The CLUB 27

Halsey – Colors

Вокруг всё синее, цвета крайней степени отчаяния, пустоты и депрессии. Джинхвану очень горько оттого, что он не умеет молиться и не верит в чудеса, потому что, кто знает, может, это спасло бы его от Ханбина, самой большой печали его жизни. Может, если бы он читал Библию, слушался родителей и в детстве съедал всю овсяную кашу за завтраком, судьба бы их не столкнула? Было бы замечательно.       — …Ты ждёшь кого-то? Впервые они встречаются у соседнего подъезда. Джинхван замерзшими пальцами сжимает баночку коллекционного жасминового чая, каждая жестяная стенка которой украшена индийскими узорами и разрисована моментами из жизни Будды. Ханбин кормит размоченным в молоке хлебом грязного бездомного щенка и выглядит болезненно-усталым, отражаясь в Джинхвановых глазах.       — Может быть, тебя? Милый чудак. Бледен, как сам декабрь. Джинхван улыбается, думая, что он так говорит о судьбе. Ханбин переминается с ноги на ногу, ошибочно принимая невысокого незнакомца за дилера, которого ждёт битый час на морозе. От Ханбиновой улыбки с ямочками Джинхвану хочется орать и бегать кругами быстрее ошпаренного кипятком Флэша, тем самым меняя темп вращения планеты и раскручивая её в другую сторону, вылетать за пределы Солнечной системы и… чёрт, к хуям трансформироваться в космический мусор, чтобы больше никогда не существовать, настолько вот прекрасно. В день их знакомства город из одной улицы вдруг превращается в лабиринт, который вообще не имеет выхода, и Джинхван думает, что так ему и надо. Он никогда не переводил бабушек через дорогу, не давал списывать даже на самых диких тестах и не помогал сестре убираться в доме, вот и проебался. Ханбин — его наказание за всё, что он когда-либо не совершал. * Ханбин — его самая большая награда. Он поправляет капюшон тонкой серой толстовки и разглядывает себя в зеркале, взглядом давно потухших глаз выискивая в себе недостатки. Джинхван наблюдает за ним из комнаты, лёжа на спине и свесив голову с кровати.       — Так нормально? Ханбин оборачивается и смотрит тяжело. Хван, затаив дыхание, сглатывает горечь во рту и закрывает глаза.       — Твоя мама будет рада видеть тебя любым. Слова его звучат как самый лучший комплимент, только это заведомо ложно, и Ханбин знает об этом, но всё равно благодарит. Он уже полгода не живет с семьей, просто чтобы не видеть печального лица женщины, щёки которой мгновенно становятся мокрыми при виде почти не живого сына. * В съёмной квартире Ханбина, однокомнатной, серой, насквозь пропитанной сигаретным дымом, почти нет мебели и царит идеальный порядок. Едва переступая порог, Джинхван чувствует себя некомфортно, однако это не мешает ему приходить каждый день, разве что на ночь не оставаться. Ночью в квартире Ханбина должно быть страшно, Джинхван так думает, поэтому убегает сразу, как начинает темнеть. Ободранные стены в комнате завешаны плакатами американских звезд 60х-90х. Джинхван знает всех, потому что сам в свои школьные годы тоже от рок-н-рола и блюза сходил с ума, но если говорить совсем честно, то лучше бы он не знал. Все исполнители на плакатах входят в Клуб 27, и старшему тошно: Ханбин подходит этой роковой компании по всем параметрам, кроме пока ещё возраста. Синева зарождается. * Синева переполняет сердце и разливается по комнате, как вода из переполненной раковины. Ханбин начал писать свою музыку в 14 лет, как Эми Уайнхаус, а стихи и того раньше. Джинхвана крупно колотит, когда Ханбин даёт прочитать их впервые. Старшему хочется каждую строчку высечь на скрижалях, но на деле он только выдыхает, не решаясь произнести ничего, кроме как:       — Охуенски круто. Когда Бин, осмелев, показывает ему записанный на дому трек, Джинхван теряет дар речи. Поступи Ханбин в консерваторию, цены бы ему не было. Джинхван просит Ханбина дать ему переписать парочку четверостиший, а лучше отксерить всю тетрадь. Просто так, на память, перечитывать перед сном (не один десяток раз). Через дорогу делают ксерокопии за копейки, как будто знают, что мальчишка на съёмной в этом гиблом районе талантлив, и старшему пригодятся их услуги. Ханбин тихо смеётся. Он не против.       — Возвращайся скорее... И купи выпить на обратном пути. Джинхван вспоминает, что так Эми и умерла. Сердце, разъёбанное наркотиками, остановилось от передозировки алкоголем. Джинхван интересуется, как обстоят дела с сердцем Ханбина, здорово ли оно, но даже получив ответ, что всё в порядке, не успокаивается, потому что нихуя не в порядке. * За Ханбином всю жизнь торопливо мчатся трамваи, на которые кто-то опоздал, а он не умеет этим пользоваться. Джинхвану от этого чертовски досадно. Ханбин ни грамма не вкладывает свой ум во что-то стоящее. У Ханбина, закончившего школу год назад, немного друзей, нет постоянного места учебы и работы, зато аттестат с отличием, совсем как у Дженис Джоплин, лучшей белой исполнительницы блюза, что улыбается с самого большого плаката в неуютной комнате три на пять. Он зарабатывает на жизнь творчеством и всё спускает на дурь. Этот парень — перфекционист до мозга костей, талантливый, и кругозор у него огромный. Джинхван рядом с Бином чувствует себя глупым, хотя старше на пару лет. Интересно, рядом с Дженис тоже был друг, который выступал свидетелем на похоронах её счастливого будущего? *       — Наша жизнь длится только до следующего вздоха. Никогда не знаешь, что ожидает за поворотом. Когда Джинхван, сидя на полу, просит задуматься о будущем, при этом передавая из рук в руки стеклянную бутылку с пивом, купленную одну на двоих в ближайшем 24-часовом супермаркете, Ханбин говорит, как чёртов Джим Моррисон. Их мышление в чём-то схоже. Сидя напротив в безразмерной мятой футболке, так откровенно соскальзывающей с худого плеча, он облизывает блестящие в полумраке пухлые губы и, закрыв помутневшие глаза, закидывает голову назад, делая глоток. Джинхван как завороженный наблюдает за дрогнувшим на шее кадыком, который выглядит так остро, будто со следующим глотком прорежет бледную кожу. Чистую футболку Ханбина зальёт кровью, капли которой, быстро впитываясь в ткань, будут медленно распускаться маленькими багровыми лилиями. Джинхван хмурится, чувствуя тягучую вязкую тяжесть, возникающую внизу живота. * Секунды ускользают сквозь пальцы. Ханбин не выходит на связь несколько дней подряд, исчезает и появляется вновь обновленным и полным идей для новых треков, подобно Роберту Джонсону, который для того, чтобы овладеть игрой на гитаре, на какое-то время расставался с друзьями и исчезал, а когда появлялся, уровень его мастерства возрастал многократно. Ходили байки о том, что есть некий магический перекрёсток, на котором Джонсон заключил сделку с дьяволом в обмен на умение играть блюз. Ханбин о сделке с дьяволом не рассказывает, только лицо с каждым таким побегом становится бледнее прежнего. Оно на фоне белого неба в окне почти растворяется, можно распознать только по фиолетовым мешкам под глазами. Джинхван знает, виной всему ядовитый порошок, а не дьявол, в обоих случаях. Джинхван не может ничего сделать, позволяя Ханбину идти по протоптанной музами героиновой дорожке. *       — Как дела?       — Дышу еще. Они часто созваниваются, и Ханбин всегда отвечает одинаково, а Джинхвану одинаково не нравится его один и тот же ответ, как и то, что в Ханбине нет ничего земного. Этим он напоминает Курта Кобейна, для которого не было другого мира, кроме мира творчества. Ханбин забывает есть, считая потребность в пище скорее опцией, чем жизненной необходимостью, он говорит по телефону, что последнее, что лежало в его желудке — конфеты, которыми его угощал Джинхван неделю с хреном назад. После такого откровения голова старшего раскалывается, как будто из глубины его сознания стартуют космические ракеты, до боли отдавая в висках гулом и скрежетом раскаленных деталей. В продуктовом Джинхван покупает кучу еды, и спустя два часа готовит на кухне его съёмной что-то незамысловатое, как умеет. Богом кулинарии старший назвать себя не может даже в шутку, будучи человеком, у которого подгорает даже чай. Ханбин наблюдает за ним отсутствующим взглядом, забравшись на подоконник с ногами. Его приходится кормить почти насильно и всё впустую. Все старания Джинхвана летят в унитаз через час тем же вечером, потому что пищу замученный и почти атрофированный желудок младшего не принимает. Джинхван гладит Ханбина по содрогающейся спине и крепко матерится, пока тот блюет, склонившись над белым другом. Если честно, всё чаще становится страшно. * Джинхван надеется, Ханбин доживет до 28-ми. * Джинхван остается на ночь, хотя всегда боялся тёмного времени суток в квартире Ханбина. Кровать слегка прогибается, когда старший садится рядом с усталым, замученным Бином. В синем вязком варенье сумерек тлеет огонёк его сигареты. Дыхание слегка замедляется, когда Хван видит его профиль. Медленный выдох, когда он ведёт рукой по костлявому плечу, предплечью, ледяными кончиками пальцев касается синевы исколотых, припухших вен в сгибе локтя… Медленный вдох. Запястья отдают мрамором. Джинхван крепко сплетает его руку со своей. На нем нет ни одного живого места, но он для Джинхвана шедевр. Его беспорядочно взъерошенные волосы, дым от его сигареты, его мечты. После глубокой затяжки в воздух поднимается никотиновое облако, и сквозь дым, от которого кружится голова, Джинхван видит его мутные глаза. Мир начинает ходить ходуном и вращаться юлой. Ханбин говорил, что никогда не целовался, но Джинхван думает, либо врал, либо это в крови (всё возможно), потому что выходит одуряюще жарко. Пусть даже с привкусом табака, всё равно здорово. Ханбин ещё совсем мальчишка, и потерять контроль над собой ему в десяток раз проще. Джинхван чувствует себя неправильным, когда рука младшего, затушив сигарету в стеклянной резной пепельнице, найденной на ощупь, торопливо забирается под его растянутый временем свитер и притягивает ближе. Джинхван чувствует себя неправильным, но забивает на всё, ведь кто знает, представится ли такая возможность переспать с синонимом к слову искусство ещё раз. У них ещё есть время. * Утром, в солнечном свете, проникающим сквозь пыльные окна, Ханбин кажется ещё красивее.Его кожа сделана из светонакопительного вещества, как ещё объяснить факт такого сияния? Спит он мирно. Тяжесть от перекинутой через Джинхвана руки приятна. Джинхван боится, Бин попросит его уйти, или сделает вид, что ничего не было, или, ещё хуже, ничего не изменится, но когда парень просыпается, то улыбается вопреки всем предчувствиям. Ханбин смотрит на Хвана, и его глаза немного косятся оттого, что лицо напротив на одной с ним подушке, очень близко.       — Всё будет хорошо, — шепчет сияющий младший и целует старшего в висок. Джинхван закрывает глаза от наступающей на веки нежности. Вокруг всё звенит хрустальной тишиной, а постеры трагического Клуба 27 на стенах всё так же тянут улыбки, будто смеются над словами Ханбина. *       — Возлюбленные твоих обдолбанных кумиров тоже торчали. Слова Джинхвана теряются в поцелуе. Он сидит на бёдрах опрокинутого на спинку дивана Ханбина и даже сквозь грубую ткань джинсов чувствует, как сильно младший возбуждён. Где-то на фоне играет «Big Brother and the Holding Company — I Need a Man to Love», как нельзя лучше подходящая настроению. Ханбин уже принял. От него несёт алкоголем и безумием. Он не целует, а кусается, Джинхвану остается только стонать и цепляться пальцами за его плечи.       — …Любишь меня? — отстраняясь на сантиметр от соблазняюще пухлых раскрасневшихся губ, спрашивает старший, взмокшей от жара челкой припадая к чужому лбу. Он смотрит в глаза напротив, но не видит ничего. Отсутствие. Туман. Забвение. Однако на лице Ханбина расцветает улыбка, развязная и пошлая. Руки хватают за задницу и бесстыдно сжимают.       — Буквально больше жизни. Кровь в жилах Джинхвана стынет, не то от старой записи соло электрогитары, усиленной в семь раз мощными колонками, не то от горячего мальчишки под ним. Ханбин сводит с ума, заставляет по-блядски выгибать спину, словно Хван — развязная девчонка, ёрзать на нём, дразнить, имитируя секс.       — Тогда поделись, — шепчет он, и приводит свой план в действие. Ханбин возмущается, но когда рука старшего, расстегнув ширинку, скользит под резинку чужих боксеров, слово «нет» перестает существовать. * «Это присказка, не сказка. Сказка впереди», — думает старший, закатывая рукав свитера и протягивая руку Ханбину. Джинхван верит ему безоговорочно и всецело. Ханбин не догадывается, зачем всё это. Ханбин не знает, что Джинхван хочет закончить вместе. Быть вместе всегда. Если спасение утопающих — дело рук самих утопающих, он утонет рядом. Даже если тонуть придётся в огне. * Всё синее: его таблетки, его руки, его джинсы. Теперь сам Джинхван тоже покрыт яркими синими пятнами. Разорван по швам… И всё синее. Всё синее. На бесконечно синем фоне горит полоса заката. В бесконечно длинном январе горит Ханбинова душа ручной божественной работы. Джинхван не годится в поджигатели, а для пожарника и вовсе слишком слаб. Комната вращается, а стены пузырятся.       — Я ещё хочу-у-у-у-у… Джинхван растягивает слова, просит его душу тоже поджечь, но к Ханбину в тот момент ум возвращается. Он немного отошёл, а вот старшего с непривычки ещё кроет.       — Хватит тебе. На кухне его съёмной нет ни одной чистой чайной ложки, все закопчено-чёрные. На плите стоит остывший ковшик с прозрачной жидкостью, от которой воняет лимонной кислотой на всю квартиру. По полу разбросаны пустые коробки из-под пиццы и китайской лапши, по потолку ползает сонная муха, разбуженная не пойми чем в самой середине зимы. Ханбин не хочет втягивать Джинхвана во всё это дерьмо.       — Ханби-и-ин… Ханбин не хочет втягивать его. Он не должен просить.       — Нет, Джинхванни… Джинхван лежит на широкой, тёплой Ханбиновой груди и дует губы. Мир — всё ещё калейдоскоп в его глазах, но младший очень даже чётко выделяется на мозаичном фоне несуществующих в реальности цветов.       — …Мы должны остановиться вместе, — последнее, что слышит Хван, прежде чем заснуть, улыбаясь. Он начал свою игру ради этих слов. Дальше будет сложнее, но они должны справиться. Они должны держать друг друга. * Это всё ещё присказка, а сказка… Сказки не было вообще. * На улицах города-лабиринта снег, всё ещё белый, но кое-где уже начал таять. Они всё ещё на игле, но уже почти не борются. Песни группы Nirvana Ханбин включает всё чаще. Пустых коробок из-под фаст-фуда на полу ещё больше. Крепкий сон заглядывает всё реже и реже. Муза Ханбина ещё сильнее уменьшается в росте и приобретает мужские черты лица. * Однажды в дверь раздается звонок. Джинхван ещё не знает, но он перевернёт их жизнь наизнанку. Они валяются на кровати, когда Ханбин после десятой такой свирели и последующего раздражающего стука (по ощущениям, стука ногами) всё-таки поднимается, выпутавшись из объятий старшего, и, щёлкнув пару раз по тачпэду ноута, вырубает очередной шедевр Курта Кобейна. Ханбина немного шатает, пока он, шаркая ногами по вечно ледяному полу, идёт в коридор открывать дверь.       — …Ты? Ханбин выдыхает удивленно, почти шокировано. На пороге стоит парень, с виду его ровесник, может, чуток постарше, смотрит на Бина оценивающе и немного печально, замечает все детали: красные глаза, растрепанные волосы, почти синюшнее губы. Совсем отощал. Живой мертвец. Парень на пороге вздыхает. На лохматую голову натянут капюшон цветастой толстовки, поверх неё незастёгнутая чёрная куртка и остатки снегопада.       — Давно не виделись, Ханбин-а… У него хриплый голос и мятно-табачное дыхание от жвачки во рту, которое Бин ощущает на своём лице, когда его проталкивают с порога в гостиную, громко захлопывая за их спинами дверь. Джинхван из комнаты слышит только обрывки разговора. Он не понимает, реальность это или очередное видение. «Твоя мама… Я обещал ей… Америка… Лечение… Я приехал ради тебя… Ты должен…» Джинхван закрывает глаза. В тот момент ему хорошо, остальное не важно (чертовская неправда), но в тот момент ему действительно хорошо и кажется, будто проблемы могут подождать. * Следующим утром Джинхван понимает, что ошибался. Мистер Брайн Джонс, основатель группы The Rolling Stones, умел играть на нескольких десятках инструментов. Ханбин в этом смысле даже немного его переплюнул: помимо десятка инструментов он умеет играть ещё и на нервах Джинхвана. Ханбина у него заберут и увезут в другую страну, в Америку, заставят его лечь в клинику добровольно-принудительно, под строгим контролем старого друга Бобби — младший сам об этом сообщает, безжалостно смотря в глаза напротив, такие же красные, как его собственные, совершенно не фильтруя слова, не пытаясь сгладить действительность, не пытаясь звучать мягче или что-то утаивать. Он говорит, как есть, а у Джинхвана слёзы текут по щекам. Что на такое ответить, старший не знает.       — А ты ляжешь в клинику здесь. Я всё проплатил… — добавляет Ханбин мгновением позже и протягивает Джинхвану мизинец. — Обещай. Старший смотрит на него с насмешкой. Смерть для него лучше разлуки, но глаза Ханбина полны надежды, и ему ничего не остается, кроме как схватиться за его мизинец своим.       — А ты обещай на двадцать восьмой день рождения отправить мне оттуда открытку. Губ Ханбина касается улыбка, и Флэш где-то уже вскипятил чайник и готов ошпарить свои руки для очередного забега вокруг земного шара.       — Глупый ты, Ким Джинхван. Я вернусь прежде, чем сумеешь стать старым хреном. У Джинхвана появляется надежда на квалификацию пожарного, на спасение из огня, надежда на сказку. * В день отъезда за окнами падает снег, хотя на земле уже неделю зеленеет трава. Ханбин обнимает Джинхвана крепко, как петля шею повешенного, и долго молчит. Внизу, на улице, Бобби грузит чемодан с его вещами в свою тачку. Ханбин просит прощения за то, что улетает с ним, за своё смелое решение, за то, что был холоден. Джинхван отвечает, что ему не за что извиняться, и это сказано искренне. Ханбин говорит, что вернётся, и они будут вместе без всякого дерьма, Джинхван соглашается и не верит, абсолютно не верит, но надеется. Он отпускает, и только когда за Ханбином закрывается дверь, с горечью думает о том, что у него нет даже его мобильного номера, только домашний, но звонить теперь некуда. * Время — предатель. Лечение затягивается, а Ханбин всё не возвращается. Из жизни Джинхвана даже спустя тройку лет синее не исчезает. Крайняя степень отчаяния, пустоты и депрессии. Джинхван переезжает в съёмную квартиру Ханбина сразу после окончания курса в клинике, вроде как даже успешного. Джинхвану горько оттого, что он не умеет молиться и не верит в чудеса, потому что, кто знает, может, это спасло бы его от самой большой печали его жизни. Если бы он не встретил Ханбина, он бы не тосковал по нему, словно помешанный, 365 дней в году, 7 дней в неделю. Если бы он читал Библию, слушался родителей и в детстве съедал всю овсяную кашу за завтраком, не было бы грёбанного Ханбина. Было бы счастье, свет и цвет более жизнерадостный, а не синий. Было бы замечательно. * Бездомный щенок во дворе, которого Ханбин подкармливал всю их совместную зиму, вырос, вымахал и стал большой взрослой собакой. Джинхван видит его иногда и ему становится грустнее прежнего. До него доходят открытки. На день рождения Ханбина: «Хён, я ещё жив :) Не ожидал?». На его день рождения: «Поздравляю, старый дед! Люблю тебя, Джинхван!» На Рождество и, иногда, просто так: «Бобби навещает меня каждый день… Здесь тяжело… Хён, я так сильно скучаю…» Джинхвану сложно читать текст, написанный дрожащей рукой Бина, целиком, потому что он, если честно, боится увидеть в нём что-то, что ранит его. На подобие «Ты мне больше не нужен… Теперь есть Бобби… В Америке с ним круче, чем там, с тобой…» Но Ханбин не пишет такого ни разу, хотя открытки доходят до Хвана всё реже и реже, наталкивая на нехорошие мысли. * Ещё через три года открытки приходить совсем перестают. Джинхван хочет поменять в своей жизни всё, но ни черта не выходит. Он пытается забыть образ младшего, ведь пора бы уже, пытается встречаться с девушками и даже с парнями, но вновь облом. Просто провал. Джинхван начинает курить. Курение убивает? Хоть что-то у него получается отлично. * В день 28-го дня рождения Ханбина он покупает бутылку дорогущего вина (хотя, если честно, хочется чего-то покрепче), возвращается на квартиру и снимает со стен плакаты, ни разу не тронутые за все годы, проведённые без него. Джинхван снимает их, чувствуя, как кошки на душе скребут. Улыбающиеся лица талантливых людей, состоящих в Клубе 27. Кумиры Ханбина.       — Ты уже встретился с ними? Джинхван вытирает глаза рукавом, обращаясь к пустоте комнаты. Такие люди, как Ким Ханбин, хорошо не заканчивают. Ханбин сам сказал об этом, без слов, когда не указал на открытках обратного адреса. * Мир без Ханбина — мир знакомых и незнакомых лиц, двоящихся, троящихся в Джинхвановой голове. Дни без Ханбина — одеться, спуститься, опохмелиться в ближайшем кафе и закурить. Закурить второй раз, отправляясь на работу. Вернуться домой, включить трек Эми Уайнхаус (или любого другого исполнителя из тех самых) и вновь напиться в дубовые опилки. Когда-то давно Джинхван клялся, что не позволит ни одному человеку на планете стать центром своей вселенной. Херово, что не вышло. Крышесносный абсурд, он скучает каждый день. Иногда думает о самоубийстве. *       — Джони Уокер чёрный*, пожалуйста. Продавщица смотрит с жалостью и к стеллажу с выпивкой не идет, а достает упомянутую бутылку прямо из-под лавки. Постоянный клиент как-никак.       — А мне вы эту бутылку зажали! Джинхван немного заторможен и оборачивается спустя несколько мгновений, смотрит устало. В дверях элитного магазина стоит ярко-пепельный блондин в байкерском прикиде (сплошной выпендрёж): псевдопомпезная кожаная косуха, блестящие цепи, шипы, высокие мото-ботинки, которые своим расфуфыренным видом обязаны не только радовать взор хозяина, но и выдерживать воздействие агрессивных веществ — масел, бензина и пива. Джинхван догадывается, что эту бутылку Уокера хотел не он один. Продавщица в растерянности кусает губы. Этот парень — в каждой бочке затычка.       — Просто…       — Не объясняйте, слушать вас противно, — он закатывает глаза, раздраженно взмахивая рукой. — Третий магазин! Блять… А ты чего смотришь? – обращаясь к Джинхвану. — В курсе, что алкоголь влияет на рост? С каких лет ты начал, что так скатился? Ему даже не обидно.       — Хочешь, сегодня разделим её?       — Чё? Белобрысый байкер смотрит на Джинхвана щурясь, будто плохо его слышит, своим видом он напоминает глухого деда с время от времени барахлящим слуховым аппаратом. Джинхван поднимает руку с бутылкой вверх и трясет ею в воздухе, с безразличным лицом отвечая, что он не ослышался. Чунхэ — Джинхван узнаёт имя байкера, когда тот надевает на него мотоциклетный шлем и ворчит, что у того кожа какая-то неправильная и что застёгивать его Хван будет сам, потому что он боится его поранить. Его возмущения напоминают Ханбина. Джинхван мотает головой и закусывает губу. Чунхэ заводит движок одним движением ладони на ручке байка, кивает себе за спину и кричит:       — Хватайся за меня крепче. * По правде сказать, Джинхван приводит на съёмную квартиру Чунхэ только по одной причине. Дело не в виски и уж тем более не в вежливости, которой Ким никогда не отличался. Просто он надеется, что Чунхэ, поскольку он байкер, тоже слушает старый-добрый блюз и рок-н-рол… Просто Хван слишком давно не говорил ни с кем о такой музыке. Ким ошибается и проваливается вновь. Чунхэ, оказывается, поклонник Бейонсе: он признаётся в этом будучи достаточно пьяным и доказывает свою фанатскую любовь исполнением одной из её партий в Single ladies. Джинхван пьяно смеётся (впервые за долгое время) и признаётся, что голос у великого и ужасного Ку Чунхэ охренительный. * Чунхэ становится постоянным посетителем его берлоги. Чунхэ наводит на кухне Джинхвана порядок, потому что бардак терпеть не может. «Как Ханбин…» — пишет Джинхван в своём дневнике (как по-бабски) и тут же яростно зачеркивает эти строчки. Когда он перестанет всё на свете сводить к нему? Через несколько недель белобрысый тащит к нему бесконечное количество своих чемоданов, Джинхван удивленно выдыхает и думает, что Чунхэ уж точно переезжает к нему насовсем, в отличие от… * Жизнь вроде как даже нормальной становится, спокойной. Обычной. Без вспышек, тихое горение. Джинхвана катают на байке, Джинхвану поют долгими осенними вечерами, Джинхвана ругают за немытую посуду и легко бьют по заднице, когда он наклоняется поднять что-то, что «случайно» Чунхэ уронил. Джинхван привыкает, но курить бросить не может. * За окнами вновь стоит зима, только снега почти нет. На столе остывает крепкий жасминовый чай (в кои-то веки не алкоголь). Ноги свисают с подоконника и до пола не достают, под ними мечутся из угла в угол сквозняки. Лучи солнца, самые последние, пробиваются сквозь пухлые облака и тонут в мягких Джинхвановых волосах. У него глаза немного слипаются, но почему-то сегодня заснуть не удаётся, даже несмотря на усталость. Он наконец стал забывать. Раны вдоль синих дорожек вен уже затянулись, превратились в шрамы, которые Чунхэ иногда целует, когда напьётся, видимо, в шутку. Сейчас белобрысый спит в соседней комнате. Они вновь весь вечер распивали Джони Уокера, трепались о летающих тарелках и жизни на Марсе: Чунхэ предлагал альтернативные варианты образов инопланетян. У Джинхвана теперь болят мышцы живота, так сильно он смеялся. Джинхван как раз вспоминает об этом и улыбается, когда раздается дверной звонок. Сердце ухает на дно грудной клетки от дурного предчувствия.       — Кто ещё?.. Он никого не ждёт. Джинхван зевает, спрыгивает с подоконника и почти бежит в коридор, потому что не дай бог позвонят ещё раз и разбудят Чунхэ. Ему же потом отдуваться, слушать его нудное ворчание, что он не выспался на весь завтрашний день, который, кстати говоря, выходной, а это значит длиннее. В коридоре он свет не включает, думает, спровадит по-быстрому чуваков-рекламщиков или кого там нечистая принесла, но когда дверь, подчиняясь нажатию маленькой ладони Джинхвана на ручку, открывается, весь мир сползает по стенке вниз. Он сначала его не узнает, а просто чувствует.       — Джинхван-а… хён. Голос почти не изменился и та самая улыбка — Земля начинает движение в обратную сторону. Джинхван превращается в космический мусор. Ноги подкашиваются, и он бы упал, если бы не руки, которые стали раз в десять сильнее по ощущениям. Его запах тоже всё тот же: он пахнет как детское мыло, чем-то едва ощутимым и приятным. Джинхван трясущимися руками хватается за его куртку и заглядывает в повзрослевшее лицо широко распахнутыми глазами, пока вечерний гость поднимает его с колен, пытаясь поставить на ноги. Чужое дыхание на лице Джинхвана обжигает.       — Это правда ты? Хван смахивает на безумца. Он себя им и ощущает, думает, рехнулся, но Ханбин сжимает его плечи почти до реальной боли, а ведь Джинхван его несколько лет как похоронил.       — Прости, что не приехал раньше… Кажись, я не сдержал обещание. Ты всё-таки стал старым хреном. Он тихо смеется, но Джинхван почти не слышит, только жадно вглядывается в родные глаза, будто Ханбина у него сейчас вновь отнимут.       — Плевать. Все годы без Ханбина в одно мгновение превращаются в пыль. Он подаётся вперёд быстро, вцепляется в холодные от несошедшего мороза губы и жадно целует, перекинув руки за шею и зарывая пальцы в отросших жёстких волосах. Он притягивает ближе. Когда дыхание сбивается, Ханбин отстраняет от себя Джинхвана, хотя тому всё ещё недостаточно.       — Погоди ты. Задохнешься, глупый. Младший смеётся, и в голосе его столько нежности, как было когда-то в прошлом, до этого. Как было всегда. Ханбин берёт его лицо в свои ладони и медленно проводит большими пальцами по его мокрым от слёз щекам, а потом обнимает, крепко обхватив за плечи и притягивая к себе.       — Я боялся, что вернусь к дури… Слушая его спокойный голос, уткнувшись носом в широкую грудь младшего, Джинхван потихоньку пытался справиться со свалившемся с потолка ощущением правильности и огромного счастья.       — Свои 27 пережил только мыслями о тебе. Они держали, — Ханбин прижимается губами к светлой макушке и добавляет: — Мне позвонили с почты, сказали, письма не доходили до твоей старой квартиры. Они сменили название улицы, кажется… Я писал, что вернусь. Прости, что так долго. Джинхван хочет закричать, но вместо слов он поднимает голову и опять целует, ещё более требовательно, чем раньше. Его талантливый мальчик, его шедевр жив. Ханбин подталкивает вперёд, и Джинхван больно впечатывается в стену спиной. На пол летит плохо закрепленная картина. В глубине квартиры чертыхается злой и разбуженный Чунхэ. Утром следующего дня он будет орать как резанный, увидев бедлам на кухне своего невысокого друга (собственноручно же там убирал), а когда заметит следы спермы на своей любимой косухе, которую увлечённые друг другом Джинхван с Ханбином не заметили в темноте, то он просто прикусит язык и, ничего не говоря, выйдет из квартиры, громко хлопнув дверью. Чуть позже на телефон Джинхвана придёт сообщение: «Свои вещи я заберу на неделе. И, ради бога, делайте ЭТО в спальне. Антисанитария же, блять!» ____________________ * «Джонни Уокер» (англ. Johnnie Walker) — известная марка скотча (Шотландский виски).