Разлука-сука

-1- Коньяк, даже целая бутылка, не вытащит меня из сливной ямы, но, может, мне, наконец, будет все равно, что кругом плавает дерьмо и сам я - дерьмо. Нет, я не дерьмо, Песоцкая обозвала меня не дерьмом, а пидор…м. Я к этому привык, хотя мне в лицо никто ничего не говорил - боялись, за спиной шушукались. Олежке в лицо сказать не побоялись, но ничего, он молодец, да и я за своего сына любого порву и порвал, только рты не позатыкал. Вальку тоже в лицо ядом плевали, но он молчал, не жаловался, а я не спрашивал, сыкло проклятое. Думал, поболтают и бросят, им надоест болтать - все у нас будет в шоколаде. Он ведь меня предупреждал, что начнут травить, а я смеялся, что он трусишка-перестраховщик. И сам голову в песок зарывал, как страус, чтобы не слышать, не видеть, тупой идеалист. Если глаза закрыть, то злой бабайка не съест, потому что нет его, злого бабайки, он лишь в моем воображении. Пока я вот так сидел с закрытыми глазами, сожрал бабайка всех и не подавился. «Деревня Гадюкино, населена гадюками, аспидами, змеёнышами и одним пи… петухом»! Гады, не-на-ви-жу... Чего им Валька плохого сделал? Из своей больницы не вылезал, за копейки гробился, каждому помогал, никому не отказывал, гады. Сейчас лебезят передо мной, языки поприкусывали, сволочи. Как же, я теперь замглавы района, а не какой-то там «частник». Спасибо супруге, сначала в дегте и перьях по гадючьей деревне прокатила, а потом «почистила» и к дядьке своему пристроила замом. Теперь эти гады мне в лицо улыбаются, а за спиной рожи корчат и плюют. Песоцкая, вот та молодец, та в морду плюнула и за дело плюнула. За то, что я Валька не остановил, за то, что СТОшку продал, о своих людях не подумал. Голова болит - смерть, может, сдохну, наконец? Пролил, зараза, теперь вонять в кабинете будет, плевать, пусть нюхают. В стакан не попадаю, а голова трезвая как стеклышко. Зря я Петровича отпустил, домой точно не дойду: если руки не слушаются, то ноги тем более. У меня они на погоду ноют, и если много хожу или стою долго. А от спиртного вообще отнимаются, я, как куренок, «на ноги сажусь». «Нажралась я как свинка, не дойду я до дому...» Дрянная песня, но до дома точно не дойду, да и где он, мой дом? Дети у моих ночуют, а я здесь, на стульях, останусь. Куда мне еще идти? К родителям не могу, отец, когда ему про Валька настучали, сказал: «Не приходи, пока порядок в голове не наведешь!». Теперь, когда знает, что да как было на самом деле, молчит и хмурится, тучей смурной ходит. Мать плачет, все уговаривает потерпеть, пока не наладится. Как может наладиться то, чего и не было вовсе? Надо было сразу им всё рассказать, с самого начала, а я, как залетевшая восьмиклассница, ждал, когда само собой рассосётся. Объяснил бы кто, как я должен был им всё рассказать? «Мама, папа, ваша любимая сноха выбросила вашего сына на помойку, но не расстраивайтесь, с помойки его подобрала другая, хорошая»? Или: «Мама, папа, радуйтесь, ваш сынок в тридцать лет в первый раз влюбился. Она девушка хорошая, просто золото. Правда, у неё один малюсенький недостаток, она «немножко» мужчина»? Нет, к родителям никак нельзя. К Саньку бы, но его супруга с моей стакнулась, туда мне тоже нет хода. Друзей не осталось, знакомых нормальных тоже. Одна половина со мной не общается, потому что я пидор, который с мужиком жил. Другая половина, кого друзьями считал, тоже «пидором» называет, потому что с женой живу. Вон Песоцкая долго обзывалась, кулаком стучала, ногами топала. Кричала, что я такое же «гамно», как и моя супруга. За копейку мать родную продам. Это она и про Валька, и про мужа своего, и про остальных СТОошников... Мог ведь не продавать станцию армяшкам, подождать кого другого. Так ведь с наших драть стыдно, а мне деньги до зарезу нужны были. Откуда я мог знать, что новые хозяева своих работников возьмут, а моих выгонят. Надо подумать, куда теперь моих ребяток пристроить. А что станцию продал… Ну и продал, Женька меня без соли сожрала, что грязный, вонючий, прихожу поздно, ночью иногда вызывают. Хотя не в этом было дело, она и станцию, и всех ребят моих ненавидела так, что готова была меня дома запереть, лишь бы не ходил ТУДА. Теперь вот, хожу на работу в белой рубашечке и «гхалстухе», по часам - «от сих до сих». Скандалы не прекратились. Изменилась их причина, теперь она возбухает из-за еженедельных командировок в область, а сами скандалы остались прежними. Доказывал, что это по работе, что я езжу под постоянным присмотром её родственничка, по фигу, орет как полоумная. Мне же эти поездки как серпом… Знать, что Валёк где-то рядом, и не вырваться… -2- Бутылка не кончается, а я уже не могу больше пить, не берет, зараза, только голова трещит всё сильнее и шпроты уже всплывают. К Валентине, что ли, пойти? Нет, не пойду, а то опять нытье придется слушать. На хрена, я вообще с ней связался? Женьку захотелось позлить? Нет, не захотелось, себе дороже. От беспрерывных скандалов все устали, а Танюшка по ночам плакать начала. Понравилась серая мышь, тихая и мягкая? Да я бы её и не заметил, если бы она всё время со мной не сталкивалась в дверях. Как подгадывала! Собес ведь на первом этаже, администрация - на втором, чего она к нам шастала? Понятно чего, не такой уж я и тупой. Не успокоилась на этом. На день рождение к себе на первый гулять пригласила, пришел, поздравил и ушел. Так ведь после пришла попросить, чтобы домой отвез с цветами и подарками. Отвез, чайку попили, в постели. Зачем оно мне? Ведь не нужна ни на грамм. Одна радость, кончать с ней можно, не боясь заорать: «Валька!» Ну и не командует в кровати, как Женька, с которой все превращается в немецкое порно. Не такое порно, где «даст ист фантастиш», а такое, где все под команду фельдфебеля: четко, точно, быстро, много, безо всякого стеснения. Эта смущается, но кудахчет: «Ой, как хорошо!». Ни хрена не хорошо, я же вижу, но делать ничего не хочу, да и ей не нужно. Ей нужно замуж, мечта у девки такая, «выйти замуж», вот и терпит. Нет, уже не терпит, уже ноет: «Когда разведешься, когда разведешься?» И ведь ещё в первый раз этой курице честно сказал, что ради неё разводиться не буду, головой покивала, типа согласна, а теперь каждый раз затягивает «песню старого киргиза». Тошно, всем от меня что-то нужно, а кому ничего от меня не нужно было, кроме меня … Правильно Песоцкая сказала, просрал я тебя, Валька. Валёк, мне так нужнооооо… Сколько сейчас? Цифры в глазах разъезжаются, а, все равно рабочий день закончился, Валёк дома. Где же ему ещё быть, после работы? Телефон далеко, за провод его, паршивца. Палец цепляется, на девчонку какую-то попал, ага вот. - Слушаю Вас. Это я слушаю, говорить-то не могу, сразу поймет, что я пил, а он это не любит, детство вспоминает. - Ну, привет. Молчишь? Опять пил? Мне что тебя кодировать, горе мое? Сердце забарахлило в твои-то годы. Разве оно такую нагрузку выдержит? Давление сбиваешь, а потом водку хлещешь? Григорий Васильевич, себя не жалко, пожалей Танюшку с Олегом… и меня. И так хоть кричи. А ты ещё себя гробишь, мне душу рвешь. Рассказывай, что случилось? Молчишь? Ладно… сегодня к нам девчушку привезли… Фу, кажется, меня накрыло, наконец-то. -3- «Как омерзительно в России по утрам!» Моя голова!!!! Пить хочется, а во рту вокзальный туалет открылся, бесплатный. Туалет - это хорошо, туалет - это водичка, ну и ... О, дверь заперта. А, я её сам закрыл, чтобы уборщица не зашла на огонёк. Ключи, где ключи? На столе нет, на тумбочке нет, в куртке... ага, вот они. Зеркало тут совсем некстати, «ну и рожа у тебя, Шарапов». Да, с такой физией «прием граждан по личным вопросам» лучше не проводить. Всё, я заболел, предупрежу «голову» и убреду домой, пить дальше. Женька на работе, детей до вечера не будет, а вечером... ну, может, как-нибудь обойдется. Только похмелился, и спать завалился, супруга пришла, тоже под этим делом. С порога сразу с себя все стащила, сказала, что ей приспичило. Нет, моя супружница деликатничать в таком «серьёзном» вопросе не умеет, она заявила: «Хочу ...ся!». Это я уже отвык от такой прямолинейности и откровенного мата. Валёк не любил это дело, ну и я как-то старался... У нас с ним разговор был про мат: он его терпеть не может, сразу отца пьяного представляет. Даже сейчас ругнуться не может, а раньше… Валёк вспомнил, как в школе Фельчик, его одноклассник, бил смертно, материться заставлял при всех. Я сначала озверел, смотрю, он смехом давится, спокойно дальше дослушал. Валёк хоть и мелкий всегда был, но с ним особо не связывались, теперь понимаю почему, он внутри железный. А дело было так. Фельчик, когда понял, что Валька бить бесполезно, он молчать будет как партизан на допросе, тактику сменил. Пообещал весь класс бесплатно провести на какое-то американское кино, у него отец киномехаником работал. Валёк посмотрел на умоляющие рожицы одноклассников и морально сдался, только сказать все равно ничего не может. Фельчик ему и помог: «Ну, пи… пи…пи…» Валёк решился и выдохнул: «Пи… писька». Ржал весь класс, а Фельчик - громче всех, но в кино сводил, хотя споров было…. Так что мне пришлось по новой привыкать к русскому нецензурному. Вообще-то, в нашей семье Женька всегда была матершинницей. Мне отец в голову вбил, что мужчина может и должен материться, когда кувалда на ногу, и на железку, какую непослушную, или подчиненного (мужика). В любом случае, детей и женщин в радиусе слышимости не должно быть. Женьку никогда дети не останавливали, Танюха с Олегом с младенчества этого наслушались, я всё боялся, что будут материться, но нет, пронесло. Я её спрашивал: «А в школе ты как с учениками разговариваешь?» - она губы скривила, сказала: «Я там не разговариваю, я веду уроки!» К слову, на работе она на хорошем счету, она, если надо, умеет себя подать, а голова у неё всегда варила. Отговориться от исполнения супружеского долга не удалось. Ну, я вообще-то очень это дело уважал и любил, но последнее время, да ещё когда она в таком настроении, это не занятия любовью, не секс и даже не трах. Это - военная обязанность, такая «почетная», за уклонение от которой «сесть» можно надолго. Мне Сидоренко говорит: «Да расслабься ты и представляй кого хочешь», -можно подумать это так легко, да и последствия такие могут быть, мама дорогая. Я расслабляться только с Валентиной пытаюсь, не всегда удачно, трещит она в постели, как диджей на радио. А с Женькой каждый миг себя контролирую, о Вальке стараюсь даже не думать. У меня на морде сразу появляется идиотско-мечтательное выражение, ничего с этим поделать не могу. Валёк, он такой.... -4- Первый раз я его увидел на перемене в школьной столовой. Мы с пацанами уже сидели, когда мелких привели на «бесплатное молоко». Не то первый, не то второй класс. Они как тараканы по всей столовой расползлись, училка молодая, с ними не справляется. Мы уже уходить собрались, когда двое мелких сцепились. Училка орёт, чтобы драться перестали, какое там. Да драки-то толком и не было. Один, совсем дохленький вцепился в того, что поздоровее, и кулаком в глаз его лупит. А здоровяк видать очумел, ничего не соображает, пытается мелкого отпихнуть, кулаками во все стороны машет, всех цепляет, кучу малу создает. Ну, я их за шкирок приподнял малость, чтобы расцепились. Здоровячок реветь начал, а этот только сопит злобно. Я разбираться не стал, что у них там и как, в разные стороны раскидал и уходить собрался. Слышу, опять орут. А это, оказывается, здоровячок мелкого отпинать пытается, да еще прямо в лицо ботинком целится, каратист. Вон оно как оказывается, а я подумал, что это мелкий задирался. Навел порядок, потом всё соображал, кого же мне дохленький напомнил? Похож он на кого-то, а на кого, убей, не вспомню. Прямо извелся, память у меня фотографическая, а тут вспомнить не могу. Узнал, как его зовут, что мать у него библиотекаршей работает, я её знаю - тетя Вера, не похож он на неё, братьев и сестер у него нет, значит, тоже не то. Все равно хожу и вспоминаю, на кого он похож. Засел, шкет мне в голову, как заноза. Потом, уже и забылось всё, и тут он мне приснился. Чепуха какая-то. Сидит на дереве, за ветку держится, глаза вытаращены, а я внизу апельсином его подманиваю. Проснулся и сразу вспомнил, на кого он похож. Мне на день рождения книжку Даррелла подарили. Прочитать я её так и не прочитал, зато в ней были фотографии всяких необычных животных. Мне мышиный лемур больше всего понравился. Маленький, пушистый, глаза огромные, грустные. Валек на него здорово похож. Глаза такие же, огроменные и немигающие, как уставится ими, словно рентгеном просвечивает. Другие нервничали сразу, глаза отводили, орали: «Чего вылупился?» - говорили, что от его взгляда мурашки по коже идут, а мне нравилось. Я потом, когда отца его посадили, к нему домой приходил, пожрать чего-нибудь приносил. Валёк, чистая душа, думал, что я жалею его. Ну и жалко было тоже, но в основном интересно, как юннату, бегающему в живой уголок, своего «лемура» кормить. Валёк в жрачку двумя лапками вцепится, глаза выкатит и молчит. Ну точно лемур. После школы я в институт поступил, там пять лет, а когда вернулся, о Вальке и не вспоминал. Не то чтобы забыл, только не сталкивался никак, да и не нужно было, у него своя жизнь, у меня - своя. Две параллельные прямые. После мартовской байды, когда я двинутым полутрупом лежал, параллельные - прямо по Лобачевскому - пересеклись, а меня замкнуло. В той самой больнице меня на Вальку и коротнуло, по-другому и не скажешь. Ведь только перед ним было стыдно, когда не он мне утку менял - все нормально. Противно, но не стыдно, хотя и симпатичные сестрички попадались, а как он, хоть провались. Только ко мне редко подходил кто-то другой: Валёк почти круглосуточно возле меня сидел. Говорят же «глаз с него не спускай», вот он точно глаз с меня не спускал. Временами такая злость брала: ну чего ты нянькаешься со мной, других дел у тебя нет? А когда его сутки не было, он на «скорой» дежурил, я всем хамил, злость срывал, что он меня «бросил». Все бросили- ничего, фигня, встану - им всем мало не покажется, а когда Валёк чисто объективно не смог придти, для меня наступил конец света. Все равно до меня тогда ещё не дошло, что со мной происходит, что у меня эта самая… любовь. В нашей деревне её «сукой-любовью» окрестили, но мне она была роднее матери. -5- - Тварь, опять о своём …. размечтался, искания начались? Иногда мне кажется, что она мысли мои читает. На самом деле, она просто знает меня как облупленного, за двадцать семь лет выучила. Нас ещё в детском саду вместе в пару ставили, в школе - десять лет за одной партой, а потом нас родители поженили. Мы на первом курсе учились, я женится и не собирался, само собой получилось. Женька ко мне в общежитие пришла, на днюху, сказала, что подарок особенный приготовила. У меня днюха в конце января, как раз с окончанием сессии совпала, мы, как водится, всей группой и гужбанили. В комнате толпища, шум-гам, я и не расслышал толком, что там за «особенный» подарок. Ночевать она у меня осталась, заодно и «подарок» вручила. Через день вместе домой поехали на каникулы, а там уже Женьку «пропивают». Она родителям звонила, рассказала, что мы вместе и всё такое. Её родичи к моим пришли и нас заочно просватали. Я когда домой приехал и узнал, что у меня в марте свадьба, прифигел, возмущаться начал: «Вы меня спросили?» Отец меня быстро урезонил: «Ты с ней был? Был. Значит, и говорить не о чем. Мы вам одну постель не стелили, ты сам выбрал, теперь уж живите». Врать не буду, сначала всё хорошо было, а вот после рождения Олежки Женька злиться стала, что внимания ей не уделяю. Она после родов поправилась немножко, и сразу решила, что я от «жирной» жены налево ходить начал. «Налево», как же! Да я по ночам сторожем подрабатывал, стипешка-то нищенская, родители подкидывали, но не хватало катастрофически. Днем на занятиях носом клевал, курсовки, проекты делать некогда, а потом перед сессиями носился, словно красным перцем под копчиком помазали. Какая там любовница, мне бы просто выспаться. Олежка еще беспрерывно плакать стал. Оказалось, Женька на диеты всякие села, мальчишка голодный, молока ему стало не хватать. Потом у неё молоко и вовсе пропало, тогда мы с Олежеком вконец измучились. Напаратим ребенка всякими смесями и пюре, он опять плачет день и ночь: животик у него болит от несварения. Женька издергалась вся, после зареклась ещё одного ребенка заводить. Пока учились, я не спорил, а потом домой вернулись, на ноги встали, я говорю: «Давай ещё деток родим, я один рос, знаю как тоскливо». Наотрез отказалась, ревела: «Мне нельзя, ты меня угробить хочешь!» Спрашиваю: «В чем дело?» Молчит, в больницу - проверяться и подлечить, чего ей там надо, - не хочет. Танюшку все же родила, когда вопрос ребром встал: или … или. Танюшка, умница моя, радость моя, слабенькая родилась, зато характер с младенчества проявился. Прямая, преданная, упрямая, мне иногда казалось, что она дочка Валька, ну, или сестренка его. Она-то точно к нему относилась, как к еще одному брату. У неё такая строгая любовь к Олежеку была, и к Вальку она также относиться стала. Меня Танюшка всегда просто обожала. Женьку это раздражало, что меня Танюшка любит больше, чем её. А вот Олежку и Валька, Танюшка ещё и опекала, как старшая. Смешная, кроха такая и вдруг на полном серьёзе воспитывает «этих неслухов». Валёк её, как мне кажется, даже побаивался. Никогда не сюсюкал, не баловал, как ребенка, разговаривал, как со взрослой девушкой, а сам души в ней не чаял. Когда мы с Женькой снова сошлись, она детям запретила даже рядом с его домом проходить. Таня так и не смогла понять, почему? Ведь там тоже её дом, там - её игрушки, её Зая. По Вальку очень скучала, а уж он по ней как тосковал. По мне он тоже тосковал, я знаю, хотя Валёк сам никогда бы не признался, но у нас-то другое было. Про тоску его, я узнал случайно, он тогда ещё не уехал, а я станцию ещё не продал и заскакивал изредка, за деньгами в основном. Приеду на станцию, а сам во двор Валькин пялюсь, но все без толку. Лишь однажды я его засёк. На крылечке они вдвоем сидели, Валёк и Зая. Оба, не отрываясь, не мигая, на калитку смотрели, ждали. Я сразу мультик вспомнил «Ёжик в тумане», там медвежонок с ёжиком также сидели. Смешно, и в душе щемит, мышиный лемурчик и крольчиха ждут хозяев. А хозяева не придут, нельзя им, ЗАПРЕЩЕНО. «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…» В детстве ревел, когда этот стишок рассказывали, и в тот момент смотрел на них - комок в горле, не зареветь бы, как в детстве.... - Ну, ты и козёл! Ни стыда, ни совести. Опять слёзы льёшь о своём... Всё, понеслась! - Жень, заткнись! Я тебя предупреждаю первый и последний раз, если ты ещё раз затронешь Валька, я могу забыть, что женщин не бьют. Я просто не сдержусь и ударю. Женька заткнулась на полуслове. Мне это выйдет боком, она никогда ничего не прощает и не забывает, как слон, но больше я это слушать не мог. -6- Раньше, если после её истерики я на коленях не поползаю, Женька швыряла мою подушку в зал. Задевало сильно, не то, чтобы очень трахаться хотелось после всех гадостей, нет, но обидно. Я что, кутёк: на ковер надудонил - вон за дверь? Сейчас бы рад после лая её не видеть, хотя бы полдня, успокоиться, остыть. Так её, как нарочно, на «любовь» пробивает, и попробуй не угоди. Блин, как же всё это запарило. Недельку бы покоя, больше уже не прошу. Детям проще, они то у одной бабушки, то у другой, а мне в какую щель забиться? Когда дети к Ратновым зачастили, я думал, что тёща будет настраивать их против меня. Я с Жениной роднёй как-то не очень знался, времени не было и желания особого тоже. Тёща оказалась женщиной хорошей, понимающей, только вот Женьке она не указ. Не знаю уж почему, но свою мать моя супруга не выносит, а отец для нее просто не существует. Единственный, к кому она прислушивается, - это брат её матери, её дядька, а мой начальник. Ничего так мужик, правильный, только всегда на Женькиной стороне. Мне бы хоть одного такого родственника, да хоть бы и не родственника. С Саньком, и с тем, уже не такие отношения как раньше, вроде все нормально, но как-то не так. Кто бы мог подумать, что он злиться и ревновать к Вальку будет, не как Женька, но все равно. Психовал он из-за моих «заходов», и конкретно так психовал. Я, когда к Женьке вернулся, свихнулся малость. Стоило задуматься - не к себе домой шел, а на Садовую, к Вальку. Трезвый-то ещё осекался и разворачивал сани обратно, а под этим делом к нему вламывался. Стыдно вспомнить, белугой рыдал, стискивал так, что у него дыханье перехватывало, и быстрее в койку швырял. Он не сопротивлялся, молчал, ещё и по голове, как маленького, гладил и успокаивал. Я, гад, знал, что и отказаться от меня он не может и совесть его гложет, перед Олежкой ему стыдно. Пользовался им без зазрения совести. Видел ведь, что ему плохо от этого всего, но притаскивался, как последняя сволочь. Женька трижды окна ему била, краской на воротах «художничала». Я приходил извиняться, а он меня жалел, спрашивал: «Ты как? Досталось?» Ага, доставалось, но я бы все выдержал, и всё равно к нему бы приползал, лишь бы он принимал меня. А он не мог, против души не мог идти. Из-за Олега и Тани, из-за МОИХ детей. Я-то о них не думал, я ни о ком тогда не думал, я без любви этой, пусть тысячу раз «сучьей», в петлю готов был залезть. Валёк настоящим мужиком оказался, не то, что я. Так спокойно сказал «хватит», что я и рта не открыл. Он тихо-молча собрал вещички и уехал, совсем уехал, в область. Там конуру натуральную, без всяких удобств, снял на окраине, на работу устроился в частную клинику к своей знакомой. Она руководила этой клиникой и Валька с руками оторвала. По началу, он на приеме сидел, а потом она его в свои замы перевела. В клинике, из-за бестолковщины, проблемы были, а у него талант всё организовывать. Он ведь очень ответственный, тысячу раз все продумает, прорешает. Так что клиника сейчас безо всяких сбоев спокойно фунциклирует. Дом он свой продал, только какое жилье можно было за наши деревенские гроши в городе приобрести? Вот тогда я и решился станцию толкнуть, чтобы ему квартиру нормальную купить, а вовсе не из-за Женькиных визгов. Больше всех за СТО ары давали, а для меня это главное было, чтобы на квартиру нормальную хватило, желательно поближе к центру. Все получилось, как задумал. Квартиру на Валька оформил, боялся, что он возмущаться будет, а он ничего, спокойненько так воспринял. Я неделю «на воздусях» летал, будто мне подарок сделали, хотя так оно и есть. Я ж сволочь продуманная. Валёк теперь обязанным себя чувствовать будет, это его покрепче любых обещаний привяжет, никуда он от меня не денется. Знаю, что я - говнюк, сам-то других имею, а ему словно запрещаю, но не могу. Не могу, и всё тут. Он только со мной может быть, только со мной, больше ни с кем. -7- Я наш первый раз никогда не забуду. Валю трясёт от возбуждения, но он упорно молчит и с места не сдвигается. Столбиком замер, как кролик перед удавом, глазищи по пять копеек, испуганные, так напрягся, будто его в гестапо пытать будут. Для него это же первый раз по-настоящему. Мне-то страшновато, а ему каково? Я его тогда погладил слегка, просто как ребёнка. Так он в осадок выпал, ну, или там в астрал ушёл. Я совсем растерялся, испугался, что он опять от меня отгородится, он на это мастер. Схватил его в тиски, чтобы почувствовать - вот он, со мной. Тут он словно очнулся, выдохнул и вперед поддался. Ничего особенного, но у меня сердце от нежности захолонуло, он же доверился мне, поверил в МЕНЯ, поверил, что Я всё могу и умею. Вот тогда я реально себя мужиком почувствовал и как будто на голову выше стал. И так каждый раз было, даже сильнее с каждым разом, настолько, что совсем его отпускать не хотелось. Хотелось на руках таскать или за пазуху засунуть, защитить, спрятать от всех. Валька всегда злился и шипел, когда я его на руках носить пытался, и это дома, а уж если на людях помочь хочу, обиды не оберешься. Не любил слабаков и сам слабость никогда не показывал. Это у него от матери, тёти Веры. Ой, как бабки на неё шипели: «Гордячка! Всех мужья бьют смертным боем, все плачут, все жалуются, а эта губки подмажет, волосы короной уложит и как ни в чем не бывало на работу идет. Интелегэнша выискалась. Была бы покорной, глядишь, и муж перестал бы лютовать». Ага, так бы и перестал, как же! Фашист был натуральный, собак и кошек из ружья стрелял. Даже, если с ошейником собаку видел, все равно стрелял, сколько бы это скандалов и слёз не вызывало. Своими руками бы придушил этого папашу. Валёк ведь тоже не раз и не два с синяками в школу приходил, говорил, что неудачно упал. Кудряш, зверюга, он же всю жизнь Вальку искалечил. Ладно бы просто бил его и мать, что с пьяного дурака возьмешь? Нет, там все страшнее было. Мне про «лемура» всё узнать хотелось, любопытство разбирало, поэтому, когда мамка про Кудряшовых с подругами лясы точила, я прислушивался. Тетю Веру замуж за Кудряша выйти заставили. Она другого любила, а Кудряшов снасильничал. Никто разбираться не стал, виновата она там или нет, опозорена и всё. Кудряшов «благородно» предложил позор свадьбой прикрыть, а тете Вере деваться некуда было. Женишок любимый умотал, а она беременна от Кудряшова, выбор-то не большой: аборт и вон из дома или вон из дома замуж. Наверное, как мне, когда разводиться хотел, твердили: «Стерпится-слюбится… безотцовщину при живом отце… позор на всю семью…» «Не стерпелось, не слюбилось». Кудряшов, как напивался, на всю улицу горлопанил, что жена любому ноги раздвигает у себя в библиотеке, а ему «своё законное» приходится силой получать. Что щенка своего малолетнего прибьет, перечит он ему, за мать заступается. Если уж все вокруг знали об издевательствах Кудряша, то Валёк и подавно. Он вживую видел и слышал, что его отец-садист с матерью вытворял, а после такого я лично импотентом бы стал. А он ничего, только в первый раз напрягался, как девочка. Ха, как будто знаю, как девочки напрягаются, нашелся секс-террорист. Женька с самого первого раза точно знала, что и как ей надо: «Сделай так, тигрище, надави сюда, молодец…» Мне тогда показалось, что это у неё не первый, а сто первый раз, но нет, все на месте было. Тогда почему я себя таким неполноценным чувствовал, салагой несмышленым? Да и потом, я, как вечный «юнга» под присмотром «бывалого», но свыкся со всем, считал, что так и должно быть, сравнивать-то не с чем. Валентина, в принципе, была поневиннее, не в физическом смысле, конечно, но наслушалась от кого-то, что Женька в постели - огонь, ну и постаралась её переплюнуть, чудеса на виражах продемонстрировать. На первых порах её старательность даже трогала, а потом стало скучно. В чем радость траха, если человек с тобой просто трудиться в поте лица и тела, да ещё орет лозунги не в тему. Она же не «трудящиеся массы» на демонстрации, а я - не на трибуне. На кой мне её: «Слава партии любимой!» Валёк, тот ни разу, ни слова не проронил, а я с ума сходил. Сначала думал, что просто мужик мужика лучше понимает, потом вспомнил, как в школе с Сидоренко баловались дрочкой. Приятно, конечно, но на большее не тянуло, и после этого очень даже женский пол привлекал, а вовсе не «друг-Сидоренко». Не хотелось мне с ним каждую минуту зажиматься, а с Вальком хотелось и хочется. Мы с Танюшкой, на днях, сказку смотрели про Алису, которая пирожок откусила и меньше ростом стала, выпила чего-то и снова выросла. Я, как дурак, сразу пожалел, что в жизни так не бывает. Я бы Валька в размерах уменьшил и в кармане носил. Даже если бы он навсегда «карманным» остался. Мне ведь не только секса с ним не хватает, мне ЕГО не хватает. Секса-то у меня достаточно и дома, и не дома, только отчего-то мне стало казаться, что я просто в туалет сходил - облегчиться. Приятно, конечно, освободить мочевой пузырь, но кричать об этом на каждом углу… Да чёрт с ним, с трахом, у меня в душе покоя нет, в груди - огромная дырка, боль все время сосущая, аж в глазах темнеет. -8- «Больница - дом родной». Сначала я в «хирургии», потом Олежек в «хирургии», теперь я в терапии, тенденция, однако. За два года это уже третий раз, если так пойдет дальше, нужно будет забить отдельную палату для семейки Морозовых. На этот раз хоть ненадолго задержусь, фигня, «мотор» взбрыкнул, но не серьезно. Подлечить нужно «межреберную невралгию». Откуда у меня эта беда взялась - непонятно, но сказали, что из-за неё сердце так и будет дурить. Хотел недельку тишины и покоя, нате вам, получил. Так мне мало, теперь уже жду, что Валёк вот-вот войдет. Знаю, что это невозможно, ему попросту никто сообщить не мог, что я тут валяюсь, но вот жду. Было сильное желание Сидоренко попросить, чтобы позвонил ему. Пусть Санёк кривится, сколько хочет, черт с ним, лишь бы сделал, но я как представил, что Валя в палату заходит, а здесь Женька… Она теперь шёлковая, ну просто образцовая жена у постели тяжелобольного мужа. Представил и ничего не сказал Сидоренко. Лежу, мечтаю, вспоминаю, как вот также лежал и ждал Валькиного прихода. Ждал и злился на себя, за дурость такую. Вспоминаю, как обалдел от радости, когда он меня обтирать стал, а у него руки задрожали. Да много чего вспоминается. «Вспоминается только хорошее», - а мне вспоминается всё, буквально, любая минута. Я каждый день, как «заяц-энерджайзер», носился, столько силы и энергии из меня пёрло, не знал куда девать, от счастья горы мог своротить. «Недолго счастье длилось». Не помню, где это выражение слышал, но счастье и впрямь длилось оче-е-ень недолго. Супруга решила вернуть блудного мужа. Её лучшая подружка позже проболталась, что про меня Женька вспомнила после того, как Масычев её открытым текстом послал. Надоела она ему. Про Масычева-то я ещё до аварии всё знал, письма мне приходили с требованиями «разобраться со своей проституткой». Жена его, наверное, писала, больше некому. Сейчас кому-нибудь другому «письма счастья» шлёт, Масычев ещё та кобелина. Моя супруга тогда и надумала вернуть свою «собственность», хлам, конечно, но в доме сгодится. Я её послал лесом-полем, позабыл, что Женька от своего никогда не отступалась. Где только она грязью Вальку не поливала, даже в больницу к нему приходила, требовала, чтобы «пидо..а» уволили. Счастливая и спокойная жизнь кончилась. Начались «будни резидента», когда «покой нам только снится», а каждый день ждешь «провала». Вот и дождался. Не прошло даже двух месяцев… Гонцом с дурными вестями оказалась Песоцкая, она бумажками на СТОшке занималась и на «телефоне сидела». Увидев её перекошенноё лицо, я понял сразу - это оно. Путаясь и заикаясь, Песоцкая объяснила, что звонил Валя. Олега избили и у него сильное сотрясение мозга. Я рванул в больницу, но Песоцкая схватила меня за рукав и добавила: «Женька уже там». У меня в глазах потемнело, я-то знаю, что, когда моя жена в бешенстве, она, как бык на корриде, на рога поднимает всех без разбору. А то, что она «сильно гневается», можно не сомневаться, она от одного Валькиного имени копытом землю роет. Я не бежал, я несся, как угорелый, но всё равно не успел. Моя супруга уже вцепилась в Вальку своими когтями, и за что? За то, что он первым пришёл узнать, что стряслось с её сыном. …Как вспомню, так вздрогну, такого позорняка в моей жизни ещё не было. Мы втроем её от Вальки оттащить не могли. Мало того, пока меня не было, она ему голову пробила. Туфли свои сняла и каблуком шарахнула, хорошо в висок не попала. Если бы я тогда там был, я бы её точно прибил. …Позорище немыслимое, кто-то ведь ещё и милицию вызвал. Моя супруга быстро сориентировалась, она заявление на Валька строчить вздумала, якобы он её избил. Хорошо свидетелей море, возмущаться стали. Я замял всё кое-как, объяснил, что она не в себе из-за сына, и подмазал, не без этого. Супруга надолго не задержалась, некогда ей было с сыном побыть. Да что там, она словно вовсе забыла о нём. А у Олега следователь сидел, ждал, когда можно будет снять показания. Олежек ненадолго в себя придёт и снова сознание теряет. Следак подловил все-таки момент, но Олежек сказал, что никого не видел и «кто и за что мог» понятия не имеет. Мне он тоже ничего не рассказал, тогда я - в школу, к Олежкиным друзьям, там мне всю картину маслом и нарисовали. Один сопляк, на два года старше Олежки, его сыном «пи…а» обозвал. Олег в драку полез, доказывая, что его отец получше других будет, и накостылял шакаленку. Так этот змеёныш старшему брату нажаловался, тот с друзьями моего и подловил. Уроды, мало того, что старше Олега на пять лет, так ещё и втроём на одного. Я, как услышал, не хуже Женьки ополоумел, чуть дел не натворил. Спасибо, Валёк в машине ждал. Увидел мою рожу, выскочил и оплеухой в чувство привёл. - Хорош горячку пороть. Поехали домой. У меня голова раскалывается, и тебе нужно обмозговать, что делать дальше. Так оставлять нельзя. Забьют они его. Но если ты сорвёшься и тебя за самоуправство посадят, Олегу легче не станет, - у Вальки такой тон, что не до споров. Я как-то даже забыл, что он маломерный, что я старше, и просто подчинился. Дома у меня начался трясунчик, и Валёк, вместо того, чтобы лежать с больной головой, возле меня прыгал: давление мерил, пульс считал, капельницу ставил. Когда отпустило, ругаться стал, сказал, что если я не хочу серьёзно загреметь в больницу, то должен о нагрузке на сердце задуматься. Вот только, КАК это сделать, не объяснил. -9- Утром я поехал к Сидоренко, за советом. Я должен защитить сына от всех гиен-падальщиков, проучив их, раз и навсегда. Шакалов, нападающих скопом и со спины, необходимо остановить. Олег не захотел сделать это по закону, значит, сделаем по совести, способов много, нужно только выбрать лучший. В этом я понадеялся на Сидоренко, мало того, что он соображает быстро, так ещё и в теме. Точно должен чего-нибудь подсказать. Он подсказал и даже взялся помочь. Мы вдвоём составили план, без всякого участия Вальки. Я - потому что чувствовал: ему бы наш план не понравился, а Санёк, тот просто Валька во всём виноватым назначил. Короче, разыскал тех паскуд и перед выбором их поставил: «Сейчас вы друг друга серьезно отметелите, или я жизнь положу, но вас засажу за избиение и по сто тридцать второй. Не знаете, что за статья? Узнаете, на зоне объяснят». Догадались, уроды, ….. твою мать, они не только струхнули, ещё и глаза виновато попрятали. Я думал на пушку взять, а они на самом деле… Урою гадов… «Друг-Сидоренко» меня вовремя скрутил и дело до конца довёл. Свидетелей обеспечил - не придраться, ментов. Им ещё эту свору грызущуюся, разбирающуюся, кто виноват, дубинками разгонять пришлось. Вроде раздавил гнид, а не полегчало, и удовлетворения никакого. Пришёл Валёк с дежурства и «добавил»: Ростошанский ему велел взять отпуск без содержания, пока на месяц, а там видно будет. Я Вальку и сказанул: - Наплюй на козлов и вообще уволься, что я тебя не обеспечу? Он глазами в меня вперился так, будто я его ударил, а он отвечать не хотел. Не потому, что страшно, а так, словно боялся в навозе вымазаться. Развернулся и ушел, а мне, не хуже Женьки, хотелось всё вокруг разгромить, расколотить. Я же как лучше хотел, почему же он посмотрел на меня, как на грязь под ногтями? Тьфу, черт, «довспоминался»! Сердце затрусило с такой воробьиной частотой, не больно, но противно. Надо подумать о чем-то другом, нейтральном... Вот, к примеру, придет сегодня Олежек или нет? Лучше бы не приходил, я опять злиться начну. Скажи мне раньше кто-нибудь, что я на сына своего злиться буду из-за «любовницы», в глаз бы дал. Знаю, что он ни в чем не виноват. Ничего Олежка не просил - Валёк сам решил, сам ему пообещал, что всё будет как раньше и, когда его выпишут, отец с матерью будут его дома ждать. Знаю, а все равно на сына злюсь. Злюсь на Олега, а должен-то - на Валька, это он за себя и за меня всё решил. Не только решил, но и сделал. Валёк, он неуступчивый, если в чём-то убежден, хрен уговоришь. А он убеждён, что мешает нам с детьми нормальной семьей жить. Попросил: «Уходи». Не ругался, не скандалил, вещи из дома не выставлял - просто попросил. Я ушёл, но официально что ли, а душой всё равно с Вальком остался. Когда он понял, что со мной не совладать, что я так и буду на два дома бегать, рубанул по-живому и уехал. Так что Олег и не причём, но вот ходит, с опущенной головой, меня злит. Если кто и виноват во всём, то только моя супруга, а вот она-то виноватой себя не чувствует. Женька меня виноватит, из себя деву-мать всепрощающую изображает. И так здорово у неё получается, сам мог бы поверить в её оскорбленную невинность. Пусть ходит, лебедь мой подраненный, долго не выдержит, снова бешеной сукой кидаться начнёт. .....! Надумал «доброе, хорошее», опять сердце об ребра колотится. Где тут мои пилюльки? Закинулся, вон как научился их глотать, уже не запиваю. Теперь думаем о хорошем, о хорошем, о хорошем… Ничего придумывать и не пришлось, ко мне нагрянула нежданная посетительница. - Подывысь на ехго! Здоровенна дытына, и до нас причепилась. Шо тоби у дому не сидится Грынько? Чи то медом в нас понамазав хто? - Тоня! Ты откуда? Или сюда перевели? - Нэ, я до тоби прийшла. Ось, хгостинчику бабоньки наши собрали. Шо же ты у нас робишь? Соскучився? А, можа, правду кажуть, шо «хунта» твоя «лаосская» до инкфаркту довела, чи то как? - Тоня, как здорово, что ты пришла. Я перед вами всеми виноват, даже не поблагодарил по-человечески. Ничего, выпишусь, с меня магарыч. - Махгарыч, махгарыч! Тоня замолчала и помялась, что на неё было совсем не похоже. - Ты, это… Валю бачишь? Таке гарный хлопец, трошечки мовчун, а гарный. Бабоньки за ним заскучали. Можа, он вертается? - У Вали нормально все: он в хорошую клинику устроился, там его ценят. Зарплата у него очень хорошая, да и вообще, зачем ему возвращаться? Тоня посидела возле меня немного и засобиралась. - Бывай, можа ще побачимся. После её ухода на душе потеплело. Ясное дело, она приходила не меня навестить, а о Вальке выведать, но до чего радостно. Любили, выходит, его, пусть не ценили, но это всегда так. Люди понимают ценность чего-то, только если это потеряют. Сам-то чем лучше? Хватит перед всеми хвостом вилять. Выпишусь - с Женей поговорю начистоту, всё что угодно пообещаю, но дальше так жить нельзя. -10- После выписки супруга снова поставила мне «пат». Она вела себя спокойно, но роль незаслуженно оскорбленной женщины не бросала. Такая вот, «хранительница очага», переступившая через «женскую гордость» ради детей. Не пойму, ослепли всё что ли, как можно в такую бездарную игру верить? Хрен с ними, главное, ребята были счастливы. Танюшка сияла, Олег следил за мной постоянно, старательно отнимая тяжелые вещи, что было смешно и не нужно, но невозможно цепляло. Разрушать семейную идиллию, сложившуюся в глазах детей, я не мог, поэтому-то трусливо молчал. Стал образцовым мужем, бросив пить, «подстилку» и «неподобающих» друзей. Улыбался всем вокруг, не обращал внимания на отдельные заскоки жены, свободное время проводил исключительно с детьми. И каждую ночь звонил и молчал в трубку, слушая неторопливые, немудреные рассказы ни о чём и обо всём сразу. Слушал глуховатый и родной голос, от звука которого сводило живот, ныла поясница, дрожали руки и ноги. Благодаря этим звонкам я мог жить, нацеплять улыбку на следующее утро, делать вид, что всё нормально. Самое страшное и мерзкое, что только после этого я был готов к подвигу под названием «супружеский долг». Когда однажды трубку никто не взял, я не особо расстроился, мало ли какие у него дела? Но телефон не отвечал и на следующий день, а потом трубку поднял совершенно посторонний человек. Дребезжащий, старческий голос минут десять втирал про то, что «АТС номера изменил, а людям сообщить никто не удосужился», что «устроили такой бардак по всей стране», что какой там теперь номер у прежних хозяев «мне никто не докладывал, и не нужно сюда звонить, молодой человек, беспокоить пожилых людей». От слов: «Не нужно сюда звонить», - у меня взмокли ладони… Если не «сюда», то куда? Где он? Я уговаривал себя, что нужно подождать, Валёк позвонит сам, но в душе уже копошился страх: «А вдруг?..» Сегодня ещё подожду, если до завтра не позвонит, съежу. В голове крутились догадки одна хуже другой, в итоге наша «семейная идиллия» разбилась вдребезги. Какая к ….. идиллия, если супруге: «Давай, давай», - а у меня ничего, кроме давления, не поднимается. Разговор, назревший ещё полгода назад, вылился в грязный скандал. И «грянуло шоу». Сам виноват, злясь на собственное бессилие и морщась от болезненных попыток Женьки «реанимировать моего покойника», я бухнул: - Женька, бросай этот фарс, ничего у нас не выходит. Нам нужно разбежаться, - я отстраняю её руки от своего паха. Женьку приходит в бешенство, она вопит: «Нет», - и хватается за ..… Ну да, «выкручивание яиц» - на деле очень эффективный способ добиться согласия. ….. Не буду врать, страшно, теперь я вообще без содрогания о супружеских ласках не подумаю, но тон сбавляю, до примирительного. - Сама видишь, не получается у нас ничего, объясни мне, дураку, зачем тебе это? Мне не семнадцать, чтобы вскакивало даже на столб. Я тебя не люблю и совсем не хочу, ты меня не любишь - давай решим все по-людски. - Я тебя не люблю? Я с седьмого класса по тебе умирала. Думала, моей любви на двоих хватит. Верила, что ты поймешь, как я тебя люблю, и тоже полюбишь. Я боролась за свою любовь. Почти пятнадцать лет я только и делала, что воевала со всем миром за твоё внимание, а ты? Ты в упор ничего не замечал. Тебе Сидоренко всегда был важнее, чем я. А дружки эти твои! Гриша то, Гриша сё. Меня же никто в упор не видел: ни ты, ни они. Я ничтожество, приложение к великому «пану атаману Грициану». Когда меня в школе на новогоднем вечере спросили: «Евгения Владимировна, а Григорий Васильевич что не придёт на «огонёк»? Ой, как жалко, без него неинтересно…» - вот тогда я взбесилась окончательно. Мало мне друзей твоих отваживать, тут еще все бабы-б… пускают слюну на чужое. Да не делай ты морду «лопатой»! Мне всё про них рассказывали. Но и этого тебе показалось недостаточно, ты мужика трахать стал. Кого угодно, только не меня! Ты думал, что мне можно рога наставлять и я терпеть буду? Нет, я со всеми твоими дружками перекувыркалась. Сначала хотела тебя позлить, а тебе все по ….. Что ты мне тогда сказал, помнишь? «С кем угодно, только друзей моих не трогай!» Нормальный мужик такое сказать может? Я точно знаю, что нет. Да он убьет бабу гулящую или оттрахает так, чтобы о других не думала, а ты только плечами пожимаешь. Я, от злости, еще под кучу мужиков легла, лишь бы тебя, козла, забыть. Вроде нашёлся один, поверила, что наконец-то вот оно, моё бабское счастье, а он меня ….., чтобы тебе насолить. Не я ему нужна была, ты! Опять ты, всегда ты! Когда он со мной кувыркался, он о тебе он думал. Пусть ненавидел, завидовал, но думал-то о тебе. А когда я ему вместе жить предложила, он надо мной просто посмеялся. «Лучшее, чем я могу нагадить Морозову - это вернуть тебя». - Дрянь! Какая же ты, дрянь! – надо успокоиться, мне нельзя сорваться. Спокойно, спокойно. - Расп...ся! Поговори мне ещё. Увидишь небо в алмазах. Ты, ....., теперь всю жизнь мне ноги мыть будешь. За все издевательства. За то, что притащил меня после института в эту глухомань, как я тебя не упрашивала. За друзей, за баб, за пиз..а своего. За то, что столько времени позволяла тебе ночами пачкать телефон соплями. Я уж не говорю о том, что ты из меня дуру делал. Ты думаешь, я поверила в твою сказочку, что та десятка и есть твоя доля за «станцию»? Нет, ты бабки заныкал, - она с такой жадностью разглядывает моё лицо, выискивая что-то, и видно находит. Женькин рот - никогда не замечал, что он такой огромный - безобразно растягивается в похабной улыбке. Б...! Что у неё на уме? - Неужели ты вправду всё отдал своему шлюшке? - она не отрывает от меня глаз. Конечно, Женька не пропускает момент, когда я дергаюсь от «попадания», и начинает злобно, истерично хохотать. -..... Да ты ё…нулся. Он настолько хорош, что стоит таких денег? Ни ..... себе! Вот ты, Гришенька, и попался! Никуда ты теперь не денешься, будешь терпеть всё и не пикнешь. «Станцию» без моего согласия продал, а имущество в совместном браке нажито было! Сделку признают незаконной. Боже, какой у неё рот, ужас, хабало, а не рот! Не о том думаю, о деле нужно думать: может она или нет? Гаражи и оборудование были оформлены на Валька, их я продавал по доверенности, значит, тут чисто. А вот доходы от работы и от продажи - уже моё, и супруга может претендовать. Тяжело, но оттяпать можно. Найти человечка, который за приличный куш поможет «пободаться», - не вопрос. Неутешительный итог у меня на физиономии нарисовался, и Женька поняла: я «на крючке». - Захочешь развода - такие фанфары обеспечу, скажешь спасибо, если только родительских прав тебя лишат. Сама уеду и детей увезу, а там, может, их в интернат отправлю, чтобы не ныли. «Спокойствие… Только спокойствие… Пустяки, дело житейское». Этого быть не может, она берёт на понт. - Ну, чего ты добиваешься, какого….. в дурь прёшь? Хочешь, я в городе тебе квартиру куплю, жизнь свою устроишь по-новому, с кем захочешь, как захочешь. Зачем издеваться над собой, мной, детьми? - Х...шки, отсюда я теперь ни ногой. Я такую цену заплатила, через такое прошла, чтобы тебя заполучить. Пусть все видят, что я своего добилась... Видно, в конце концов, я потерял контроль. В глазах потемнело, в черепушке загрохотал пульс, от ярости затряслись руки. Я схватил попавшуюся под руку вазу и швырнул её в стену. Женька замолчала, рассматривая засыпанный осколками и склизкими прутками дохлых цветов палас. Вонь от протухшей воды вызвала тошноту, добавив к злости и отвращение. Стыдно признаваться, но я смотался, от греха подальше. Сбежал, иначе бы я её прибил. -11- Не только боязнь удавить супругу заставила меня «постыдно покинуть поле супружеской брани». В какой-то момент, на фоне её бесноватых криков, ко мне закралась мысль: «Отравит». Мысль пришла из ниоткуда и непонятно почему, но от спокойной уверенности, с которой она прозвучала в голове, я похолодел. Впервые в жизни я действительно пережил смертельный ужас и убедить себя в том, что это чушня, так и не смог. Ночь я провел, сидя в кресле в комнате Олега, шугаясь от каждого шороха, как забитый кутёк. Утром выгреб из гаража заначку, в «настоящих» деньгах, отвез детей к своим родителям. Велел жить у деда с бабкой до моего возвращения. Заскочил в администрацию, кинул секретарше заявление на три дня без содержания и рванул к Вальку. По трассе я летел с немыслимой скоростью и в таком угаре, что живым и невредимым я остался только благодаря заступничеству ангелов моих детей, не иначе. Я мчался, как одержимый, к единственному человеку, которому доверяю «от» и «до». К человеку, который позаботится о моих детях даже лучше, чем я сам. Да, может быть, у меня маразм, но, когда Женька пообещала сдать детей в интернат, я ей поверил, поверил и испугался. Я реально испугался за жизнь детей, да и за свою тоже. Мне нужно увидеть его и услышать, чтобы... Чтобы ЧТО? Чтобы ... перестать бояться! Ох...! Я ехал и, как молитву, твердил: «Валя, Валя, Валя...» - почему-то становилось легче. Перед въездом в город я притормозил, обдумывая, куда двигаться дальше. Сегодня пятница, а значит, Валёк на работе, поэтому я рванул в клинику, но там меня ждал большой облом. Развязная деваха в регистратуре сказала, что Вали сегодня не будет, и я, матюгнувшись про себя, поехал к нему домой. Дома Валька тоже не было. Бабулька на скамеечке просветила, что по объявлению я опоздал: «Сто тридцать вторую вчера уже сдали». Куда уехал хозяин, болтливая бабулька не знала. …твою мать! Теперь что, снова в клинику? Может, там знают, куда Валёк переехал, уж директриса точно должна знать. В клинике пришлось долго биться, чтобы пропустили к заведующей. Начальница у Валька ничего так, симпатичная, только глаза злющие. На вид ровесница наша, но, может, и старше. Мне, в общем-то, это и не интересно, мне Валька разыскать нужно, вот и весь мой интерес к ней. - Добрый день, если он, конечно, добрый. Я - к Вам за помощью: мне срочно нужен Кудряшов Валентин. Не подскажите, где я его могу найти? Квартиру он сдал, а нового адреса не сообщил. Дамочка рассматривала меня долго и неприязненно, как муху в супе, и я не выдержал: - Если вы не знаете, достаточно об этом сказать и я уйду, чтобы не тратить своё и ваше время, - в ответ она прищурилась и поджала губы. - Меня зовут Светлана Владимировна. Мне известно о переезде Валентина. Однако, чтобы ответить на ваш вопрос, я хочу знать, зачем он вам понадобился? - Григорий Васильевич, - я представился, но не стал добавлять, что мне «очень приятно». Мне было неприятно, чужое вмешательство стало меня реально бесить. И вообще хотелось побыстрее слинять, уж очень всё походило на допрос с пристрастием, а я был на пределе. - Он мне нужен по личному вопросу, и если вы мне не поможете, его поиск займёт больше времени, только и всего. - Валентин не только мой подчиненный, он мой друг, перед которым я в неоплатном долгу. Всё, что я могу, я для него сделаю и защищать его буду, насколько это возможно. - Отлично, только я ему не враг и от меня его защищать не нужно. Она как-то гадливо скривилась. - Насколько я знаю, Вы со своей семейкой ему уже столько навредили и снова жить спокойно не даёте. Хватит с него, езжайте-ка домой и продолжайте жить с женой в любви и согласии... Лучше бы она не упоминала мою супругу, нервы у меня окончательно сдали. Я всех баб поголовно ненавидеть начал. В общем, сорвался, наорал, что из-за таких стервоз, как она и моя супружница, мужики маньяками становятся... Ору и остановиться не могу, крындец. Б…! Докатился, с бабой собачиться стал, как базарная торговка! Я столько всего наговорил, вспомнить стыдно. Спасибо, Светлана Владимировна нормальной теткой оказалась. Вызвала девчонку-секретаршу, велела принести для меня валерьянку и стакан воды, и ещё записи какие-то. - Не понимаю, что он в вас нашёл? Будь моя воля... Чего уж там! - она беспомощно махнула рукой. - Я хочу, чтобы Валя был счастлив, поэтому помогу, но сначала вы должны кое-что послушать... Несколько месяцев назад, я обязала Валю сходить на прием к психотерапевту, мне очень не нравилось его состояние. Неохотно, но он подчинился. Это, - она кивнула на принесенный диктофон, - аудиозаписи его бесед с врачом. Поскольку это не лечебные сеансы, этические нормы я не нарушаю, - она включила диктофон. Женский голос, звучащий из диктофона, был противным и... навязчивым, что ли? *** …… устранить, - начало фразы невозможно разобрать, мешают шипение, треск, шорохи. - Нездоровое пристрастие? Что вы имеете в виду? Я всегда считал, что нездоровое пристрастие - это алкогольная, никотиновая, наркотическая зависимости, беспорядочность половых связей. Однополость моего сексуального выбора, может, и перверсия, но к здоровью отношения не имеет. Лечиться от любви? Невозможно. И не хочется. Шорохи стали ещё сильнее. Звук знакомый, но с чем он связан, вспомнить не могу. - Валентин Иванович, …… я вижу, что такие отношения приносят вам боль, вы постоянно находитесь в разладе с самим собой. …… Поскольку, в круг моих обязанностей входит поддержание нормального психологического микроклимата в коллективе, соответственно, я обязана Вам помочь! Ваш …… кардинально отличается …… Понадобится не один десяток сеансов психокоррекции, …… уверена, что в результате ваше предубеждение …… женского пола существенно снизится. Безусловно, полной …… сексуальной ориентации не произойдет, у вас был мощнейший импринтинг с мужчиной, но …… для построения гетеросексуальных отношений …… Вам не хочется нормальной семьи, детей? Половину слов я не понимаю, ещё часть - вообще теряется в общем шуме, и всё равно ясно, чего эта коза задумала! От страха у меня забурчало в животе, неужели он согласился? Кроме шебуршания, ничего пока не слышно. Шорохи, шорохи. Вспомнил! Так шуршит бумага. У Валька привычка такая: если он сильно волнуется, хватает бумажку и начинает её складывать, потом расправлять, потом снова складывать, и так пока бумажка не порвётся. - У меня было нормальное семейное счастье. Менять его на суррогат? Я не терплю искусственных заменителей. Лучше ничего, чем эрзац. Дети? Сложный вопрос. То, что вы предлагаете очень похоже на предательство. -Извините, но мне не понятно о каком преда….. - опять неразборчиво. Микрофон, что ли, далековато расположен, или у неё «каша во рту»? Вон, что Валёк говорит, понятно до последнего слова. - Бросить жену из-за её бесплодия - это как? - Разве можно ……, - чего она там блеет? Ни слова не разобрать. - Для меня - одно и то же. Сожалею, что Вам это недоступно. *** Я успокоился: ладно, пусть живет, коза дранная. Как её Валёк на место поставил, я так не умею. Зря я расслабился. Владимировна продолжала тыкать на кнопки диктофона. - Это ещё не все, - она прикусила губу, - не так давно Валентин сам пришёл к психотерапевту. Послушайте. Мерзкий писк быстрой перемотки и снова Валькин голос. *** - ……ниться. Вы были правы, мне требуется помощь. Вчера я поймал себя на мысли. Отвратительной мысли. «Хочу, чтобы она исчезла. Навсегда». - Почему вы решили, что это ненормально? Все мы, время от времени, мысленно, а иногда и вслух, ...... смерти. Это плохо, но такова ...... природа. Вас это гложет? Это показатель того, ...... принципы выше, чем у бо...... и ничего более. Если вы захотите ...... о своей проблеме, я могу вам дать дру...... врача не требуется. - Я не знаю с чего начать. - Расскажите, когда …... мысль? - Каждый вечер я звоню и рассказываю о том, что произошло со мной за день. Вроде семейных бесед за ужином. Только говорю один я. - А он молчит? Почему? – врачиха, кажется, удивлена не на шутку. - Он слушает. Жена, наверное, рядом. Злить её не хочет. Может, закрывается где-нибудь с телефоном. Я не знаю. Спрашивать - не зачем. Мог бы, поговорил. Вот и подумалось: «Она мешает, лучше бы её не было. Никогда». - А вы не думали …… , - опять одно «бу-бу-бу». - На тот момент я поступил правильно, а никому от этого не стало лучше. Получилось только хуже, особенно ей. - Вы уверенны, что ваше …… ухудшило взаимоотношения в семье? - Уверен. Всем плохо, а ей – особенно. Счастливый человек не будет превращать жизнь дорогих людей в ад. - Ситуация. Я не знаю, что можно ..... Время лечит. В любом случае, …… вы ...... друг для друга. Попробуйте, хотя бы неделю...... - Нет. Я больше не хочу поступать правильно. Особенно, если это приносит боль всем нам. Спасибо вам за то, что выслушали…… *** Светлана Владимировна остановила запись, а может, она оборвалась, я не обратил внимания. - Валя взял неделю в счет отпуска, но чувствую - ему плохо. Он - особенный, таких единицы на десятки тысяч. Моя бабушка, истово верующий человек, готова на него молиться: «Божий человек. Такие чистые души Господь прибирает к себе ещё в младенчестве». Ему бы родиться на несколько веков раньше, он бы в пустынь ушёл, грехи рода человеческого отмаливать. Боюсь я за него, - она замолчала, покрутила в руках диктофон и, вздохнув, отложила его. - Вы слышали о «Врачах без границ»? - я помотал головой. - Долго объяснять не буду, а вкратце: международная медицинская организация, оказывающая помощь населению в «горячих точках», в районах стихийных бедствий. Валентин рвался в волонтёры, еле убедила, что он здесь не меньше нужен. Он думает, что, если каждый день видишь чужое горе, свои беды будут казаться мелкими и незначительными. В это не верю я. Нельзя просто так отмахнуться от своей боли. Я хотела как-то помочь, но он попросил не вмешиваться… Я стараюсь, и в то же время... Не знаю, может, я об этом пожалею... - она схватила ручку и набросала пару строчек. Адрес! - Светлана Владимировна! Я люблю вас! - я подхватил её за талию и закружил. -Но, но, но! Попрошу без фанатизма! - она смущенно потопталась. - Пусть позвонит, хорошо? Я схватил со стола бумажку, вылетел из кабинета, промчался по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и выскочил на улицу. -12- Валёк переехал в спальный район, тихий, зеленый, но от центра далековато. Снаружи домишко так себе, но и не полная рухлядь. Я постучал, потом ещё, ещё. Дверь никто не открывал. Я обошёл весь дом, тарабаня в каждое окно. В конце концов, в доме что-то загрохотало, я рванул к входу с воплем: «Валька, это я!» - и для эффекта неслабо постучал в дверь ботиночком сорок третьего размера. Сработало! Передо мной стоял разгоряченный Валька, с расфокусированным взглядом, прижимая к себе флакон с массажным маслом, тем САМЫМ маслом. Он стоял в дверях и, вроде, не собирался меня пускать. Я туго соображаю, но не до такой же степени! Ну нет, я сюда не просто так за сотню верст летел, мне внятное объяснение нужно. Надеюсь, это мужик и я с чистой совестью его по стенке размажу, заодно и пар спущу. Валёк ещё несколько мгновений поморгал, потом уронил пузырёк хорошо, что тот пластиковый, сгрёб в жменьку мой воротник. Не проронив ни слов, он поволок меня в дом. Я тоже молчал, просто ох… офигел от такой «радостной» встречи, ну и воротником горло малость сдавило. Валёк резко толкнул меня на широченную тахту и навалился сверху. Я в полном ауте валяюсь, и это ещё слабо сказано, а Валька злобно сдирает с меня штаны. Блин, да что творится в самом деле? Ладно, важно, что кроме нас в доме никого нет, а мы - в обнимку и на горизонтальной поверхности. Б…! Если он ещё потычется носом, я не удержусь. Да что же он творит, в конце концов? Весь кайф сломал, для ЭТОГО так мне ноги разводить не требуется. Наконец-то поняв, чего он хочет, я судорожно дернулся. Нет, мне совсем не страшно подставить задницу. Воспоминания о прошлом, довольно болючем, разе не пугали, тогда я сам этого хотел. Да и сейчас, когда супруга по полной программе отымела мой мозг и мою душу, мне просто необходимо дать кому-нибудь по морде. Ну или получить по мозгам тоже неплохо помогает. Так что проблема не в том, что я боялся подставить задницу, проблема в том, что я не хотел подставлять любимому человеку немытую задницу. Валькин вариант был бы идеален, если бы я подготовился заранее. Не знаю, чего он там себе навоображал, но бестолково подергав меня еще несколько раз за ноги, он жалобно застонал и вдруг хряпнул меня в ляжку. ….. твою мать! От боли я взвыл и так подпрыгнул, что Валька чудом с тахты не сбросил. Минут пять мы лежали, не двигаясь: я отходил от боли, а Валёк… Валёк-то кончил! П…ц! Ничего не понимаю, он мокрый, как будто его из ведра облили, и, кажется, в бессознанке. Нет, он заснул! Я осмотрелся: на полу термометр, чашка с желтоватой водичкой. Вот, я тупица, Валёк ведь не просто странно вёл себя, от него жар шёл, как от печки. У него температура шпарила, а я из-за масла грузился, ничего от ревности не соображая. Потихоньку слез с тахты, стараясь не потревожить Валька, и пошёл шариться по дому. Не понимаю, на фига ему эта халупа? Деньги, что ли, понадобились? Звякнул бы, я их из-под земли бы достал, зачем в сарай-то перебираться? Хорошо, хоть газ и вода есть. Пока чайник грелся, я проверил холодильник - пусто. Ну, прямо, как в сказке: «Век не топлено, не готовлено». Покормить его нечем, в таблетках я - полный профан, поэтому, разбудив Валька, я сунул ему горячий чай, сдобрив его найденным мёдом. От слабости что ли, но руки у Вальки так тряслись, что он чуть не уронил чашку. Кое-как его напоил, больше, конечно, ему на футболку попало. Хрен с ней, всё равно мокрая. Стащил её, обтер Валька полотенцем - и тут он опять в беспамятстве свалился. Я походил-походил кругами и рядом пристроился, устал от всего, да и без дела сидеть не могу, а шуметь не хочется. Проснулся я с хорошим таким ощущением, правда, несколько минут не мог сообразить, где нахожусь. В комнате темновато, может, поэтому кажется, что в незнакомом месте уснул, только всё равно как-то хорошо. Внизу дискомфорт, но родной такой дискомфорт. Ещё бы, Валёк спит под мышкой, в своей любимой позе: «Лемур на дубе». Я-то всегда сплю на спине, ещё и руки раскину, мне даже на «полуторке» тесно, дуб - он и в Африке дуб. Зато Валька всегда компактненько укладывается, бочком. Одна рука - всегда под щекой, а вторую - через мою грудь перекидывает, типа, держится за дерево. Чтобы уж точно с «дуба не рухнуть», он своими задними лапками мою ногу, как ствол обхватывает. Всё бы ничего, но его колено точнехонько в мой «торчащий сучок» упирается. Приятно осознавать, но неприятно чувствовать. Будить его нужно аккуратненько, чтобы не напугать, я уже научен горьким опытом. Нашел на подушке перышко и тихонечко по Валькиным губам мазнул. Он недовольно забормотал что-то, но не проснулся. Я поднялся перышком к носу, Валёк смешно сморщился, чихнул и, не открывая глаз, пробурчал: «Гришка, схлопочешь». Б…! Ни с того, ни с сего он взвился, как ошпаренный, и, конечно, саданул меня коленом. - Гриша, Гришенька, я думал, что ты мне приснился… Гришенька, ты надолго? Поздно уже. Тебе ехать нужно. Мы всё проспали, - ответить я не мог, мне было не до того. Валёк понял, что натворил, и дальше уже было совсем не до разговоров. Сперва Валёк дул на «ушибленное место», потом гладил, потом поцеловал, потом … перешёл к активному «лечению». Короче, когда лечение закончилось, я отдышался и смог объяснить: «Приехал по серьёзному делу, до среды, я у тебя перекантуюсь? Вообще-то, поговорить очень надо, но жрать хочется нестерпимо, а у тебя - голяк». Моему животу было плевать, что за окном - темень непроглядная, он бурчал, требуя своего. Вот я и подорвался сбегать в магазин, но меня тормознул Валёк. - Григорий Васильевич, на часы посмотри. Я посмотрел - поздно конечно, но есть же круглосуточные магазины. - Григорий Васильевич, ты и раньше сначала делал, потом думал. Теперь, живешь так, будто один час у тебя остался. Мало что холерик, так и ещё невротик. Уймись. Настроение у меня конкретно испортилось. Ну да, есть такое дело. Поговорить, рассказать что-то толком не могу, перескакиваю с пятого на десятое. Спокойно на месте посидеть не могу, подпрыгиваю. Сплю так беспокойно, что простыня вокруг шеи наматывается. Но одно дело самому знать, что ты стал дёрганным, как марионетка на веревочках, другое - услышать это от Вальки. Правда, но обидная. Валёк посмотрел на мою кислую физиономию и чмокнул в нос. Да он, и впрямь, соскучился! Это я любитель «полизаться», а он весь такой «непокобелимый», и тут, на тебе, на нежности потянуло. Я лизнул Валька сначала в губы, а потом в шею, он от этого всегда тащился. Валёк передёрнулся и засмеялся горлом, потом строгость на себя напустил. - Иди, приводи себя в порядок. Поедем куда-нибудь ужинать. На такси. Мне совершенно не хотелось переться в «массы», но готовка - это долго, я помру. Ужинали мы кафе-гриль, взяли целого бройлера, Валёк чуть пощипал и бросил, а я просто облопался. С голодухи показалось, что сто лет такой вкуснятины не ел. Пока трескал, успел всё рассказать и обо всём расспросить. Сначала, конечно, о квартире, обидно всё-таки, хотя и предсказуемо. Естественно, квартиру Валёк решил переоформить: написать дарственную, на Олега и Таню, напополам. А как узнал, что до их совершеннолетия квартирой будут распоряжаться родители или опекуны, передумал. Написал завещание на детей: «На всякий случай», - и квартиру сдал, с предоплатой на год вперед. Эти деньги, плюс с «книжки» снял, ещё и назанимал, где только можно, и купил вот этот «дворец». Нормально? - Ну, с оформлением квартиры - я не удивляюсь, ты объясни, какого фига тебе там не жилось? Он покраснел? Занятно, что там такое приключилось, ведь он обычно непрошибаем? - Причин много. Заю девать некуда. Я её в парк носил, выгуливал. Она пугается. Я - к шуму не привык. Сверху - топают, слева - ругаются, справа - гаммы с утра до вечера. У меня голова пухнет, - он отводит глаза. - Что ещё? - Соседка зачастила. Пока пирожками кормила, я не о чём таком и не думал. - А потом? - Пирожки отрабатывать надо. Попросила душ починить. «Имейте в виду, у меня вся сантехника немецкая». - Ну и что, один хрен. Там работы на час, из-за этого переезжать? - Во-первых, у меня две руки левые. Во-вторых, ей нужен НЕМЕЦКИЙ сантехник. Иначе, она бы сантехника из ЖЭКа вызвала. До меня всё равно не доходит и Валёк начинает ехидничать. Ехидничает он от смущения, а я злюсь: на себя - за тупость, и на овцу эту, соседку его, - за наглость. - Григорий Васильевич! Это ты инструкции по ремонту читаешь. У нас с Ленуууусиком другой источник информации о работе немецкого сантехника. Руки там не очень нужны. Работы на десять минут или на всю жизнь. Как хозяйке понравится. У меня «кура» обратно попросилась! Эта … на Валька моего позарилась? Нет, ну не овца? Хорошо, что Валёк переехал. Хотел спросить, почему он о переезде мне не сообщил, но как-то забыл. Неважным это стало. -13- Во вторник вечером, я с тоской обнаружил, что время пролетело как один миг. Если не считать время, потраченное на беготню по юридическим консультациям, то мы снова окунулись в «медовый месяц». Мне было жутко обидно, за зря убитое, на юристов, время. Выходя из их контор, мы беспрестанно матерились, а как же иначе? Закон на стороне Женьки. Даже если со мной что-то случится, а она не захочет воспитывать детей, их Вальке не отдадут. У опекуна должна быть полная семья, жилищные условия, зарплата хорошая и ещё куча всего. Выход один - деньги, Женька на них падкая, может, поведётся. А если и нет, деньги всё равно понадобятся, на адвокатов. Буду искать «левак», где только можно, и отвозить его Вальке, а как иначе? «Деньгу делать» придется здесь, хоть мне это и не нравится: связей нужных нет - будут проблемы, да и на расстоянии свои деньги контролировать трудно. Но в Ельне новость о моем дополнительном доходе быстро до супруги докатится, она тут же на них «лапу наложит». Всё это я рассказывал Вальку, лежа на нашем диване. Наш, потому что на нем помещались не только мы с Валькой, но ещё и Олежка с Танюшкой. Я специально такой выбирал! Валька еле уговорил забрать, да и то, он его в дальнюю комнату определил, ещё и пленкой обмотал. А ведь хороший диванчик, так и тянет на «боковую». Все эти дни мы в вертикальном положении находились только на улице, ну и когда чего-нибудь пожевать варганили. А так всё время валялись. Я много чего узнал за эти дни. Вот, к примеру, я никогда не болтал, лежа в постели, используя её в двух целях: спать и … не спать. А вот теперь «постельные разговоры» полюбились. Кажется, о чем можно говорит в постели? Да обо всём. Сначала о самом «больном». Я жаловался Вальке, что меня не только сердце подводит. Есть проблема, которая для мужика намного страшнее. - Знаешь анекдот про лорда: «Опять эти бессмысленные телодвижения»? Ну вот, а для меня это и не анекдот уже. Сначала, просто было не смешно, у самого такие же мысли были, шёл как на каторгу, но хоть получалось. А дальше - беда, ..... совсем забастовку объявил. Можно сказать, в моем организме сложилась революционная ситуация, только наоборот: «Верхи - не хотят, низы - не могут», - говорить своём «нестояке» Вальке было позорно, и я спрятался за шуткой. Вроде и не смешная шутка получилась, но Валька захихикал. - Ты чего? - его смешки задели, а Валёк уже не хихикает, а ржёт в голос. Вместо ответа он провёл рукой по ширинке. Ох…ть! У него там что, магнит? Чего это мой «организм» за ним потянулся? Б...! Всё-таки, какой это кайф, снова себя мужиком почувствовать. Смейся, смейся, сколько хочешь, только не останавливайся. Остановился! И ради чего? Он, оказывается, тоже подходящий анекдот вспомнил: - Мужик приходит к сексопатологу и жалуется: «Доктор у меня что-то с головой. Раньше только о бабах подумаю и всё, готов. А сейчас думаю-думаю, и ничего…» - Валь, кончай прикалываться: я - серьёзно, а тебе - шуточки. - Всё у тебя нормально, Григорий Васильевич. Даже с перебором. Была обыкновенная половая дисфункция, на фоне нервного переутомления. Тебе отдохнуть нужно было. От стрессов избавиться, и всё, забастовка закончилась, - можно было и не говорить, я сам ви… чувствую «напряженную работу». Потом разговор зашёл о самом Вальке, как он сам с этим справляется? - Как, как. Как и до тебя. А что? - Я думал, что у тебя кто-то появился. Ты когда дверь открыл, весь встрепанный был, да ещё масло это в руках. Что я должен был подумать? - Валёк завозился под боком, устраиваясь поудобнее. - Набегался с переездом. Весь мокрый, вот и просквозило где-то. Ты когда пришёл, я с температурой валялся, разный бред видел. А масло... Стимулятор. Мне о женщинах думать не зачем, а о тебе, под запах знакомый, «думается» сильнее. - Расскажи, что там за «бред» такой, что ты на меня со смазкой накинулся? - Да ладно тебе, а то сам не знаешь. Положим, знать - я не знал, но догадывался. От догадок, сладко заныла не только душа, тяжесть внизу живота стала такой сильной, что потеряла всякую приятность. Я намекнул Вальку, что масло зря пропадает, а мне определенно требуется массаж одного конкретного органа. Валёк покраснел, сполз с тахты и полез искать заветный флакончик. Без разговоров. Бля, я его обожаю, лемура. Возвращался Валёк, прижав бутылочку с маслом к груди, совсем как в тот раз. Вот и отлично, теперь я совсем-совсем готов, ну так, на всякий случай, подготовился. Меня хватило только на то, чтобы матом объяснить, что он должен маслом намазать и как отмассажировать меня. То ли «массаж» на меня так странно подействовал, то ли Валентина заразила, но мне очень захотелось кое-что Вальку сказать, прямо на «финише». - Знаешь. Что. Меня. Заводит? – я пытался не упустить разбегающиеся мысли, мне нужно сказать. Это важно, очень важно, но так трудно… Глядя в затягивающиеся пеленой глаза, видя закушенную губу, румянец, который постепенно заливает шею, грудь, держаться не было сил. - Твоя. Беспомощность… Ты. Никогда. Не. Можешь. МНЕ. Сопротивляться. – Валек попытался отстраниться, недовольно угукнув, но я его не отпустил, удерживаясь уже только на самолюбии. – Но. Это. Хорошо… Я. Тоже. Не. Могу. Сопротивляться. Тебе. – Валька всхлипнул и как-то неловко дернулся, но мне этого хватило «с головой»… Мы валялись опять и снова. Болтали, ну, я болтал. Валька конспекты пытался читать, а я его отвлекал. У меня получилось, он забросил конспекты и стал моим целиком. Слушал, иногда отвечал. Иногда Валька меня отчитывал: - Ты когда собой займешься? У тебя травма была - жуть, тебе элементарно беречься необходимо. Ежегодно реабилитационный курс проходить. Нельзя надеяться на авось, ещё раз судьба может не помиловать. Конечно, я пообещал: и лечиться пообещал, и беречься. Тогда мне влетело по другому поводу: - Ты так старательно косишь под деревенского дурачка. Пойми, эта маска врастает в тебя. Люди уже не видят, какой ты на самом деле. Мне больно, я хочу гордиться тобой, хвастаться. Пообещай, пожалуйста, что ты не будешь прятаться. Пообещал. Да я для него все, что хочешь, а уж бросить «мне можно, я из деревни» или «я с детства ушибленный», это в два счета. Я не знал, что ему это не нравилось, но раз так... Ещё, Валя о детях расспрашивал: как, что? Я рассказывал, а с кем мне ещё делиться? Посоветоваться очень нужно было: меня Олег беспокоил. Раньше он на стороне матери был, не говорил ничего, но как-то так понятно было. Теперь же, он и от неё старается держаться подальше, но и со мной ближе не стал. Не сбежал бы из дома, когда всё совсем достанет. - Не сбежит, но это не ваша заслуга. Он Танюшку не бросит. Ты там с ним повнимательней. Ему тепла не хватает. Он мальчишка, в нежных рассусоливаниях не нуждается, но ты к нему излишне строг. Ласки даже взрослому хочется, а он ещё ребенок. Мечтали - о разном. Мечтал я, Валя кивал, со всем соглашаясь, изредка что-нибудь от себя вставляя. ...... - Эту «будку» - под бульдозёр, а здесь небольшой двухэтажный коттедж, с мансардой. Навес сделать, а лучше беседку, рядом виноград или розы плетущиеся посадить. А там, возле смородины, бассейн маленький сделать, такой, не овальный даже, а неправильной формы. Чистить трудно, но ничего - насос купим, заодно и полив организуем. Танюшка рада будет, она, как утка, всё лето в речке плещется, а тут - дома... - Хоть аквапарк строй. Но дом будет на два входа. - Только снаружи! Я не собираюсь в двадцатиградусный мороз вокруг дома бегать, по окнам стучать, отморожу себе что-нибудь, жизненно необходимое для семейной жизни, зачем тебе калека? - Да. Это было бы некстати. Хорошо, делай из дома плацкартный вагон. Потом, я в воспоминания ударился. -А помнишь, как мы Новый год встречали? Не поверишь, это был мой первый Новый год в семье, с ребятами, с родителями. С Женькой мы всегда не дома встречали. Бывало неплохо, бывало скучно - официоз давил. Но, даже если и хорошо справляли, всегда чужие дома, чужие люди - это надоедает. А тут, уютно, как в детстве, самые родные рядом, и не нужно ничего больше. Понимаешь, я, когда слово «дом» говорю, сразу ту ночь вспоминаю. Вот так и трещал без умолку, выкладывая и важное, и неважное, суматошно, невпопад, но Валька только улыбался. Про телефон, вернее, о том, что его нет, я вспомнил, только уезжая. ...... - Даю три дня, попробуй не установи. Буду ездить каждый день, угроблюсь и умру, - Валька схватил меня за уши, пригнул мою голову и больно куснул за губу. Отвечать он не собирался, а сделать - сделает обязательно. - Поосторожней там, не гони. Я, конечно, гнал, не могу я медленно, и приплясывал за рулём, ну, фигурально, я же не самоубийца. Мне, наоборот, жить охота, как никогда. -14- Вернувшись в Ельню, я тоже переехал, правда, только в зал. Диван там был короткий, но что значат свисающие ноги в комплекте с остальными неурядицами? За кусочек рая пришлось заплатить поездкой в ад. Всё, что я мог, - это молча скрипеть зубами, стараясь не втягивать в ежедневные разборки детей. А потом все прекратилось как-то вдруг. Женька стала почти всё время где-то пропадать, а если и появлялась, то, как торнадо, лучше не попадаться ей на пути. Готовить она перестала совсем - и я с детьми стал питаться полуфабрикатами. Иногда я или Олежка пытались стряпать «по-домашнему». Есть это было можно, но от полуфабрикатов, по вкусу, не больно-то и отличалось. Частенько ребята «столовались» у «моих». С голоду мы не помирали и «без мамки» копотью не покрылись. Чтобы не возиться со стиркой (мы как-то с Олежкой постирались: белье было грязным, стало – очень грязным), я заказал машинку-автомат. Классная штука: засунул грязное бельё и всё, гуляй, через полтора часа вытаскиваешь почти сухое. Убирались дети сами, выгоняя меня из дома, чтобы не мешал. Я громко бурчал: «Дожился, отца выпроваживают, чтобы под ногами не путался», - но сам был доволен. Одного дня, в позиции «Зю», за глаза хватило. Я тогда наклонился пропылесосить под креслом, и меня скрючило. Надо было конечно диван сменить, но «жаба душила», деньги-то на другое нужны. Так и жили, вполне справляясь и без Женьки. Начальство моё, тоже, частенько отсутствовало на работе, а когда появлялось, придиралось без меры. Я старался не обращать внимания на придирки и просто работал. После Валькиного культурного разноса «шута горохового», разговаривая с людьми, я больше не изображал, и на прием ко мне народ просто повалил. Пришлось завести тетрадочку и записывать, кто с какой проблемой и жалобой пожаловал. Раньше я всех посетителей на память знал, а теперь на всякий случай страховался, да и удобно. Все вопросы, какие по ходу возникают, записывал и побочно решал, а когда полностью всё утрясалось, «проблемку-жалобку» красным перечёркивал. Жалко, перечёркнутых записей маловато было, всё в отсутствие денег в бюджете упиралось. Глава говорил, деньги не выделяются потому, что на выборах район за коммунистов проголосовал. А кто в этом виноват? Народ демократии объелся, затосковал по временам, когда и работа была, и медицина бесплатная, и образование. Вот от этой неустроенности и рванули обратно, да куда там, только проблем себе добавили. Сегодня ко мне восемь человек записалось: трое - повторно, но мне им нечего сказать, кроме как: «Ничем помочь не могу. Буду требовать в области, но особой надежды нет. Денег нет и в области». Остальные - в первый раз, что ж, послушаем, может, что и удастся. День был тяжёлым, хотя ничем не отличался от вчерашнего и, скорее всего, от завтрашнего. Тяжёло ощущать свою беспомощность, на хрена я вообще здесь сижу? От меня ничего не зависит. С таким же успехом можно включить магнитофон: «Денег нет, денег нет, денег - нет». Особенно напряг разговор с последней, на сегодняшний день, бабулькой. Короче, ситуация такая. Ельня вдоль речки располагается: вся - по правой стороне, и есть единственная улица, Затонская, на другой стороне речки. Там всего двадцать дворов. Зачем нужно было строиться на отшибе, никто и не помнит. Даже название улицы забылось, спроси: «Где Затонская?», - плечами пожмут, потому что только «Собачий хуторок» знают. Так вот, добраться до «Собачьего» можно двумя путями. В объезд всей Ельни, потом по трассе, это семнадцать с лишком километров. Или прямо из центра, через мост, это максимум пятнадцать минут. Мы, мальцами, постоянно через этот мост бегали, он-то подвесной, лучше всяких качелей, да и на другой стороне лесопосадка была расчищена, под футбольное поле. Сейчас уже ни то, ни другое неинтересно, вот и забыл я про мост. Хотя про мост забыл не только я, все про него забыли, не следили за ним, он рассыпаться стал от старости. А ведь раньше главной достопримечательностью был. Ни одной свадьбы не обходилось без фотографий на мосту. Жених с невестой с него в воду коробочки из-под колец кидали. Выпускники рассвет встречали, группками на мосту фоткались. Как только не изгалялись, чуть ли не вниз головой с моста. А для «хуторка» мост просто «дорогой жизни» был, а теперь вот его закрыли - опасно. «Собачий» почти обезлюдел: молодые в саму Ельню перебрались или вообще поуезжали. Остались десяток стариков да инвалидов. Магазина там нет, почту раз в два-три месяца передают, с оказией. За пенсией для всего «хуторка» кого-нибудь одного отряжают, по очереди. Ходят вкруговую. Это же почти двадцать километров пешком в одну сторону, а потом столько же обратно, хорошо, если кто из проезжающих подкинет. Напрямик, через речку, близко, но невозможно, она даже зимой почти не замерзает, там ключи бьют, да и летом тоже вброд не перейдешь, не широкая, но глубокая. Вот и просят, чтобы разрешили хоть иногда по мосту переходить. Я бабульке объясняю, что без ремонта моста движение по нему никто не разрешит, кому охота голову на плаху класть? А на ремонт денег нет, это точно. Говорю, а сам думаю, ей же еще назад двадцать километров топать! Стыдно стало. Усадил её в машину, отвез обратно, по дороге в магазин заехали: хлеба купили, крупами, консервами затарились. Пока ехали она всё плакать да руки целовать порывалась! Ох..., до чего людей довели! Когда мы подъехали, «Хуторок» в полном составе высыпал на чудо такое посмотреть. Я пообещал, что смогу служебную машину им раз в месяц выделять, чаще не получится, с бензином туго. Один раз в месяц, но на целый день в их полное распоряжение. Ой, что тут началось... Фильм можно снимать: «Царь-батюшка осыпает милостями толпу». От всего этого так не по себе было. На следующий день пошёл, посмотрел на мост. Плохо дело, это я вижу, а насколько - не знаю. Ну, я в воскресенье к Песоцким заглянул. Постарался на глаза Люське не попасть, повезло. Объяснил всё, как мог, и утащил Славку на мост посмотреть, он душу железа чувствует, потому и сварщик от Бога. Славик велел батю моего прихватить. Правильно, батёк-то по специальности инженер по металлоконструкциям. Пока ехали, отец целую лекцию прочитал про «висячие мосты», про закон изменения жесткости пролетного строения, про податливость подвесок, про учет жесткого закрепления кабеля к балке в середине пролета, про расчеты гибкой нити при больших прогибах с учетом наклона подвесок... Для себя я уяснил, самое главное, чтобы сами тросы были неизношенными, остальное - ерунда, починить можно. Приехали, отец сразу тросы осматривать полез и ползал там вверх-вниз, как муха, каждый сантиметр рассматривая. Мне на него даже глядеть страшно было, высота ого-го-го, а он без страховки, хорошо перчатки прихватил и какие-то тапочки специальные. Потом поехали на состояние другой стороны моста посмотреть. Посмотрели. Нормально всё с тросами, отец ещё хвалился: «Умели в наше время строить!» Короче, там только доски сгнили, да и сам мост в некоторых местах ржа поела. Договорились с Песоцким, что он всех ребят на следующие выходные соберёт, оборудование притащит, а я пока металлолом выпрошу: швеллер, балки, уголок. Лесоматериал выписал через администрацию - там лимит ещё был не выбран. Подтянул к этому делу Сидоренко, он подвязался: «телескопичку» выпросил, САК откуда-то пригнал для сварки, с лесопилкой договорился насчет настила для моста. В следующее воскресенье у моста целый митинг собрался. Мои-то, молодцы, ещё кучу народа подключили, с ними и дети, и жены пришли, шуму - ужас, но работа ходко шла. Батёк хорошо командовал, я его прямо зауважал, толково, чётко, по делу. На мост я никого не пустил, сам полез. Ну его к черту, лучше я свалюсь, чем... Пока висел, всё думал: нырну - старый спор выиграю. Мы, пацанвой, купались, ну и поспорили, что я с этого моста «ласточкой»… Я тогда уже под ограждение залез, за перила схватился, раскачиваясь, чтобы удачней прыгнуть. И тут какая-то зараза на мост залезла, не в такт его шатать стала. Притормозил, смотрю – Валёк нарисовался. Нос облупленный, ребра выпирают, пупок над растянутыми семейниками торчит. Спросил: «Чё надо?» Он попыхтел, а потом выдал: «Спрыгнешь - я тоже, но учти, я плавать не умею». Наорал на него, фиг, не уходит и всё тут, зараза мелкая. Думал я, думал, черт его знает, правду он говорит или просто на «пушку берёт»? Даже если и плавать умеет, убьётся ведь, на хрен. Так и продул из-за него спор Сидоренке зато жив и здоров остался. Кто его знает, как оно сложилось бы? Теперь вот был реальный шанс спор выиграть, но уж больно не хотелось. Вот ведь, как время нас меняет. Обошлось. Ребята страховали здорово, но всё равно мост ходуном ходит, я газовой горелкой во все стороны машу, из пяти раз - один попадаю, но моё дело «наживить». Там, после меня, Песоцкий пройдётся, уже на «чистую». За два дня все сделали! «Хуторок» кабанчика заколол - отблагодарить, шашлыки наделали. Оставшееся мясо ребята между собой поделили. На шашлыках, под водку, ребята и договорились снова в бригаду собраться, батяня - за начальника. Его идея была ларьки варить, ну, павильоны такие торговые. На первое время решили поровну скинуться. Я на это не подписался: ребятам-то я доверяю, но тут супруга на горизонте, вот ей я точно не доверяю. Ничего, нашлось применение и моим деньгам. Я же в область отчёты сдавать и за себя, и за главу ездил, у него всё время какие-то дела были. Свои-то отчеты я «от» и «до» знаю, а в его - полный ноль, пришлось с девчонками, которые эти отчёты принимают дружбу заводить. Я им - масла деревенского, мяса по дешёвке, они мне всё отчеты вычистят в пять минут и всё, свободен, можно к Вальку. Ну, а дальше выяснилось, что эти девчонки аукционы по продажам госимущества курируют. Подсуетился, это я умею, и за сущие гроши заводские цеха в центре областного города выкупил. На Вальку оформил, сделал ремонт и сдал в аренду под оптовый рынок. Не клят, не мят, и каждый месяц копеечка немаленькая капает. Кстати, конструкцию торговых секций батя разработал, а ребята смонтировали. Отлично получилось, ко мне потом долго ещё люди приходили, интересовались, где я таких ребяток нашёл? Отпиарил их по полной, они еще и проставились за рекламу. -15- Мост мы отремонтировали, а вот с разрешением на открытие намаялись. Реконструкции ведь по бумагам вообще не было, а «левые» документы оформить - на ту же ПМК - нельзя. Ремонтом мостов специальная контора должна заниматься, с лицензией. Я к – главе, помогите, мол. Видно, «под раздачу» попал, Юрий Сергеевич разорался: «Дешевый популизм! На чужих плечах - в рай?!» Я сначала хотел отбрехаться: «Да ни в коем разе, да мы словов таких умных знать не знаем». Потом опять про обещание, которое Вальку дал, вспомнил. Зло такое разобрало, а ведь и правда, не воспринимают всерьёз. Ну и высказался. В итоге, мне влепили выговор «за неправомерное использование лимитных материалов», а про разрешение на открытие моста приказано было забыть. Хренушки! Я в такой азарт вошёл, не передать. Все связи тряхнул, все должки старые кое-кому припомнил. Провернули все-таки дельце! Комиссия аж с Москвы приехала. Оплату всех расходов провели через ПМК, а им - долги по налогам взаимозачётом закрыли. Не хотелось мне с директором пмковским, Масычевым, встречаться, но пришлось. Всю «бытовуху» и досуг для комиссии он обеспечивал, не захочешь, а встретишься. Правда, ничего не скажу плохого, работу свою Масычев знает и к каждому подход находит, но видеть каждый раз его физиономию с паскудной ухмылкой до жути неприятно. Психовать я особо и не психовал, но раздражал он меня, точно. Когда дела были закончены, акт о приемке комиссия подписала, мы как положено банкет организовали. Прямо с банкета комиссию сразу в транспорт «тепленькими» погрузили. Их отправили, а сами дальше сели, обмывать хорошее дело в «тесном кругу». Часа через три круг из «тесного» стал совсем «узким», а под конец мы втроём остались: я, Сашка Сидоренко и Масычев. Потом и Санёк «выпал» из компании, похрапывая на стуле. Остались мы с Масычевым, так сказать, наедине. Самое то для «выяснения отношений», но настроения «почесать кулаками» не было, тянуло на «поговорить». - А ты не такая уж и мразь, Масычев, - распалиться бы, но лениво, а вот узнать, чего он на меня взъелся, все равно нужно. - Взаимно, Морозов, - он салютанул стопкой. - Да ты ох…ел! Это не я твою супружницу по кустам валял, - прозвучало пренебрежительно, но хрен с ним, буду я ещё цацкаться с потаскуном. - Ну и повалял бы, может, удовольствия больше получил, чем я. - П…ц! Так, на хрена, тебе Женька сдалась? Я-то с ней мучаюсь по необходимости, а тебе-то это на х…? Она, может, и красавица охе…я, но …, - я задумался, подбирая слово. Вот хохма, сижу и думаю, как бы так обозвать супругу, чтобы её любовник и понял, и не обиделся. Масычев помог: - Мегера. - Ну, можно и так сказать. Вот ты мне скажи, какого тебе сдалась мегера… - Озабоченная, - надо же, это Сидоренко голос подал. Вот «жук», сидел, спящим прикидывался, а сам ситуацию под контролем держал. Масычев хмыкнул и на меня вопросительно покосился. Я тоже хмыкнул. - Всем ВАМ рожи чистить меня бы не хватило. Спасибо «другу-Сидоренко»: он фингалы поставил обоим своим брательникам, ну и ещё там кое-кому. А потом сам попал, едва отбился. Женька – она всеядная. Сидоренко скривился, кому приятно вспоминать, как неудовлетворенная баба по шее накостыляла, и пробурчал себе под нос: «Здоровая она всё-таки». - Так, что там, Масычев, с моей супругой, а? - Хватит фамильничать, я - Вован Сергеич! – Ха, «Вован Сергеич»! Держите меня семеро. Валёк меня за придурошность отчитывал, он на этого клоуна посмотрел бы. - Повторяю, на хрена Вам, Вован Сергеич, сдалась моя супруга? Баб нормальных мало? Масычев вмиг помрачнел. - Мороз, ты Светку вспоминаешь? Сказать, что я охренел, это ничего не сказать. Какую Светку? Мало ли этих Светок было в жизни, но помнить какую-то особенную? Масычев завёлся: - Не помнишь Светку? Светку Сазонову! Она из-за тебя, мразь, на тот свет ушла! – пока Масычев матерился, я собирал картинку по кусочкам, а она не складывалась! Ну, была такая в нашей школе: серенькая, неприметная, тихая. Погодка Масычева, они были на два класса младше, и пока мы все вместе учились, я с ней никак не пересекался. Летом, после первого курса, приехал на каникулы, узнал, что погибла. Там какая-то тёмная история: не то она выпала из окна школы, не то - вытолкнули. Как она вообще разбиться могла, школа-то трёхэтажная? И при чём тут я? - Светка на твоей свадьбе напилась, а на следующее утро - с окна сиганула. Спиной прыгнула, чтобы уже наверняка. - Постой, я вообще не у дел, там без меня всех наприглашали, это раз. За ней родители следить должны были: или пить не давать, или уж запереть и всыпать малолетней… - я хотел ругнуться, но вспомнил, что о покойных только «хорошо», - это два. Мне-то чего предъявы кидаешь? - Ты чё, совсем не вкурил? Она не «белочку словила», она с горя напилась и… - Масычев, не глядя, плеснул в стакан и «дёрнул» его. - Она по тебе сохла, вот и… Мне стало не по себе. Картинка сложилась, но уж лучше бы и не знал, а так… будто, и правда, виноват я перед ней, да не исправить. - А ты, значит, по Светке… Я не знал ничего, честно. Налей, помянем. - Мне тоже, - это опять Сидоренко очнулся. Мы выпили, помолчали, говорить больше было не о чем, да и не хотелось. Идти куда-то тоже не хотелось. Посидели ещё, дернув в тишине несколько стопарей. Меня накрыло пьяным сонным теплом, но расслабиться мешал сверлящий масычевский взгляд. - Дырку прожжёшь, чего?.. - Удивляюсь, такая ты падла, а ненавидеть тебя не получается. Объясни, как тебе удается всегда из дерьма чистеньким выходить? - Подлецу всё к лицу. Масычев подавился огурцом. - Точно, - ответить он ответил, но как-то рассеяно, явно думая о чем-то другом. Поёрзал, покосился на Санька и негромко так: - Мороз, ты … ну, что вы с Кудряшкой… правда или врут? Вот козлина, а. Хорошо сидели, выпивали, нет, нужно все испортить… Вот теперь самое время разозлиться, но не злилось мне сегодня и всё тут. - Правда. Масычев смешно дернул головой, схватился за стакан и опрокинул его одним движением. - Вот, б…! Скажи мне кто-нибудь другой… А ты… Па-а-адла! Ну, вот надо же… Все тебе нипочём. Мужики тебя как уважали, так и уважают. Бабы как вешались, так и вешаются тебе на шею. На работе – ажур. Мать с отцом - за тебя. Допустим, тетя Нюра всегда на тебя молилась, но Василий Иванович, такой мужик, арматуру руками завязывал, если что-то не по его выходит. И он… - Батя - это да. Только не уламывал я его никак. Он сам, можно сказать, благословил, сказал: «Ты в мельниковскую, ну, в материнскую породу пошёл. Они все однолюбы. Мать её, бабка твоя, за мужем на тот свет через месяц ушла. От тоски померла. Брат твоей матери, как жена его бросила, за год спился и умер. И ты такой же». Я же на самом деле без него … Ох, не надо было эту тему поднимать, Валька перед глазами, как живой, нарисовался. От тоски мучительно захотелось выпить. Какого черта меня на исповедь потянуло, понесло на пьяное откровение?.. Уже сейчас стыдно, а что завтра будет?.. И чего язык распустил? Масычев опять на Сидоренко покосился и совсем уж шепотом: - Как оно? И похабно так подмигнул. Захотелось «начистить» ему рожу и… похвастаться?.. Ни первое, ни второе я не сделал. Я промолчал. На самом деле, я сам пытался понять: «А как оно?» Не знаю, по-настоящему, наверное. Что у меня в этот момент на морде-лица отобразилось, фиг его знает, только Масычев как-то сдулся, а в глазах мелькнула… зависть, что ли? -16- С Олегом отношения у нас наладились, просто тьфу-тьфу. Во-первых, после «моста» мы с дедом героями всей Ельни стали, а во-вторых, я стал в Олежкины дела вникать. Поначалу он дичился, а потом стал выкладывать в подробностях, советоваться. Прямо «задружили» мы с сыном. Олежка даже уговорил к нему в комнату перебраться. Дед ему кресло раскладывающееся «зачем-то» подарил, так он мне свою кровать-полуторку уступил. Э-эх, горе-конспираторы, ну да ладно, всё равно приятно, что они на моей стороне. Ещё бы с Валькой встречаться не раз в неделю, а каждый день, жизнь вообще стала бы «малиной». Но нет, «жизни – малиной» мне не видать. У меня даже просто спокойной жизни не будет. Это я понял в тот день, когда супруга пришла с «первого звонка». Давненько я не видел её такой торжествующей. И ещё, она была в очень странном состоянии, вроде как пьяная в умат, но винищем не воняло. Посмотрел я на Женьку, и тут же копчик заныл. Будет очередная разборка, это уж наверняка: у одних нос чешется перед дракой, у меня копчик ноет, в ожидании пендалей от любящей супруги. Сбежал бы, только куда? Ненавижу скандалы: она наорётся, душу отведет, словно помолодеет, а я, после этого, три дня за сердце держусь. Пытаясь удрать, я стал бочком пробираться к выходу. Мои маневры она раскусила быстро и собой дверь загородила. Ну не драться же с ней. Спокойно, спокойно, ну что она мне может сделать? Уже ничего, пусть хвостом скорпионьим помашет и успокоится, главное не подставляться и не реагировать. Вместо ожидаемого вопля она тихо, но с ядовитым наслаждением выплюнула: - Б…! Как же я ненавижу тебя, Гришка! От всей души ненавижу, счастливый ты, сукин сын. Радуйся, ты свободен, как трусы в полете. Юрочке пришёл ответ из Москвы, он теперь туда перебирается и меня забирает. Олег с Татьяной с тобой остаются. Они ему мешать будут. Я в обалдении, как рыбка в аквариуме, только ртом хлопаю. - Ох…л? Думал, нормальных мужиков нет, которые любимой женщине весь мир под ноги бросят? - Юрочка? Это ты про дядьку своего? Женька скосоротилась. - Во-первых, у них с моей матерью разные отцы. Во-вторых, он всю жизнь меня любил, пока я за тобой гонялась. Это он меня настоящей женщиной сделал, а я, дура, вместо благодарности, за тебя замуж вышла. «Обухом по голове». Столько лет и я ничего не замечал. Врёт она, не может такого быть! - Женщиной я тебя, по пьяной лавочке, сделал, иначе бы и не женился никогда. - Э-э-эх, как был «колхозом», так «колхозом» и остался. Целку порвать и на велосипеде можно. Мне пятнадцать было, когда я к Юрке пришла поплакать, что ты меня не замечаешь. Я всегда его любила больше отца с матерью. Он мне самые дорогие куклы дарил, платья покупал, как для принцессы, девчонки все от зависти зеленели. Всегда выслушивал, советы давал, говорил, что я самая умная, самая красивая девочка. К кому мне еще было пойти? Он сказал, что научит меня быть такой женщиной, перед которой никто не устоит. Только предупредил, что никто о наших уроках знать не должен. - П…ц! Это невозможно! Да это подсудное дело! Ты же несовершеннолетней была, а ему тридцатник, он женат был! - Не тридцатник, а двадцать восемь. Женат, ну и что? Юраш терпеть не мог эту жирную корову, он на ней женился потому, что она дочкой райисполкома была. Тупая сучка! Как же она мешала! Хорошо, что болела часто и папаша её по всем больницам таскал. Пока они по больницам, мы с Юрасиком настоящий «Декамерон» устраивали. Он такое вытворял со мной, что рот тряпкой приходилось затыкать. Что мы с ним не перепробовали! Да так иногда заводились, что думала, не сдержится… Ничего, он придумал, куда можно засаживать. Ты что, на самом деле, верил, что я обо всех «таких» штучках в книжках прочитала? С каждым словом она повышала и повышала голос, переходя уже на визг, и в какой-то момент я перестал её слушать. В голове билась только одна мысль: «Громко, громко! У детей двери закрыты?» - превращая услышанное, в тошнотворную мешанину. Это просто дурной сон, я не мог быть настолько слепым. - ….. твою мать, умолкни или хотя бы децибелы сбавь! Не могло ничего этого быть, это только твоё больное воображение. У нас сразу бы всё пронюхали, сама знаешь, на одном конце деревне чихнёшь, на другом - «будь здоров» скажут. - Так ведь и болтали, что Юрасик со мной времени больше, чем с женой, проводит. Его ведь даже жалели: своих детей нет, он не жалуется, с племяшкой возится. Сплетни - это сила, если знать, как их использовать. А ведь было, было, я помню эти пересуды. «Вон, погляди, Сергеев - председатель райисполкома, живет, как сыр в масле катается, а радости нет. Дочка больная вся, уж лечили, лечили, а Бог все равно ей детей не даёт. Зять измаялся весь, деток хочет. Коль своих нет, он племянницу, дочку Ратнова, балует. Ни в чём девчонка отказа не знает, ой, испортится». Да уж, баловал-портил, ни в чём не отказывал! Меня замутило. - Мерзость какая, ты же ребёнком была! Тебе ведь пятнадцать, всего пятнадцать было! Родители твои, они куда смотрели? - Ты, чмо болотное, мужика трахать - вот это мерзость! А родители, а что родители? Ты много заметил? Однажды матуха всё-таки просекла засосы, скандал закатила, меня обзывала, всё имя требовала. Орала, что посадит этого мерзавца. Оттащила меня к гинекологу, а я – «девочка», она и затухла. Побыстрее меня сплавила после школы, с глаз долой. Я, к тому времени, на секс конкретно подсела, меня ломало, как нарка. Себя ненавидела за б…о такое, но хотелось нестерпимо. Можно было таких мужичков подцепить, но мне, дуре, только ты и нужен был. А ты? Ты про меня даже не вспоминал. Когда совсем невмоготу стало, решила одним выстрелом двух зайцев убить и к тебе завалилась на ночь. Опплевалась вся, скучища! Агрегат у тебя нормальный, а что им делать, не знаешь. Пришлось, как телка, учить. Всё бы обошлось, жили бы замечательно в городе. Но ты в деревню свою ненаглядную рвался, чтобы я, как мать, в навозе ковырялась. Детей ещё хотел, одного засранца мало было. В Ельне твоей гребанной меня Юраш ждал. Я ведь не хотела снова с ним… Ты сам ему меня из рук в руки передал, когда мотался по работе да по друзьям. И так мне невмоготу было, а Юрка масла в огонь подливал. Нет-нет, навестит, да и нашепчет, что и как он со мной делать будет, когда я к нему приду. В конце концов, злость одолела: меня настоящий мужик хочет, а я сижу, целибат соблюдаю. Сорвалась и не жалею, о чем жалеть? Его корова, как раз уехала насовсем. Я тогда домой не приходила, а приползала, из ушей разве что не лилось. Только любви твоей хотелось, так хотелось… Я на Масычева тоже из-за тебя повелась, похожи вы с ним чем-то. Из-за Масычева я и Юрку бросила, а когда вернулась, он меня за это так отодрал во все дырки… Б…! Сейчас, сблевану! Как там Валёк говорил: «На корточки, голову опустить, глубоко вздохнуть». На выдохе выталкиваю: - Закрой. Свой. Поганый. Рот. - Получилось, тошнота откатила. - Ничего не хочу слышать, и если ты не замолчишь, я не знаю, что с тобой сделаю! - Ой-ой, испугал кота сосиской. Давай, ударь, я столько лет ждала, что ты хоть раз поступишь как мужик, а не как тряпка! Чего морду воротишь? Не нравится? - Так тебя нужно было лупить как сидорову козу? И это любовь, это уважение к жене, к матери моих детей? До меня, правда, как-то не доходило: «Бить женщину?!» - Ты меня слышишь или ты на самом деле - дебил? Кто я для тебя? Домработница, прислуга, которую ты, против воли, «наградил» паршивцами? Я - красивая женщина, мне мужское восхищение необходимо, а уважение своё засунь себе в задницу... Лупить как сидорову козу? Может, и лупить надо было, чтобы я чувствовала, что не безразлична тебе. Я так тебя любила, а ты? М..к! Ты равнодушием своим убивал, ты сам меня отдал, даже не отдал, подложил под другого. Всей радости, что уж он-то меня любит и обращаться со мной умеет. Ты мне кланяться должен в пояс за то, что я уезжаю. Значит так, я всё продам. Ты, в темпе, должен купить детям жильё. Канитель, с разрешением от опекунского совета, может надолго затянуться, а если они прописаны в другом месте, вопросов не будет. Машина напополам. Дальше твои проблемы. Без того, чтобы не сорваться и не убить эту ….., я смог проскрипеть лишь один вопрос: - Детям сама скажешь или тоже мои проблемы? - Скажу сама, ты делами займись и поторопись. Юрику через две недели к новым обязанностям приступать. Она пошла к детям, а я остался в зале. Почему? Не знаю, наверное, потому что безмозглый тупица с затяжной реакцией. -17- Я сидел, смотрел в одну точку, а в голове крутилось: «Я знаю три слова, три матерных слова…» Б…, ну почему я такой тормоз? Странное отупение, почему? Почему я сижу и пялюсь в пол? Я ведь должен прыгать от счастья, наконец-то, «боевые действия закончились, и в Сектор Газа пришла мирная жизнь». Почему же я чувствую усталость, опустошенность, словно душу выпили? Когда оцепенение отступило, мне уж как-то совсем поплохело. Не пойму только, это меня тошнит физически, или нет? Поступил, как мужик называется, решил проблему. Пока я копил деньги, надеясь, ха, откупиться от собственной супруги, она просто … подтерлась мной. Не я что-то там решил, нет. Супруга сорвала свой джек-пот, ну и пинком откинула мешающуюся дребедень, вроде меня. «Я знаю три слова…» Сколько я так просидел, не помню. Потом, обмороженной мухой, пополз к детям, ведь Женька, запросто могла устроить душевный разгром не только у меня, но у них. Таня и Олег выглядели не потрясенными - ошарашенными. Я не стал ничего у них спрашивать, а предложил поехать с ночёвкой к деду и бабушке. Вроде, как смена обстановки. Я же не сказал ничего плохого, а Танюшка вдруг забилась в беззвучной истерике. - Танюша, радость моя, что с тобой? Детка, что ОНА сделала? – в ответ Танечка колотила меня крохотными кулачками и что-то кричала… но, при этом, не издавала ни звука. Я беспомощно сжимал худенькое тельце Танечки, которое корёжили конвульсии. Господибожемой, что это такое? За что? Олег схватился за телефон, но звонить стал не в «скорую». «Скорая» - две цифры, два щелчка кнопок. Олег же тыкал и тыкал в них, набирая какой-то бесконечный номер. Меня отпустило, когда я услышал, с кем здоровается мой сын. Валька! Накатило облегчение, не знаю, как, но Валёк поможет. Я в тот момент даже и не понял, что Олег набирал номер по памяти. Это осозналось потом. Выходило, что он знал Валькин номер наизусть. Какой же я безнадежный идиот! Не видел ничего из того, что творилось прямо под носом. Я «встал в стойку» пытаясь услышать и понять их разговор. Олежка быстро и конкретно объяснил Вале самую суть, выслушал ответ, и брякнув в трубку: «Сейчас», - подтащил телефон ко мне. - Глаза ещё не закатила? Нет? Я кивнул, забыв, что Валёк не увидит, но он как-то догадался. - Пощечины! Сначала, рот закрыть. Потом, резко, но не сильно. Пусть лучше Олег. Живо! Я вцепился в крохотную, живую куклу у меня на руках. Это невозможно, немыслимо, она такая маленькая, такая хрупкая! Олег бросил телефон, развернулся и наотмашь дал пощечину мне. Этого оказалось достаточно, чтобы я ослабил захват, и Олег четко выполнил инструкции. После четвертой Таня перестала корчиться и довольно осмысленно уставилась на нас. Глаза у неё были больными и недоуменными, а я после её вопроса: «Папа, что случилось?» - мне захотелось закричать: «Какого… происходит?» Олег уже подобрал трубку и внятно проговаривал дальнейшие действия, которые ему надиктовывались по телефону. Действия были несложными: накормить ребенка до отвала успокаивающими, уложить спать и утром ни о чём не расспрашивать. Нельзя даже упоминать, о том, что что-то было, а сама она вспомнить не должна. Валёк оказался прав, Танюша не помнила ничего, даже разговора с матерью. Это было хорошо, кто знает, что ей Женька наговорила. И плохо: мне придётся сказать ей о Женькином отъезде, но как это сделать, чтобы вчерашнее не повторилось? Как всегда спас Валёк, он объяснил Танюшке, что мама уезжает в Москву, потому, что болеет и ей надо подлечиться. За неё не нужно беспокоиться, за ней присмотрит дядя Юра, ведь папа не может оставить их одних, а дедушка и бабушка - старенькие, им самим помощь нужна. Вроде не придерёшься, и ребенку спокойно. Мне только стало неспокойно, когда он добавил, что возможно папа привезёт её к нему в больничку, тёти врачи посмотрят, не заболела ли она. Танюша серьёзно так ответила, что у нее ничего не болит, но на работу к Вальку она очень хочет. «Папа у тебя на работе лежал, Олежек - лежал, я тоже хочу». Поскольку надо мной больше не нависал призрак супруги, ежевечернее выслушивание Валькиных монологов, наконец-то, заменились бесконечной болтовней. Я мог часами «висеть на телефоне», подкидывая новые темы и слушая, слушая, слушая. Вот тогда я узнал, что у Жени «харизма»… нет, «харея», короче, редкая генетическая болезнь. Что-то с нервами, но подробности Валёк выкладывать не стал, сказал только, что это не телефонный разговор. - Женька об этом знала? Валя помолчал, что-то обдумывая, и объяснил, что про болезнь она знала, но совсем не про ту, которая есть на самом деле. - Она знает о своих припадках, но это всего лишь симптом другой болезни. - О каких припадках? Какие ещё симптомы другой болезни? С чего ты взял? Да она всегда была здоровой, как лошадь. - Физически она и сейчас здорова. - Она, что «психическая»? Не может быть, она же в школе работала, кто бы ей позволил? Нет, не может быть, все бы знали, такое не утаить. - Никто и не скрывал. Симптомы у пациента, в полной мере, проявляются к тридцати годам. Распознать их раньше может только очень хороший специалист, - Валёк подбирал каждое слово, видимо, боясь сказать лишнее. - Темнишь, Валёк, никто не знал, а ты в курсе, давай, колись! Валёк виновато признался, что потихоньку стащил и скопировал Женькину историю болезни и попросил просмотреть её какого-то врача - «потрясающую умницу». В «истории» были записи о нескольких приступах эпилепсии у Жени, начиная с пятнадцати и до семнадцати, но насторожило «умницу»-врача другое. Женьке было двенадцать, когда мать отвела её к невропатологу. У нее очень сильно дергалась левая щека. Наш невролог отписался, посоветовал избегать эмоциональных потрясений, делать физические упражнения, короче, всякую хрень. Когда Женька школу закончила, ей пришлось пройти медосмотр для поступления. Невропатолог сделал пометку о повышенной возбудимости, но признал её практически здоровой. Только не была она здоровой, а чем больше дело затягивалось, тем сильнее развивалась её ненормальность. Валя рассказывал дальше, явно жалея мою супругу. Он сказал, что первая мысль о том, что с ней не все в порядке, у него возникла давно, ещё, когда она пришла «забирать меня» и закатила скандал. - У неё лицо в этот момент свело судорогой, черты исказились. «Поплыли». И страшно, и жалко. Я задумался, вспоминая, как жутко перекашивалось Женькино лицо, когда она пребывала в ярости. Да уж, когда она была в бешенстве, её пугались все без исключения. А Валёк продолжал жалеть Женьку. - Бедная девочка, с двенадцати лет мучилась. Самый ранимый возраст. Она ведь боялась, что над ней будут смеяться. Чтобы выглядеть нормально, она, волевым усилием, напрягала лицевые мускулы. Мне сказали, что это почти невозможно. Представь, каждое мгновение под контролем. Не засмеяться, не заплакать. Постоянно в напряжении. Бедная девочка. Когда он повторил «бедная девочка», у меня внутри всё оборвалось - Танюшка! Валёк, сразу понял, что сердце у меня опять пошло вразнос, и о причине догадался. Значит, уже сам об этом думал. - Прекрати немедленно. Так, дыши ровнее. Ну! Успокаивай дыхание. Не смей накручивать себя. Ничего ещё неизвестно. Даже если что-то и выявится, это не конец света. Медицина не стоит на месте. А пока - будем надеяться на лучшее. И проверим обоих: и Танюшу, и Олега. Я как-то поверил ему, не знаю, как у него это получается, но я поверил, что мы справимся с любой бедой. Даже сверх того, он убедил меня, что детям очень повезло с отцом, который для них луну с неба достанет, не то, что нужное лечение. Вот как у него так получается, что после наших разговоров у меня просто крылья вырастают? Сам он всегда сдержан, и признаться в чем важном может, только если серьёзно выбит из колеи. А мне, как и всем на свете, нравится, когда ко мне неровно дышат и признают это. Ну, хочется мне услышать, что я не только хороший отец и не только детям повезло, что у них есть я, но он ведь, ни за что, не признается. Поэтому, в одну из наших бесед, я кратко пересказал последний разговор с Женькой. Я услышал, как на том конце провода недовольно засопели, Валёк не любит сплетни, а уж такая грязь для него страшнее ядерной войны, но я, всё же, договорил. - Так что, ты - единственная обесчещенная мною девица, и как честный человек, я собираюсь на тебе жениться. Надеюсь, что грохот в трубке означает падение аппарата, а не «осчастливленной невесты». - Когда вы приезжаете? - полузадушенный хрип, а я представляю, как он, малиновый от смущения, теребит «штопорный» провод. - Надо понимать, что невеста согласна? - Иди на…, - зная, как Валёк не любит материться, мне хочется просто тупо поржать от удовольствия, от счастья, от ощущения, что кошмар закончился, что всё у нас будет тип-топ. Да уж, получил признание в своей неотразимости. Никогда бы не подумал, что меня пошлют, а я буду надеяться, что дойду, до указанного адреса, в ближайшее время. - Учти, что приложением идут еще два места. И неизвестно, кто из нас троих здоровый. Не пугает? - Когда? - Как только - так сразу! Не знаю, услышал я тихий шелест: «Жду», - или показалось, но то, что ждать будет, это не кажется, это - «в точечности». -18- После отъезда «молодожёнов» в Москву, моя жизнь спокойнее не стала. Вернее, теперь дома царил покой, но нервотрёпка на работе доводила до бессонницы. Всё очень просто и очень мерзко, меня опять киданули. «Двадцать лет - ума нет, уже не будет», а мне - за тридцатник, точно уже не будет. Наш бывший глава выпотрошил бюджет района на ближайшие три года. Для Москвы этого было маловато, и он за приличный откат «помог» получить субвенции, по линии сельхозкорпорации, не одному десятку «фермеров», зарегистрированных по утерянным паспортам. Вдобавок, через казначейство была проведена уйма незаконных трансферов. Эти вопросы могли и не всплыть, но сменился губернатор и всех «райоников», бывших «вась-вась» с прежним губернатором, стали трясти. Администрацию лихорадило, оба этажа провоняли валерианкой. Казначейство, райфо, даже пенсионный отдел обезлюдели. Верхушка и приближенные к ним, ушли в отпуска и на больничные, оставив работать мелкую сошку. «Мелкота» мало в чем разбиралась, да и элементарно зашивалась, от чего беды удвоились. Путаница в платежах, не сверстанный бюджет, вал штрафных санкций, короче, району грозило банкротство. Самому Юрию Сергеевичу ничего не грозило, он купил место помощника депутата Госдумы, и наша «мышиная возня» его затронуть не могла. Я занимался только оргвопросами и на приеме граждан сидел, с меня вроде и спроса нет, а другие «замы» разбежались, как крысы. Можно было всё бросить и уехать в область, меня с детьми там Валёк очень ждал, но было стыдно перед людьми, нельзя их так бросать. Если сейчас не разберемся больница, школа, садик, клуб, библиотека, без тепла и света останутся. Без бюджетной добавки автобус курсировать не будет. Или будет, но цены задерет, и пенсионерам оплачивать проезд придется. Про освещение улиц, асфальтирование дорог, благоустройство района и говорить нечего. Казалось бы, меня это не касается, я ни в чём не виноват, никто меня здесь не держит, собирайся и езжай. Нет же, торчу вот здесь, себя и Валька ожиданием извожу, но не могу, не правильно это. Не могу я бросить свою «деревню Гадюкино» в полнейшем дерьме. До того стыдно перед всеми, что таким дураком оказался, а моя, бывшая, с «дядей» весь район «обули». Да и Вальку, я точно знаю, не понравится моё дезертирство, хотя друг без друга мы просто умираем. Раньше, когда объективно не мог к нему сорваться, легче было, а сейчас, зная, что всё только от меня зависит, просто с ума схожу. До того дошёл, от тоски стал мысленно с Вальком разговаривать. Стоит он все время перед глазами, лемурьи глаза таращит. Хожу и бормочу, извиняюсь: «Валёк, родной, погоди, потерпи ещё немного, я тут хоть немножко утрясу и сразу всё брошу. Потерпи немного». На следующий день - ещё немного, потом ещё немного, потом ещё. Дни летят, а дело с мертвой точки не сдвигается. Плохо ещё то, что я полный «дуб» в бюджетировании, финансовом планировании и прочей фигне. Да, что там, меня от слов «финансовые потоки» в дрожь бросает, но что-то делать надо. Нашёл, по картотеке на бирже труда, девчонку, которая недавно финансовый закончила, и на работу взял. Она и меня натаскивала, и с завалами разгребалась. Хорошая девчонка, толковая, честная, старательная, через полгода уже сама всё тянула. Я к тому времени уже с новым губернатором сконтачился. Когда он мне предложил: «Я своего человека на твой район поставлю, а ты ко мне в замы пойдешь, «на приём» сядешь. У тебя складно выходит с населением общаться», - мы как раз самый пик кризиса перемахнули, жизнь в районе медленно, но налаживалась. Предложение губернатора просто подарок, ведь он «своего» человека и так поставит, а для меня губернаторская «милость» очень даже ко времени пришлась. Мне ведь уже ежедневных ночных разговоров и встреч раз в неделю, не хватало. Я уже сам решил, всё - баста, и тут так подвезло. Пусть даже двадцать пятым замом, тридцатого помощника, но в аппарате губернатора, а, значит, приличная, стабильная, знакомая работа, в которую уже втянулся. Видимо, сам Бог велел, нам к Вальку перебираться. Эпилог (авторский) Как-то Валя о нашей совместной жизни в Ельне сказал: «Настоящее семейное счастье». Меня это цепануло конкретно. Еще бы! У меня, прожившего в браке больше десяти лет с законной супругой, нажившего двух ребятишек, никогда не возникало ощущение семейного счастья. Не был счастлив я, не была счастлива моя супруга, были несчастливы дети, и я, даже не догадывался об этом. Я просто не знал, какое оно, семейное счастье. Теперь - знаю. Счастье – это, вволю накатавшись с Танюшкой на санках, ввалиться в дом и получить законных дюлей. Нет, не за то, что натаскали грязный снег, и не за брошенную в раковине, грязную посуду. А за то, что: «С ума сошли! Варежки мокрые, носы красные. А ну, марш в ванну, отогреваться!» Семейное счастье - это когда получаешь по рукам, стащив горячий блин, потому что: «подаешь дурной пример детям, вот допеку, и все сядем ужинать», - а эти самые дети вредничают и ябедничают, между делом, тоже незаметно пытаясь утянуть хоть кусочек. Семейное счастье - это когда твой пятнадцатилетний сын, не поднимая глаз, заявляет: «Батя, перебирайся, на дяди Валину половину, хватит шмыгать туда-сюда по ночам», твоя дочура при этом исподтишка хихикает, а причина твоих ночных шатаний, заливаясь краской, бормочет о гибкости детского мировосприятия. Семейное счастье - это когда дети раздражены и огрызаются на тебя, ощущая отсутствие привычного успокаивающего уюта, и ты раздражён не меньше, считая дни до окончания этой чертовой переквалификации твоей «половины». А ещё, семейное счастье в одном странном разговоре, понятном только «семье». - Я знаю кто для меня - ты, но вот я для тебя - кто? Кто я для тебя? - Ты задаешь неправильный вопрос. - Почему? Потому, что ты не можешь или не хочешь на него отвечать, как когда-то я не ответил Женьке? - Нет. Потому, что правильный вопрос содержит половину ответа. Этот вопрос, может и правильный, но не для меня, и, видимо, не для тебя. - А какой, тогда, для нас? - Кто я - без тебя?