Мой Евгений Онегин

      Это было пасмурное утро. Нас представили друг другу. Онегин сначала окинул меня надменным оценивающим взглядом, сразу стало заметно, что я ему неинтересен, а со мной — наоборот. Я много слышал о нем в девичьих разговорах, слушателем которых я невольно стал, в них часто упоминали его. Я пытался завести с ним разговор, узнать этого человека, производящего прекрасное впечатление абсолютно на всех людей, и я не исключение, но Онегин отвечал односложно, не желая продолжать беседу, потом, извинившись, он покинул дом какого-то князя, где проводился бал.       Евгений Онегин не выходил у меня из головы, я пытался успевать на встречи, где появлялся он. Его личность, скрытая от меня, была очень интересна. Но я быстро устал от всей этой светской суеты, не представляю, как люди могут жить в таком ритме. Я переехал в отцовское поместье. Природа как нельзя лучше настраивала на поэзию, а любезная семья Лариных всегда принимала меня с радушием. Во время одного такого визита я услышал, что появился новый сосед: хорош собою, молод, состоятелен, приехал из Санкт-Петербурга. Девушки только и щебетали о нем. Мне тоже было интересно, кто же это. Но новый сосед не желал общаться ни с кем, все дни сидел в своем поместье, никого не приглашал, не принимал.       Как-то раз, на конной прогулке утром, я проезжал мимо поместья этого самого загадочного соседа. Им оказался Онегин! Он на коне мчался в сторону леса, я, конечно же, поскакал за ним. Надеяться на то, что он меня помнит, было глупо. Я проследил за Онегиным и нашел его у ручья, он сидел на траве, опираясь спиной о дерево. Услышав звук моих шагов, он безразлично повернул голову и отвернулся обратно. — Здравствуйте, — сказал я, подходя ближе. Онегин вновь удостоил меня вниманием и коротко кивнул. — Надеюсь, я Вас не потревожил, — начал я, вставая рядом с деревом. — Нет, пока что Вы не мешаете, — Онегин окинул меня быстрым взглядом голубых глаз. — Мне должно представиться…, — хотел сказать я, но Онегин меня перебил. — Я Вас помню! Владимир Ленский, не так ли? — Евгений указал на место рядом с собой, в знак приглашения сесть. Я опустился на траву. — А мне, почему-то, показалось, что Вы не запоминаете таких как я, — усмехнувшись, я закинул руки за голову и так же, как Онегин, оперся о дерево. — Таких как Вы? — Онегин приподнял одну бровь, на его лице заиграла ухмылка. — Интересно, какой же Вы? Я резко выпрямился, чем напугал Онегина, и он чуть отпрянул. — Я пытался завести с Вами разговор, но Вы явно скучали! — Ведь сейчас Вы тоже скучаете? — Онегин улыбался, его лицо становилось все более очаровательным. — Почему бы не поговорить о скучном? Ведь это у нас, пока что, единственное общее. — Я пытался поймать Вас на всевозможных балах, но Вы ускользали! — я не мог уняться — почему тот Онегин в Санкт-Петербурге так холодно держался со мной, а сейчас мило улыбается и втягивает в бессмысленный разговор? — Ваши преследования только слепой не заметит! — Онегин рассмеялся. — Вы повелись, словно ветреная девица. Я смутился и отвернулся. — Ну-ну, не нужно смущаться, Вы не одиноки в столь предсказуемых реакциях, игнорирование сражает без боя не только девушек, как Вы и сами убедились, — Онегин продолжал улыбаться, эта улыбка такая приятная и располагающая, но в то же время и насмешливо-колкая.       Наш разговор у ручья продолжался до обеда, но потом Евгений пригласил меня к себе. Только перед самым расставанием, когда было около полуночи, Онегин сказал: — Зря я думал, что Вы, дорогой Ленский, глупы и неинтересны.       После такой встречи остаются лишь положительные эмоции. Хотя Евгений больше слушал, чем говорил, но и этого вполне было достаточно.       Вскоре мы стали друзьями. Навещали друг друга, ездили к тому самому ручью, я давал Онегину свои стихи на оценку. После каждой встречи Евгений нравился мне все больше и больше. Я даже подумывал: не идеальный ли он человек? POV Онегин Владимир настоял на том, чтобы я поехал с ним к Лариным. Добрая семья, простодушная. Тогда Ленского что-то понесло в сторону, и он перебрал с шампанским. Мне поручили довезти его до дома. Какой же он все-таки ребенок еще. В коляске он вел себя довольно прилично, но когда мы прибыли к его поместью, он отказался от помощи слуг, заявил: «Хочу, чтобы меня отнес мой друг Евгений, ежели это не произойдет, останусь на траве». Выбора у меня не было, пришлось взвалить Ленского на плечи и донести до кровати. А вот здесь уже начались самые странности. — Евгений, — позвал Ленский, — наклонитесь ближе, я должен открыть Вам тайну. От Владимира несло алкоголем, его глаза уже закрывались, движения были медленными, слабыми. Из последних усилий он притянул меня за воротник. Его губы накрыли мои. Это был легкий невинный поцелуй. Странное чувство искоркой вспыхнуло внутри меня, что я чуть ближе придвинулся, плотнее прижимая свои губы к юношеским, но, невнятно что-то прошептав мне в губы, Ленский упал на подушки, и послышалось размеренное дыхание. Я оглядел спящего друга: темные кудри разметались по подушке, прикрытые веки, пушистые черные ресницы, приоткрытые губы. При поцелуе они были такие мягкие и отдавали игривым вкусом шампанского. Почему-то мне подумалось, что, будь Владимир трезв, его губы бы ощущались вкусом чернил и гусиного пера, достаточно часто я замечал за ним привычку в задумчивости над легкой строчкой и нежным словом защипывать кончик пера. А искра все не унималась, вероятно, я не столь крепок, чтобы не творить невесть что только лишь из-за нескольких бутылок вина: руки потянулись к нежному лицу спящего Ленского, его румяные щеки грели ладони. Его образ оказался настолько привлекательным, что я, незаметно для самого себя, еще раз чмокнул его в приоткрытые губы. Наверное, только из-за затуманенности мыслей игристым красным я не мог воплотить в памяти столь же красивую даму, как Владимир: эти линии скул, этот утонченный нос — притягали меня. А губы все тянулись к чужим, к мужским губам. Меня будто ударило током, опьянение тут же покинуло меня, однако очарованность Ленским осталась… В крайнем смущении и смятении я покинул спальню Владимира и его поместье. Конец POV Онегин       Когда я проснулся, моя голова гудела, я не чувствовал своих ног — они были в странном положении и затекли. В голове больно мигали сцены вчерашнего дня. Приподнявшись, я осмотрел комнату, все было как обычно, за исключением Евгения, спящего в полусидящем положении в кресле. Ярким светом в моей голове появилось воспоминание о поцелуе, оно будто ослепило меня, невольно защипало глаза. Я смотрел на Онегина, на его милое лицо, иногда он хмурится, но сейчас его черты спокойны и мягки. Я отвернулся, кажется, в оба глаза что-то попало. — Неужели головная боль настолько сильна? — сонно произнес Онегин и подошёл к моей кровати. — Нет…, — я начал придумывать оправдания слезам, — просто… да, голова кружится. Онегин нахмурился. — А что Вы здесь делаете? — спросил я, вытирая глаза воротом ночной рубахи. — А Вы, Владимир Ленский, оказывается, буяните в пьяном состоянии, — нотационным голосом произнес он. — После того, как я отнес Вас сюда, собирался уйти, приказал слугам переодеть господина, но Вы побили их и потребовали меня. Я оглядел свой вид. А ведь и правда, я был переодет, что-то ёкнуло внутри при мысли, что меня переодевал Евгений. Кажется, я смутился, и мои щеки зарделись словно у девицы при виде суженого. — Никогда не видел Вас такими, — усмехнулся Онегин, присаживаясь на край кровати. — Надеюсь, Вам больше не понадобятся мои услуги, или же мне стоит примерить на себя роль няни: покормить, переодеть, — опыт в этом у меня уже, кстати, есть. Онегин лучезарно улыбался, в его глазах играл смех, я не мог не ответить ему улыбкой. Евгений покинул меня, и я остался один обдумывать все. Я не помню ничего после поцелуя, лишь сладкое удовольствие, сон тот был прекрасен. После завтрака я решил написать Онегину письмо с извинениями за прошлый вечер и пригласить его на конную прогулку. Ответ пришёл лишь под вечер, точнее сам Евгений. — Для конной прогулки на улице уже темновато, но для ужина в самый раз, если Вы не против, то поедемте ко мне, нас уже ждут восхитительные блюда, — Онегин сделал поклон и подал мне руку. Я отпихнул её. — Я не дама, чтобы мне руки подавали, — фыркнул я и встал с кресла. Ужин и вправду был великолепен. Онегин настоял на том, чтобы я остался на ночь. И вновь шампанское, которое постепенно сменилось дорогим коньяком. Я пытался не злоупотреблять алкоголем, а Онегин все настаивал на очередном бокале, неужели в пьяном виде я не хуже шута, что ему не терпится позабавиться вновь? POV Онегин       Мой план был прост: напоить Ленского и, когда тот уснет, начать исполнение моих непристойных фантазий. Мне самому не верилось, что я претворяю столь гнусный план со столь… поганой целью по отношению к мужчине!       После ужина мы играли в шахматы, в карты, обсудили дошедшие до нас новости из столицы. Но вскоре Ленский утомился и прилег на диван.       Юноша с усталым вздохом прикрыл чуть пьяные глаза, причмокнув соблазнительными губами. В гостиной поселилась тишина. Почему-то я не смел двинуться с места, так и застыв в одной позе с недопитым бокалом бурбона в руке. Я все наблюдал за мерно вздымающейся грудной клеткой друга, не мог отвести глаз от его приоткрытого рта, зарозовевших губ. В один момент мне показалось, что Владимир уснул, таки павший под натиском невероятного количества алкоголя, что я в него старательно вливал весь вечер. Ту же секунду мое тело вдруг ожило, незаметно для самого себя я оказался наклоненным над юношей. Я чувствовал напряжение в глазах, неприлично пялящихся на лик друга. Казалось, что животное чувство, вспыхнувшее в груди, должно бы меня оттолкнуть, но оно лишь притягивало меня к Ленскому. Я почувствовал на своих губах горячее дыхание, отдававшее ароматом виски. Что-то внутри сорвалось, закрыв глаза, я окунулся в бездну чувств и ощущений. Нежность расслабленных губ друга так манила, заставляя наваливаться, лишь бы не оставить между нами ни миллиметра, лишь бы прочувствовать в полной мере это бесстыдство. Я вздрогнул от прикосновения пальцев к моей шее. Тот час я отпрянул, с испугом глядя перед собой. На меня смотрели чистые, без капли тумана во взгляде глаза. Они были широко раскрыты, но не полны страха, как мои. Они были полны некоторой нежности, но, может, это все я выдумал, настолько был ошеломлен. Руки, что вернули меня в мир настоящий, притянули к лицу их обладателя, а губы, что до этого я так неумолимо целовал, встретились с моими вновь, однако теперь они не были мягко расслаблены, они были чуть напряжены, от чего еще приятнее ощущалось это мгновение. Внутренний проснувшийся зверь сорвался с цепи, что держалась на одном лишь чувстве неправильности происходящего: мои пальцы рывком вцепились в невероятные кудри Владимира, я даже почувствовал, как тот скривился от неприятной боли, но они столь соблазнительны, что не мог я упустить шанса зарыться в них. Чужие пальцы аккуратно и незаметно перебрались с моей шеи на ворот рубашки, успели расстегнуть пуговички воротничка, спустились к камзолу, неумело стараясь подцепить пуговички. Я выпустил одну руку из мягких кудрей, останавливая быстрые пальцы. Мы оторвались друг от друг, наши бешеные дыхания слились в одно, что у меня уже чуть начала кружиться голова — не хватало кислорода. В глазах поплыл образ юношеского лица, вновь приближающегося к моему. Ленский приподнялся на локтях, перемещая руку мне на спину и надавливая на нее. Я упал на Владимира всем телом. Наши бедра столкнулись, и в этот момент ощутил главный источник обжигающего тепла в своем теле. Мои щеки точно взорвались румянцем, так и крестьянка не краснеет перед конюхом, как я покраснел, лежа на Ленском, все еще вжатый в его губы. Какое бесстыдство… Но какое же оно соблазнительное и от того лишь, что ново и непристойно, горячее, притягательное. Я оторвался от уже опухших губ Владимира, нацелившись на его тонкую шею. Мои руки своевольно, привычным движением скользнули по талии юноши. Пальцы, привыкшие ощущать полные девичьи бедра, не менее яро ухватили худую мужскую ляжку. Кажется, Ленский издал уж слишком неприличный вздох, что лишь раззадорило меня — аккуратные поцелуи перешли в страстные укусы. Я надеялся оставить следы. Действуя по наитию, я двумя руками прижал пах Владимира к своему, ощущая столь же горячий орган, налитый чистейшей страстью и желанием. И снова вздох, перекрывший итак затуманенный рассудок на секунду. Я провел раскрытым языком по взмокшей шее от растрепавшегося края воротничка до линии челюсти, застывая на ней поцелуем. Ленский ерзал бедрами вверх и вниз, как мог, полностью прижатый мной к софе. Я задыхался от наслаждения, все крепче сжимая пальцы на чужих бедрах. Владимир, неожиданно для меня, вцепился в мои ягодицы, увеличивая невероятно приятное трение меж нашими пахами. Как же приятно его пальцы сжимали меня, никогда не мог и подумать за всю свою жизнь, что столь незначительное действие будет настолько приятным, я начал понимать умудренных адюльтерами дам, которые каждый раз взвизгивали от моего игривого щипка под их юбками. Ленский с невероятной для его девичьего телосложения силой перевернул меня на спину, прижимая одно мое бедро к своему боку, точно лоза обвивая голень рукой, столь нежного жеста по отношению к себе я никогда не ощущал и даже не думал, что такое со мной могло бы произойти. Одно колено Владимира поднырнуло под мой таз, другое сжало правое мое бедро меж его. Я ощутил напор юноши — в глазах зацвели искры, у дыхания боле не оставалось шанса вернуться в спокойное и размеренное русло. Чувства были столь новы и невероятны, жар поражал все тело из одного лишь места в паху, готового вылиться в раскаленную лаву страсти в любую секунду. Я любовался Ленским: его черные кудри были взъерошены и дергались в такт фрикциям его тонких бедер, что я все еще сжимал пальцами, не в мочи оторваться от них; щеки были столь румяны, как закат в жаркий летний день; его сладкие губы не смыкались ни на секунду, издавая яркие вздохи и выдохи, оглушающие своей страстью. Куда-то с его шеи пропал платок и воротник, открыв моим жаждущим глазам вид на свое творение — красные укусы. Рука Владимира, что сжимала и прижимала мою ногу к его телу, больно стиснула мышцу и тут же ослабла, проскальзывая с голени на колено и вверх по бедру. Ласковое и нежное касание кончило меня в бездну. Никогда я не ощущал чего-то подобного, не знаю даже, что сделало этот момент таким ярким — то ли величина моих чувств к юному мальчишке, то ли вся непотребность обстоятельств. Ленский неожиданно плавно опустился на мою грудь всем весом, приятно придавливая меня к софе. Ошарашено я смотрел в потолок. Свет свечей с люстры почему-то ослеплял, и я уткнулся лицом в приятно пахнущие потом черные кудри. Тонкие руки подлезли под меня и легонько сжали в объятиях. Я понимал Владимира, вероятно, он ощущал то же, что и я — нагрянувшие неловкость и стыд. Вдруг появился страх посмотреть в ясные мальчишеские глаза, которыми мгновения назад я любовался, так что я просто лежал в этих нежных и теплых объятиях, боясь и подумать о времени, когда все же придется разделиться, посмотреть друг на друга открыто и что-нибудь сказать, чтобы усилить неловкость, хотя хотел разрядить ее насыщенность в воздухе. А пока я лежал, прижатый к софе, и наслаждался наступившей странной тишиной, наслаждался моментом, который кто-нибудь должен был нарушить. Но не сейчас. Еще немного.