***
Он сидит на прохладной земле у хижины, притянув колени к груди. Алийэ тихо вздыхает и потирает лоб. Ее щеки ввалились, а длинные волосы поредели и спутались. В одной руке у нее мех с мерзким пойлом – забродившее кобылье молоко, которое он так ненавидит. Она стащила его у отца. Прежде чем Ульдор успевает что-то сказать, она поднимает длинный палец. - Не указывай, что мне делать, - бурчит она. – Я не желаю… это слышать. Она икает, не прикрывая рта. - Я просто… - Ульдор прислоняется головой к стене хижины и кусает нижнюю губу. – Твоей матери бы не понравилось. - Моя мать умерла. Мне теперь все равно. – Она отхлебывает и вытирает рот тыльной стороной ладони. Два ее деревянных браслета тихо постукивают, она крутит в пальцах мех и рассматривает его со странным выражением. – Хотеля бы я знать, больна ли я той же болезнью. – Она облизывает свои потрескавшиеся губы, в уголке ее рта виднеется кровь. – Отец где-то рассеял ее прах. - Мне жаль. В самом деле, жаль. Ты бледная, как смерть. Съешь что-нибудь? У меня дома есть сушеное мясо. Она закрывает глаза, точно собираясь заснуть прямо здесь. На какое-то время ничто не нарушает тишину, кроме стрекота насекомых и ветра в высокой траве. Ему как-то удается отвести ее в ее хижину и уложить спать. Отца ее нигде не видно. Ульдор ощущает гнев, и в какой-то миг ему хочется сломать этому пьянице челюсть. Он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Когда он возвращается домой, мать ожидает его, сидя со скрещенными ногами на большой подушке. Светильник на табурете бросает желтый свет на ее лицо с острыми чертами. Братья и отец Ульдора храпят, завернувшись в одеяла. - Прости меня за позднее возвращение, - говорит он тихо, снимая обувь. – Я был с другом. Мать сощуривает глаза, но не двигается с места. - С той, что напрасно тратит свою жизнь? Твоя помощь - ничто для нее. Ульдор не отвечает, прокрадывается и ложится в постель, закидывает руки за голову и смотрит в потолок. Он думает об Алийэ, о ее сгорбленных плечах и щербатой улыбке, о том, как она неприлично шутит обо всем и всех. Во время их долгих бесед случалось, что руки их соприкасались… Какое-то время она не надевала эту отвратительную красную ленту, которую она так любит. Когда, спустя три дня, она умирает, Ульдор садится на край ее ложа и смотрит на шкаф, где ее отец всегда хранит бутыль крепкого алкоголя. Послеполуденные лучи проникают в открытое окно и согревают спину. Хорошо бы забыться на время - ну и что с того, что потом будет болеть голова. Отец надает ему по ушам, но, может, не так это и страшно. Кто-то дергает его за штаны, и он, опустив глаза, видит Ульварта, который таращится своими большими глазами из под густых ресниц. Его щеки, обычно теплого смуглого оттенка, сейчас украшают два ярких пятна. - Брат, ты грустишь? - спрашивает он тонким голоском. - Не грусти. - Я не грущу, - отвечает Ульдор, поднимает его и сажает себе на колени. - Я могу тебе спеть. Я не умею петь так хорошо, как мама, но я спою. - Очень мило с твоей стороны. Ну давай. Ульдор старается не показать, что мысли его далеко, а его младший брат поет колыбельную высоким голоском, часто забывая слова, но не останавливаясь.***
Сидя на гнедом коне, он берет мать за руку и целует металлическое кольцо на ее пальце. Возраст добавил инея в ее волосы, но не лишил ее сердце огня. - Все будет хорошо, - говорит он, глядя ей в глаза, стараясь говорить спокойно. – Никто не умрет. - Это война, Ульдор, - отвечает она. Она натягивает парчовую накидку на плечи, чтобы защитить себя от ветра. – Люди будет гибнуть.***
Его снова бьют в живот сапогом, и его тошнит. Пряди волос прилипли к его потрескавшимся губам. Нос забит засохшей кровью, и ему приходится дышать ртом. Он не может сказать, что ничего не чувствует, или что ему так больно, что все его чувства путаются. Ужас и унижение уже ушли, ему хочется лишь одного - чтобы избиение прекратилось. - Смотри сюда, ты, - говорит один из воинов. Он говорит на языке Ульдора со странным акцентом, почти ленивым в своей ритмичности, не заботясь о точности и о красоте грубоватого произношения. Зрение Ульдора туманится. Он едва видит тем глазом, что не был подбит, пряди волос липнут к потрескавшимся губам. - Мы не хотим, чтобы вастакская сволочь поганила наши земли, - продолжает воин. – Не смей терять сознание! Я еще с тобой не закончил. Хриплый хохот и презрительные насмешки. Ульдор отстранено думает о том, живы ли те двое, что сопровождали его. Он опирается локтем о землю и пытается приподняться, но нападает приступ тошноты, и он снова падает, выплюнув нитку кровавой слюны. Во рту шатается сломанный зуб. Он не замечает, когда потерял сознание, но когда он снова открывает здоровый глаз, он прислонен к стене, перед ним громада крепости Амон Эреб - и собственные раскинутые ноги. Ледяной дождь барабанит, падая с синевато-серого неба, пропитывая его рваную, грязную одежду. Сколько времени прошло? Час, день? Он тихо стонет и пытается пошевелить пальцами. Они, по крайней мере, действуют. Чуть дальше стоит высокий эльф в темно-зеленой накидке – наверно, сын Феанора, судя по его позе и внешности – он резко говорит что-то, обращаясь к солдатам, которые переминаются с ноги на ногу и стараются не смотреть ему в глаза. Взгляд эльфа падает на Ульдора, и он переходит на другой язык, с синдарина – или на чем они там говорят? - на язык Ульдора. - Это же мальчишка! Сколько ему, пятнадцать? Меньше? Как же вы посмели? - Мы… - Молчать! Если ты снова будешь оправдываться, я тебе вырву язык. – Не дожидаясь ответа, эльф оставляет воинов и приближается к Ульдору. Он опускается на корточки, озабоченно хмурится. Он такой чистый: чистый, без единого волоса подбородок, чистая, с четкими складками, одежда. Кожа у него белая, точно он никогда не знал солнечного жара, но длинные, заплетенные в косы волосы темные, как у самого Ульдора. Ульдор слишком обессилел, чтобы отстраниться в испуге. - Я очень сожалею, - произносит эльф, кладя руку Ульдору на плечо. – Мы отведем тебя в крепость, и тебя подлатают.***
- Почему твои воины напали на меня? - спрашивает он. Он лежит в лазарете. Прошло уже несколько дней после того случая во дворе, но очнулся он лишь час назад. Маглор отвечает: - Это воины не мои, а моего брата. – Он смотрит на Ульдора, и губы его кривятся, выражая легкое отвращение. – Ходят слухи, - говорит он, что вы поклоняетесь Черному Врагу, что вы поедаете собственных детей, если они рождаются уродами, и что вы пользуетесь любой возможностью, чтобы грабить и убивать, единственно ради удовольствия - это кроме всего прочего. Вполне объяснимо, что некоторые из нас тебя боятся. Ульдор поднимает руку, чтобы потереть висок, который дергает болью, и останавливается, осознав, что на голове – толстая повязка. Он знает, что «Черным Врагом» эльфы называют Владыку Мелькора, так что в первом утверждении есть доля истины. Остальное звучит как байка, выдуманная, чтобы пугать детей. Ему даже думать не хочется, что там еще за «прочее». - Так значит, вот как, - говорит он тихо, опуская взгляд. – Это для тебя оправдание? - Я этого не говорил. - Я ехал, неся белый флаг, безоружный, с одним ножом на поясе, и, как только я снял шлем, твои воины стащили меня с коня и избили до полусмерти. Как это понимать? - Он прерывисто вздыхает. – Или они сказали тебе что-то другое? Маглор, кажется, смягчился. - Нет, они мне лгать не будут. Следует пауза. - Они тебя боятся? - Страх в определенных дозах полезен. - Говоришь, как мой отец. - Ульдор откидывается на подушку, подавляя зевоту; он снова устал. Почему он вдруг стал болтать с этим братоубийцей, точно они старые друзья? Веки его, кажется, опускаются сами собой, и он несколько раз моргает. Маглор улыбается удивительно тепло, в уголках его глаз возникают морщинки. В этот миг он выглядит стариком, хотя на лице у него морщин нет, нет ни намека на седину в его распущенных волосах. В сонном тумане Ульдор задается вопросом, есть ли у него дети, и того ли они возраста примерно, что он сам, и должны ли они тоже участвовать в этой забытой богами войне.***
Ульдор хватается за край стола, чтобы твердо устоять на ногах. - Напасть на них? - говорит он хриплым шепотом, чувствуя, что готов потерять сознание. – Ты не говорил, что мы нападем на них. - Первые впечатления о многом говорят, а ты ужасный лгун, - говорит отец, откидываясь на спинку своего стула. Мягкий свет от свечей падает ему на лицо, отчего черты его лица кажутся еще острее, чем обычно. Он щурит глаза, как всегда, когда он испытывает нетерпение. – Что, по-твоему, мы должны делать? Чистить им доспехи и умирать за них? - Я не… я не думал… - Ты никогда не думаешь. Ульдор чувствует, как слезы щиплют глаза, и неистово моргает, чтобы от них избавиться. Не плакать, не плакать, ты, недоумок. Отец склоняет голову набок и продолжает: - Ты понимаешь, что наш народ умирает с голоду? Нам нужны новые земли. Ульдор кивает, чувствуя оцепенение. - Тебе нужен поминальный список детей, которые умерли за последние три месяца? Я могу назвать тебе их имена. - Пожалуйста, не надо, - говорит Ульдор, обхватывая голову руками. Он не может слышать это. Прежде, чем отец скажет еще что-нибудь, он выбегает из хижины. Выбежав, он прислоняется к стене, тяжело дыша, и вытирает краем туники выступивший на лице пот.***
Они держат его так крепко, что, наверно, останутся фиолетовые синяки, и говорят ему, что он выглядит как нечистоты, что его густые, в косы заплетенные волосы и разрез глаз делают его безобразным, практически полуорком. Ульдор напоминает себе, что у него есть более важные темы для размышлений, и что ему никогда особо не было дела до того, как он выглядит. Но, когда он просыпается на рассвете, он надевает тунику с длинными рукавами и шарф, чтобы как можно больше скрыть свою кожу и избежать взглядов нолдор.***
Ульдор вырывает бутыль из руки брата и со стуком швыряет ее на стол, и хватает его за тунику. - Что ты творишь, позорище? Ульфаст издает хриплый смешок, не заботясь о том, чтобы освободиться от хватки. - Пытаюсь забыть, - говорит он. - Если бы отец тебя сейчас видел… - Его здесь нет, а ты ему не расскажешь. - Чтоб тебя. – Он отпускает брата, который, шатаясь, отступает, и валится на плетеный стул возле решетчатого окна. Он снова начинает смеяться, тихо, и закрывает глаза ладонью. Он склоняет голову, плечи трясутся. Ульдор изо всех сил старается не отступить и не уйти. По коже бегут мурашки. - Ты с ума сошел? Спустя долгое мгновение, Ульфаст роняет руку и поднимает голову; крупные слезы текут по щекам, сквозь темную щетину. - С ума сошел? Нет, не сошел. Это мир сошел с ума. - Ульфаст… - Нет, заткнись, - говорит Ульфаст, поднимая длинный, тонкий указательный палец. Он кашляет и несколько раз делает ртом движения, точно пытаясь найти слова. – Ты же знаешь, что мы все умрем. Мне не важна моя собственная жизнь, но моя дочь? - Голос надламывается и лицо морщится. Пальцы Ульдора сводит судорогой, и он отводит взгляд. - Она сможет жить. Мелькор может сдержать свое обещание… - Пощади меня, брат. – Ульфаст откидывается назад на стуле и прерывисто вздыхает. Потом, сквозь слезы, широко улыбается. – Она… она такая милая малышка. Вчера, представляешь, она принесла мне маргаритку – и такую красивую маргаритку! И еще белый камушек. Он сказала, только послушай, она сказала: « Это для тебя; можешь оставить их себе». И я подхватил ее на руки и прижал к груди, а она завозмущалась и велела опустить себя на землю. - Ульфаст.. я… - Нет, ты послушай. Почему ты не слушаешь? Разве я не могу поговорить о своей дочке? – говорит Ульфаст. Его щеки все еще в слезах, они капают с подбородка на пол. – Мне все равно, если тебе скучно. Так вот, я заплакал, и она спросила, почему я плачу, и я сказал ей, что это просто от пыли… Ульдор сдается и садится на край низкой, скрипучей кровати, стараясь делать вид, что ему интересно. Солнце идет к закату, тени в промозглой маленькой комнатке становятся длиннее. Брат все говорит и говорит о своей дочери, и о жене, и о том, что он их обеих недостоин, потому что они такие благословенные, благословенные люди, а он – всего лишь испорченный, слабый грешник. Но я такой же, брат, думает Ульдор и трет усталые глаза. Я такой же. Спустя какое-то время Ульфаст умолкает. Он несколько раз открывает и снова закрывает рот, точно у него кончились слова, которые можно сказать. Заходящее солнце отбрасывает яркие отблески на его лицо и шею. Он кладет свои большие, мозолистые руки на колени и изучает каменный пол, нахмурив лоб. После краткого колебания, Ульдор наклоняется вперед и сжимает пальцы брата.***
Маглор моргает, кусая губы. - Ульдор, - в его тоне слышится благоговение. - Я сделал его для тебя, ибо мы друзья, - говорит Ульдор. Он пытается не переминаться с ноги на ногу и не краснеть, и ему кажется, что он выглядит так, точно у него запор. С некоторым усилием он смотрит Маглору в глаза, так, как всегда говорила делать мать, если даришь кому–то подарок. Ты чувствительный рохля, корит он себя. Ты еще пожалеешь об этом. Сын Феанора – последний, о ком тебе стоит переживать. Его пробирает дрожь; почему-то у Врат так же холодно, как и в Амон Эреб. Маглор берет кинжал, вертит его в руках. Он берется за деревянную рукоять, покрытую резным узором из бутонов маргариток, и наполовину вытаскивает клинок из жестких кожаных ножен. Он поблескивает в свете светильника, острый и прочный. - Пожалуйста, будь осторожен. Он не для красоты, - говорит Ульдор. - Вижу, - Маглор возвращает кинжал в ножны, и потом поднимает глаза и улыбается ласковой улыбкой, от которой у Ульдора сжимается сердце. Морщинки в уголках его больших темных глаз как-то смягчают выражение его лица. – Спасибо, Ульдор. Я буду беречь его. – Он сжимает плечо Ульдора – у него теплая, жесткая, успокаивающая рука – и отпускает. *** Рассвет разливается карминно-красным, и вороны кружат у них над головами. Ульдор неотрывно смотрит на отца и бледнеет. - Я не могу, - шепчет он. Перед ним встает измученное заботами лицо Маглора. Рука на рукояти меча слабеет, слабеют колени. – Не могу убить его. Пожалуйста, не приказывай мне этого. – Он сглатывает желчь, что поднялась к горлу. – Отец. Ульфанг молчит. Потом закрывает глаза и произносит: - Коль это так сильно тебя мучает, то я не стану приказывать.***
Смерть приходит легко; он не боится, что бы ни ожидало его. Вокруг него мир опрокидывается и закручиватся в вихре крови и гремящей стали. Падая на покрасневшую землю, он безмолвно просит у матери прощения за то, что оставляет ее. Последнее, что он видит прежде, чем его накрывает тьма - это блеск Маглорова клинка. Ты повинуешься своему отцу. Я повинуюсь своему. -finis-