Зазвенел колокольчик, он предвещал скорую встречу с родителями — ужин. Как же она не хотела туда идти, но так было заведено, так было надо. Она не хотела есть, но еще больше — видеть их. Они правили ей, как рабыней. При гостях — они показывали сладкую «любовь» к ней, но когда они уходили — все становилось совсем иначе. Они ненавидели её. И она их тоже.
Колокольчик зазвенел еще раз.
— Пасифика, чтоб ты провалилась, где ты?! — начал искать ее отец. Он не знал, что его дочь рядом, в комнатке за портьерой, которую случайно нашла она с Диппером. С того момента прошло где-то пол-года… Как же она скучает по нему, но он уехал, вернется только летом.
— Пасифика! Где ты? Ты опаздываешь на ужин, черт тебя побери! — отец было явно зол.
Девушка бесшумно вылезла из своего укрытия. Тихо подошла к родителю, сделала реферанс.
— Я тут, отец.
— Где ты была, тварь неблагодарная?! — в коридоре послышался звонкий удар. Девушка схватилась за покрасневшую щеку, но ни чего не сказала — она не хотела разборок. Мужчина схватил Пасифику за руку и потащил ее в сторону столовой. Девушка от боли зажмурилась, тонко запищав.
— Сейчас разберемся вместе с мамой… И не возмущайся мне тут, ты не имеешь своего выбора. Ты здесь — никто, поняла? — он сжал ее руку сильней. — Ты поняла меня или нет?! Не хочешь отвечать? Я тебе заставлю! — он пнул дочь в бок. Пасифика кивнула.
Скоро они прошли лабиринты усадьбы и были у дверях столовки. Отец Пасифики кинул девушку на пол, войдя в помещение.
— Сиди тут. Через пять минут я дам тебе еду. Сегодня — хлеб и вода. — с этими словами он захлопнул двери.
Она села поудобней на ковре, лежащем рядом. Тихо заплакала. Так у нее уже несколько месяцев, за это время девушка сильно исхудала. Ее когда-то красивое платье висело на ней, как тряпка, в некоторых местах оно порвалось. Другие платья у нее забрали, и выдавали лишь тогда, когда приходили гости. Как бы она ни старалась, она не могла отстирать грязь и пятна крови от ткани. Ее жестоко избивали каждую неделю ради удовольствия. Просто чтоб насладиться ее беззащитностью… Как же она хотела, чтоб ее полюбили… Или, чтоб просто перестали над ней издеваться.
Прошло минут десять, отец не выходил с обещанным хлебом. Вместо гулких шагов в сторону двери она услышала лишь громкий смех. С мыслями о нелюбви к родителям, Пасифика заснула, свернувшись калачиком от холода и жалости к себе.
***
Темный коридор. В конце черная дверь, ведущая в другой такой-же коридор. И там такая-же черная дверь, и за ней — опять коридор. Она знает, что она в том месте коридора, где остановилась в прошлом сне, точно таком-же, как и эти коридоры. Идти можно только вперед, потому, что за спиной — обычная стена темного коридора. Ни одного намека на дверь, которая была тут пару секунд назад. А она все идет, и зная, что никуда не придет, все равно верит, что что-то изменится, куда-то придет. Этот сон снится ей уже несколько лет. Открывая дверь, задумывается: какая же она по счету? Может, девятая? Или двухсотая? А может трех-тысячная? Неважно. Важно то, что во сне ее никто не тронет. Она будет идти вперед, в никуда. Но будет спокойна, что ее никто не позовет, не изобьет. Она будет просто идти.
Кажется, что-то изменилось. Коридор светлеет, а дверь… Двери нет. Только дверной проем. А за ним — пугающая пустота. Девушка шагнула в нее. И ничего не почувствовала. Обернувшись, она увидела коридор. В противоположном от пустоты конце коридора, она увидела дверь, вместо которой должна была быть пустая стена. Она могла шагнуть обратно, к двери, и пойти назад. Нет. Она не сделает этого. Её цель достигнута. Она пришла.
***
Отец пнул ее в живот, думая, что она очнется.
— Вставай, неблагодарная. Пьяница чертова! Очнись же ты, тварь! — он был опять зол.
Ее схватила за волосы мать. Увидев, что она не проснулась, она швырнула девушку в конец коридора.
— Не чувствует… Странно…
Увидев это, отец достал ремень из брюк. И начал избивать бледное тельце Пасифики, с мыслями о том, что она очнется.
Но она больше никогда не проснется, ведь её цель достигнута.
