I crave you

Чонгук притягивает к себе за талию и сильно кусает в изгиб плеча, смыкая зубы настолько, что у омеги от ощущений открывается беззвучно рот. Тонкие пальцы цепляются за сильные руки младшего, а внутри столько смеси разных оттенков удовольствия и противоречия, что изо рта вырывается несдержанный всхлип – все же очень больно, когда тебя так сильно кусают. Альфа отстраняется только тогда, когда считает нужным; он осматривает ярко-красный след на омежьей бледной коже и ухмыляется. Чонгук снова мажет губами по нежной шее и сжимает хрупкое тело, пока Хосок млеет от каждого прикосновения, забывая про пачку молочных хлопьев в руке, второй ладонью продолжая сжимать предплечье младшего. Большая картонная упаковка выпадает, когда хватка пальцев слабеет, а Хосок жалобно стонет, стоит Чонгуку провести ладонями под его футболкой, не переставая ласкать кожу языком и иногда несильно посасывать. Омега старается не терять равновесие и самообладание, ища поддержки от кухонной тумбы, за которую он, в безуспешной попытке успокоиться, хватается. Его ладонь скользит по гладкой поверхности гарнитура, пока Чонгук рычит и грубо стискивает чужие стройные ноги пальцами, ведя вверх и сжимая ладонями ягодицы омеги; Хосок в это время задевает кувшин с молоком и роняет его на пол, не обращая на разлитую жидкость ни капли внимания. Стеклянный сосуд не разбивается, пока терпение альфы разлетается в пух и прах: он неаккуратно стягивает футболку с тощего омеги, буквально срывает ее, и продолжает покрывать тело поцелуями, не забывая оставлять метки. На старшем ни одного следа не осталось, он как чистое новое полотно – Чонгук понимает, что за месяц все могло сойти, а потому без зазрения совести рисует заново. Альфа подхватывает парня и на тумбочку сажает, а Хосок, кусая губы, не понимает, что на младшего нашло. – Может в спальню? – у омеги пальцы молоком перепачканы, а Чонгука это никак не заботит, особенно когда Хосок этими пальцами по его губам проводит. – Мы до нее не дойдём, – с ухмылкой произносит альфа, цепляя резинку чужого нижнего белья. – Я ведь тебе говорил, что терпеть не могу, когда ты встаешь и уходишь из кровати утром. – Но я проголодался, – оправдывается старший, за шею притягивая Чонгука и целуя своего нетерпеливого парня. – И кто знал, что ты встанешь даже так рано… – Я слишком соскучился, – смеется хрипло, снимая последнюю ненужную тряпку с Хосока и завлекая его в недолгий глубокий поцелуй. Омега неторопливо оглаживает ладонями пресс и плечи Чонгука, вскоре обхватывая ногами и скрещивая лодыжки за спиной, пока альфа доводит его своими руками вновь до сбитого дыхания и помутнения мыслей. Рядом с этим упертым младшим, у которого иногда очень долгие отъезды по несколько месяцев, Хосок растворяется; омега все еще не может долго нормально стоять на своих двух, потому что колени начинают дрожать – Чонгук заявился в двенадцать ночи и в тот момент, на самом деле, на время было плевать. Но сейчас складывается ощущение, что ему не хватило даже бессонной ночи: они легли спать ближе к четырем, а сейчас на часах не больше девяти утра. – Когда там у тебя течка? – интересуется альфа, оглаживая сногсшибательные ноги. – Скоро, – шепчет Хосок, вскоре кусая Чонгука в шею несколько раз. – Замечательно, – довольный младший усмехается от того, как ведет себя омега: совсем трепетная лань, словно впервые в такой близости участвует. – А что? – ощущая подвох, Хосок хмурится. – Малыша хочу, – лукаво усмехается Чонгук, снова подхватывая своего омегу на руки и направляясь к выходу из кухни, придумывая кое-что поинтереснее. – Хотя и без нее же можно. Процентов десять ведь беременеют не в период течки? Ну вот и ты в этот процент войдешь. – Чонгук, даже не надейся! – вопит Хосок, шлепая ладонями по чужим лопаткам. – Через два года минимум, даже не мечтай раньше! Не стану рожать вообще еще лет десять, если будешь переходить на такой тон. Омежий вопль теряется где-то в квартире между стенами, пока дверь в ванную закрывается, а Чонгук думает, что все равно решать не только Хосоку: где, как, когда. Он улыбается своим мыслям и затыкает взбудораженного старшего, спокойно целуя того в щеку и шлепая по бедру, чтобы потушить чужую вспыхнувшую бурю, попутно опуская его в кабинку душевой. Омега замолкает, надувая от негодования и без того милые щеки, пока Чонгук не заходит к нему и не включает прохладную воду.