memento

— Разряд! Пульс есть… падает. Разряд! — Вы убьёте его! Надрывный крик. Ещё секунды назад Пьетро улыбался ей, делая свой первый после операции и долгого периода восстановления шаг. Сила внутри убивала его, искала выход из неподвижного тела. Ванда была рядом всё время, каждый миг, когда брат в ней нуждался. Он нуждался всегда. Улыбка. Ноги спущены на пол. Ванда стоит ровно напротив. Так близко. Улыбка. Её и его, две точных копии-оригинала. Вдох — на двоих. Выдох — тоже. Улыбка — улыбка. Белые халаты. Пьетро дойдёт до неё. Живой. Здоровый. Родной. Любимый. Её. Ноги спущены на пол. Брат опирается на край больничной кровати. Особый лазарет Щ.И.Т.а. И Ванда не ненавидит людей в белых халатах. Сейчас. Шаг. Глухой удар тела об пол — Ванда не успевает помочь. Шага нет. На лице брата, когда его поднимают, застыла улыбка — радость шага к ней и удивлённое, по-детски досадливое непонимание невозможности шага. Сердце не бьётся. Её — не бьётся с ним вместе. Ванда не помнит, как нашла в себе силы не провалиться вслед за ним в темноту. Ванда бессильна помочь. Энергия хаоса не терпит попыток создать. — Разряд! Пульс есть… падает. Разряд! — Вы убьёте его! Пьетро! Вы убьёте его! *** Комната. Одна на двоих. Кровати две стоят порознь у стен. Комната не слишком большая и не такая уютная, не дом. Шкафы тоже отдельно. Выглядит так, будто въехали сюда несколько получасов назад. Одна из кроватей идеально заправлена. Всё покрывает слой пыли. Ванда сидит на кровати ровно напротив той – её кровать в полном беспорядке, одеяло откинуто в хаосе, простынь смята, подушка раскромсана острыми ногтями, чирканула во сне, много раз. Ванда сгорблена, локтями – острыми, худыми – опирается на колени, плечи ссутулены, голова опущена, собранные в конский хвост волосы висят безжизненной тряпкой. Ванда смотрит потухшим взглядом в пол. Ванда два месяца здесь. *** Аппарат мерно пищит. Ванда неуверенно делает от двери шаг, другой. Шаг. Шаг. Шаг. В висках стучит: только вчера (в прошлой жизни, кажется ей) она выбила от отчаяния лампы во всём корпусе. Стекло взрывалось и разлеталось осколками. Ванда кричала – сердце Пьетро дало сбой. Ванда сжимает кулаки. Ногти впиваются в ладони. Лицо брата безжизненно и серо. Ванда кусает губы – не выть, только не выть; не дать вырваться раздирающему её изнутри алому зверю. Ванде страшно. Аппарат мерно пищит. Пьетро дышит. *** Дни тянутся бесконечно долго. Ванда держит брата за руку и рассказывает о зелёной траве и чистом небе. О птицах в вышине. О сверхзвуковых поездах, которые он мог бы обогнать, только бы пожелал. И о паре, запускавшей на поляне воздушного змея и целовавшейся, пока она, Ванда, – глупо, братишка – удерживала зачем-то змея висящим в притихшем пространстве. Ванде кажется, что веки Пьетро дрогнули – но лишь кажется. Брат спит. *** Брат открывает глаза – лампочки в корпусе взрываются во второй раз. Ударная волна прокатывается по корпусу, по каждому этажу, выбивает стёкла, осыпающиеся веером брызг под крики и мигание сигналов тревоги, перекидывается на второй корпус. Ванда кричит – на коленях – и алый зверь вырывается с воем наружу. Ванда рыдает. Пьетро смотрит непонимающе, удивлённо, на незнакомую женщину на полу больничной палаты. Раствор мерно поступает в вену. Ванда рыдает. – Простите? – голос родной, но такой чужой, отстранённый. Ванда всхлипывает и бьётся в руках поднимающей её с пола Наташи. На выходе она не выдерживает – оборачивается и невидящим взглядом вцепляется в лицо брата – в памяти останется каждая деталь, каждая мелочь. Брат дышит. Брат жив. Брат дышит. Брат не помнит её. Амнезия с практически нулевой вероятностью восстановления. Ванде страшно. Вкрученные лампочки взрываются снова. Алый зверь ищет выход. *** Ванда кидается на не успевающего среагировать Клинта, забыв о Хаосе, что гуляет под кожей и вспарывает грудную клетку; кидается по-женски, с воем, расцарапывает лицо отросшими ногтями – если бы не Наташа, Ванда и вовсе забывала бы о купании и еде. – Это ты! Ты! – что ты, договорить она не успевает, но Соколиный Глаз всё понимает сам: тот день, она не может простить ему тот день, когда Пьетро закрыл его собой. Вот только не его, поправляет он себя и её, а испуганного мальчишку в его руках. А глаза у мальчишки были цвета глаз Пьетро. *** Ванда засыпает, измучанная долгими ночами в пустой комнате, вдруг, в той же позе, как сидела. Она не меняет позы с тех пор, как вошла в половину комнаты – половина Пьетро пуста. Кровать заправлена идеально. Ванда зверем вскидывается, смотрит зло на приоткрытую дверь. Ванда не хочет видеть. Улыбка на её лице искренняя и неживая. – Ты, – Пьетро откусывает с хрустом яблоко, её Пьетро, никогда не стучавший и не думавший стучать даже, и протягивает второе ей, – мой напарник в первом задании. Или не первом, – он пожимает плечами. – Не первом, – Ванда усмехается, взяв протянутое ей яблоко из рук брата, но так и не откусывает. Скулы резко выделяются. Ванда не хочет вспоминать. Ванда винит себя в том, что не чувствует той острой радости от того, что брат жив, сейчас. Пьетро жив. Ведь она была готова заплатить любую цену. Пьетро внимательно вглядывается в лицо сестры и садится на идеально заправленную кровать напротив. Молодая женщина напротив него измучана и изнурена – он видит это и игнорировать не может. Пьетро помнит, как рыдала она в первый день, когда он открыл глаза и узнал, где он. Он не помнит о ней ничего. Пьетро не понимает. – Расскажешь? – предлагает он намного серьёзнее теперь. Яблоко застывает в руках. Ванда смотрит на брата, сидящего неподвижно. Пьетро смотрит на неё. Небрежный тон не выходит небрежным. Ванда молча качает головой. Ты не поймёшь, братик. Пьетро не нужно. *** Пьетро не знает, почему этот мир, его мир – чужой ему. Пьетро не помнит ничего о нём, но точно помнит, что его улыбка напарницы отзывается внутри теплом. Пьетро не знает, почему его влечёт к Ванде. Движения обретают прежнюю, забытую точность и быстроту. Пьетро не по себе от цепкого, пристального не оценивающего, но заботливого и странно родного взгляда Ванды. Пьетро не любит Клинта Бартона. Почему-то. *** Когда он входит в её комнату снова, Ванда сидит в той же позе. Пьетро ловит себя на желании обнять её и не отпускать, успокаивать и носить по комнате на руках, целовать шею и повторять, что всё будет хорошо и он её не оставит. Пьетро не удаётся с ней поговорить на общих собраниях, где Ванда держится лишь тенью себя и не сводит с него пронзительно карих с алыми всполохами Хаоса глаз. – Мы были вместе? – начинает он прямо, едва прикрыв за собой дверь. Слишком прямо, слишком явно, слишком открыто. Слишком Пьетро. – А это имеет значение? – девушка усмехается устало и пожимает плечами. Ведь братик не вспомнит. Пьетро. Пьетро абсолютно здоров. Ванда знает, почему не может быть счастлива. Половинка. Ванда пожимает плечами. – Мне запретили тебе рассказывать о твоей прежней жизни. Как всем нам, в общем-то. Ведь это же не твои воспоминания о том, что было. – Это да? – Пьетро протягивает сестре яблоко. Ванда принимает яблоко и не откусывает – отправляет к ровному ряду яблок разной степени свежести на столе. Пьетро в коллекции находит скрываемый ей ответ и хмурится. Ванда едва не вздрагивает от внезапно его проблеска чувств. – Ванда, ты ешь? Алая Ведьма не отвечает. Ртуть садится рядом – не напротив – и обнимает её за плечи. Яблоко снова оказывается в его руке. Зелёное сочное яблоко у губ Ванды. Пьетро не настаивает, просит. Под рукой, обнимающей её плечи, отчётливо ощущаются позвонки, колючие острые косточки. – Ванда? Сестра откусывает кусочек. «Не имеет значения, братик». Ванда не может заставить себя радоваться жизни – только жизни брата. – Мне кажется, ты и я, мы были вместе. Прости, если что. Мне кажется, я любил тебя и люблю. Мне кажется, – Пьетро сбивчиво серьёзен. Такие заявления не делаются вот так. А как вообще? Как вообще должен вести себя человек без права вспомнить, которому кажется, что он вспоминает? Пьетро запинается и смотрит, как Ванда проглатывает кусочек, – что… – Кажется, – глухо повторяет она и улыбается, проведя пальцами по руке Пьетро. – Кажется, братик. Ванда не успевает понять, как называет его, Пьетро, родного, любящего, живого и самого-самого близкого – а в глазах алое пламя вспыхивает и потухает. Пьетро кажется. Ванда не замечает. Пьетро запоминает всё. Во снах мелькают алые вспышки и боль. *** Ванда к чёрту готова послать их всех, но предостережение о том, что Пьетро может никогда не вспомнить её, если она хоть чем-то намекнёт, заставит формироваться образ извне, сочтёт его лишь иллюзией и от истины не отличит, когда его воспоминания (если, в формулировке врача, весьма сомнительное если) начнут пробиваться сквозь плотную пелену тумана, сдерживает её от того, чтобы сейчас же пойти и рассказать ему всё. Ванда чувствует – Пьетро запутался. Пьетро страшно. Ванде страшно. Ванда боится засыпать – сны отнимают у неё Пьетро снова и снова. Подушка изодрана в клочья. Яблоки взлетают в воздух, сталкиваются и взрываются, повинуясь рукам Алой Ведьмы. *** – Пьетро! – отчаянный крик, полный боли, пронзает ночную тишину. – Не уходи! Брат умирает во снах снова и снова. Лампочки в корпусе вылетают привычно. *** Ванда смотрит в стену перед собой. Утро первого задания сжимает грудную клетку цепкими когтями тревоги. Всё будет в порядке. Пьетро не оставит её. Ванда не верит – Пьетро оставил. Пьетро улыбается и шутит. *** Ванда не помнит ни вспышек, ни крошки бетона, ни взрывов, ни обрушившегося на неё стекла и металла. Ванда не помнит, как удерживала из последних сил щит. Ванда не дышит. Пьетро жив. Острая боль вспарывает сознание Ртути, всё его существо. Пьетро любил её. Пьетро любит её. Пьетро – – Ванда. Сестрёнка. Голос Пьетро звучит глухо. Будто бы из могилы. Ванда загородила его собой, когда здание обрушилось. Пьетро плевать на исход нового сражения. Перед глазами мелькают бесконечные кадры. Мир меркнет и взрывается, меркнет и взрывается снова. Пьетро – за голову руками, ладони к вискам, и тут же – к Ванде, укачивает её, умоляет не оставлять его. Страшное осознание – он оставил её. – Ванда, сестрёнка, почему, почему, – Пьетро страшно. Ванда не рассказала ему. Ванда. Ванда. Ванда. Ванда. Сестра. Сестрёнка. Ванда. Родная. Любимая. Сестрёнка, его сестрёнка, его маленькая смелая сестрёнка. Ванда. Пьетро шепчет еле слышно, горячно, в бреду, – почему ты мне не сказала? Пьетро не отходит от Ванды. Пьетро невозможно оторвать силой. *** – У неё есть шанс. Пьетро мгновенно вскидывает голову и ослабляет судорожную хватку. Как он мог забыть Ванду?! Пьетро никогда не простит себе. *** — Разряд! Пульс есть… падает. Разряд! — Вы убьёте её! *** Ванда открывает глаза. Пьетро держит сестру за руку – и боится панически. Если она забыла его, если… Ванда смотрит осмысленно на него, моргает и смотрит. Ванда улыбается – пытается – и прикрывает глаза – лишь на миг. – Я не оставлю тебя, сестрёнка. Ванда помнит всё. Пьетро вспомнил.