Про куртку и не только

Куртка пахла им. И Финн не знал, что с этим делать. С тех пор, как он забрал куртку По со злосчастного Джакку, его повсюду преследовал этот запах. Запах, по каким-то неясным причинам переворачивающий все в его душе, запах, раз за разом заставляющий вспоминать до мельчайших подробностей те двадцать минут, которые они с По провели вместе. За эти двадцать минут тот успел перевернуть его жизнь с ног на голову, а потом так же быстро, как и появился, сгинуть, оставив после себя лишь куртку, с которой Финн теперь не мог расстаться. Эта куртка была единственной вещью Финна, которая действительно принадлежала ему. В Первом ордене у него не было ничего своего, но теперь… теперь у него появилась что-то личное, пусть и полученное не совсем так, как он того желал. Иногда Финн начинал жалеть, что не оставил этот комок глупой ткани там, где нашел, но сейчас он был привязан к ней больше, чем к какой-либо другой вещи во всем космосе. Он бы не смог бросить ее там, потеряв единственную память, что осталась после того лучика света и силы, который спас его, который появился именно тогда, когда был так нужен. По вечерам, сидя у себя, он гладил ее, перебирая и запоминая все ее неровности и шероховатости, в сотый раз лазил по карманам, с детской и глупой верой в то, что там что-то появилось. Он даже начал замечать за собой, что часто, чтобы успокоиться, берет ворот куртки и подносит к носу, делая глубокий вдох, вбирает в себя запах По Дамерона. Запах машинного масла, пота и… осенней листвы. «Так странно, — думалось Финну: почему он пах осенней листвой?» Ох, этот запах… до боли знакомый запах, каждый раз будивший в нем далекие воспоминания из детства, еще до того, как его забрал Первый Орден. И каждый раз, ощущая этот тонкий аромат, почти затонувший под запахом икс-винга, Финн закрывал глаза, и, боясь никогда больше не почувствовать его, дышал глубоко и осторожно, силясь запечатлеть его в памяти. Как-то за обедом, Рей застукала его за этим занятием и ненавязчиво поинтересовалась, зачем он внюхивается в куртку. Бывший штурмовик, невероятно смутившись, густо покраснел и, пробурчав что-то, уткнулся в свою тарелку. Аппетит у него пропал, он бы с удовольствием ушел, но если бы сделал это, вызвал бы слишком много подозрений. Он стыдился свой привязанности к какой-то куртке. Но, кажется, Рей поняла все и так. Тем же вечером Финн лежал на кровати и, пытаясь разобраться в своих чувствах, опять нюхал куртку. Так глупо. Она уже не пахла так, как вначале: к постепенно выветривающемуся запаху первого пилота примешался запах самого Финна. Так бы пах По, если бы… Если бы. Если бы случилось то, чему уже никогда не случиться. Каждая мысль о том, что он больше не увидит первого пилота, резала сердце Финна не хуже ножа. Он просто старался об этом не думать, к тому же где-то на краешке сознания еще теплилась надежда на то, что По выжил. И Финн старался не потерять ее, подогревая мыслями о том, что По из Сопротивления — он очень умен и силен, он должен был найти выход, должен как-нибудь справиться. Однако в глубине души он понимал, что надежда увидеть Дамерона снова — глупа и бессмысленна. От этого хотелось плакать. Не вставая, Финн стянул куртку, обнял ее и закрыл глаза. В тысячный раз провел рукой по все ее длине — от воротника до карманов, как внезапно наткнулся на что-то новое — маленькая зашитая дырочка прямо под тем местом, где у обитателя куртки должно быть сердце. Финн вздрогнул и, не открывая глаз, улыбнулся, пытаясь представить, как По зашивает эту маленькую прорезь. К счастью, картинка рисуется сама собой, и Финн в душе благодарит Бога за свою способность мечтать так ярко. Вот По — он сидит на полу в какой-то темной маленькой комнате — кладовая или что-то такое, полностью готовый к отлету, в рыжей униформе пилотов Сопротивления. Чудные мягкие волосы взлохмачены и постоянно лезут в глаза — наверное, он только что проснулся, не выспался и теперь недоволен. На коленях лежит та проклятая куртка, а сам По не оставляет попыток попасть ниткой в иголку. Очевидно, что он пытается это сделать довольно давно — губа у него закушена, брови сведены вместе, а по лбу сбегает капля пота. Дамерон хмурится, раздражается все больше, отчего руки у него трясутся сильнее и попасть этой чертовой ниткой в иголку почти невозможно. Финн смеется про себя — так реальна эта сцена. Он воображает себе, как первый пилот чудом пропихивает растрепавшийся кончик нитки в игольное ушко, как борется с очень плотной тканью, которая не хочет прокалываться, как наспех затягивает узелок и наконец, аккуратно убирает на место нитку с иголкой. Как откидывает голову назад, прижимаясь лопатками к стене. Облизывает губы. Погодите, облизывает губы? Тело Финна реагирует на эту невинную мысль странно: что-то сладко и постыдно тянет внизу живота и Финн догадывается о причине. Ему очень неловко, хочется прекратить, забыть об этом и больше не вспоминать. Выбросить из головы раз и навсегда! Но… в тоже время невероятно сильно хочется продолжить. Пофантазировать чуть глубже. Но лучше не делать, конечно, лучше перестать. Или все же нет? Мозг не дает ему времени для раздумий, заботливо выстреливая образами. По в его воображении больше не один. Там появляется Финн, который впечатывает того в стену голодным и горячим поцелуем. Губы По — мягкие и податливые (так он себе их представляет), соленые из-за пота и смущения. Финну это чертовски нравится. Они целуются долго и жадно, прерываясь лишь на то, чтобы впустить в легкие немного воздуха. Отрываются лишь на долю секунды, которая тянется для них обоих вечностью. Маленькая комната сразу становится чересчур душной. Финн гладит По по спине, зарывается рукой в мягкие черные волосы, а затем прижимается носом к щеке, вдыхая его запах. Такой бесконечно родной запах осенней листвы и машинного масла, к которым сейчас примешивается запах похоти и возбуждения. Стыдно. Запретно. В воображении Финна По тянется к его ширинке, на деле он делает все сам. Сам запускает руку в трусы, обхватывая полувставший член, сам запускает руку себе под футболку, сам царапает себе грудь. Но По, По в его воображении делает все гораздо лучше, увереннее, слаще. Он срывает с Финна футболку, пока тот снимает с него униформу, льнет, прижимает к себе как можно ближе, царапает спину, шепчет на ухо глупые бессмысленности. Целует шею, плечи, покрытые испариной. Лезет в штаны, обхватывает рукой член и медленно проводит по всей длине, отчего Финну приходится закусить губы, лишь бы не охнуть. Финн смотрит на пилота, взглядом прося поцелуя. Проницательный По понимает все прекрасно, тянется к нему, но в последний момент одергивается, легонько коснувшись губами щеки, ухмыляется, делает крохотный шажок назад, теперь уже окончательно вжимаясь спиной в стену. Обескураженный Финн, все еще держа руку в его волосах, тянет их назад и По покорно запрокидывает голову, демонстрируя загорелую и беззащитную шею. Она блестит потом, и Финну трудно сдержаться от такого соблазна — он впивается в нее болезненным поцелуем, заставляя пилота Сопротивления протяжно и горячо застонать. Необласканному По не хватает воздуха, уже порядком возбужденный, он тянется к своим штанам, но Финн, заметив это перехватывает его руку, целует в запястье, шепча заветное: «Я сам.» И По улыбается. Улыбается весело, немного смущенно и как-то по-детски тепло. Пусть улыбается лишь в воображении Финна, но Финн понимает, что готов на что угодно, лишь бы увидеть эту улыбку вживую. Хотя бы еще раз в своей жизни. А еще Финну хочется, чтобы По произнес его имя. Он хочет услышать его еще раз из уст того, кто ему когда-то его подарил. Но просить он не будет, о нет. Расстегнув ширинку, опускает резинку трусов и хватается за сочащийся смазкой член. Финн дрочит им обоим, и По берет в руки его лицо, заставляя посмотреть на себя. Дамерон молчит, прерывисто и тяжело дыша, но его взгляд… ох. Теперь уже взгляд По выпрашивает поцелуя, а сексуальнее умоляющего По Финн никогда ничего не видел. Взлохмаченные волосы, румяные щеки, мокрые и раскрасневшиеся от поцелуев губы… Финн не может отказать, да и какой там отказать, он будто бы хотел этого поцелуя всю жизнь. Но он хочет услышать свое имя. И По, понимая, что надо попросить, тихо произносит «Финн, пожалуйста…». Взгляд первого пилота полон мольбы, а в словах его столько нежности и желания, что Финн забывает обо всем. Ускоряя темп, он впивается своими губами в губы По, проникая языком внутрь, оглаживая кромку зубов. А По хрипит и стонет — ведь так хорошо ему не было никогда, до синяков сдавливает плечи и руки Финна, водит по бедрам, жмется ближе. Не дотерпев до конца своей собственной фантазии, Финн, сдавленно выдохнув, кончил, прижимая к лицу бесценную куртку. Куртку, которая больше не пахнет По Дамероном, лишь стыдом и возбуждением Финна. Но… Финну больше не нужна куртка, чтобы чувствовать запах По — тот уже пропитал каждую клеточку его сознания. Он уже в нем, в его сердце — стоит лишь подумать о первом пилоте и он уже чувствует его запах. Хорошая память — счастье и тяжелейшая ноша. Он очень надеется, что По вернется. Очень надеется.