Робби Валентино — один из тех парней, которые лучшим развлечением под Новый год считают поджигание петард. Конечно, жители Гравити Фолз ожидают от паренька со злой усмешкой под черным капюшоном всего, но отпрыгивают и громко бранятся, когда очередная петарда разрывается прямо у них под ногами. Робби хохочет им вслед до хрипа, а потом чиркает спичкой о замызганный коробок, и снова вспышка, хлопок, крик и издевательский смех.
Мэйбл Пайнс любит фейерверки. Они яркие и громкие — совсем как она сама; Мэйбл часто носится по площади Гравити Фолз и заглядывает на прилавки — тут и там продают фейерверки, но, конечно, не ей — слишком мала. Если девочке и дают в руки снаряд, она несколько мгновений трепетно смотрит на него, зажимая в теплых бордовых рукавицах, а потом бережно отдает продавцу — и не успеешь оглянуться, как длинный вязаный шарф Мэйбл Пайнс, словно цветастый шлейф фейерверка, мелькает в толпе и изредка замирает у прилавков.
Робби никогда не ворует и не покупает фейерверки, уж слишком громкие; Мэйбл никогда не покупает фейерверки — уж слишком красивые.
В Сочельник людей на улице даже слишком много, и Робби, распихав по карманам десятки петард, стоит у ларька на краю площади — дети носятся перед ним с санками и снежками. Сейчас они, конечно, хихикают — но так ли они будут радоваться, когда он кинет в них петардой? Робби ухмыляется и поправляет засаленную челку. Он перемещается немного влево от ларька — и видит позади себя маленькую фигурку. Быстро оглядывается через плечо — сплетение красок, румяные щеки, каштановые кудри из-под шапки — это же девчонка-Пайнс, черт бы ее побрал! Робби недовольно хмыкает и переходит к замерзшим качелям (ну, а вдруг мелкая шпионит не за ним?), но надежды тщетны — тихо и быстро Пайнс скользит следом и замирает у большого дуба, совсем рядом с ним, Робби.
Парень шипит сквозь зубы.
— Чего тебе, мелкая? — бросает он так, чтобы она услышала.
Мэйбл выбирается из-за дерева и подходит к Робби.
— Привет, — слишком громко. — Знаешь, Робби, я давно за тобой наблюдаю, и все хотела спросить… попросить, — Мэйбл набирает больше воздуха в легкие, — а научи меня взрывать петарды, а?
Сначала ему хочется расхохотаться — как же, блин, нелепа ее просьба! — но потом он видит, как она на него смотрит, и коварно улыбается в ответ.
— Испугаешься, — заявляет он и отходит на пару шагов для верности.
Мэйбл пугается
сейчас.
— Нет, не испугаюсь, правда! Честно-честно! — почти кричит она и подбегает к нему. — Ты только один раз научи, а я не испугаюсь, честно, Робби, правда-правда…
Раздражают эти ее возгласы.
— Точно не испугаешься? — быстрый кивок в ответ. — Ладно, сама напросилась.
Робби тяжело вздыхает, достает из кармана спички, петарду и зажимает ее в руке Мэйбл.
Девочка держит ее бережно и напряженно.
Робби поджигает петарду и кричит «Бросай!» на секунду позже, чем нужно — и она разрывается почти у самого лица Мэйбл.
Девочка падает в снег от испуга и прерывисто дышит, а Робби хохочет до колик; некоторые дети оглядываются на него, но потом бегут к горке и мгновенно забывают о маленькой напуганной девочке и безумном парне.
Отсмеявшись, Робби откидывает челку назад и чуть наклоняется к Мэйбл:
— А говорила, что не испугаешься, хаха! — он все еще довольно улыбается и пребывает в самом лучшем расположении духа. — Ладно, вставай уже.
Мэйбл не встает.
Робби цокает языком.
— Да поднимайся! – но, к его вящему удивлению, девочка встает не сразу: она смотрит на него, смотрит с ужасом и презрением, в уголках глаз скапливаются слезы, и Мэйбл, резко вскочив с заснеженной земли, убегает прочь.
Рыдая.
Мэйбл, девочка-фейерверк, с весёлым смехом, замерзшими щеками, глупыми просьбами и огнем в глазах сейчас расталкивает жителей и плачет.
Робби хмыкает (да какое ему вообще есть дело до этой Пайнс!), затягивает капюшон потуже, бросает еще пару петард, что не приносит совершенно никакого удовлетворения, а потом, сунув руки в карманы, идет домой и запирается в комнате.
***
На Рождество в Гравити Фолз обычно проводят концерт сразу после службы в церкви; родители умудряются затащить Робби и в церковь, и на концерт («Роберт Стэйси Валентино! Это семейный праздник, ты просто обязан пойти с нами!»), и Робби хмыкает
без презрения, потому что отказ родителям сейчас грозит прекращением потока карманных денег. Потуже затянув капюшон и воткнув в уши старенькие наушники, Робби ловит на себе уничижающий взгляд матери и, недовольно закатив глаза, запихивает наушники в карман. Прекрасно, просто прекрасно. Теперь он волей-неволей вынужден слушать певцов без голоса, смотреть на танцоров без слуха и краем глаза наблюдать за толпой жителей, что тоже смотрят за этим концертом. Хренертом, блин.
Нортвестов нет, хотя дочь их выскакивает на сцену с песней (кстати, поет немного лучше других) едва ли не каждые десять минут и постоянно роняет что-то о родителях — они вроде спонсоры этого концерта; Глифул-отец исполняет номер на банджо, а сын корчит мордашки и бросает плащ в толпу; Ленивая Сюзан продает выпечку рядом, а Пайнсы стоят плотной кучкой — правда, Робби не замечает там мелкой. Это странно — девчонка вроде умеет петь, да и станцевать сможет, и вообще, пропускать тусовки — не в ее стиле. Робби сплевывает. Скорее бы эта муть закончилась.
Вот ведущая – это, кажется, Гренда — роняет последнее слово, тащит на сцену Стэна (который роняет что-то насмешливое и непристойное), тут же толкает его вниз под свист публики, и все начинают расходиться по площади. Робби кашляет и подходит к рыжеволосой девчонке.
— Ээ, Венди? — она оборачивается, и он явно видит на веснушчатом личике недовольство.
— Ага, привет Робби.
— Слушай, а где та мелкая Пайнс? — он отводит взгляд, словно это его вовсе и не касается.
— Мэйбл?
— Ну да.
— Диппер сказал, она жутко чем-то расстроена и весь день не встает с постели, — на лице Венди мелькает жалость и тут же — подозрение. — А почему ты спрашиваешь?
— Да так, просто, — снова сплевывает парень и роняет: — Гулять пойдешь?
— Нет, меня пригласил Диппер, — Венди быстро улыбается и встряхивает волосами.
— Ясно.
— Пока, Робби.
Венди уходит, и Робби какое-то время стоит один — а потом, посчитав, что уже достаточно отмучился на сегодня и его карманным деньгам ничего не угрожает, идет
домой по направлению к Хижине Чудес.
Он совершенно не знает, что делать, поэтому в порядке компромисса просто останавливается у ее дверей, отряхивает ботинки от снега и входит, не постучав. За обеденным столом сидит «тот чокнутый дядька из подвала, брат нашего Стэна, ну я вам говорила», вспоминаются слова Венди; Робби замирает, потому что не думал никого увидеть, а дядька вскидывает голову и приветливо улыбается.
— Привет, — он осматривает парня с ног до головы. — Я тебя не знаю.
— Я Робби, Робби… — нехотя плюет свою фамилию: — Валентино. Мои эээ, родители работают на кладбище.
— А, понятно, — говорит дядька, будто ему и правда понятно, и не перестает улыбаться. — А меня зовут Форд. Так что ты хотел?
— Ну, — Робби не думал, что дядьке вообще есть до него дело, — мне бы Мэйбл увидеть.
Лицо Форда серьезнеет.
— О, ей нездоровится. Мне она сказала, что у нее «синдром Мэйбл-тоскливости», но я сомневаюсь, что такая болезнь существует, — Форд чешет голову, задумавшись. — Даже Диппер не смог ее развеселить. Думаешь, у тебя выйдет? — сверлит парня глазами.
Робби смотрит в пол.
— Не знаю.
— Ладно, — вздыхает Форд. — Только не смей обижать ее, хорошо?
— Все будет нормально, мистер Пайнс, — цедит Робби в своей обычной манере и, обрадованный концу допроса, спешит на чердак, где, как говорила Венди, обитают близнецы.
Робби тоже не стучит, только тихо отворяет дверь — и замирает у порога.
Мэйбл сидит на постели и что-то рисует в большой тетрадке; свинья лежит возле ее ног и хрюкает, заметив парня. Мэйбл поднимает глаза и тут же бледнеет.
— Э, Мэйбл… Знаешь, я вот тут подумал, и, ну, ты знаешь, та шутка, понимаю, это было не смешно, да, и я хотел извиниться… — Робби смотрит куда-то выше Мэйбл, и выпаливает все сразу, путаясь в словах.
— Привет, Робби, — говорит девочка и откладывает карандаши в сторону.
— Привет, — выдыхает он удивленно, а девочка смотрит на него с ожиданием, приподняв бровь. И он поспешно бросает: — Прости.
Мэйбл спрыгивает с кровати (свинья недовольно хрюкает и, обходя Робби, выходит из комнаты) и достает из-под нее довольно большую коробку — а потом снимает с нее крышку и вываливает содержимое на пол.
— Робби, иди сюда.
Он послушно подходит, присаживается рядом с девочкой и кашляет от удивления: на полу разложены рисунки. Ну рисунки, подумаешь, корявые и яркие, явно авторства маленькой Пайнс, и ничего бы Робби в них не нашел, если бы это были не
его портреты.
Вот он в полный рост, стоит рядом с радугой и держит в руке нечто похожее на петарду; вот он тоже в полный рост, в руке снова петарда, и снег под его ногами растаял, и там растут странные розовые цветы с десятью лепестками; вот он в короне из разноцветных хвостов фейерверков; вот он еще и еще, и еще, и везде с фейерверками в руках — и на всех рисунках он жутко похож на самого себя настоящего, только вот улыбается… слишком радостно, на его взгляд. Но похож просто чертовски.
Мэйбл долго смотрит на рисунки, иногда касается их пальцами с размалеванными ногтями, а потом вздыхает.
— Робби, ты понимаешь, почему именно ты?
Будь все не так странно, не так торжественно, он бы презрительно хмыкнул (уж это-то он умеет прекрасно) и сказал, что она наверное втюрилась в него по уши, или просто сошла с ума, да и вообще некогда ему тут сидеть и смотреть на рисунки мелкой дурочки, которые по правде сказать просто кошмарные, и все он расскажет брату и дяде, чтобы больше ерундой не страдала, а под конец Робби бы расхохотался и ушел, хлопнув дверью — но теперь он молчит и только пожимает плечами.
Мэйбл вздыхает еще раз и садится напротив него.
— Мне всегда нравились фейерверки. Они такие яркие и красивые — взрываются, конечно, громко, но что поделать? Зато потом… — Мэйбл мечтательно улыбается, — потом они на все небо, словно краски на рисунке, и это так здорово… — девочка молчит пару секунд, а потом продолжает без прежней радости в голосе. — Но я никогда не знала, как отношусь к петардам, а это очень важно! Они ведь продаются вместе с фейерверками, и тоже громко хлопают — значит, должна быть и красота, понимаешь?
Робби ни черта не понимает во всех этих глупых и никому не нужных тонкостях, но кивает.
Мэйбл набирает побольше воздуха.
— Диппер никогда не покупал ни петард, ни фейерверков. Стэн не брал петард, Форд — тем более, а Венди…
— Нет, — вставляет Робби.
— Ну, опять нет, — косится на него Мэйбл. — А мне нужно было откуда-то узнать, что такое эти петарды, и так вышло, что единственным человеком, кто мог мне это рассказать, был ты, Робби.
Парень старается не подавиться.
— Все эти рисунки, — Мэйбл разводит руками, — показывают, что я думала о тебе: думала, ты фейерверк — такой невзрачный в упаковке, и такой красивый, если… хм, раскроешься — и нужно только тебя раскрыть. Я решила спросить у тебя про петарды — узнать тебя и заодно определить свое отношение к ним… И я, Робби, поняла тебя, — в голосе Мэйбл звучит горечь, — никакой ты не фейерверк. Ты петарда, самая простая: взрываешься с шумом, но никаких красок в тебе нет – так, громкий звук и вспышка в руках маленькой девочки, вот и все.
Мэйбл замолкает, а потом быстро хватает рисунки, когда-то так тщательно оберегаемые, и сует их в коробку, пинком отправляя ту под кровать. Потом Мэйбл встает, и Робби поднимается тоже: девочка ниже его, но парню кажется, что он стал маленьким и беззащитным.
А Мэйбл горько улыбается.
— Я на тебя не сержусь, Робби, — говорит она мягко. — Я сержусь немного на себя, но не на тебя. Спасибо, что пришел, но не стоило, — она вздыхает и идет к шкафу. — Как там погода? — оглядывается, но Робби уже пропал. Она пожимает плечами и ищет свитер, почти мгновенно забывая о коробке под кроватью.
Робби мчится домой, залетает в него и вбегает на второй этаж — в боку колет ужасно, но он не садится, а только опирается на дверной косяк. Глупая Пайнс, сравнить
его с фейерверком! Он понимает, что все это глупости сплошные, и уж конечно он не похож на фейерверк, ну ни капли, даже на тот захудалый, что бывает каждый год на День Первопроходца; но на секунду, когда Мэйбл говорила, а в ее глазах горел озорной огонек, он
поверил, что он — яркий и красивый, и это было мило, ведь Робби никто так не называл… Он понимает, что все это бестолковые мысли маленькой девочки, и все же он с криком и яростью ударяет кулаком по двери, а потом распахивает шкаф, подхватывает коробку с петардами,
такими простыми, и швыряет их в окно. Захлопывает его с треском и прерывисто дышит, долго-долго, пока с праздника не возвращаются родители.
— Роберт, мы дома! — кричит мама с порога. — Ты знаешь, нам сказали, что в этом году праздничного салюта не будет — дороговато все-таки, а жаль, мы бы посмотрели, ведь правда?
Робби почти не слушает болтовню матери, но слова про отмену салюта его цепляют. Недолго думая, он открывает ящик, где хранит сбережения на новую гитару, сгребает их в охапку и идет в ближайший магазин пиротехники.
***
Мэйбл вовсе не хочется спать. Она танцует с Фордом, пока одна из досок пола в Хижине не проваливается, натягивает на Пухлю теплый свитер, целует Диппера в щеку, пока тот не становится краснее своей вечной футболки, и то и дело обменивается шуточками со Стэном — словом, когда дядя командует, что уже пора бы и лечь, она как может откладывает отправление в постель, но Стэн непреклонен, и вот девочка, надув губы, лежит в постели. Какое-то время она бесится с Диппером, но потом приходит Форд и шикает на них, а Диппер засыпает на одной из страшных историй Мэйбл — короче, Мэйбл все-таки приходится лечь, но спать она не собирается. Уж ей-то известно, что в Рождество случаются настоящие чудеса — и если она их проспит, как Диппер, то будет неудачницей весь год — а кому такое надо?! Так что Мэйбл фыркает, сгоняя сон, и принимает нарочито неудобную позу.
— Чудо, приди, — шепчет она и скрещивает пальцы.
Чудо себя ждать не заставляет.
Снизу раздается свист, и Мэйбл вскакивает с постели и открывает окно — свистит, она уверена, ни больше ни меньше, как сам Санта-Клаус. Мэйбл свешивается из окна — конечно, свистел не Санта, но этот человек заставляет брови Мэйбл запутаться в волосах.
— Робби?!
Парень стоит внизу, неловко переминаясь с ноги на ногу, и держит в руках большую сумку.
— Эй Пайнс, спускайся, — шипит он ей. — Хочу кое-что показать.
— Ты с ума сошел, как я спущусь? — шипит девочка в ответ.
— У одного из нас вроде был абордажный крюк, и точно не у меня, — раздается внизу, и Мэйбл натягивает свитер, надевает запасные ботинки из шкафа и спускается вниз по прочной веревке.
— Так что ты хотел? — нетерпеливо спрашивает она.
— Идем, — он только машет рукой в сторону леса, и девочке не остается ничего другого, как идти за ним («Если это не чудо, то я обижусь на Санту!»).
Они идут в сторону леса, снег скрипит под ногами, и Мэйбл оглядывается по сторонам. Ничего подозрительного она не замечает, равно как и чего-то необычного — только ветви деревьев и лунный свет, прячущийся за ними. Девочка начинает мерзнуть и старается реже выпускать струйки теплого пара в морозный воздух.
— Робби, мы скоро придем? — нетерпеливо вопрошает она, на что получает невразумительное бормотание; пройдя еще шагов двадцать, Робби останавливается на небольшой полянке в лесу и открывает сумку. Мэйбл заглядывает ему через плечо и не может удержаться от удивленного восклицания.
Мэйбл видела их столько раз, что даже в темноте ошибиться почти невозможно; Мэйбл видела их столько раз, что почти наверняка знает, каких они цвета, марки, и какой красоты будет цветной взрыв; Мэйбл видела их столько раз, что сейчас счастливо пищит и прижимает ладони ко рту, не в силах сказать хоть слово.
В большой сумке Робби лежат фейерверки.
Много-много фейерверков, штук десять или целая тысяча, и Мэйбл просто кидается парню на шею и обнимает так, что у него трещат кости; Робби замирает, потом отдирает от себя девчонку и поскорее склоняется к коробке, чтобы не показать довольной ухмылки.
Почти совсем такой же, как на портретах Мэйбл.
Быстрыми, точными движениями Робби поджигает все фейерверки в коробке и, схватив девочку в охапку, отбегает подальше.
— Смотри, — шепчет он ей.
— Смотрю, — отвечает она.
Через пару мгновений небо над лесом расцветает красками, такими яркими, что разъедает глаза; грохот стоит такой, что наверняка перебудил весь городок, а Мэйбл смотрит в небо, запрокинув голову, и будто растворяется в цветном море искрящихся огней.
Робби, конечно, тоже смотрит на огни, но краем глаза — в основном он наблюдает за реакцией девочки в наспех натянутом свитере и нелепых ботинках в мелкий цветочек. Он смотрит в ее глаза, и отраженные в них огни салюта рассыпаются золотыми звёздами в его сознании, освещая мысли, давно запрятанные подальше от чужих глаз. Робби смотрит Мэйбл в глаза и потихоньку улыбается, хотя почти совсем забыл, как это делать.
Салют заканчивается, но Мэйбл еще долго смотрит на небо и выдыхает мечтательно и немного разочарованно:
— Ох, это было очень клево, — потом улыбается Робби и со смехом подает руку. — Ну что же, теперь веди меня домой!
Пока они идут к Хижине, Мэйбл болтает о фейерверках, салютах и цветных мелках на акварели, а Робби почти не прислушивается к ее разговору (но Мэйбл этого и не требует), и только когда они стоят у порога Хижины, девочка вдруг выдает:
— Знаешь, Робби, я думаю, что все-таки ошиблась, и ты совсем не петарда, — и пока Робби ошеломленно молчит, она поднимается на носочки, быстро целует его в щеку и забегает в Хижину.
Робби стоит у порога долго-долго, рассеянно поглаживая то место, куда его поцеловала девочка.
***
— Мэйбл, слышала грохот ночью? — Диппер с мешками под глазами наливает себе молока. — Я полночи из-за него не спал.
— Это мы, — роняет Мэйбл.
— Что -
мы?
— Ну, это мы с Робби шумели, — просто говорит Мэйбл, а когда Диппер давится овсянкой, добавляет: — Ночью он позвал меня в лес, и мы смотрели на салют, который он устроил.
Диппер кашляет, но сипло выдыхает, когда Мэйбл стучит ему по спине:
— Ты что же, ночью гуляла с
Робби?!
— Ну да, — хихикает девочка и, весело поглядывая на бледного бедного брата, пьет теплое молоко. — А еще поцеловала его в щеку. Один раз.
Сказать, что Диппер в глубоком шоке, значит ничего не сказать.
***
Безусловно, Диппер может смеяться сколько угодно, а Венди недоверчиво фыркать, когда слышит это от Диппера, но Мэйбл вешает свои рисунки из подкроватной коробки на стену — Робби об этом знает, конечно, и все время негромко и смущенно просит снять их и не страдать ерундой — а Мэйбл хихикает и быстро переводит тему.
Робби точно знает, кто из них двоих настоящий фейерверк, и сейчас этот фейерверк сидит рядом, рассказывая, почему клубничная гигиеническая помада хуже ежевичной, но все-таки здорово, что вот этот фейерверк думает о нем, Робби,
чуточку лучше, чем нужно.
А он, понятное дело, постарается соответствовать.
