Откуда она взялась? Я заплакала, сжалась в комок, смотря на непереваренные куски пищи и желудочный сок. Отвратительно. Прекратите. Я мечтала, чтобы всё это закончилось. Почему этот Ад всё ещё продолжается? - Аюми-тян! Староста! Щинозаки! Ты в порядке? В мою комнату вбежали Сатоши, Наоми и Юка с моей мамой, тревожно взглянув на меня. Мочида-кун спохватился, быстро направился в ванную, а затем начал убирать рвоту. Мне стало несколько не по себе. Чего-то… нет, кого-то… не хватало. Кищинумы-куна непривычно не было рядом. Я привыкла к тому, что он всегда рядом, поддерживает меня, старается утешить. И сейчас его не было. Меня обуздало плохое предчувствие. Я как будто очнулась от длинного и страшного кошмара. Мама напряжённо глядела на меня, а затем, словно о чём-то вспомнив, бросилась мне на шею и заплакала. - Я знаю, Аюми-тян! Тебе было так тяжело! Эта автокатастрофа… она чуть не отняла у меня дочь! Воспоминания мамы… нет, воспоминания Мочиды-куна, Юки-тян, Наоми… всех… отличались. Они с тревогой, написанной на их лицах, смотрели на меня, а я чувствовала, как глаза слезятся, а затем я зарыдала. В этот момент я совершенно не радовалась воссоединению с друзьями. То, что я чувствовала, не отличалось от отчаяния. Я одна, кто помнит ту страшную трагедию. Одна единственная в этом мире. Я… я… я… Меня начали утешать, говоря, что всё уже образумилось, но я чувствовала лишь одно – та вина за совершённое вновь взвалилась на мои плечи. - Где… где Кищинума-кун? Где он?! Сквозь струящиеся слёзы и сорванный от истерики голос я смогла выговорить эту фразу, вжимаясь в холодную стену и чувствуя себя чужеродной этому миру. - Ёщики… он сильно пострадал в этой аварии и теперь находится в коме. Но… всё образумится. Всё будет хорошо! Он обязательно придёт в себя, староста! Наоми пыталась говорить как можно более позитивно, но в её голосе слышались нотки скорби. Мочида-кун отвёл взгляд, давая понять, что всё безнадёжно. И тут я вспомнила. Всё вспомнила. Как видела, что он вновь решил спасти меня, как сквозь ту пелену я старалась докричаться до него, заставить прекратить, но он вновь… вновь решил взять всё на себя, оставив меня за бортом! И он был единственным, кто помнил правду о начальной школе Тендзин. - Кищинума-кун… нет… моя вина… я снова… снова сделала только хуже. Теперь к делу подключился Мочида-кун. Он присел на колени, успокаивающе положил ладони мне на плечи и глядел в глаза прежним внушающим доверие взглядом. Но я не почувствовала прежнего родства с ним. Напротив. Мне стало отвратительно. Он никогда не был тем, кто беспокоился за меня, напротив всё это время его волновало лишь состояние младшей сестры и Наоми. Я оставалась по ту сторону, так и не достигнув его, мои чувства завяли подобно цветку и сейчас представляли собой гнилые останки скорби и горечи. - Мочида-кун! Ну, неужели даже ты не помнишь? Я всегда верила в тебя. Такой правильный, совсем как президент студенческого совета… идеальный во всех отношениях, я непроизвольно ровняла всех по тебе, считая, что сама должна брать пример с тебя. Честно говоря… я считала тебя особенным, восхищалась тобой издалека, прямо как кумиром. Но сейчас… вы все… так далеки от меня! Я кричала эти вещи, не подумав о чувствах остальных. Поток слов лавиной стремился наружу, я держалась тонкими пальцами за шею, чувствуя, как к горлу вновь подступает тошнота. Я на самом деле попала не в то место, не в тот мир, где мы пережили трагедию. Это была третьесортная саркастическая комедия, в которой печальные события разворачивались совершенно с иной стороны и были показаны, как абсурдные. И во всём моя вина. Если бы я не сделала того глупого выбора, если бы я не решала всё за друзей, то сейчас хотя бы они все помнили правду! Почему жизнь так несправедлива со мной? Чем я могу отплатить Кищинуме-куну? Как теперь я должна спасать его?! Я ничего больше не знаю! Ничего!!! Я совершенно одна, мне никто не поверит, никто не воспримет всерьёз. Весь этот мир... одна сплошная ложь. - Мама… неужели ты не помнишь о том, что стало с твоей второй дочерью? Ты всегда ругала нас с Хиное. Неужели ты забыла о собственной дочери?! Я вновь зарыдала. Эти слёзы никак не хотели униматься. Я чувствовала, что сейчас же рухну в обморок, от истерики в глазах всё плыло, и я окончательно потеряла фокус, различая лишь расплывчатые изображения. - А ты, староста? Неужели не помнишь о том, что Сейко повесилась? Ты не смогла спасти её… мы все… не смогли спасти друзей… они умерли из-за меня, из-за того, что я нашла тот злосчастный ритуал Счастливой Сачико! Почему вы ничего не помните?! Почему?!! Слушая мои вопли, никто не говорил ни слова. На их лицах было написано непонимание, а я знала – всё это бесполезно. Они закрыли свои сердца, они навсегда забыли о той трагедии, и всё это было лишь моей виной. Правда всегда заключалась лишь в одном… Во всём была виновата лишь я. - Кищинума-кун… Кищинума-кун… спаси… спаси меня… я не могу… я не хочу… я не… … Позже, когда всё утихло, мама отправила ребят по домам, а сама посоветовала мне не нервничать. В этот же день я услышала, как она звонила в больницу для того, чтобы назначить мне консультацию психолога. Они все… они все не верили мне. Я одна в этом мире. Одна помню о девочке в красном, о громиле с молотом, о той страшной школе, наполненной мстительными духами, и о настоящей причине гибели наших друзей. Сейчас эти воспоминания были лишь у меня и то, что я несла, было для них результатом посттравматического эффекта. - Алло. Мочида-кун, прости, что так поздно. Да. Прости. То, что я несла… было лишь дурным сном. Да. Всё уже нормально. Да…да… Эм… в какой больнице лежит Кищинума-кун? Хорошо, спасибо. Пересилив себя, я решилась на звонок и подумала, что будет лучше списать всё на реалистичный кошмар. Мочида-кун говорил ослабшим, почти неузнаваемым голосом. И я понимала, почему. Если бы мои друзья говорили о том, чего я сама не помню, я бы так же чувствовала себя подавлено. Я попрощалась и отключилась, решив, что завтра же посещу эту больницу. Всю ночь я проплакала в подушку, коря себя и ненавидя. … На следующий день я поднялась с постели только поздно к обеду. Голова была чугунной, я не видела, что за погода была на улице, да и мне было всё равно. Та расщелина давно исчезла, окончательно оградив меня от потустороннего мира. Я вяло спустилась по лестнице, пообедала, безэмоционально попрощалась со своим домом и заперла его на ключ, направившись в больницу. Я была благодарна стечению обстоятельств – сегодня был рабочий день, поэтому мама ушла ещё ранним утром, почти к половине шестого. По пути к больнице я вглядывалась в витрины магазинов, в лица прохожих, в детали, которых раньше не замечала – витрины были полны лживых привлекающих внимание деталей, вывески были вычурными и слишком вызывающими, лица прохожих казались мне однотипными и глупыми. Меня просто всё выводило из себя, даже то, что я шествовала по этим улицам, набитыми толпой людей и вечно снующими машинами. Картина сменялась как аттракцион – типично, шаблонно, однотипно. Я закрыла глаза и прибавила шаг, чувствуя, что весь мир кажется мне чужеродным. Дойдя до трёхэтажной постройки, я оглядела парк вокруг больницы – три одиноко стоящих скамьи, пара широколиственных деревьев и ворота, которые ведут прямо в небольшой сад, принадлежащий больнице. Там в клумбах виднелись посадки разных цветов – лотосы, ромашки, неподалёку астры. А у центрального фасада – лестница и крыльцо. Наконец, войдя внутрь, я наткнулась на медсестру, оперативно передвигающаяся через тесные больничные коридоры и расталкивающая посетителей плечами. Я оглянулась назад, невольно бросила той что-то вслед и вошла в нужную палату. Поддерживаемый кислородной маской Ёщики лежал на больничной койке. Палата была белой, почти искусственной, как будто бы ненастоящей, сквозь бледно-белые шторы просачивался тусклый свет. Я подошла к Кищинуме-куну с целью оглядеть его ближе: его сонное лицо казалось таким умиротворённым. Он был подключён к аппарату искусственного дыхания, который позволял кислороду проникать в его лёгкие и вытеснял оттуда углекислый газ. В баллоне плескалась жидкость, которая позволяла ему вкушать поступающий кислород, а огромные трубки, тянувшиеся от баллона с жидкостью к его телу, немного пугали меня. Я решила сделать вид, что мне всё равно, и уселась на стул для посетителей, всё так же не отрывая взгляда от его лица. - Кищинума-кун, что же ты наделал? Разве теперь кому-то от этого стало легче? Чувствуя резкую горечь, которая была отчётностью о том, что я винила не только его, но и себя, я решила, что это ощущение уже стало привычкой, которое я никогда не забуду. Если он из-за меня проведёт всю жизнь в таком состоянии, тогда я точно не смогу себя простить. Зачем? Зачем он это сделал? - Лучше бы всё оставалось как прежде. Теперь я чувствую себя виноватой не только за жизни, которые отдали мои друзья ещё в Тендзине… но и за твою тоже. Ненавижу. Это чувство. Я хочу умереть, Кищинума-кун. Я будто бы обманываю окружающих. Всё это моя вина, но они не ненавидят меня. Мне бы стало гораздо легче, если бы они просто возненавидели меня… но они считают, что это всё несчастный случай! Я такая отвратительная, ничтожная, даже сейчас я не могу ничего… Да лучше бы я была единственной, кто тогда умер! Это всё из-за меня!! Я…я… жалкая. То, что я сейчас говорила ему, нормальные люди, находящиеся в коме, услышать не могут. Но я верила: Кищинума-кун находится где-то рядом, где-то, являясь лишь духовной оболочкой, он наблюдает за мной со стороны и пытается утешить. Как я себя ненавижу. Даже сейчас я хочу, чтобы меня кто-то защитил, утешил. А ведь таким человеком всегда был он. Кищинума всегда был рядом со мной и поддерживал, а всё, что я дарила ему в ответ, это лишь косноязычные фразы, которые кого угодно могли бы отпугнуть, но не его, так упрямо следующего за мной. Мочида-кун, да Мочида-кун… всё, что я замечала, это свои чувства. Я никогда не вглядывалась вглубь сердца Кищинумы-куна, но когда его не было рядом со мной, я паниковала, а когда видела его с другой, то непроизвольно злилась, сама не зная на что. Я эгоистичная тварь, которая желала слишком многого и сейчас оплачивается за свои грехи. Наоми гораздо лучше меня. Даже любя Мочиду-куна, она никогда не забывала о Шинохаре и относилась к ней как должно, а я… я даже элементарного не могла сделать для Кищинумы-куна, чего же я хочу сейчас? Я сама себя не понимаю. - Кищинума-кун, я… я так благодарна тебе за всё… пожалуйста, не оставляй меня одну. Я не хочу оставаться в одиночестве! Они… никто меня не понимает. Они все не помнят тех событий. Только ты один… я никогда не замечала, но то, что я чувствую… было отличным от того, что я понимала. Обессиленно опустив голову вниз, я вцепилась рукой в одеяло и сжала губы так, чтобы не расплакаться вновь, но у меня ничего не получилось, и поэтому слёзы сами катились из глаз, орошая поверхность и оставляя еле заметную мокроту на простыне. … Время событий: предположительно месяц спустя. Исполнитель: Кищинума Йошики. Интересно, сколь скоротечно время? Сколько времени я уже нахожусь здесь? Это пространство хуже всего, что мне приходилось видеть ранее – я нахожусь в небытие, там, где нет ничего, где не существует меня так такового, ни пространства и времени. В этом месте нет ничего, сплошная белая мгла, пустырь. Я будто разорван на части. Боль ни на секунду не прекращается. В области рук чувствуется постоянное жжение, будто что-то растягивает меня по прорехам, которые создаются частотами, выбрасываемыми мне со стороны внешнего мира. Что-то сковывает меня, не даёт раствориться в пустоте, не даёт рухнуть и упасть во тьму, удерживает на плаву и колет, жжёт, медленно разъедает подобно кислоте. Я не помню из своей жизни абсолютно ничего. Кто я? Что я? Для чего я здесь? Как я попал в эту расщелину? Как я создал свой мир, который смог оборвать чью-то жизненную нить и придать ей иное значение? Для чего я вообще всё это делал? И только изредка до меня доходят эти колебания, эти жалобные частоты, адресованные мне и становящиеся пустотой. Я не понимаю слов, я ничего не знаю, я лишь помню, что эта красная лента принадлежала кому-то очень дорогому мне. Я сжимаюсь в комок и ощущаю тяжесть и холод, и вот, когда я уже готов придать себя забвению, вновь улавливаю эти частоты, которые освобождают меня из пут тьмы. Скучно. Одиноко. Я хочу растаять. Я хочу прекратить это вечное «существование». У меня нет цели. У меня нет смысла жизни. Лишь только эти знакомые колебания, зовущие меня, спасающие меня тогда, когда я готов сдаться. Кто же я? Каким человеком был? И кто посылает мне те загадочные сигналы, призывающие бороться? «-Кищинума-кун… я… помоги… помоги мне» Я плавлюсь и схожу с ума. Мне кажется, что страдания эти спиралевидны, обращённые из одной точки и возвращающиеся в неё же, пытки полны бессмысленности, так, как и всё, что я чувствую, это бесконечно сжигающее мою душу пламя сомнения и противоречия. Я что-то хотел изменить. Я хочу вспомнить. Кого я спасал? Кого-то важного и дорогого мне… Помочь ей. Она просит помощи. Она на грани отчаяния. Я должен… вспомнить… пока не поздно. Мир расщепляется на осколки и становится призрачным, отражённым сам от себя, подобным стеклу. И там я вижу свои воспоминания, свои страхи так, будто бы это кинолента. … - Староста, - Наоми низко поклонилась, приветствуя Аюми – вы же с Сатоши-куном на свидании, так что прости за то, что мы помешали вам. Аюми, будучи одетая в небольшое цветастое, можно сказать детское, платьице с рюшками, стояла, скрестив руки на груди и наблюдая за жалкими потугами Накащимы улыбнуться. Всё же разбитые чувства было не просто принять. Я стоял неподалёку от них. Смотря на скрещенные руки, на их счастливые улыбки, сознание само рушило картину и сжигало последние чувства надежды. Принятие исхода. Понимание неизбежного. Бегство от реальности. Я всегда был настолько жалок и не мог признать этого? Все мои альтруистичные потуги помочь Аюми, спасти её, защищать, оградить от бед – всё это было простым проявлением эгоистичных побуждений, за что я презирал себя. Я обвинял Щинозаки в бегстве, но никогда не отличался от неё самой. Бегство – простой механизм. Бегство – результат жизни. Бегство – естественный рефлекс для самозащиты. Почему я раньше пытался отречься от понимания этого? Моё тело осыпается, становясь пеплом, я мгновенно старею, я развеиваюсь по ветру, я терплю фиаско, я снова поднимаюсь и чувствую невероятное жжение, которое плавит не только мою плоть, но и внутренние органы. Кто ты? Кто я? Никто. Я беглец. Такой же трус, как и все. Я любил кого-то. Нет, люблю. Я люблю её больше своей жизни. Однажды одна девушка помогла хулигану. Она была первой, кто вступился за такого отброса общества как я. Она была первой, кто подарил наглецу столь искреннюю улыбку, она была той, кому юноша дал обещание, хотя он никогда не демонстрировал своё стремление: «Я буду защищать тебя. Буду для тебя настоящим рыцарем, который всегда будет ограждать тебя от боли и печали». Не слишком ли самонадеянным и ложным было то обещание? Я был слишком эгоистичным. Я требовал от неё столь открытых ответных чувств, хотя всегда убеждал себя в том, что обязательно буду ждать, что буду сторонним наблюдателем и не отвернусь от неё, даже если она предпочтёт Сатоши. Но я всегда ошибался. Во всём. И в своих чувствах тоже. Это невозможно терпеть. Боль от разбитого сердца сильнее любой пытки. Невыносимо. Лучше бы я умер там, в Тендзине. Именно за этот эгоизм я и ненавижу себя. - Мочида-кун! Мочида-кун умирает! Я… нет… оставь меня! Он… он всё, что у меня есть! Она кричит. Она плачет. Срывается на бег. Я хватаю её, прижимаю к себе, а она отталкивает меня и стремится к нему. К тому, кому подарила своё сердце. К Мочиде Сатоши. К его бездыханному телу. Слова бьют прямо в сердце, и я не могу печалиться из-за смерти своего друга. Всё, чем заняты мои мысли, эти грубые правдивые слова. Я ничего для неё не значу. Как же это больно. Как же это невыносимо. Хуже… самой смерти. Уж лучше бы я вообще не чувствовал! Мои душевные метания. Картины сменяются одна за другой. Мочида и Аюми. Неизбежная судьба. На самом деле именно эту нить судьбы я всегда бы хотел оборвать. Но не имею права. Какой же я отвратительный и подлый. Достойный смерти. «-Кищинума-кун. Кищинума-кун… ты же тут… ты же слышишь меня! Молю… вернись. Вернись к нам! Я… я не хочу потерять ещё одного дорогого человека». И всё же Мочида тот, кто дороже тебе. Слышишь, Щинозаки, ты можешь быть счастлива с ним, разве не так? Почему бы тебе не оставить меня умереть! Я отвратительный эгоист! Оставь меня. Если это всего лишь вина за случившееся, пожалуйста, оставь всё как есть. Расцени это как доказательство моих чувств тебе. «-Кищинума-кун… как долго… как долго ты ещё будешь безмятежно спать!...» Резкий удар словно пощёчина. Мир смятений даёт трещину. Всё рассыпается на осколки. Я непонимающе устремляю взгляд туда, на тот свет, падающий сверху, ослепляющие лучи, которые расщепляют и сжигают меня вместе с миром, в котором я заперт. «- Кищинума-кун! Приди уже в себя!» Длинный кошмар оканчивается. … Я резко открыл глаза, наблюдая непривычную картину. Щинозаки тянула меня за ворот больничной пижамы, а затем она была ошарашена чудодейственным пробуждением, будто бы то было плацебо, пустышка, которая неожиданно дала положительный результат. - Кищинума-кун… я… ты… я ненавижу тебя! Почему?! Почему ты так долго не просыпался? Кищинума-кун!!!! На лице Щинозаки я видел искренние чувства. Она на самом деле переживала из-за меня. Не из-за Сатоши. То было похоже на сон. Я ущипнул себя за щёку, но так и не проснулся. Всё это происходило на самом деле. Щинозаки приобняла меня за шею и расплакалась как ребёнок, а я, покраснев, поспешил отодвинуть её от себя, чтобы не придаваться лишним мыслям. - Щинозаки, что происходит? Она с минуту глядела на меня, и всё происходящее казалось мне неестественным, будто бы меня поджидал очередной «сюрприз», который бы с корнем развеял иллюзионное счастье, хрупкое как хрусталь. - Почему ты, чёрт возьми, решил так поступить? Зачем ты всё это делал? Аюми громко кричала на меня, так что вошедшая в палату медсестра предпочла, лишь заглянув, удалиться, видимо направившись за доктором, дабы оповестить о прогрессе. - Раздражаешь! Почему ты тоже решила пожертвовать собой, зная, что дорога всем нам?! Аюми ослабила напор, но затем вновь напряженно и всё так же уверенно продолжила нападки на меня. - Да потому что это всё моя вина! Я должна оплачиваться за свои грехи, но никак не ты! Не будь таким эгоистом! Теперь я выгляжу как полная дура! Всё, что я сделала… всё это зря!!! Поддавшись импульсу, я чуть толкнул её так, что она вновь рухнула на стул и ошарашенно взглянула на моё озлобленное лицо. Я ненавидел, когда она так говорила. Никто из нас ни в чём не виноват. Никто. Лишь стечение обстоятельств. Никто иной. - Не зря! Ты вернула память о наших друзьях, а я вернул тебя. Я так поступил лишь потому, что люблю тебя. Разве нужна другая причина? Она попыталась что-то сказать, а затем замолкла, опустив голову вниз. - Ненавижу. Сколько бы раз я тебе это не говорила, ты всё равно не мог отступиться. Сколько бы раз ты не был на краю гибели, ты вставал и защищал меня, ты снова и снова поддерживал меня. Я любила Мочиду-куна? То было восхищение. Я действительно проецировала его на тебя, я постоянно сравнивала тебя, хулигана, не умеющего держать язык за зубами, с идеальным, этичным и воспитанным Мочидой-куном и думала, какой же ты всё-таки неотёсанный мужлан. Затем я начала видеть в тебе мужчину… когда мы выбрались из Тендзина, то начала приглядываться к тому, что больше не могу без твоей поддержки, я всегда надеюсь только на тебя, и твоя мужественность и нетактичность больше не раздражали меня. Она вела монолог сама с собой, а я сидел и с удивлённым выражением лица продолжал слушать то, что она говорила. - «Имея не ценим, а потерявши плачем» - эти слова объясняют все мои чувства. Когда ты был рядом, я воспринимала это как должное, а сейчас… сейчас я поняла, что ты дорог мне. Я не разбираюсь в том, что такое «любовь», так как никогда не думала об этом, но, Кищинума-кун, я давно хотела узнать, какое понятие ты вкладываешь в своё признание. Я потерял дар речи. То, что она несла, было несколько абсурдным, но затем я понял, что она хотела сказать. Форма любви… какова она? Почему я полюбил Щинозаки? Да потому что… В тот день одна девочка, будучи старостой, не заморачивалась о своём статусе и решила помочь хулигану избежать наказания. Смелая, волевая, интересная личность, да ещё и староста. Слабая и хрупкая как цветок. Именно за эти качества я и полюбил её. - За внутренние качества. Вот моё обоснование своих чувств. Я улыбнулся, но улыбка стоила мне многого. На её лице я увидел слёзы, а после она кинулась ко мне и начала громко, протяжно плакать. - Неужели это всё наконец закончилось? Я не хочу больше возвращаться в этот Ад! Я хочу жить как все, любить как все, улыбаться как все, печалиться как все! Я хочу продолжать жить несмотря ни на что! Скажи мне! Скажи, что этот кошмар закончился! Я мягко взглянул на неё, положил руку на голову, как обычно это делал, и потрепал по волосам, мягко улыбнувшись. - Да, Щинозаки, добро пожаловать домой. …. Морозное февральское утро. Я как обычно не спеша закидываю принадлежности в сумку, тяжело вздыхая из-за надобности идти в такой холод. Надевая на себя тёплое пальто, захватив зонтик для того, чтобы избавиться от надоедливого мокрого снега, выпадающего уже который день без остановки, я вышел из дома. Идя по заметённой дороге, изредка тяжело вдыхая морозный воздух, смотря на клубы пара, образованных при дыхании, я размеренно ступал подошвой ботинок по снегу, хрустящему под ногами, а затем остановился, услышав знакомый голос. - Кищинума-кун! Я же сказала – подождать меня! Щинозаки, перебирая ногами, будучи в короткой юбке школьной униформы и чёрных гольфах, доходивших примерно до колен, размахивала рюкзаком из стороны в сторону и бежала в мою сторону. Запыхавшись, она настигла меня, а потом, укоризненно посмотрев, непривычно рассмеялась… - Снова у тебя нет никаких манер. Девушку нужно ждать. Вот вечно тебя этике учить нужно. Хоть бы учебник прочёл сперва! … и привычно начала на меня ворчать. Я даже тяжело вздохнул, стараясь поддакивать ей, чтобы ненароком не разозлить. Говорят же – шутки с девушками плохи. И я снова и снова убеждал себя в этом на своём собственном опыте. И правда… почему я полюбил её? С ней же так сложно. - Щинозаки! Отвлёк я её от чтения нотаций, и она подняла на меня суровый взгляд. - Ну чего? Если собрался отвлекать меня, то тебе это просто так с рук не сойдёт! Я положил руки ей на плечи и вовлёк в поцелуй, заставляя замолчать. Она расширила глаза, и я думал, что сейчас она оттолкнёт меня. Как же я удивился, когда чужие руки обняли меня в ответ.