Салирофилия

Приятно, когда у Брайана появляются новые хобби. Только не поймите меня неправильно – я люблю трахаться, обдолбаться и ходить в Вавилон, но я так же люблю и рисовать. Человек не может жить только на виски, травке и членах. Так что это приятно - видеть его заинтересованным в выращивании растений (хотя упомянутые растения оказались марихуаной), но я лично радею (готовы? Ха-ха!) за помидоры. Я люблю свежие помидоры. Те, что мы покупаем в супермаркете, похожи на бейсбольные мячи. У них нет никакого аромата, и они жесткие - и не в хорошем смысле, как член Брайана прямо сейчас. Я хотел сказать ему, что рад за него и его новое хобби, но он странновато посмотрел на меня, когда я упомянул, что не против сада с травами в дополнение к помидорам. Я не знаю, почему он счел мой вопрос настолько необычным. Я имею в виду, что если ты не планируешь заниматься садоводством, зачем тогда покупать огромный мешок Roots Organic Soil с грунтом для посева? И, судя по количеству маргарина Crisco и муки, которое он закупил, похоже, что он собирается заняться еще и выпечкой. А может и другими видами кулинарных изысков, потому как прямо сейчас он варит дохренища яичной лапши. Грунт, Crisco, мука и переваренная яичная лапша. - Эй, Солнышко, - говорит он, потирая свой член сквозь джинсы Diesel, которые он носит дома, только потому, что они недостаточно дорогие для похода в Вавилон, – спустись к джипу и принеси оттуда сумки из Costco* Сумки из Costco? Сумки из Costco??? А разве не должно быть клубного членства, чтобы делать покупки в Costco? Каким, блядь, способом Брайан получил членство в Costco? - Пришлось купить оптом, - сказал он, как всегда, читая мои мысли вслух. Я надеваю свое пальто и тащусь вниз по лестнице. Он что-то задумал. Но что? Когда я добираюсь до джипа, никто не мешает мне порыться в сумках – в конце концов, они весят чертову тонну. Я хочу знать, что мне придется таскать, так что это справедливо, верно? Кроме того, он ничего не говорил мне о том, что смотреть нельзя. Оливковое масло. Зерно для птиц. Патока. Корм для рыбы. Памперсы... Памперсы??? О, черт. - Никогда! – говорю я, как только переступаю порог. Он смотрит на меня, источая притворную невинность. - Никогда - что? - Никогда не надену подгузники! - Может, ты запоешь по-другому? - Не собираюсь я петь по-другому! Он возвращается к своей кастрюле с кипящей лапшой и поет, уродуя I Will Survive** Сначала было страшно, что я пропаду. И мне казалось, Что я Памперсы носить не смогу... - В слове «Памперсы» слогов слишком много, - говорю я. – А зачем корм для рыб? Мы что, покупаем аквариум? Если так, то я хочу с морской водой! - В «Памперсах» не много слогов, и мы не покупаем аквариум. - Тогда зачем? Он прерывает меня на полуслове: - Иди ко мне, попробуй лапшу, я хочу, чтобы она была разварившаяся и мягкая. Мягкая?? Единственное, что мягче разварившейся яичной лапши, это разварившаяся в кашу лимская фасоль. Тьфу! Я иду на кухню, и он протягивает мне вилку. Я зачерпываю прямо из кастрюли и кладу в рот. - Оу! Горячо-горячо-горячо!!! – ору я, обжигаясь. - Да, знаю, я такой, – скучающим тоном произносит Брайан, - ну что там с лапшой? Она уже готова? - Если ты хочешь уварить ее вусмерть, то тогда да, она готова. Он удовлетворенно улыбается, выключает конфорку, подходит к раковине и сливает лапшу в дуршлаг. И что дальше? И я уже упоминал «Какого хуя»? Он же никогда не готовит еду. Он вообще никогда не готовит, особенно на плите. Он оставляет дуршлаг в раковине, идет к углу возле двери и достает... Ебать-колотить... Гигантский рулон полиэтиленовой пленки. - О, нет... - говорю я. - О, да! – отвечает он, сдвигая диван, и разворачивает пленку на ковре. - Итак, ты собираешься одеть на меня подгузники и закидать меня вареной лапшой? - Ты почти прав. Ты забыл о грунте, муке, Crisco, патоке, зерне, и… да, корме для рыбок. - Ты... Ты хочешь?... Какого хуя, Брайан? Это действительно, действительно странно. - Конечно, это странно. Мы прокладываем свой путь через мой каталог сексуальных извращений. - Ты имеешь ввиду, что фиггинг и снежки были еще не самые большие извращения, которые ты смог придумать? Или саундинг? Это было достаточно безумно. - Несомненно, - говорит он, разглаживая складки на пленке, - но это не означает, что мы перепробовали все странные способы. Отлично. Кто-нибудь, пожалуйста, напомните мне, почему я не со своим сверстником, экспериментирую с минетами. - Это, это... как это называется? - Это называется салирофилия. И добавим слегка буккакэ, только потому, что ты тот еще везунчик, а я сегодня довольно щедр. - А что это означает? - Salirophilia – сексуальная парафилия, которое заключается в эротическом удовольствии от испачкивания и растрепывания объекта своего желания. - Спасибо, мистер Википедия. - И кто же у нас тут мистер Википедия? Чья бы корова мычала, Солнышко, но камень не в мой огород! Он издевается над моей зависимостью от интернет-энциклопедий. И это не в первый раз. Я отвечаю ему сердитым взглядом, но мое любопытство пересиливает мою раздражительность. - А что такое «парафилия»? – спрашиваю я. - Это просто модное словечко для сексуальных фетишей,- отвечает он, - а теперь раздевайся и ложись сюда. Я стою, глядя на него, и мысленно напрягаюсь в тщетной попытке придумать, как бы пустить под откос приближающийся поезд «Парафилия». - Что такое буккакэ? - Ты почему не раздеваешься? Я уверен, ты достаточно умен и проворен, чтобы делать два дела одновременно. Буккакэ – это когда кто-то дрочит на тебя сверху и кончает тебе на лицо. Ххмммм. А вот это меня уже заводит? Но корм для птичек и рыбок? Не особенно. Я начинаю снимать одежду, но намного медленнее, чем всегда. У меня есть проблема с тем, что должно произойти, и это не просто перспектива того, чтобы быть измазанным в Crisco, а затем быть присыпанным землей, как какой-то большой причудливый пряничный человечек. Проблема... хорошо, буду честен сам с собой, проблема в том, что иногда я чувствую себя униженным рядом с Брайаном, и я не вижу смысла в моем дальнейшем унижении. Да, он связывал меня и дразнил, пока я не начинал умолять его дать мне кончить, да, это было унизительно, но это совсем другое дело. Это… ладно, это унизительно. Между нами всегда было неравное распределение силы, и я не хочу усугублять это неравенство еще больше. Я не хочу выглядеть идиотом. Я этого не сделаю. Прости, Брайан. И на сей раз я занимаю твердую позицию. - Нет, - говорю я и скрещиваю руки на груди. - Нет? – его брови изгибаются от удивления. - Нет, – повторяю я тверже. - Нет, что? – давит он. - Нет, я не хочу делать это. Его удивление сменяется хмурым взглядом, но раздражаю его не я, а сама ситуация. - Понимаю, что выглядит это не лучшим образом – говорит он, - но это действительно заводит. Черт, да у меня уже стоит, когда я только думаю об этом. Он хватает мою руку и кладет на свою промежность, прижимая своей ладонью, чтобы я мог убедиться, и я чувствую его твердый налитой член. - Тебя заводит возможность унизить меня, - констатирую я, и это не вопрос. - Конечно, а то! Я смеюсь, пока он буравит меня взглядом. - Ты такой извращенец! – говорю я и сжимаю его член прежде, чем освободиться от его руки. - Еще бы! - Ты когда-нибудь делал такое еще с кем-нибудь? – спрашиваю я с неподдельным любопытством. - Конечно,- отвечает он, – много раз. Как я и сказал, это чертовски горячо. Я подхожу к нему, обвиваю руками за шею и смотрю ему прямо в глаза. Он смотрит на меня, не мигая, но я знаю, что он - весь внимание. - А кто-нибудь когда-нибудь делал это с тобой? Или только ты это делал с другими? Он внимательно изучает меня оочень доооолго. - Нет,- наконец произносит он, - никто не делал это со мной. - Я так и думал. - Ну разве ты не самый умный ребенок в классе. - И как насчет этого? – мурлычу я, и мне нравится, когда его зрачки темнеют от возбуждения. – Как насчет того, чтобы именно я одел тебя в памперс и обмазал маргарином с землей? Блядь. У меня встает. Он смеется. - Ну, ты посмотри, - говорит он злорадно – Тебя это, все-таки, заводит. Я глубоко вздыхаю. Я хорошо знаю, что хожу по тонкому сексуальному льду. - Только потому, что я думаю о том, что я бы мог сделать это с тобой. И даже не мечтай, я с собой это делать стопроцентно не позволю. Он кладет руки мне на плечи и отстраняется от меня на шаг, пристально глядя мне в глаза. - Ты не понимаешь, от чего отказываешься. - Знаю, но мне все равно. Я хочу тебя до безумия, Брайан, но я не мальчик-игрушка, с которым ты можешь творить что угодно, называя это образованием. Он закусывает губу. Вот и все. Сейчас он меня выгонит, и я вернусь к Дэб. Я удивлен и горд, когда понимаю, что совсем не волнуюсь. Он по-прежнему внимательно смотрит на меня, когда вдруг произносит – О’кей... - О’кей, что? - О’кей, ты не обязан этого делать. - Спасибо, - говорю я с облегчением. - По крайней мере, не с маргарином и кормом для рыб. Теперь моя очередь пристально посмотреть на него. Он же обещал, что никогда не будет вынуждать меня делать то, что я не хочу. Но он молча хватает свое пальто и идет к двери. Я просто в бешенстве. - Брайан! - кричу я вслед, но он уже нажимает кнопку лифта. Я бегу к открытой двери – Ты… Ты… - я заикаюсь. - Кто я? – он заходит в лифт и опускает решетку. - Ты большой ре... Он снова кусает губу, но вовсе не затем, чтобы скрыть улыбку. - Большой ребенок? Мы некоторое время смотрим друг другу в глаза, затем он уезжает. Неудивительно, что я чувствую себя как последнее дерьмо. Чтобы отвлечься, сваливаю лапшу в мусоропровод и перемываю всю посуду в раковине. Скотина! Почему я всегда виноват? Я сложил Crisco, патоку и оливковое масло в выдвижной ящик шкафа и свалил в угол зерно и грунт. И в самый разгар уборки полиэтилена с ковра, заходит Брайан, хлопая дверью лофта. И заносит большие сумки Costco. - Эй, ты что делаешь? Не сворачивай, мы еще не закончили! Впервые, с тех пор как мы встретились, я действительно на него зол. - Ну, и что еще? Удобрение? Дохлые тараканы? Автомасла? Я прерываюсь на середине тирады, потому что он подходит к полиэтилену, становится на колени и начинает доставать из сумок огромные контейнеры шоколада, зефира и клубничного варенья. Затем он извлекает на свет взбитые сливки, карамельную крошку, банан, и мой член начинает медленно наливаться и вставать. Потом молча, не говоря ни слова, он скидывает с себя одежду, берет тару с клубничным вареньем и... ... льет себе на голову. Все, что я могу сделать, это смотреть на него с отвисшей челюстью, поскольку сладкая, вязкая жидкость течет вниз, по его шее, по груди. Я не только стою с самым каменным стояком в моей жизни, но еще и мой рот заполняют слюни, как у маленького ребенка возле окна кондитерской. Он наклоняется, берет контейнер шоколадного мусса, разливает по пленке и ложится. - Ну? – произносит он резким, требовательным тоном, но его дурное настроение смягчает его впечатляющая эрекция. - Чего ждем? Я раздеваюсь настолько быстро, что почти отрываю рукав и путаюсь в штанине, что к моему облегчению, заставляет его смеяться. И кого волнует, что надо мной. Я подхожу к нему к нему и встаю на колени в залитый шоколадом пластик. - И что теперь? – спрашиваю я, все еще недоумевая. - Что значит «и что теперь»? Преврати меня в банановый сплит. Я знаю, что тебе нравится мороженое с кусочками фруктов, видел я, сколько ты запихиваешь в себя в закусочной. - Но... Он закатывает глаза. - Приступай, - говорит он, - пока предложение лежит на столе. Это все что мне нужно, и еще чуть-чуть. Я кладу руки по обе стороны от него. Его тело спокойно и расслабленно, я свободно переворачиваю его пару раз, смешивая клубнику с шоколадом. Когда он снова лежит на спине, я вытираю его лицо чистой влажной салфеткой. Я не хочу прятать его прекрасные черты, даже если варенье слаще, чем любая клубничная грядка. Но потом я передумываю. Я думаю о том, что никогда не смогу сделать этого снова. Я опускаю палец в шоколадный мусс и тщательно вывожу буквы на его лбу: Мой. Он с подозрением суживает глаза, но я опережаю возникающий вопрос глубоким поцелуем, заполненным языком и шоколадным вкусом. Он выгибает спину и со стоном прикрывает глаза. Я приподнимаюсь и любуюсь своей работой. Его грудь блестит от шоколадного мусса, волосы на лобке перемазаны вареньем. Достаю взбитые сливки, щедро выдавливаю на руки и, как гребнем, размазываю пальцами этот аппетитный беспорядок. Но избегаю прикасаться к его покачивающемуся члену. Слишком рано. Еще слишком рано. После того, как мой язык освобождает его пупок от карамельной крошки, которой я заполнил его, я сажусь на его бедра, очень осторожно, чтобы не задеть член. Его соски твердеют под моими пальцами, пока я обвожу ареолы липкой патокой. Я слизываю ее, с силой посасывая соски, заставляя кровь приливать к коже. Мне нравится патока. Жаль будет оставить ее хоть немного. И тогда я успокаиваю его оскорбленную плоть влажными, грязными поцелуями с открытым ртом, поскольку он рукой прижимает мой затылок к себе, заставляя облизать их еще немного. Он любит, когда я играю с его сосками. Его это адски заводит, и я не удивлен, когда он делает попытку перевернуть и подготовить меня, чтобы трахнуть, банановый сплит или не банановый сплит. Но я не готов. Вместо этого я двигаюсь так, что становлюсь на колени между его раздвинутыми бедрами. Он сгибает ноги, и я развожу их шире, пока головка моего члена не упирается в его задний проход. Иисус Христос! Он собирается позволить мне трахнуть его?? Я отпускаю одну его ногу и придерживаю свой член за основание. Это так просто сделать... Я мягко толкаюсь в сладкое (в прямом и переносном смысле) сморщенное отверстие. Перевожу взгляд от своего члена к его лицу. Он внимательно следит за мной. Я не могу понять, что значит его взгляд – приглашение или... предупреждение. С неохотой расцениваю это как предупреждение. Разочарованный, грубо переворачиваю его, будучи не в том настроении, чтобы выслушивать всяческую чушь, и оказавшись между его ногами, раздвигаю ему ягодицы. Он не сопротивляется, что смягчает мой настрой. Мой рот наполняется слюной, потому что я выдавил зефир ему в задницу и теперь это выглядит так, словно в неё кто-то кончил. Его анусу не нужны сиропы и сладости – он офигительный на вкус сам по себе, без сахара. Я-то точно знаю, потому что делал ему римминг пять раз (не подумайте, что я считаю, но все-таки) и только после душа. Но я чувствовал не только вкус мыла, но еще и... Блядь! Почему я пытаюсь подобрать подходящую метафору ко вкусу его задницы, если в настоящий момент мой язык уже внутри нее? Я на мгновение прерываюсь и наблюдаю за эластичным, раздраженно пульсирующим из-за заминки, отверстием. Да. Вы слышали меня. Раздраженным. Даже его анус раздражен. Это было бы довольно смешно, если бы не было так невероятно очаровательно. Римминг ему... Иисус, блядь, Христос. Римминг ему похож, ну, в общем, прости Господи, но он похож на религиозный опыт. К черту извинения. Бог создал это потрясающее тело и подал мне его на блюде. Он создал сладкое отверстие (опять же в прямом и переносном смысле), которое на данный момент я заливаю слюной, как сумасшедший проповедник на углу улицы, вопиющий об Апокалипсисе. Мои руки липкие от сахара, что позволяет мне жестко сжимать его ягодицы, в то время как большими пальцами я раскрываю его самое сокровенное, выставляю напоказ. Он стонет теперь почти все время. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на его лицо. Он поворачивается так, что я вижу его профиль справа, его зажмуренные глаза, приоткрывшиеся губы, его дыхание сбивается, и он больше не в состоянии дышать носом. - Не останавливайся, - задыхается он, и от его слов мой член становиться еще тяжелее, чем был, что явно о чем-то говорит. Я возвращаюсь к процессу, обвожу его отверстие кончиком языка, прежде чем толкнуться внутрь, он приподнимает бедра и насаживается на мой язык. Он хочет меня в себе. Я знаю, потому что я делаю точно так же, когда хочу чтобы он меня трахнул. Я задаюсь вопросом: волнует ли его сейчас - мой ли это язык, мой ли палец... или мой член? Боже, мне бы побольше смелости! Я встал бы на колени, поддернул на себя его бедра и вошел бы в него. Разве недостаточно уже унижений со всем этим сиропом и прочим? Что ему, трудно дать себя трахнуть? Разве не в этом смысл этой гребаной салирофилии – взять и извалять раба во взбитых сливках и варенье, пока душ не смоет все? Я решаю проверить свою теорию... но придется прибегнуть к уловке. Я знаю, что он любит различные штуковины в своей заднице – я наблюдал, как он трахает себя прежде, и недавно он позволил мне сделать это с ним. Так что, я знаю, что у моего плана есть, по крайней мере, крошечные шансы на успех. - Брайан, - произношу я самым что ни на есть, сексуальным голосом с томной хрипотцой – Ты сказал мне, что я могу сделать из тебя банановый сплит, верно? Я очень взволнован, потому что он отвечает на мой вопрос, просто издав прекрасный звук, который означает: да-засунь-что-нибудь-в-мою-задницу-и-помоги-мне-Боже-кончить или перестань-писать-объяснительные-для-классного-руководителя-когда-опаздываешь-только-потому-что-не-можешь-вовремя-вытащить-свою-ленивую-жопу-из-кровати. Ну, как всегда, его желание для меня закон. Я смазываю банан взбитыми сливками и показываю ему. Мое намерение понятно, и он снова издает этот звук. - Быстрей... засунь... это в..., - бросает он, с трудом дыша. Я глубоко вздыхаю и с колотящимся сердцем, надавливаю головкой своего члена в его расслабленный проход... ... и вхожу в него с надломленным вскриком. Это... амм... Слова, мозг. Слова. Какие-то звуки, они что-то значат... А, нахуй... - Джастин...! Блядь. Попался. Я замираю. Тело Брайана напряжено, очень, очень напряжено. Чувствую себя дерьмом. - Я... - начинаю говорить, но что я могу сказать? Я только что нарушил величайшее из правил, патриарха невысказанных правил между нами. Слова ничего не исправят, поэтому я собираюсь выйти из него, медленно, чтобы не потревожить его больше, чем я уже это сделал. Я желаю, чтобы мой стояк исчез, но он даже и не собирается рассматривать такую возможность. Он был внутри Брайана... ... О. Мой. Ебаный. Бог! Он внутри него! Он внутри Брайана! И сделал уже пару толчков! Трахал его! Брайана! Я взял и трахнул Брайана Кинни! И я трахнул его наживую! Мой мозг взрывается, когда он произносит шепотом «трахай» и толкается бедрами назад, отчего мой член входит в него до упора, и я замираю. Только когда он кричит мне «Да просто трахай уже!», до меня доходит наконец, что это действительно происходит, и я начинаю трахать его с такой жадностью, будто он гребаная вода, а я умираю от жажды. Дорогой читатель, мне жаль, что я не могу рассказать вам, что часами трахал его до потери сознания, заставив его кончать множество раз, пока он не стал дрожащим, хныкающим желе. Черт, мне так жаль, что я не могу сказать, что трахал его дольше, чем двадцать секунд, но, увы, это было бы ложью. Я кончил так быстро и сильно, что мои яйца взорвались... или, по крайней мере, мне так показалось. И счастливый конец*** (да, это каламбур) – это не Брайан, а я превратился в дрожащее плачущее желе. Это был я. Вы, вероятно, думаете, что я шучу или преувеличиваю, но это не так. Я действительно плачу. И почему? От чистого, сокрушительного, обжигающего унижения. Чертов ублюдок! В конце концов, он получил то, что намеревался получить, даже если несколько иными средствами, чем планировал. Он переворачивается, раздвинув ноги, обхватив свой член большим и указательным пальцами так, что он красиво торчит прямо из восхитительно вкусной, в прямом смысле слова, опушки лобка. - Прекрати рыдать,- задыхается он, - и отсоси мне! Ублюдок, думаю я снова, когда он почти мгновенно кончает мне в рот, и тут до меня доходит... Он только что «унизил» и себя, сделав нас равными… по крайней мере, настолько равными, какими мы еще не были, и вряд ли когда-нибудь будем. - Блядь, - стонет он, дрожа всем телом. – Боже, блядь, ненавижу, когда так происходит. Я слишком быстро кончил, сука… Мой член даже не понял, что происходит, а я уже спустил. Я поднимаюсь с коленей и со вздохом откидываюсь на пятках назад. Лгун. Он позволил себе быстро кончить. Он мог бы сдерживать оргазм сколь угодно долго. Я всего лишь случайная благотворительность. - О, заткнись, - говорит он, читая мои мысли. – Я не притворялся, я кончил бы от траха через секунду-другую. Я смотрю на него, рассеянно моргая. Он почти кончил от моего члена? Я глупо открываю и закрываю рот, от чего наверняка похож на гуппи. - Ты не голоден? Я должен достать корм для рыбок? – спрашивает он и протягивает мне руку. А когда мы стоим лицом к лицу, он целует меня долго и глубоко. Наклонившись, он шепчет в мои губы: – Хорошая работа, Солнышко, возможно, только возможно, я когда-нибудь дам тебе повторить. Он отстраняется, и я смотрю на его лицо... и затем на его лоб. Это все еще там. Слово. Мой. Это правда. Это то, кто он есть. Мой. Теперь более чем когда-либо. Я улыбаюсь, облизываю большой палец и стираю это. Примечания: * Costco - крупнейшая в мире сеть складов самообслуживания клубного типа и пятое по величине продаж розничное торговое предприятие в США. ** I Will Survive – хорошая песТня http://en.lyrsense.com/gloria_gaynor/i_will_survive *** (в оригинале bottom line)