Мадам Тюссо. гл.7 Дарья.

- Ну что нарыл, Сява? - Значит, так, пацаны, там – Клондайк! Гадом буду, Колян, бабку грохнем легко. Значит так, внутри там всё позавешено дорогущими коврами. По стенам какие-то маски, чучела и всякая дребедень. Но вот иконы! Пацаны за одни только иконы можно взять каждому по "Мерсу". Так что ещё? Распятие в углу, а на столе лежит Библия. Оклад золотой. В палец толщиной, не меньше. Я ещё в шутку спросил: "Золотой мол?". "Золотой, - отвечает, золота в нём пять кило!". А ещё, когда кончила гадать и с моего стольника за сдачей полезла в стол старая карга, я просто обалдел! Там в столе, стопками так стоят аккуратненько пачки долларов... в тысячных купюрах! Обалдеть! С палец толщиной, и в пачках! Два молодых человека сидели на диване и, мирно беседуя, потягивали пивко из алюминиевых банок. Тот, который выглядел старше, выпив последние капли, тряхнул рукой и легко, как будто баночка была из папирусной бумаги, сжал её кулаке и, прищурив один глаз, бросил в корзину у окна напротив. Попал. - Дай-ка мне ещё, - сипло произнес он, и говоривший до этого длинный и худой, нагнувшись к блоку в целлофане, достал последнюю баночку и передал её со словами: - Последняя, Колян. Девки пролетают однозначно. Колян, казалось, его не услышал. Он отщипнул язычок на крышке баночки, выдохнул и, не говоря ни слова, одним махом осушил пиво, и только потом, как-то с сожалением произнёс: - Да уж, не повезло девкам. Хотя Светка должна принести ещё. Она - баба не промах. О себе-то уж точно не забудет. А вот Дашка – та вообще чокнутая. Даже пива не пьёт! Вот деревня, а? Но дикая стервоза. Я её давеча, культурно так спрашиваю, мол, Даш-ка-мордашка? И что ты думаешь? Эта, ещё вчера из-под коровы, как залепила мне по щеке! А тут как на грех и Светик нарисовалась. Услышала, что ли? И сладким таким голоском: "Обе дадим, касатик," - и с другой стороны. Аж искры из глаз! Вот сучки. Если бы не её папашка да не наш план, убил бы обеих с превеликим удовольствием! Так как говоришь, эта конура называется? - "Астрал". Во всяком случае, когда я приходил так называлась. Чумная хата, название – цирк! Но когда я туда зашёл, не поверишь, мороз по шкуре продрал. Ноги занемели, глаза заслезились, язык прилип. А она, старушенция, уставилась на меня, как удав на кролика, и только не смейся, я аж пукнул от страха! Вот чёрт! Просто жуть какая-то! А бабка прикинь, шипит как змея: "Вижу... всё вижу, всё знаю, всё ведомо мне о тебе, нехристь", а у самой глаза закрытые, как у Ванги. Ну полный отстой! Но наплела всё верно. И про первую ходку, и про семью, и даже чем в детстве болел. Короче, ведьма. Колян! Может, давай на костре её спалим? Господь увидит, Господь простит! А совсем забыл, говорит она мне под конец, что, мол, стара уже телом и годами, родственники давным-давно покинули этот грешный мир, и хотелось бы ей этой старой мымре передать своё мастерство, умения и знания в магии чёрной и белой молодой девушке. И если у меня есть кто на примете, то она отблагодарит, если приведу такую и вознаградит так, что мало не покажется. Вот я и подумал: надо бы ей наших тёлок подсунуть. Войдут в доверие к бабке, а потом и мы подтянемся, мол, они невесты наши и всё такое, туда-сюда и бабы тю-тю! - Ага! Ты! Ты, значит, подумал! Я, значит, тут пиво сижу пью, а он у нас – подумал! А ты случайно не подумал, что тут есть, кому думать и без тебя, прыщик. Подумал он! Ты как мне помнится пятерик себе уже успел надумать. Что-то плоховато ты думал за баранью своего "Запора" и ничего лучшего не придумал, как вляпаться в "Бум" пацанов! Если бы не я и мои кореша, думал бы ты и по сей день в качестве фундамента у какого-нибудь крутого на даче. Надо же, он подумал. Сопляк! Ладно, что там ещё? Во время этого монолога молодой и длинный растерянно мял в пальцах давно потухшую сигарету, о которой, видимо, забыл, и был при этом вроде не таким уж и длинным и совсем не молодым. Он залез в карман, вытащил пачку денег в рублях и бросил её на стол. - Вот, бабка дала. Сказала, что ей неприятно, когда к ней на приём ходят какие-то там бандюки-голодранцы. Сказала, чтобы, когда я приду к ней в следующий раз с друзьями и девушкой, вид имели пристойный! Как эти, как их там... а леди и джентльмены! - Как кто, кто? – удивился Колян, - джентльмены? И... леди? С ума сойти. Что-то не вяжется многое, браток, тебе не кажется? Тебя послушай, так эта старушенция ночи не спала, ожидая тебя, придурка пустоголового. Уж не задумал ли ты чего? Хотя... с твоей-то головой! Так, пока я буду всё это анализировать, ты за пивом. Одна нога тут, а другая где угодно, но крайне быстро и много в обеих руках. Ну-ка вскочил, и – «Гдееее тыыы? Не вижу я тебя уже! Сяяявааа, гдеее тыыы роднооой?» Как только за Сявой закрылась входная дверь, из кухни напротив вышел ещё один молодец и, не говоря ни слова, залепил Коляну в глаз. Колян в следующую секунду увидел свои грязные кроссовки на фоне белоснежного потолка, а потом и наглую рожу Санитара. - Слышь ты, прыщик! Ещё раз подвалишь к Дашке, попадёшь в больничку. А санитаром в той больничке буду, конечно же, я. Но ухаживать я привык лишь за дамами, а таких пацанчиков, как ты, я обычно вожу в морг. Ну, не выживают они, что поделаешь, а? Я там как раз сейчас практику прохожу. А что это мы так побледнемши? Так вот, ты даже представить себе не можешь, как я тащусь с ножичком, когда в морге я один живой! Ты не поверишь! Но и мёртвые чувствуют боль... Как они кричат... прям слёзы наворачиваются. Вот те крест! Спесь с Коляна слетела чуть быстрее чем, мгновенно, он испуганно смотрел на Санитара и мелко дрожал. Санитара он считал слегка не в себе, и эта его улыбочка не могла его уже обмануть. Как в прошлый раз... Ответная "сдача" могла окончиться весьма плачевно. Санитар не чувствовал боли... - Так что у нас тут с пивусиком? - наигранно скромно осведомился Санитар. И елейным взглядом одарил сидящего всё ещё на полу Коляна. - Гонец в пути и... уже стучат, должно быть – он! - и Колян, поднявшись с пола, пошел открывать входную дверь. По всей квартире разносился настырное дребезжание дверного звонка. На пороге стояли две девушки и Сява, согнувшийся под тяжестью шести упаковок баночного пива, стянутых бесцветным скотчем сверху в виде ручек. - Сволочи проклятые! – с напускной злостью завела девица в обтягивающих всё, что можно только обтянуть, а, значит, и показать джинсах и блузке по последнему писку экстремальной моды: когда «декольте» не сверху грудей, а снизу. И когда она привычным движением руки включила в прихожей свет, то показавшаяся грудь включила и алчно-похотливый огонь в глазах и у Сявы, и у Коляна с Санитаром в придачу. Впрочем, это не произвело ни малейшего впечатления на её обладательницу. - Сволочи проклятые! – повторила она уже не так зло, - Накурили, натоптали... Свиньи! Щас пол заставлю мыть! Дашка, этому веник, а этому с наглыми глазами – ведро и тряпку! Где Санитар? Где наш долбаный Минздрав? - Светочка, солнышко! Боль сердца моего! Минздрав предупреждает, закрой свои глазки: это зрелище не для нежных дам, пару минут - и пара пакетов с парным мясом у ног ваших. С которого из этих несчастных начать, радость моя - Санитар вальяжно растянул губы, поигрывая скальпелем для вскрытия трупов. Но его вальяжность ничуть не смутила разбитную амазонку. Она подняла голову, посмотрела не менее вальяжно, чисто по-женски, и сказала с сожалением в голосе: - Как жаль, что тебе не дано быть доктором, шпана подзаборная! Висишь на моей шее, да только одним языком, то и можешь! Женщины бьют редко, но иногда весьма метко. - Дашка! На кухню! И всё сразу встало на свои места. На первом месте – Светка. Потом Даша, Санитар, Колян и какой-то Сява, которого из-за его длинноты никто не замечал. Эх, субординация. Кто писал тебя и чем? А куда без неё? Даша мыла посуду, и протерев чистым махровым полотенцем, ставила в посудницу. Колян быстренько всё подмёл и пошёл выносить мусор. Не дай Бог, если его увидят знакомые пацаны, боже упаси. Разговоров не оберёшься. Сява мыл пол и проклинал всё на свете. Санитару досталась самая трудная работа: он вытирал пыль. Светка ходила и бурчала, а всех задерживал Сява. Такой неповоротливый, такой ленивый. Руки-крюки, но после третьего перемывания, дело, вроде, пошло веселей. Наконец-то с уборкой было покончено. Накрыт стол – заставлен пивом, и молодые люди расселись, предвкушая дармовую выпивку. - А кушать что мы будем? - ласково спросила Света, - Вы что же это удумали? Напоить двух беззащитных, целомудренных девушек, а потом надругаться над ними? Мерзавцы! Дашка! Мобилу! Надоело! Я звоню папусику! Молодые люди замерли, и как будто побледнели. Светка между тем потыкала пальчиком по кнопкам, приложила мобильник к уху, подождала как на три гудка и... преобразилась на глазах. - Алё? Папусик? Да! Отлично! Да! Никто не обижает твою дочурку? Ты шутишь? Да? Нет. Нет, не родился ещё такой или такие! Что? Пришлёшь на всякий случай дядю Самурая? Этого мясника? Да. Нет. Всё нормально. Ага! Просто хотела спросить как здоровьице твоё драгоценное? Аааа. Ну да. Да нет, не стоит. Что? Всё равно пришлёшь? Сколько? Как обычно три коротких и два длинных? Через сколько? Через пять минут? Он скромно посидит на кухне и убивать сегодня не будет? Аааа, выходной... Ладно. Папусик, я тоже тебя люблю. Пока! Полетели стулья, пиво. Пацаны ломанулись, как ошпаренные, в коридор. Светка стояла и смотрела на это паническое бегство и злорадно улыбалась. Потом, войдя в прихожую, и, насмешливо подбоченившись, обратилась к Даше: - Ну, до чего ж мелкий и ничтожный мужичонка пошёл? А? Ну не противно смотреть? А? Обуйтесь хоть, а то вас черти унесут в одних носках дырявых. Детский сад, ей богу! Вы что ослепли? Экран на мобиле не светился! У меня ещё вчера батарейка села... Все замерли, уставившись на Светку. Санитар нашелся первым: - Я убью тебя, лодочник! Я буду убивать медленно. Я буду горько плакать и жалеть тебя, но мучить не перестану до самой смерти! Так и знай! Все снова вошли в зал и сели за стол. Пацаны снова схватились за пиво. Но Светке было этого мало. - Колян, - обратилась она к Коляну, - ты ведь у нас самый глазастый, верно? Посмотри-ка туда, вооон на то окно, что сверху в доме напротив,- и Светка, подведя поднявшегося из-за стола Коляна к окну, показала пальчиком. - Видишь маленькое кругленькое стёклышко? Ну, вон отражается на солнце... Колян испуганно щурился в наступающих сумерках, а потом утвердительно кивнул головой. - А знаешь кто, прикрыв свой раскосый глаз, смотрит на тебя? Да и на всю вашу клоунскую банду? А? Ага! Дядя Самурай, а как ты догадался? Страшный тип. Да ты и сам его видел не раз. Но папулик его любит. Он доверяет ему меня охранять. Помнишь, что он вытворил в прошлом году? Я тоже вот так же была в компании жаждущих меня. Так неприятно было, потом с платья мозги их стирать... жуть! Смотри, смотриии... И снова пацаны бочком-бочком, намылились на выход. Уже в дверях на площадку Светка "вдруг" вспомнила: - Хотя нет, что это я? Папуля с Самураем вчерась в Чикаго укатили. Наверное, мне показалось. У молодой девушки от голода всегда проблемы с глазками. А Самурай он обычно ножичком. За стооол! Живооо! Дашка, тащи котлеты! Снова первым взорвался Санитар: - Светка! Гадюка! Я тебе кто? Чёрт возьми! Убью стерва! Задушу, прям сейчас. Я буду целовать тебя, и... душить, пока у тебя глаза не вылезут! – и он стал, вроде шутя, душить Светку. - Эй! Эй, не так сильно! Там в замочке цепочки кнопочка малюсенькая, осторожно, смотри, случайно не нажми. А там под столешницей три кило тротила! А? Ну давай душегуб нажми, нажми сильнее, и... Бубубуххх, и полетим мы все вместе смотреть на город с высоты птичьего полёта! Говорят, захватывающие зрелище... - Колян, - рявкнул Санитар, не выпуская Светку, - Глянь что там. - Да, что-то есть... - упавшим голосом произнёс Колян, опустившись на колени и заглядывая под стол, - приклеен скотчем, по форме напоминает кирпич. Три кило точно будет. Душитель медленно разжал пальцы, но Светка снова подлила масло в огонь: - Поздно... Механизм срабатывает не от моих пальцев, а от чужих. У нас максимум десять секунд, - и бросилась в прихожую, срывая с себя золотую цепочку и бросая её под диван. И снова уже на площадке всех остановил истерический Светкин смех: - Мерзавцы! А? Ну какие всё же мерзавцы. Да нет там ни какого тротила, идиоты! Сява, ты что забыл, мать твою, что сам прилепил этот кирпич на мой день рождения в прошлом году? Что бы рюмки ни скакали вместе с вами, идиотами! Бегом за стол! Бу! Бу-бу-бу! Все опять уселись за стол и конкретно взялись за пиво, закусывая вкусными отбивными из ресторана. - Ладно! Подурачились и будя. Колян, что там у вас? И Колян, сбиваясь, рассказал всё то что "принёс" Сява. - Бандиты! Ну, просто чёртовы бандиты с большой дороги. Бедную старушку и... топором по головке и... спалить как ведьму! А где же ваше чувство сострадания к ближнему своему? Прости им, Господи, ибо не ведают, что замышляют. На вас, идиотов, конечно же, положиться нельзя, это и козе понятно. Обязательно ведь что-нибудь напортачите. Таааак! Старушенцию зарублю я. Хочешь сделать правильно – сделай сама! Золотишко, говоришь? Доллары? О-кей! Ученица ей нужна? Я так люблю учиться, я такая прилежная, внимательная. Я буду всё записывать в тетрадочку в косую полосочку и буду стараться писать красиво. Дашка! Ты будешь моей младшей сестрой, а эти... братьями-козлятками. Молчать! Шаг влево, шаг вправо – побег, ну, и расстрел, само собой! А теперь всем лишним – до свидания. Спать! Операцию начинаем завтра с утра. А сейчас мухой отсюда, чтоб мужиками тут и близко не воняло. Быстро-быстро. Санитар, руки с моей груди убрал... раз, два. Ещё раз без разрешения, и тебе уже ни один санитар не поможет. Понимаешь, что я имею в виду? Всё! Чао детки-конфетки! Встречаемся у меня ни свет ни заря... Яна: Бабушка Яна не спала. Старинные часы, приобретённые ею ещё давным-давно, исправно пробили двенадцать раз и произнесли: "Пора, Ваше Великолепие". - Ну, наконец-то! – недовольно произнесла бабушка Яна, тяжело поднялась и, держась за поясницу, проковыляла к закрытому золотистой материей зеркалу. Взмах рукой, и золотистая парча исчезла. В зеркале сразу отразилось старушечье лицо, седые волосы, ухаживай, не ухаживай всё одно – пакля, и потухший свет мутноватых зрачков. Старушка посмотрела на себя в зеркало, вздохнула и уселась в удобное кресло с высокой спинкой, украшенное тончайшей резьбой. Потом поставила локти на стол перед зеркалом, заваленным какими-то пузырьками, склянками с мазями и жидкостями, разными, с виду драгоценными, каменьями, несколькими париками различных расцветок и принялась внимательно вглядываться в собственное отражение. Потом слегка изменившимся голосом произнесла: "Я ль на свете всех красивей, свет мой зеркальце, скажи и всю правду доложи". Отражение не изменилось. Там в зеркале по-прежнему была старушка, и её лицо удовлетворённо улыбнулось. - Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи, я ль на свете всех милее всех румяней и белее. Отражение в зеркале мгновенно исчезло и вместо лица старушки появилось лицо красивой молодой девушки, которая, приветливо улыбнувшись, произнесла ласково: "Доступ открыт. С возвращением, Ваше Великолепие", и тут же исчезло. - Ага! Поехали! Как же я люблю это перевоплощение! Как приятно вновь чувствовать разливающуюся, пульсирующую во всём теле силу молодости. Ни с чем несравнимую жажду ощущений, желаний, страсти! Всего того, чего не замечаешь и не ценишь до тех пор пока не потеряешь! А в зеркале уже отражалась не древняя старуха, а молодая зрелая женщина. Она встала со своего кресла и принялась снимать с себя старые чёрные одежды. С каждой снятой вещью её лицо всё более и более преображалось, становясь всё красивей и моложе. Движения прямо на глазах теряли свою старческую, неловкую заторможенность. Когда же последняя вещь её гардероба упала на пол, перед зеркалом стояла уже не древняя развалина, а молодая красавица. Она придирчиво разглядывала в зеркале своё юное, стройное тело со всех сторон. Тело было безупречным во всех отношениях. Повернувшись к стене за её спиной и взмахнув рукой, она произнесла: "Генофонд", - и тут же кирпичная кладка стены стала прозрачным стеклом, а затем исчезла и эта иллюзорная преграда. За ней далеко-далеко вглубь и во все стороны на небольшом возвышении от пола, на котором сейчас стояла Яна, стояли фигуры людей всех возрастов, рас и цветов кожи. Шагнув на возвышение и войдя в это пространство, она почувствовала на обнаженном теле привычные дезинфицирующие электрические разряды и, замерев на мгновение, пока они не сделали своего дела, вошла в это пространство со стоящими в безмолвии многочисленными фигурами людей. Она медленно пошла между этими стройными рядами, иногда приостанавливаясь на секунду то у одной, то у другой неподвижной фигуры. Иногда призывно улыбалась, став таким образом, чтобы эффективнее преподнести "зрителям" свои великолепные прелести. Но лица застывших фигур оставались неподвижными. Жили только глаза. Глаза мужчин горели огнём желания и любви, глаза женщин – восхищением и... ненавистью. Взгляды малышни, не доросшей до осознания красоты обнаженного женского тела, ничего не выражали, кроме, пожалуй, недоумения. Седые неопрятные старухи - аналоги старушки Яны - своими скрюченными пальцами, казалось, хотели схватить молодую красавицу Яну и задушить её, проклятую. Пройдя дальше и не обращая больше внимания на застывших в бессильной злобе старух, красавица вновь взмахнула рукой, и из ничего материализовалась какая-то сложная конструкция на передней панели, в которой открылась широкая щель и из неё медленно выехала клавиатура, чем-то напоминающая клавиатура рояля. Вот только клавиш на ней было значительно больше. Сев на тут же появившееся кресло и набрав на клавиатуре какие-то команды, она тихо произнесла: "Голография! Минус десять часов", и тут же в огромном помещении, как наяву, стали возникать голографические сюжеты прошедшего дня. Взмахом руки Яна убирала то одни события, то другие, пока в тёмную, заставленную декорациями комнату старушки-гадалки не вошел... Сява. Он что-то говорил беззвучно, куда-то смотрел, а второе его внутреннее "Я" - мысленное воплощение - зыркало по сторонам, по стеллажам, по золотому окладу Библии, по подставленному его алчному взору пачкам долларов. Взмах руки, и голова Сявы заполнила весь объем, а там, внутри этого объёма его прозрачного черепа, появилась проекция дороги, по которой он пришёл, дом, квартира, Колян, Сява, Санитар, Светка и Даша. Их смоделированные иллюзорным прогнозом мысли озвучились, развернулись в динамику предполагаемых действий. И этим действием было убийство старушки-гадалки. Всё шло, как и должно было идти. Взмах руки, и остались лишь проекции Светки и Даши. Некоторое раздумье, снова взмах, и осталась лишь одна Даша. Красавица Яна долго, очень долго изучала в её, так же ставшей прозрачной голове, всю её прошедшую жизнь. Потом, встав и походив немного среди неподвижных фигур, вернулась и скомандовала: "Голография! Сто! Двести! Триста! Четыреста! Пятьсот лет назад!", и тут же окружающая её обстановка стала неумолимо меняться по ходу убывания времени. Голографическая Даша уходила всё дальше и дальше с исходящим временем в девичество, детство, подростка, младенца, миг - и вновь рождение! А за спиной красавицы Яны постепенно синхронно с убывающим временем исчезали и фигуры из огромного пространства Генофонда. Наряды оставшихся на какое-то время, прежде чем исчезнуть с другими и не заметные на общем фоне, приобретали черты и особенности в одежде, соответствующих моде сто, двести, триста, четыреста и пятьсот лет назад. Уже почти треть фигур исчезла из зала, и освободившееся пространство начинало пугать своими колоссальными размерами. Проекция остановилась, но вскоре после команды: "Голография! Тысячу, десять, сто тысяч, миллион лет назад и... в Начало!" И снова, как в кино, с бегом кадров назад электронная модель Даши всё мелькала с устрашающей скоростью: старух, женщин, девушек, подростков, младенцев, миг - и вот... после... последний миг и – девушка Даша замерла, как манекен! - Стоп! Вот она! Красавица подошла к почти настоящей Даше, сплетённой атомарной решеткой преобразователя материи, потом на секунду замешкавшись, вошла в полупрозрачный призрак и слилась с ним один в один. - Наконец-то я нашла тебя, девочка! - и в сознании Яны, как вчера, возникли события их последней встречи: "Почему я? Мадонна, мне страшно! Как я найду тебя в бездонных глубинах времени? Сердечко!" - и Яна, непроизвольно погладив свою обнаженную грудь, почувствовала шершавый бугорок родинки. "Я с тобой! Ведь ты – это я, а я – это ты! Верь мне, девочка, я вернусь, я обязательно вернусь и найду тебя!" Я вернулась. Я нашла тебя. Взмах руки, и всё вернулось мгновенно на свои места. Бесчисленные неподвижные фигуры заняли раз и навсегда определённое каждому из них место, а пальцы Яны, уже переместившись на самый край клавиатуры, набирали только ей известные команды. Потом её палец замер на мгновенье, и она решительно нажала на самую крайнюю клавишу, произнеся при этом: "Добро пожаловать, братцы кролики!", и появившиеся голографические копии Сявы, Коляна, Санитара и Светки повисли в пространстве перед Яной. Ещё одно нажатие клавиши, и под каждым из этой четвёрки материализовались четыре овальных ёмкости в человеческий рост, внутри которых по всей внутренней зеркальной поверхности переливалась от стенки к стенке холодная голубая плазма. Как только ванны окончательно материализовались, в них сразу же стали медленно опускаться голографические копии. Побыв там совсем немного времени, они растворились в воздухе вместе с ваннами. На этом месте возникло четыре сверкающие разрядами туманности, которые рассеиваясь постепенно, являли взору замершие человеческие фигуры. "Музей" пополнился еще четырьмя свежими экспонатами. И стояли они, как живые. И эти молодые люди взирали на обнаженное совершенство Яны, и будут взирать вечно. Светка же, скромно потупив некогда дерзкий взгляд, смотрела теперь, уже навсегда, на свой хоть и шикарный, но уже ни кому не нужный бюст. Всё... Где-то в глубине бытия часы пробили пять утра. Где-то в далёкой деревне прокукарекал петух. Где-то, расставшись с мгновением ночи, влюблённые всё ни как не могут разлучиться. Где-то началась война, где-то кончилась. Где-то родился ребёнок. А где-то кто-то кинул, помедлив, последнюю горсть земли на крышку гроба. А где-то Солнце, отдохнув за горизонтом, проснувшись и умывшись в океане, одаривает этот мир своим теплом и светом. А где-то часы сказали: "Пора, Ваше Великолепие!" Померк огромный зал, кирпичная стена намертво отрезала от всех свои секреты, а неписаная красавица Яна, одеваясь неохотно в свои лохмотья, с сожалением наблюдала за собой в зеркало. А там молодость её и красота, с каждой одетой вещью все старилась, и старилась, пока она вся, одевшись, не превратилась снова в безобразную старуху-гадалку. Закончив и бросив последний взгляд на зеркало, она махнула безнадёжно рукой, и в мгновение ока блестящая парча скрыла его под собой. Старушка медленно побрела, держась за поясницу в "приёмную", села за стол и разложила на чёрном бархате скатерти карты ТАРО. Потом, взглянув на входную дверь... сейчас, сейчас и... на осторожный стук пригласила: - Заходи, Дашенька. Заходи, девочка моя, - и, взяв за руку вошедшую Дашу, а это как ни странно была именно она, провела раннюю гостью к дивану, села вместе с ней и, глядя прямо в глаза, продолжила, - Девочка моя! Мне так много тебе нужно всего сказать, доверить... Ты готова? - Да, матушка, - произнесла Даша, чувствуя себя несколько не в своей тарелке от того, что старушка, назвав её по имени, вела себя так, словно знала наперед, что Даша появится у неё именно сегодня, именно сейчас. Она уже чувствовала, как незримая аура окутывает её сознание, заставляя почувствовать мурашки в голове, или вдруг лицо, напротив, в неуловимый момент теряло свои реальные черты, растворяясь до прозрачности и появляясь вновь. То вдруг сердце её замирало и она, вдохнув воздух, казалось, не может его выдохнуть вечно, а потом серия аритмии и сердце, скакнув изо всех сил, снова бьётся себе, как ни в чём не бывало. Эту необычность ощущений Даша заметила впервые ещё на улице. Приехав в предполагаемый район, описанный Сявой, она вышла из машины и не знала, куда ей собственно идти. Она бегом пробежалась по улице по ходу уехавшей машины, то и дело, всматриваясь в дома справа и слева от неё. Ничего похожего на вывеску "Астрал" Дарья так и не увидела, и помчалась искать в обратную сторону. Всё те же дома, те же подъезды, те же деревья - всё, то же самое но... Вот тут-то как раз это и началось. Время как бы замедлилось. Замедлилось восприятие, и Даша почувствовала себя как бы слегка отстранённой от событий мира реального. Она вдруг стала осознавать, что уже не бежит, сломя голову, хаотически бросая взгляды по сторонам в поисках вывески "Астрал", а идёт медленно, и воздух вокруг неё стал вдруг плотным, как вода. Её почему-то заинтересовал асфальт дороги, по которому она шла. Даша никогда не смотрела себе под ноги, идя по тротуару или переходя проезжую часть, если на них не было чего-то явно интересного или опасного. Но ей почему-то показалось, что на дороге должно быть что-то, чего она пока не видела. Она медленно прошла ещё немного и... увидела следы. Те самые. Свежие следы чёрных полос тормозного пути, оставленные той машиной, на которой она сюда и приехала. Память услужливо воспроизвела тот момент, когда прямо под колёса машины из-за телефонной будки, стоящей на тротуаре, выскочила чёрная кошка. Водитель, чертыхнувшись, резко нажал на тормоза, избегая наезда. Даша тогда чуть не "клюнула" головой в ветровое стекло. Кошка убежала, а водитель, поплевав через левое плечо, сказал, что это плохая примета и высадил Дашу, не взяв с неё ни копейки. Даше ничего не оставалось, как выйти из машины. Водитель, сдав назад, чтобы ни пересекать путь убежавшей кошке, развернулся и быстренько укатил восвояси. Тогда Даша видела эти следы, но не обратила на них никакого внимания. Её мысли были тогда заняты совсем другим – поиском вывески. Она тогда, стоя одна на дороге, просмотрела все окружающие дома но, ни на одном из них не было вообще никаких вывесок. Поэтому-то она и предприняла поиски, которые каким-то странным образом привели её туда, откуда она их и начала. С места её высадки. Даша стала медленно поднимать глаза, но уже где-то внутренне почти знала, почти была уверена что... Так и есть. Телефонной будки не было, а в стене дома напротив, Даша могла поклясться чем угодно, что двери там не было... была дверь. Никаких вывесок над ней, но внутренний голос подсказывал, что она у цели. Она подошла к этой двери, постояла, окончательно уверовав, что это именно та дверь, которую она искала и осторожно постучала. Окончательно все сомнения развеял женский голос на стук из-за двери: - Заходи, Дашенька! - Да, матушка. - Замечательно. Сейчас чай будем пить. Какой чаёк ты любишь пить по утрам? Не стесняйся, радость моя. У меня чаёв всяких разных превеликое множество. - "Липтон", матушка, в пакетиках, - ответила девушка, с интересом озираясь вокруг. Комната, в которую она вошла после того как совершенно непонятным образом нашла нужную дверь, навевала чувства спокойствия и защищённости. А старушка-гадалка очень даже была похожа на её, Даши, бабушку Марфу. И эта схожесть как-то сразу роднила и располагала к доверчивости и откровенности. Даша была готова признать, что необычности еще, скорее всего, только начинаются, и пыталась как-то внутренне себя к ним подготовить. А может, ей это просто казалось? Может, ожидание чуда, затмило разум, и ничего такого и не было? И нет? Даша даже тряхнула головой, закрыв глаза, и...не очень-то хотелось ей, открыв их, снова оказаться дома, мечущейся по квартире с единственной мыслью - как предупредить неведомую ей гадалку, которой грозит смертельная опасность. Но открыв глаза, она поняла, что страхи её напрасны. И пока гадалка удалилась в другую комнату за чаем, Даша решила собраться с мыслями, чтобы внятно постараться объяснить ей своё столь раннее появление в этой комнате, о существовании которой она и не догадывалась. А всё началось с того, что, не дождавшись утра, среди ночи Светка вскочила с постели как сумасшедшая и, разбудив Дашу, приказала ей быстренько одеваться и сопровождать её на разведку. Светка, видите ли, сама хотела просмотреть все подступы к "объекту" и варианты отхода на случай неудачи. Но Даша заупрямилась, ссылаясь на то, что плохо знает предполагаемый район города, и, скорее всего, в таком серьёзном деле будет лишь мешаться под ногами у "подруги". Светка, как ни странно, поматерившись и обозвав Дашу деревенской клушей, оставила её в покое, но обязала с утра, по её возвращению и прибытию "команды", приготовить завтрак и бутерброды с собой на "дело". Ну, а потом, стало быть, ей уже не отвертеться от участия в "Операции по изъятию несметных сокровищ" из сундуков глупой и доверчивой старушки-гадалки. На том и порешили. Светка, одевшись в камуфляж, и поменяв батарейку в своём мобильнике, умчалась, напевая что-то себе под нос. Даша тогда легла в постель, но заснуть так и не смогла. Ей всё чудилось убийство бабуси, как она плачет и молит не убивать её, несчастную, способом столь известным ещё из уроков литературы. Но Светка, проклятая Светка, схватив несчастную за волосы, с размаху отсекает ей голову топором. И тут же пол, стены, потолок и все присутствующие в крови, крови, крови! В крови Библия, доллары, в крови Даша, в крови... О Боже! Нет! Вот так промучившись видениями до самого рассвета, Даша поняла, что она этого просто не вынесет, не допустит. Она решила предупредить жертву. И чем быстрее, тем лучше. По рассказам Сявы она примерно знала, куда ей нужно. Быстренько одевшись, девушка выскочила на улицу, остановила зевающего частника и через двадцать минут была уже в предполагаемой близости от дома гадалки. Потом она нашла заветную дверь и с замиранием сердца постучала, опасаясь, что могла опоздать и исправить уже ничего нельзя. До самого конца, да и сейчас тоже, она не верила, не хотела верить в то, что вот эту старушку, так похожую на её любимую бабушку Марфу, собираются убить. Но была абсолютно уверена в том, что оставшись с ней наедине, обязательно ей всё расскажет о готовящемся смертоубийстве. Обязательно расскажет, что ей лично не нужно ничего: ни золота, ни серебра, ни долларов в обмен на жизнь людскую. Они позвонят в милицию и... Это всё Светка со своим бандюком-папусей. Это он воспитал эту стерву, которая к своим восемнадцати годам потеряла не только девственность, но и совесть, с порядочностью в придачу. Даша приехала в этот город N к своей тётке Ольге. Но по знакомому ей адресу сестру матери уже не застала. Тётка, как оказалось, в это время сидела за убийство какого-то добропорядочного "налогоплательщика". Квартиру тётки не то купили, не то забрали за долги "крутые", и там на правах хозяйки властвовала дочурка местного "авторитета", по слухам брата покойного "братка". И когда Даша впервые встретилась со Светкой чуть не в дверях, последняя сразу, без обиняков, дала понять ей, что она, Даша, - "никто и зовут её Никак". И если она не хочет отправиться прямо сейчас же в свою "сраную деревню", а собирается тут временно пожить, то она, Светлана, учитывая её сострадательную душу, так и быть, возьмёт её к себе на правах домработницы. И, вообще, если Даша хоть подумает, не скажет, Боже упаси, а только подумает там, или права начнёт качать за возврат квартиры через суд, то она, Светик-семицветик, из Даши сотворит венигретик и сама его с удовольствием скушает. Понятно? Птичка залётная? Даше было всё понятно. В огромном городе она кроме тётки Ольги никого не знала, и идти ей было просто некуда и не к кому. Так и прожила относительно спокойно, готовясь поступить в мединститут, она у Светки в своей, казалось бы, квартире целых два года. Пока Светка под воздействием юных лет и бешено бурлящих гормонов не превратилась в девушку, чьи мечты о нежных ласках и невинных прикосновениях под "ахи-охи под Луной" не переросли в бурные оргии с одним, в начале пути, двумя, а то и с тремя сразу. В результате и лица, и имена так перемешались, что сводились к обобщённым "котикам, зайчикам" и прочей мягкой и пушистой живности, так как Света уже не видела и не различала, а чувствовала в себе лишь один объект своей страсти. Она терзала эту страсть, молилась на неё, падала растерзанная этой страстью. Она пила её как приторно-сладкий мёд, она тряслась в сводящих её с ума оргазмах, и не было желания даже приостановить эту эйфорию безумства плоти. Но со временем все возможно-невозможные позы были неоднократно перепробованы, и оказалось вдруг, что весь этот сыр-бор, имел ещё и неприятные продолжения в виде грязных ног, рук с кулаками, головы с наглыми похотливыми глазами, вонючими ртами и грязными языками. Тьфу! Гадость! Но Светка обладала сногсшибательной фигурой, которую не портили, ни уже два аборта, ни зверский аппетит. И она пользовалась данной ей Богом привилегией на всю катушку. Но... После второго аборта всё пошло наперекосяк. Узнав от доктора страшную новость, что детей у неё больше никогда не будет, она впала в страшную депрессию. Папусик был в расстройстве от того, что Светочка так и не открыла ему причину, по которой, наглотавшись таблеток, чуть не отдала Богу душу. Именно Даша, впервые выйдя тогда по телефону на всемогущего папусика, спасла от неминуемой смерти свою заклятую подругу. "Скорая" тогда приехала так быстро, что Даше показалось, что она просто свалилась с неба. А потом для Светки началось исцеление, переродившее её после известия, о том, что по неизвестным причинам "какой-то доктор" ни с того, ни с сего повесился в ванне у себя дома. По всему было видно, что это типичное самоубийство с посмертной запиской. Светка была отомщена. Она не знала, по каким каналам папусик вышел на горе-доктора, но участь его, безнаказанно для Светки, была уже предрешена. И зная это, как-то в одночасье перешла в какую-то не ведомую ей доселе сферу развития, озвученное ею же самой как: "Красавицами могут и должны быть только Стервами"! Светке нравилось быть стервой. Но не просто, какой-нибудь там стервочкой, от случая к случаю. Нет, а именно Стервой с большой буквы. Но к Даше она после этого случая стала относиться значительно лучше. Светка весьма гордилась своей грудью не то седьмого, не то ещё большего размера и испытывала прямо маниакальное наслаждение, наблюдая за тем, как противоположный пол сходит с ума лишь от вида этого чуда природы. Эти самцы валялись у её ног в надежде... лишь в надежде. Но Светка уже испила до дна все чувства свои, нет-нет и одаривала кого-нибудь своими прелестями, уже не бесплатно как ранее, но делала это с полным отсутствием даже намёка на чувства. Необходимый её молодому половозрелому телу механический процесс. Не более того. Вроде утренней зарядки, или почистить зубы. Вот так и появились в квартире Светки, вечно облизывающиеся на Светку с Дашей, Санитар, Колян и Сява. Светка даже один раз устроила, сжалившись над ними, груповуху, но вела себя при этом столь вызывающе дерзко, требовательно и так откровенно критиковала "достоинства" каждого из них, что счёт в итоге оказался не "три - один", а "три - ноль". Так умудрилась задурковать мужиков, что никто из них, ничего толком не сумел. Её бы "гадюку" ... но папуля у неё был больно крут. И только от самой Светки и зависело, кто вхож был в её жизнь и в качестве кого. Светка легко могла распрощаться с этой тройкой, как в прямом, так и в переносном смысле. И эти трое парней это прекрасно знали. От Светки зависело, как себя вести с ними и им с ней. Частенько Светка измывалась над их мужским самолюбием, просто втаптывая его в грязь. Но делала это, с юмором разрешая словесно давать "сдачи" всем, от Санитара до Сявы. Её забавляла эта осторожная самооборона, которая была всего лишь видимостью. Но Светкина "крыша" делала их неприкосновенными от всех в этом городе. Даша в этих спектаклях не участвовала, а участвовала в отведённой ей Светкой же роли уборщицы, и гневно отвергала похотливые поползновения как "своих" так и пришлых хулиганов. Как ни странно, но Светка её берегла, и Дарья наслаждалась своей невинностью, которая как-то незаметно исподволь в какой-то момент чуть не перестала быть для неё неким бесценным сокровищем. Был период, в самые первые месяцы проживания её у Светки, когда у неё кончились деньги, и Светка как обычно полушутя, полусерьёзно заявила ей что, мол, если она хочет получать "хорошие" деньги, то она предоставит ей такую возможность. О какой возможности шла речь, для Даши не было секретом, и всё же она без всяких "полу" заявила, что лучше сдохнет с голоду, чем унизится до мерзостей проституции как "некоторые". Продолжение следует…