\\\
Хосок читает книги по истории одну за другой, ищет в интернете какие-то даты и в перерывах воет от досады, потому что страшно. Преподаватель новый, и спрашивать он точно будет. Парень волнуется не столько от боязни получить балл ниже среднего, сколько от самого процесса; Хосок по натуре трусиха, и это, наверное, единственная причина паники. Он боится почти всего, и это факт: он боится высоты и пауков, боится мыслей о вечности и еще нескольких вещей, о которых, вообще-то, думать странно; он не боится заговорить на улице, но боится целенаправленно подойти для знакомства; он боялся даже Юнги до тех пор, пока старший не бросил случайное «ты боишься меня?». В тот момент у Хосока гордость проснулась, и он нахально хмыкнул «нет», отворачиваясь от Мина, потому что мужик мужика бояться не должен. Мужик вообще не бояться всего обязан. Обязан, и Хосок в это свято верит. В назначенный день Чон просыпается, все успевает, а еще трясется, сидя в аудитории университета. Перед ним уже прошло несколько людей, которые завалились на элементарных вопросах, и Хосок боится сделать так же. Боится, и руки трясущиеся унять не может. Чон занимается самовнушением с мантрой «все нормально», но когда произносят его имя, все старания в тартарары летят.\\\
Юнги сутки дозвониться до Хосока не может. Четверг уже давно прошел, а его личный доставщик проблем никак на связь не выйдет. Блондин собственной парой ключей открывает дверь в съемную квартиру Хосока и ежится от холода. Юнги находит младшего в спальне, но только его самого не видит: на кровати куча одеял и под ними явно есть что-то живое, потому что от дыхания этого «чего-то» вся груда медленно поднимается и опускается. Мин хочет немного обматерить беззаботного ребенка, который совсем не волнуется о своем здоровье и иногда проделывает выходки абсолютно не ясные нормальному человеку, но ругань Юнги оставляет в мечтах, для начала закрывая окна. Совсем скоро старший убирает огромные пуховые одеяла одно за другим и не хочет думать, почему у Хосока их так много. Он терпеливо доходит до тонкого пледа, которым Чон укрылся в первую очередь, и стаскивает его вниз. Младший красный весь, горячий и распухший ото сна — Юнги усмехается от увиденного. Хосок просыпается не сразу, только после того, как кто-то лезет ему под майку ледяными руками и штаны домашние снимает, щипая за ноги. Он хочет начать кричать, даже до конца не сфокусировав взгляд, потому что никто прийти не мог: перед тем, как завалиться в долгожданную весеннюю спячку, Чон предусмотрительно закрылся на все замки. Младший спал, видимо, вечность, раз глаза открыть оказалось настолько сложно. Юнги уже в голос смеется от беспомощности своего парня, который скулит и, видимо, все еще не понимает, кто до него домогается. Чон прекращает паниковать, когда слышит знакомый голос и вдыхает уже родной запах. — Ты сейчас такой смешной, можно я сфотографирую? — Юнги издевается, и даже не скрывает этого; он хрипло смеется, обнимает за талию и проводит языком по шее, прикусывая несколько раз бледную кожу, нарочно не сдерживаясь — скучал же. — Я уже нормально все вижу. — бурчит Хосок, упираясь рукой в плечо Мина. — Зачем пришел? — Боялся, что ты вены вскрыл из-за истории своей. Хочешь, уйду? Хосок молчит, потому что нарочно пропускает слова мимо ушей; он облизывается, когда Мин сжимает руками его ляжки и разводит ноги, устраиваясь между. Он целует Хосока в живот и втягивает кожу, отчего младший вздрагивает и путает пальцы в блондинистых волосах. — Я сдал. — улыбается глупо Хосок, нетерпеливо притягивая к себе Юнги и больно кусая его за мочку уха. — Я сделал это. Правда... на радостях испытал стресс и за сутки выпил всю пачку чая. А потом спать лег. Ухмылка на лице Мина расползается за секунды, и он смотрит с укором, пока Чон отводит взгляд. Юнги любит молчать, когда под ним лежит Хосок и ждет его каждого последующего действия уже возбужденный, готовый принять любые правила. Это очень умиляет, особенно когда младший притягивает к себе и проводит языком по изгибу плеча, впивается клыками и обнимает, прося хоть чего-нибудь дальше, но Юнги разглядывает несколько свежих засосов и неожиданно шлепает Хосока по заднице, притягивая того к краю кровати и отталкивая от себя, после чего поднимаясь на ноги. — Пошли есть, — и первый уходит, оставляя возбужденного младшего в спальне. — Лучше бы не заявлялся вообще, — стонет тихо Хосок, нашаривая рукой где-то на кровати свою одежду и натягивая ее на тело чисто из вредности, позже переворачиваясь на бок и закрывая, отяжелевшие от долгого сна, глаза. Чон еще бы поспал. За всю жизнь планировал отоспаться в кои-то веки именно сейчас, а Юнги как снег на голову, а Юнги как обычно: когда нужен, то пропадает на окраинах города бесконечно долго, когда нахрен не сдался — приходит, и как хозяин ведет себя, а Хосок-то раньше был уверен, что на своей территории он единогласный правитель. — Поднимай свою чудную задницу и тащи ее на кухню, иначе я что-нибудь придумаю хуже того, что было в прошлую субботу. Хосок открывает глаза, как холодной водой облитый. От той прошлой субботы у него еще царапины и синяки на бедрах, а ведь все потому, что злить ну очень сильно Юнги опасно. Опасно, особенно когда вы встречаетесь четвертый год и ты видел его в любом состоянии, знаешь, как обиднее сказать, чтобы задеть. И блондин вовсе не заядлый садист, просто Чон — заядлый мазохист. Иногда. Наплывами. Хосок вместо кухни идет в ванную и торчит там больше пятнадцати минут, растягивая принятие душа, пока Юнги что-то пытается выбрать из еды. Хосок наплывами мазохист, а еще ужасный неженка, которому нужно больше милостей и тепла. Из-за геля для душа от него теперь гранатом веет, и Чон получает наслаждения от этого запаха слишком много, принюхиваясь к запястью все дольше. Юнги смотрит на вошедшего, все еще сонного до жути, парня, и качает головой, когда тот подходит и со спины обнимает: Хосок у него дикий какой-то. — Дикий. — вслух произносит Мин, а парень тут же отстраняется с гримасой недовольства на лице, устраивается на столе и закатывает глаза в ответ. — Я тебе, блять, не Тэхен. А еще Хосок у него бракованный, походу, потому что агрессия у него со спокойствием под ручку всегда идет, и вообще это тандем. — Что я говорил про мат? — Тебе можно, а мне нет? — Значит, ты сегодня снизу, солнышко. Хосок язык высовывает от пресловутого прозвища. — Я всегда снизу! — возмущается Чон, прожигая в спине Мина дыры. — Хотя я, вообще-то, мужик мужицкий, если ты не заметил! — Тебе что-то не нравится? — Нет, но... Блондин сначала сдерживает ироничную улыбку, а потом тихо смеется, чтобы не обидеть. Юнги поворачивается лицом спустя долгие три минуты, подходит к столу и сбоку от Хосока ставит бокал с кофе, разводя тощие коленки в стороны и без лишних слов заводя руки под домашнюю футболку, растянутую, похоже, на километры, раз она так часто сползает с острого плеча. Мина не волнуют чужие обиды, Мина волнуют чужие губы и стоны, которые поначалу всегда неуверенные и с какой-то дрожью. Юнги отставляет горячий бокал на кухонный гарнитур позади себя и возвращается к краснощекому младшему. — О, как трогательно, — усмехается блондин, когда, окончательно избавив Хосока от одежды, замечает смущенный взгляд. — На меня посмотри. Или опять боишься? — Да у тебя на лбу написано, как ты счастлив, когда доминируешь, меня аж передергивает. — бурчит Чон, сидя голой задницей на столе. — А еще у меня замерзла... — Заткнись. Хосока заставляют лечь на спину, и младший поддается, хотя ему и не нравится холодная поверхность стола. Неуютно до тех пор, пока Юнги не прекращает свой стёб и издевательство: весь сарказм уходит на второй план, и Мин целует Хосока, который после нетерпеливо стягивает брендовую толстовку и к чертям ее кидает, желая почувствовать старшего еще немного ближе. Юнги лижет кожу на шее, на ключицах и там, где выпирают ребра, кусая ее и втягивая в рот — от этого непонятные ощущения; тонкая грань между легкой болью и удовольствием Хосока всегда забавляла, пока тело реагировало с явной отзывчивостью. Мин целуется лучше всех тех, с кем Чон был до этого. Хосоку нравится, как Юнги управляет во всем, нравится подчиняться и обижаться, точно зная, что потом старший придет и хорошенько оттрахает, давая понять, что какими бы Хо заебами не забавлялся, все равно пути ведут к одному. К нему, собственно. Юнги о пристрастиях парня знает, потому что выучил уже. Он знает, что в голове у Хосока много лишнего и ничего тогда, когда его целуют в шею и обнимают сзади, когда нагибают и по заднице шлепают после очередной ссоры. Мин знает и до чертиков рад, что нашел свою сучку. Хосок сейчас обиделся, если бы услышал, но Юнги мысли вслух озвучивает редко. Мин смотрит на влажные красные губы младшего, который сжимает его плечо и бедрами двигает, дразня и намекая, что ждать заебался, его можно взять без смазки, без растяжки, прям так. Юнги хочет рассмотреть тело Хосока, потому что красивый он всегда, без исключения, даже когда бесит очень-очень. Но Чон упрямо поднимает лицо блондина, придерживая за подбородок и притягивая для очередного поцелуя. Хосок не дает своему парню на себя посмотреть и следующие семь раз, из-за чего Юнги начинает почти злиться. — Я смущаюсь, — откровенничает, обнимая за шею и хрипя что-то неразборчивое напоследок, когда Юнги в очередной раз задевает чувствительную кожу своими джинсами. — Где? — В шкафчике первом. Мин ищет среди пакетов, приправ и всякого прочего, а когда находит, то обильно выдавливает содержимое на ладонь, выкидывая пустой тюбик в мусорку. Хосока забавляет такое поведение: Юнги остается Юнги в любой ситуации. Он улавливает улыбку Чона и кусает его губы, одновременно с этим размазывая смазку. Хосок дергается как-то плавно, не по-мужски грациозно выгибается, сжимая ладонями чужие плечи, когда чувствует внутри два пальца. Влажно и холодно от липкой субстанции, а еще ароматизатором прет на всю кухню. У Юнги мания на растяжку Чона, и он не обращает внимания на всхлипы и просьбы, когда доводит Хосока уже тремя пальцами. — Сладкий, хватит, пожалуйста, — беспомощно просит парень, стараясь Мина поцеловать и сделать хоть что-нибудь, лишь бы он прекратил мучить. Блондин любит играть. Обхватывать у основания хосоковский член и стимулировать простату, давить с каждым разом все ощутимее и наблюдать. У Чона глаза влажные, он хочет уже кончить и убить своего парня, когда тот, все-таки, входит. Хосок наконец целует своего мучителя и елозит, пока Юнги ногтями не царапает и не сжимает пальцами бедра. Мин двигается быстро и выпрямляется, а Чон следом тянется, ведя губами по молочной коже на шее старшего и прикусывая, когда Юнги по-хозяйски берет Хосока под коленками, из-за чего он почти сползает со стола окончательно. Мин резко выходит и тянет, заставляя Хосока слезть. Он послушно встает на ноги и притягивает к себе, быстро целуя, пока Юнги ударяет слегка по ягодице и разворачивает к себе спиной, надавливая на спину. Блондин заставляет Хосока ногу левую поднять, согнуть, и на стол закинуть. Чона от этой позы возбуждает еще больше, и он прогибается; Юнги на секунды засматривается на гибкое тело, а потом толкается грубо, и Хосок стонет, не стесняясь голоса, потому что Мину нравится, а это главное. Младшему неудобно, но он этого не замечает, потому что некогда: Юнги шепчет ядовито-сладкие словечки и целует, кусает, рычит на ухо, не прекращая двигаться. Хосок кончает, когда Мин больно к столу его прижимает, оставляя на плече очередной след — не обошелся еще ни один день без засосов, и Чон почти забыл, что когда-то без них был. — Бля, мы опять про презервативы забыли. — выдыхает Хосок, когда чувствует, как по внутренней стороне бедра стекает сперма, а Юнги разворачивает и вновь на стол укладывает, чтобы удобнее было. — Сам меня мыть будешь. — Сразу, как только выпорю. Что я, блять, про мат тебе говорил? — Юнги! Только попробуй... — Неужели боишься?