Конфеты или...

http://cs304613.userapi.com/v304613736/3ff2/QTjqSOpBcPE.jpg

Подхожу к большому витражному зеркалу, рассматривая своё отражение в полный рост. Пальцы, затянутые в латекс, скользят по кожаным штанам, издавая весьма неприятный, пробирающий до мурашек, звук. Сплёвываю. Снова всматриваюсь. Привычные серые глаза кажутся не такими знакомыми. Не такими родными. Они отдают блеском, блеском стали. И цветом бетонной крошки. Под этой причудливой маской совершенно не узнаю лицо… Своё лицо! Провожу рукой по серым, словно шерсть мыши, волосам, забывая, что покрытие перчаток ещё неизношенно, от чего каждый волосок цепляется за предмет одежды, окутывая голову роем неприятных ощущений. Смотрю на отражение своего стройного, но всё же спортивного, в меру подтянутого тела. Не найдя привычной серой футболки или водолазки на нём, снова замечаю новую вещь в своём однодневном гардеробе: сегодня ею стал темный, отдающий глянцем плащ, надетый поверх частично обнаженного тела. «И как он умудряется ходить в этих тряпках целый день?» — взгляд опускается всё ниже, минуя обтягивающие штаны, поверх которых надеты берцы, доходящие до колен и затянутые тугой шнуровкой. И тут, не при помощи напыления, отдраенные до блеска. Осматриваю пакет в поисках содержимого, который мне всучил продавец всей этой неординарной, назовём её так, одежды. Кроме ошейника и пары медных заклёпок для ворота плаща, я больше ничего не нашел. Отшвырнув шелестящий предмет, снова вернулся к любованию самим собой. Нет. На самом деле. Каким бы упёртым бараном я не был, как бы ни упирался рогами в стойло, пришлось самому себе признаться, что подобная коллекция вещей придавала моему виду садистскую строгость, при виде которой у нормального человека отбило бы всякое желание иметь со мной дело. Что, собственно, было к лучшему. Проблем меньше. Отойдя на пару шагов назад, прикрепляю к своему образу последнюю деталь: кожаный, наконец-то не блестящий, за исключением небольшой бляшки, ремень. Засовываю за его оттянутую часть свои ножны и снова взгляд в зеркало. Блядство. Чертыхаюсь и понимаю, что берцы оказались слишком впору, из-за чего вероятность, обнаружить вечером на пятках мозоли возросла в несколько раз. Пока оценивание нового прикида плавно перешло в любование собственным телом, дверь за спиной нарочито медленно скрипнула, открывая взору вошедшему картину, которую он точно не должен был увидеть. — Уже можно тебя отправлять зарабатывать на панель в таком виде, — протянул позади холодный с каплей ехидства голос. Угнетение тут же настигло меня, давая понять, что иной раз следует пользоваться защёлкой, которую ты Сам прибил к этой несчастной двери, дабы не выпускать меня раньше времени… — Извини, но в мои планы не входило заменять тебя там, — слова сквозь скрежет зубов сами срываются с языка. Ненавижу твою дерзость. Больше всего терпеть не могу эту холодную маску. Ведь прекрасно знаю, что прямо сейчас твоё воображение нарисовало манящую картину, в которой ты нагибаешь моё тело и долго без устали вдалбливаешься в него. Разошелся. Остынь. — Мне нравится, когда ты пытаешься себе льстить! Гляжу на темное отражение в зеркале, которое в свою очередь устроилось на кожаном высоком кресле, место которому логичней было бы определить в офисе в кабинете директора. Но мне плевать — оно удобное. Теперь настал черед мне всматриваться в его совершенно спокойное лицо, местами даже усталое. Алебастровая кожа, худое тело, обладающее безумной скоростью и силой, иногда сравнимой с той, что обладают дикие животные. Хоть по нему и не скажешь… Но дьявольские глаза, в которых плещется красный закат, это марево, выдают его душонку с потрохами, словно этот человек не от мира сего. Засмотрелся секундой больше положенного. Замечаю на его лице потянувшиеся вверх уголки губ. Одно движение. Один взгляд, говорящий о том, что моя заинтересованность для него не осталась не замеченной. Плевать. Мне ведь можно. И я это знаю. Пользуюсь. Не так ли, Шики? — Маленькая рыбка решила поиграть в театр, примеряя на себя разнообразие его ролей, — закидывает ногу на ногу, из-за чего комнату окатывает этот скрежет (прикосновение искусственной кожи о кожу). Оставляю реплику без ответа, стягиваю с себя плащ и отбрасываю на спинку кровати, позволяя себе остаться в одних штанах и этих сдавливающих перчатках. Жарко. — Если игра обещает быть динамичной и столь красочной, — я почувствовал, как бес в его теле облизнулся. — Я даже готов присутствовать в зале в качестве зрителя, — опять эта улыбка. Бесишь. И в тоже время заставляешь пожирать взглядом каждый сантиметр твоего тела. Сейчас ты особенно прекрасен в этом сумрачном помещении, освещаемым лишь маленьким светильником, что стоит прямо у зеркала на антресоли. — И всё же, — без всякого стеснения пялясь на обтянутый латексом зад, продолжаешь свою речь. — Что за повод для игр? Готов поклясться, что ты знаешь. Понимаю, что при таком раскладе, продолжив разговор, я рискую быть нехитро выебанным и не один раз за сегодняшний вечер, но всё равно отвечаю на его вопрос, без ехидства, которое так и пёрло наружу. — Хэллоуин, неужели такой дедан как ты этого не знает? — упс, вырвалось, перегнул палку. Если бы мог, откусил бы себе язык, прежде, чем сказать это… Длинные белые пальцы мертвой хваткой сжались на моём предплечье. Снова останутся синяки. — Много себе позволяешь, Акира, — радужка его алых глаз стала совсем красной. — Не забывай, что ты живёшь в моём доме, и в моих силах вышвырнуть тебя отсюда. Скриплю зубами. Ответно цепляюсь своей рукой за его кисть, стараясь отодрать от себя его руку. Можно даже с частью собственного тела. — У тебя? Ах, да. Извини… Извини, что забыл, ведь теперь мы вынуждены делить кров. Мой отец бестактен. Совершенно не подумал обо мне. Но постой-ка… О тебе, ведь, тоже. Как-никак, ты приходишься ему сыном. Пожалуй, — я немного задумался и перевёл дыханье, плечо уже начало затекать. — На пару-тройку лет даже раньше, чем я. Хватка ослабла. Гнев немного поубавился, видимо, до него наконец-то дошли события минувших дней, во время которых я свалил жить к своему одногруппнику, и он довольно медленно вернулся на своё место. Миновало. — К твоему сведенью, праздник тут играет маловажную роль, — цедит каждое слово с таким презрением, что меня перекосило. Наверное, даже к лучшему, что сейчас из-за густой серой челки он этого не видит. Заставил задуматься. — А что тогда? — почесав затылок и снова морщась от столкновения перчаток с шевелюрой, поинтересовался я, желая поскорее выпрыгнуть из всей этой одежды, но для начала спровадить его за дверь. — Меня больше волнует, какое отношение это имеет к тебе? — вскинув одну угольную бровь, спросил он, вырисовывая пальцем какие-то узоры на подлокотнике кресла. «Опять кого-то расчленяет». — Какое, какое? Кеске позвал меня, видя его щенячьи глаза, я просто не смог отказать, — замечая, как Шики напрягся из-за одного только упомянутого имени, я поспешил сразу добавить, дабы предотвратить сход лавины с горы. — К тому же, это по твоей милости я тогда свалил от него в середине ночевки. — Раз меня в этот процесс не собирались втягивать, — Шики этого не показал, но его собственное удивление по поводу сказанной им фразы не осталось незамеченным для меня. — Это даже к лучшему, не придётся расстраивать тебя своим вынужденным отъездом. Отец… Я не дал ему договорить, вставив одно короткое слово. — Струсил. В комнате воцарилась тишина. Нагнетающая атмосфера словно сложила на моей шее свои руки, лишая кислорода. — Повтори, — сталь в голосе, а в глазах запылал огонь. Снова бесится. Интересно, в который раз за день? Или я забыл, что-то состояние, в котором он пребывает сейчас, для всех обычное явление. — Готов поспорить, если ты выйдешь на улицы, никто не подаст тебе ни одной конфеты, — огонь в его глазах сменился взрывом нескольких сотен петард. Шики, неужели тебя это задело? — На что спорим? — губы растянулись в самой хитрой улыбке, которую мне только приходилось видеть. Попался… Выкуси. — Одно условие — катана останется дома, а Кеске пойдёт с тобой. Он проследит за тем, чтобы ты не грабил в прямом смысле этого слова, — даже мне на секунду показалось, что усталость, с которой он заходил в комнату, куда-то делась. Надеюсь, мне не выйдет это боком. — Замётано. На что спорим? — не переставая светиться адским пламенем, повторил он свой вопрос. — На твою задницу, — не раздумывая, ответил я, прекрасно понимая, что риск остаться без зубов велик как никогда. «Откуда в тебе столько смелости?» — спросило дремлющее сознание, на что я предпочёл не реагировать. — Зарекаешься, но всё же — я согласен, — протянул он, вставая с кресла и направляясь к двери. Катана действительно осталась не тронутой, от чего по спине пробежал холодок. Что ты задумал? — Стой, так, на всякий случай, я же должен знать, что будет, если, всё же, проиграю я, — признавать этот факт не хотелось, но и оставаться в неведенье тоже. — Я выебу тебя, — механическим голосом ответил он, скалясь, при этом, не отводя от меня своего взгляда. Казалось, будто он сдирает с меня кожу. Так и хотелось удавиться на месте. Хрень. Это так и так случается со мной, чуть ли не каждый вечер, и словно читая мои мысли, он добавил. — Катаной. *** Разговор с Кеске вышел не из самых легких. За несколько минут словесной перепалки я думал, что вгоню в него биту с гвоздями, которую он притащил в качестве атрибута на сегодняшний вечер. Сука. Как ты меня бесишь. Вечно ноешь. Вечно, и ничего кроме этого… С меня всего одна-единственная просьба, а ты уже вопишь, словно пятилетняя девчонка, что тебя совершенно не устраивает такой расклад. Да кто тебя спрашивал? Fuck. Он ещё долго не затыкался, крича, что никуда не пойдёт с Шики и, тем более, не будет контролировать каждый его шаг, таким образом, ой как не хило, подставляя мой зад. Но я ведь Тебе об этом не скажу. Ещё не поздно согнуть эту тростинку. Я уже не говорю о том, чтобы её сломать. — Кеске, ты ещё долго будешь распинаться? Каждая твоя отговорка не стоит ровным счетом ничего, — замолк, наконец-то. Смотрит на меня своими вытаращенными глазёнками, в которых вот-вот покажутся слёзы. Ну, пожалуйста. Только не сейчас. Не при мне. — Я… я… — пока он не сформулировал свою мысль, резко перебиваю его, переходя к контратаке. — Я так надеялся, что именно твоя плотская ненависть к нему поможет мне не просрать этот спор. Но я ошибся… Придётся просить Рина, он быстрее согласится. Как-никак, редко выпадает такой шанс завалить Шики, — сработало. В глазах друга засветилась хоть какая-то надежда. Поломавшись ещё пару минут, больше не для самого себя, а для этого грёбанного спектакля, он всё же выдавил то, что было нужно: — Не надо. Я согласен, — и подойдя ближе, аккуратно похлопав, положил мне на плечо свою пятерню. Меня же… чуть Кондратий не хватил. В прошлый раз подобный его жест сулил мне большие неприятности в лице проклятого собственника. — Спасибо, — на выдохе закончил я и вышел за дверь. Нужно было ещё успеть сказать Рину, чтобы тот последил какое-то время за ними. Всё же есть риск на утро найти Кеске в мусорном баке. По частям. Нужно подстраховаться. *** — А ты один пойдёшь? — спросил меня Кеске, когда в назначенный час мы встретились возле порога нашего дома. Как я и ожидал, это чучело не посмело прийти в том наряде, в котором я застал его при первой встрече. Видимо… Подобное трико совершенно не годилось для выхода в свет. По крайне мере с Ним. Шики же, положив большой и толстый хер на заморочки по поводу своего внешнего вида, остался неизменно верен своему устоявшемуся образу. Придя на встречу в черной водолазке, поверх которой был надет кожаный длинный до пола плащ, а на ногах — темные штаны на тугой шнуровке. Я же, на фоне него, чувствовал себя жалкой копией, пускающей слюни на оригинал, как бы иронично это не звучало. — Да, — спокойно отвечаю я, доставая из рюкзака два серых мешка и передавая один из них Шики. Почему-то я не был удивлен, когда тот, вместо того, чтобы без лишних слов забрать его у меня, отвел глаза в сторону, уставившись на своего компаньона на сегодняшний вечер. — Он возьмёт, — равнодушно произносит темноволосый, даже не двигаясь с места. Гнида. И перед кем ты решил понтануться в этот раз? Бесишь. Бесишь до такой степени, что даже нет сил тебе возразить, и я покорно передаю мешок в руки слегка ошалевшему парню, который даже не потрудился закрыть свой рот… Так и гляди, язык в глотку западет. — Запомни, Кеске здесь не для того, чтобы выполнять твою работу, — как можно твёрже сказал я, открывая дверь и закидывая свой рюкзак внутрь дома. — Через два часа на этом месте. Я надеюсь, ты успеешь заполнить мешок хотя бы на треть, — ну, что поделать? Не мог я ничего не ляпнуть ему напоследок. В его присутствии я начинаю вести себя как маразматик: то ли стараясь привлечь его внимание, то ли взбесить, чтобы мне отвесили прилюдно не хилых пиздюлей… Язык так и чесался добавить что-то ещё, но я вовремя остановился. Смерив меня ещё одним убийственным взглядом, не сказав ни слова, он выбрал одно из направлений улиц и просто ушёл, утопив меня в болоте своего хладнокровия и безразличия… Кеске же несколько секунд стоял и хлопал глазами, пытаясь понять, что же ему остаётся делать, так и не догоняя, что такие, как Он не зовут. — Догоняй давай, — бросил я, и парень, наконец-то вынырнув из пучины растерянности, поплелся за ушедшим сатаной. Ох, чувствую, сломают же кому-то хребет сегодня. Отчасти, я почему-то даже желаю, чтобы Шики сегодня свезло. По-настоящему подфартило. Хотя страх за собственный анус велик на столько, что мысли о его триумфе стремительно быстро вылетают из моей головы. Задрав голову к небу, покрытому темной пеленой с еле проглядывающимися звёздами, я вдохнул слегка морозный октябрьский воздух и, немного осмотревшись, всё же решил пойти в противоположном направлении этим двоим. Обыденные скромные улицы жилых дворов сегодня были украшены разнообразными тряпками, расписанными густой краской. На некоторых вещах, которые, видимо, достали из самых залежей чердака, красовалась настоящая паутина, что осталась от мелких пауков. Казалось, что люди выгребли весь ненужный хлам и разбросали его по двору, кое-где надежно закрепив на прутьях. По округе разносился запах тыквы и горящих свечей, доносился тихий ропот детей, рассказывающих на веранде страшные истории друг другу. Хотелось подойти и как следует напугать маленьких засранцев, а затем, выслушав восторженные вопли, как сильно их поразила моя история, забрать заслуженную часть конфет у этих подростков. Вот только чтобы я им рассказывал? Это подрастающее поколение уже ничем не удивишь, даже наоборот, их странный склад ума и слегка жутковатая фантазия сами удивят меня куда больше… Вот только есть одно большое НО. И это НО — мой козырь, рассказы о котором заставят волосы на головах этих чудиков встать дыбом. Шики, мать твою. Ты сведешь с ума кого угодно. Боюсь, ныне живущие в этом городе люди слишком много знают о твоих стычках, чтобы не поверить моим словам… Речи, которая будет наполнена омерзительно-кровавыми деталями. Подробностями, которые почему-то не вызывают во мне отвращения… Я ведь единственный, кто знает причину твоих поступков. И мне хочется в это верить… Открываю дверь калитки, собираясь зайти во двор к кучке детей, дабы рассказать им одну историю, в которой я сам непременно был весомым участником, а не посторонним зрителем. Возможно, чтобы поиграть на их нервах, я бы описал одну из обыденных картин нашего вечера… Жаркий секс. Долбежку, во время которой младший брат за стеной сходит с ума, пытаясь спрятаться от этих звуков… Безусловно, втягивающей симфонии. Возможно, он даже не раз поддавался своим инстинктам, похоти, которая накрывала его, когда он вслушивался в мои стоны, и худощавая рука накрывала его член, пытаясь освободить от этого нарастающего напряжения. Чей-то довольный свист останавливает меня на полпути, а следом ложиться чья-то рука, разворачивая меня лицом к своему обладателю. Блядство… Торчки из Бластера. Частые зрители, невольные судьи, те, кто больше всех отваливает денег, ставя на победителя. Вот только что им нужно? Не уж-то напрашивается новая сходка. Сейчас весьма не подходящее время. — Кого я вижу, — слова прыщут ядом, еле сдерживаю себя, чтобы не вцепиться голыми руками в глотку обладателю этого противного голоса. Мне уже не нравится интонация, с которой он начал этот разговор. — Наш малыш Падший решил прогуляться, — не совсем догоняю их раскрепощённость и такой ярый напор. От этих типов разит алкоголем, что является весьма привычным делом, но они обычно и головы не могут повернуть в мою сторону. А что же сейчас… Так откровенно бросаются словами… — Посмотрите-ка, он решил променять Бластер на бордель, — с тем же ехидством произносит второй голос, принадлежащий парню с ярко красной дорожкой волос на почти лысой голове. Мразь. Только сейчас до меня доходит, что именно привлекло их внимание. Ещё раз, не скрываясь от их глаз, оглядываю свой костюм. Краем глаза замечаю подтянувшихся зрителей — детей, что пришли на их голоса, оставив своё занятие, видимо, посчитав, что здесь гораздо интересней. Что ж… Может так оно и есть. — Я не ослышался, ты назвал меня шлюхой? — не свожу глаз с этого упыря. Из его пасти несет гнилью. Дул бы ветер в мою сторону, я бы наверняка задохнулся прямо на месте. Улыбается, подписывая себе приговор… Именно с тебя я начну своё маленькое представление. Надеюсь, легавые не нагрянут раньше, чем твоя башка будет размазана по мокрому асфальту. Сжимаю пальцы в кулак, из-за чего кожаные перчатки тихо стонут под натиском моих пальцев. — Не ослышался. Что-то я давно не видел тебя, неужели Сам Падший потерял сноровку, — финал, его грязный оскал, обнаженные зубы завершили его речь. Моё терпение разошлось, как свежий шрам, подернутый коркой запекшейся крови. Лучше бы он просто молчал, возможно, было бы не так больно. В один прыжок достигаю его уровня и бью со всей силы прямо в челюсть, а следом коленом в живот, а потом, тут же согнувшееся тело, отправляю в нокаут ударом в хребет. Сука. Лучше бы вырвал. Минус один. Замечаю в глазах первого сморчка страх. Что неужто наконец очухался и понял, что рявкнул не на того? Вот только поздно. Хватается за нож, бросаясь в лобовую атаку, от которой остаётся лишь увернуться, ставя подножку, от чего тело с грохотом падает на землю. Жаль, что асфальт без штырей, обычно торчащих на дорогах. — Слабак. Про себя отмечаю, что слишком привык к дракам с Шики, от чего любая стычка с другим противником оказывается обычной разминкой, не идущей ни в какое сравнение с Ним. Неужели Ты настолько идеален… Нет. Это лесть. Но кому она нужна больше: тебе или мне? — Мразь, — шипит, тут же поднимаясь на ноги, и с криком кидается на меня. Грязная рожа встречается с подошвой моего сапога. Детишки, продолжая глазеть на эту картину, восторженно кричат, вызывая во мне лишь отдаленное чувство жалости за будущее нашей страны. Такие же будущие отморозки, возможно, даже хуже. — Вставай, мусор! В ответ лишь хриплые вздохи и сдавленное шипение. Так и знал, что такое отребье гораздо лишь бросаться словами. — Как не красиво затевать драку, а потом с позором падать на землю, скуля, как щенок, — замахиваюсь ногой для удара, замечая как окровавленная морда морщится в ожидании очередного болезненного пинка. Останавливаюсь прямо в полусантиметре, наблюдая, как тело под сапогом превращается в лужицу. — Уже обоссался? А я ведь даже ещё не начал, — поднимаю с земли его оружие, чтобы бросить на самый верх дерева. — Прежде, чем размахивать ножом, для начала научись им пользоваться! Оставляю ублюдка соскребать друга с земли. Сам же поднимаю мешок, который оставил у калитки, протягивая перед носом шмакодявок, что с недоумением смотрят на меня, и говорю: — Зрелище стоит денег, так как денег у вас нет, я, так уж и быть, приму то, что у вас есть, — на дно мешка упало несколько конфет, вытянутых леденцов и даже шоколадка. Начало было неплохим. *** Опустившись на траву возле дерева, позволяя спине немного отдохнуть, я глянул на часы. На то, чтобы собрать мешок на две трети у меня ушло чуть больше часа, если учесть то, что я изрядно потратил время на тех уебков, которых снова встретил по дороге сюда. На физиономии одного проглядывался свежий фингал, второй же все время плевался и держался за живот. Увидев меня, лица обоих тут же заметно побледнели, будто перед ними стоял вызванный ими дьявол, в существовании которого они сильно сомневались. Поэтому, по закону жанра, они остановились на светофоре, делая вид, что им резко понадобилось в другую сторону. Вот и сейчас просто разглядывая красивое ночное небо, я позволил себе вытащить пару шоколадных конфет и спокойно съесть их. Я решил больше никуда не ходить, просто просидеть здесь оставшееся время. Расстраивать Его ещё больше мне никак не хотелось, поэтому я не решился собрать мешок доверху. Уже через несколько минут сидеть на ни без того холодной земле стало просто невыносимо, поясницу продувало гуляющим ветром, а задницу саднили опавшие сучья, что сломались под тяжестью плодов дерева. Отряхнувшись, я немного прошелся вперед, оглядывая пустующий двор, в котором обычно собираются малолетние торчки, в надежде, что именно здесь их не застукают знакомые и не донесут родителям об их маленьких шалостях… Шалость была всего одна, да к тому же малой её язык не повернулся бы назвать. Они ширялись недавно завезенной наркотой, которая заставляла принимающего чувствовать эффект телепорта. Конечно, в рамках дозволенного. Ребята просто ходили туда-сюда по двору, прячась то за одним деревом, то за другим, в то время как сами торчки думали, что это происходит со скоростью света. Этот Телепорт же влиял на мозг с такой силой, что со временем замедлял реакцию мозжечка, и вскоре, после длительного применения, подросток переставал нормально координировать свои движения… И вправду, безобидная дрянь. Наши власти, как всегда, нашли куда более внушительный способ применения Телепорта, они лишь конфискуют у поставщиков больше семидесяти процентов товара и с помощью него устраняют крупных владельцев монополистических организаций, прибирая к рукам их собственность… — Сдохнуть, — разминаю окоченевшие пальцы. Стало настолько холодно, что без своей любимой теплой куртки находиться на улице просто адски невыносимо. Немного помешкав, я всё же принял решение нагрянуть домой раньше положенного, надеясь на то, что Кеске и Шики хоть на немного задержатся. Отсюда до нашего дома было недалеко. Я специально выбрал это место с той целью, чтобы не пришлось долго шататься по городу. Выйдя на главную улицу, следуя в нужном направлении, я хотел было засунуть руки в карманы, как это делал, находясь в своих обычных джинсах, но в эти узкие щели с трудом вошли только два пальца, поэтому, чертыхаясь, я быстро бросил эту идею. Вторая же попытка, немного согреться, взбесила меня окончательно, когда я по привычке потянулся за меховым капюшоном, которого у этого чертового плаща не оказалось… Блядство. Ёбанные садисты. Чтобы я хоть ещё раз в своей жизни надел эту бесполезную дрянь. Не обращая внимания на ошалевшие взгляды прохожих, я просто брёл своей дорогой, думая только о том, что совсем скоро чашка горячего чая окажется у меня в руках, а победа, которая будет сегодня особенно сладкой, предстанет передо мной на блюдечке. Вставив ключ в замок, я попытался прокрутить его, чтобы открыть дверь, но столкнулся с весьма неожиданным явлением — она уже была открыта. Зайдя внутрь, в гостиной, прямо на диване, я увидел Рина и Кеске, они что-то усердно обсуждали между собой. Их странные растерянные лица, легкие ужимки плечами, вызывали у меня смутное подозрение, которое я попытался как можно скорее развеять. — Эй. Вы чего шальные такие? — две пары глаз, как по команде, устремили свои взоры на меня. — Обкурились, что ли? — выдвинул я своё первое предположение, оставляя мешок около двери и, не снимая грязных и мокрых ботинок, опустился в ближайшее кресло, облокотившись на спинку. — С чего ты решил? — ухмыльнулся белобрысый мальчик, которого будет проще назвать своим младшим братом, которым он совсем недавно стал. — Больно странные вы оба, — я попытался поймать взгляд Кеске, который за время моего присутствия он так усердно прятал, но все попытки оказались тщетны. Что за? Тебя хрен поймёшь, то готов на шею мне прыгать или, хуже того, взять в рот в первой подворотне, то жмёшься, как партизан на пытках. — Кеске, — повысил я голос. — Либо ты выкладываешь, что случилось, либо я выбиваю всю правду этими сапогами, — клацнув зубами, я продемонстрировал ему одно из орудий будущего убийства. — Тебе это не понравится, — повел он плечами, всё так же старательно пряча свои глаза под темной челкой. Ебанный пиздец. Надо мной решили сегодня постебаться. Нашли, блять, козла отпущенья. — Рин, — перевёл я стрелки на парня, который весьма не горел желанием продолжить разговор, что для него являлось верхом выдержки, так как обычно его рот не заткнуть. — Где Шики? — Наверху, — эврика, ну хоть один внятный ответ. Я-то уж думал, квартиркой ошибся или, вдруг, гуляя заебнулся в параллельную вселенную, и прямо сейчас в эту дверь войду Я, который, как бы вовсе и не я. По поведению обоих было понятно, что если я продолжу разговор, то в итоге чьи-то мозги окажутся вне черепной коробки, из-за чего пришлось оторвать свою кожаную задницу от кресла и под странный шёпот подняться наверх. Больно не нравится мне всё это. В комнату я вошёл без стука, мысленно оправдывая себя тем, что она частично являлась моей. Заперев дверь за собой на защелку, я прошел внутрь, оглядывая дремлющий силуэт на диване: Шики лежал, растянувшись во весь рост, закинув обе ноги на подлокотник, руками подпирая голову. Темные пряди волос свисали на лицо, закрывая полный обзор его бледной кожи. Сейчас он казался таким умиротворенным и спокойным, что я еле сдержал себя от порыва устроиться рядом с ним, втиснувшись на этот узком диване. Оглядевшись вокруг, я приметил катану, которая лежала не тронутой на кресле, все же послушал, удивляет и в тоже время ебически льстит мне. Нервы… Тихо пульсирует кровь по венам. Стараюсь не дышать, хотя и так знаю, что ты заметил моё присутствие ещё с момента входа в комнату, продолжаю играть в эту негласную игру. Хочу… Сейчас ты такой манящий, что хочется без всех условий просто взять тебя. Взять грубо, кусая до крови твои плечи и шею, как это делаешь ты со мной, и в то же время — медленно, тягуче медленно вдалбливаться в тебя всем своим телом. Но я знаю. Даже под страхом смерти ты не позволишь мне сделать этого, какое бы пари не было для этого основанием, ты выберешь смерть, причем даже не свою, а того, кто рискнёт посягнуть на святое. Пересиливая вопящее во весь голос сознание, опускаюсь на колени рядом с диваном, опираясь руками на гладь пола. Поднимаю голову выше, чтобы вновь посмотреть на твоё спящее лицо, а вместо этого сталкиваюсь с ясным алым взглядом, не выражающим ни единой эмоции. Как всегда пусто. И от этого хочется лезть на стену и драть волосы на голове, желательно с мясом… Собирается что-то сказать, скорее всего, снова отчитать за неверное действие или кинуть очередную ехидную фразу, которая просто заставит меня взорваться, но не даю словам выйти раньше. Одним рывком поднимаюсь с колен, опираясь на одну руку, запрыгиваю на диван, уткнувшись носом в его щёку, моментально вгрызаюсь в его рот, стараясь вырвать этот поцелуй, словно жертву из пасти хищника. Металл… Не прошло и секунды, как знакомая жидкость с металлическим привкусом впрыскивается мне в рот, заставляя сердце топором выламывать ребра, чтобы выпрыгнуть из груди наружу. Привкус собственной крови, словно наркотик, действует на меня с не меньшей силой, заставляя вдавливаться всем телом в его, блуждая руками из одного пристанища в другое. — Мышонок озверел или так сильно соскучился, — всё же ловит момент, чтобы прервать мои поцелуи на его шее, заставив наши глаза встретиться. Это действует по хлеще пощечины, словно мне только что отказали в единственной просьбе, выполнить которую человек был обязан. — Озверел я уже давно… — шиплю, зло смотря на него, не понимая какую ёбанную причину он нашёл на этот раз, чтобы прервать меня. — Тогда что происходит сейчас? — взгляд становится тёплым, не вижу в нём этой привычной холодной стены, кажется, что тот рычаг, доступа к которому у меня не было, кто-то опустил вместо меня. Сам. — Скучал, — сдаюсь, словно бездомная шавка, завидевшая кусок колбасы перед носом. Уголки его губ ползут вверх, с рук слетают перчатки, ныряют под холодный плащ. Ощущаю живое тепло на пояснице. Длинные пальцы скользят вниз, сжимая ягодицы. С трудом сдерживаю себя, послушно выжидая тот момент, когда он сам соизволит перейти к чему-то большему. Вот только Он не торопится… Совсем. Серые брови ползут вверх, выражая недовольство, не заметить которое может разве что незрячий, и он этим пользуется, отстраняясь от меня, просто усаживается на диване. — Как прошла твоя прогулка? — Ты издеваешься? — С чего вдруг? — Прервать всё только для того, чтобы задать такой банальный вопрос. — С каких пор он является «банальным»? — Сука, хочу сдохнуть прямо на месте, от этого жгучего давления в паху. От этих чертовых тряпок, в которых так тесно находиться. Почему? Почему ты решил поговорить прямо сейчас? Искренне не понимая этого маневра, продолжаю странную беседу. — Пожалуй, мне стоит взять с тебя пример и начать задавать подобные вопросы во время нашего секса, ты ведь не против? — жарко, безумно жарко и душно, кажется, что вся эта дрянь находящаяся в ткани въедается мне в кожу. — Пожалуй, нам стоит продолжить в другой раз, ведь сегодня у меня есть дела поважнее, — непонимающе смотрю на него. О чём ты опять забыл мне рассказать? Остатки разума съели все мысли, сейчас меня беспокоит лишь то, что находится у него в штанах, поэтому только тогда, когда его взгляд касается катаны, лежащей в кресле, в голову молнией ударяют последние события этого дня. — Забыл, — озвучиваю свою мысль, с легкой тупостью смотря на него. — Мой мешок стоит внизу, можно спуститься за ним, — предлагаю ему, в мыслях уже предвкушая сцену грядущей ночи. Его губы снова искажает улыбка, только на этот раз она смотрится на его лице с большим подвохом, заставляя во второй раз следить за направлением его взгляда, — мешок, его мешок стоит прямо у двери у окна, в сторону которого я даже не смотрел. Полный, с горкой набитый всем тем, что принято раздавать на Хэллоуин. — Не может быть, — сейчас я, скорее всего, больше напоминаю Кеске, глаза которого сегодня порядка двух раз могли вылететь из орбит. Подрывая свою тушу с такой скоростью, с которой только было возможно, я, как ужаленный, бросаюсь к двери, забывая про защелку, вырывая её вместе с корнем. Сбегаю по лестнице в зал, находя там два знакомых тела, всё в том же положении, в котором они были. — Почему вы не сказали? — срываюсь на крик, еле сдерживая себя, чтобы не впечатать побитое щенячье лицо Кеске в какой-нибудь предмет интерьера. — Ты бы не поверил нам, — пищит он, прячась за Рина, которому абсолютно по боку всё то, что сейчас здесь творится. Мразь. — На кой-лад я тогда тебя с ним отправлял, если я не верю, — кровь вскипает моментально во всем теле, уже не чувствую неловкости и скованности из-за вещей, в один шаг оказываясь на диване, в который со всей силой вдавливаю смазливого парня, стараясь не бить, лишь сжимать грудки кофты. — Акира, успокойся, — слышу ровный голос Рина, который ввинчивает в мою голову спираль, заставляющую хотя бы одну из извилин мозга чуть-чуть согнуться и заработать. Отпускаю друга, отстраняясь от него как можно дальше, не желая слушать противные всхлипы. Мог бы уже привыкнуть. Сажусь на диван, обнимая голову руками и пропуская прядки волос через пальцы, повторяя это движение ещё раз. — Извини, что-то нашло, — всё же сипло прошу прощения у парня, считая, что действительно перегнул палку. Ведь он в этом не виноват. — Как так вышло, что мешок набит? — Знаешь, — начал светловолосый мальчик, перебираясь ко мне на колени и обнимая за шею. — Я и сам в шоке, но он играл честно. И… — И? — То, что стоит наверху — лишь часть того, что мы принесли, — задумчиво киваю, подмечая, что и тут он свалил все заботы на брата и моего друга, освобождая себя от похода с сумками. — Акира, — наконец, подает голос Кеске, смотреть на которого совершенно нет сил. — Прости нас, — опять лишь киваю, понимая, что они оба тут совершенно не при чем. Не их вина, что госпожа фортуна и тут была угодна Ему. Пари есть пари. В конце концов, я и сам ловил себя на мысли, что удача не миновала его. — Может, пойдете прогуляетесь, — встаю с дивана, не поворачиваясь к ним, поднимаюсь наверх. Спиной вижу, как Кеске попытался возразить, но малыш Рин, видимо, предчувствуя суть всех последствий, просто остановил его, забирая обе куртки и выводя его за дверь дома. Снова сталкиваясь с покореженной дверью, вхожу без стука, весь энтузиазм куда-то делся, а в голове лишь кусками всплывают картины рисуемые воображением. — И чего мы такие кислые? — сидит на том же месте, только на этот раз в его руках катана, по лезвию которой он осторожно водит пальцами. Молчу. Просто вытаскиваю ножны из-за ремня и оставляю их на столе, следом, наконец-то, снимаю плащ и просто подхожу ближе. Выжидаю. Но снова никакой реакции. Пусто. Даже взгляда. Победного взгляда не найти на его лице. Противен, сам себе противен от этого. Было бы намного легче, если бы он испытывал то удовольствие, которое на его месте, в случае удачного исхода игры в свою пользу, испытывал бы я. — Сядь, — хлопает ладонью по своим коленям и, возвращаясь к холодному оружию, отодвигает его так, чтобы опустившись к нему, я не задел его. Блять. Да не чмырь же я какой-нибудь, в конце концов. Проиграл, так приму с честью и достоинством то, что должен. И клал я на то, что коленки сводит судорогой, а пальцы немеют. Они здесь не нужны. Главным эпицентром всех действий будет моя задница, которую для меня лучше всего нужно будет попытаться не сжать. — Успокойся, — шепчет на ухо, проводя краем лезвия по голой руке, оставляя неглубокие шершавые полоски с маленькими капельками крови на стыках. — Больно не будет, — холод обдаёт спину, а все мысли о наказании (для меня) отходят на второй план. Сволочной орган, подпирающий кожаные штаны, снова дает знать о себе в самый неподходящий для этого момент. Снова заставляет принять к сведенью тот факт, что простые касания, даже не самые приятные, сладким ворохом отзываются на моём теле. — Даже не скажешь ничего? — кусает мочку уха, жарким дыханием опаляя шею. — А нужно? Не отвечает, просто скидывает с колен, заставляя больно удариться головой о пол. Сплевываю. — Мне не нужен механизм, блядская игрушка, которая смирилась с тем, что её подарили не в те руки, — от его слов становиться обидно, от понимания, что он говорит правду. Но… Но ведь я не игрушка, и эти слова оседают острым порезом в моей душе… Тысячным. Ведь это уже не в первый раз… Заебал. С меня хватит. Вскакиваю на ноги, направляясь к двери. Даже не думаю, куда пойду на этот раз, лишь бы не видеть… Меньше секунды и глухой удар, а затем, словно хлыст, разрезает моё бедро — катана, так я думал в начале — но оказалось всё куда хуже — собственные ножны, со звонким лязгом падают на пол. Треск кожи по шву и, если не учитывать эту глухую боль и струйку крови, то одной ноге стало намного просторней. — Истеричка, — кидает мне в спину, продолжая стоять рядом со мной. — Садист! И понеслась. Удар за ударом, успеваю только ставить блок, даже не думая о том, чтобы дать отпор. Нет, слабым я никогда не был. Но когда идешь против этого бестии, любые стычки Бластера окажутся мелочной частью того, что происходит сейчас. И ведь это даже не в полную силу. Это даже не всерьез. Валит на пол, сковывая мои руки своими, и резко, без предупреждения, заламывает их наверх, выкручивая суставы, заставляя мысленно скулить. В действительности — только скрежет зубов и усердное пыхтение. Я и так знаю, что его злость не напускная, а все чувства, что сейчас он выплескивает наружу лишь обида за мои неправильные слова. Вот только…блядство…. Это всё не бесследно для моего тела, и в отличие от него, завтра я могу и не встать с постели, в очередной раз прогуляв занятия. — Тебе не надоело? — шиплю ему прямо в лицо, стараясь не вцепиться в него зубами, которые мне после выбьют вместе с корнями. — А тебе? Дышу через рот. Молчу. Просто пытаюсь заткнуться, чтобы не сморозить очередную глупость, из-за которой опять получу по шее, но язык, словно враг, восстает против меня, продолжая дальше: — Заебал, пусти, — я готов был получить очередной удар, но вместо этого он резко отпускает руки и встает с меня. — Проваливай, — сталь в голосе и ни единой эмоции. Опять эта стена. А в голове, словно в колокол, бьют его последние слова… Тварь. Хотел было снова сорваться, уйти, сбежать куда угодно, но вместо этого просто остаюсь на холодном полу, продолжая пачкать его своей кровью. — А как же твоё обещание? — в полголоса заявляю о своём присутствии через какое-то время. — Разве не ты грозился выебать меня этой палкой на тот случай, если я просру? — даже не поворачивается, что выбешивает меня ещё больше, заставляя последней фразой подписать себе смертный приговор: — Трус. Вспышка… Руки заломаны за спину, колени разведены, лицо упирается в пол — поза, в которой я оказался мгновенно. Штаны превратились в косо сшитые лоскутки ткани, кое-как державшиеся на моих бедрах. Взмах катаны, и я снова спиной чувствую его улыбку. Для него это раз плюнуть. Вывернет наизнанку все внутренности и спокойно ляжет спать. — Давай же, — кричу я, не в силах ждать его возню, сжимаясь от собственного крика ещё больше. Секунда… Сдавленный лязг отлетающего орудия пыток. Секунда… С силой переворачивает на пол, нависая над моим лицом… Миг… Острые, как бритва, зубы впиваются в подбородок, съезжают ниже — кусает. Возвращается. Разум окутывает пелена вожделения. Руки, которые он с минуту как отпустил, оказываются на его спине, а ноги, забив на причинённую им боль, обвивают его талию. Ну и кто я после этого? Судить не вам. Не мне. — Хочу, — крышу срывает от собственного хриплого голоса, ловлю его губы в сантиметре от своих, пиявкой присасываясь к его челюсти. Разница лишь одна — кровь в поцелуе всё ещё моя. Задираю его водолазку, в то время как собственный язык глубже толкаю ему в глотку. Не в силах разорвать этот упоительно сладкий поцелуй даже для того, чтобы избавить его от одежды, просто перехожу на его ремень, дрожащими от возбуждения руками расстегиваю его, срывая единственную пуговицу, приспускаю штаны. Его язык тем временем проходит по ключицам, лаская каждый выступ, от чего сердце в груди сжимается с каждым движением, стараясь быть как можно незаметней. Свободной рукой делает ещё больше разрез на заднице, оголяя её до предела. — Возьмёшь меня прямо так? — ничуть не удивлен своим откровенно пошлым шёпотом, лишь больше захлёбываюсь возбуждением и тягучей болью во всем теле. — А что мне может помешать? — черная бровь взмывает вверх, изгибаясь так красиво, что держать себя в руках и терпеть становится не выносимо. — Не может. Ничего не может. Бери, — не помню, как давно я так кричал, не помню, когда в последний раз так просил. Знаю одно — всегда хотел его так. — Потерпи, — два больших пальца залезают ко мне в рот, играя с моим языком. А я по привычке облизываю их, обильно смазывая своей слюной, и как всегда, как учил он, представляю, что это его член. Запредельно. Пошло. Нравится. Вторая рука скользит по выступающим ребрам, гладит живот, поглаживает высвобожденный наружу член, обводя пальцем каждую венку и останавливаясь на головке, в такт с моим языком, обводит её. Заглатываю пальцы в последний раз, с причмокивающим звуком выпуская их. Не медлит, тут же опускает руку ниже, ведя её тыльной стороной по внутренней стороне бедра, направляясь к узкому, временами подготовленному колечку. Вгоняет медленно, палец за пальцем, осторожно вводя и забирая обратно. Его губы припадают к ключице, поднимается вверх по шее, оставляя багровые засосы. Кусает и снова зализывает место укуса, заставляя трепетать и изнемогать от желания. Хочу… Наконец, к отверстию подставляют нечто большее, горячее. Хочу принять всего сразу, вот только руки, придерживающие мои бедра, мешают насадиться на него целиком, лишь постепенно, сантиметр за сантиметром. Безумно долго… Болезненно. Взмах, и теперь я сижу на нём, целиком вбирая его член в себя, обхватывая ягодицами, сжимая у основания. Алые глаза не перестают смотреть на меня, заставляя в ответ пялиться, прикусывая от удовольствия нижнюю губу, как последняя шлюха. Руки, сжимающие мои бедра, помогают мне насаживаться с такой скоростью, с которой я бы давно кончил, если бы не твой стандартный запрет «не трогать себя», мешающий мне достигнуть желаемой разрядки. Шелест ткани… Треск… Кажется, я снова начал орать во весь голос. Комнату наполняет сильный скрип и стук мебели, немного заглушающий мой вопль. Среди всей этой суматохи слышу шаги, из-за чего по инерции поворачиваюсь в сторону двери, замечая за маленькой щелью невысокую тень. — Пусть смотрит, — говоришь раньше, чем я смог обдумать увиденное. Заставляешь прогнуться в спине ещё больше, из-за чего ощущение твоего члена внутри стало невыносимо сладким, а рука, опустившаяся на мою головку и аккуратно поглаживающая её, просто свела меня с ума, заставляя задыхаться от собственных криков. На пределе… Резко поднимаешь и опускаешь, насаживая на всю длину… Позволяешь собственным пальцам сомкнуться на члене, повторяя вслед за твоей рукой плавные движения. Разрядка накрывает так же неожиданно, как и стон, вырывающийся из груди, который я так усердно старался заглушить всё это время. Пытаешься отвлечь своим взглядом… Бордовым, искушающим взглядом. Не выходит, просто тяну твоё лицо к себе и целую, выдыхая прямо в губы: — Не забудь поставить новый замок. Большое спасибо Sadese, автору, за её прекрасную работу, страницы которой я не устану перечитывать.