Продолжая не помнить

Когда её притащили в Тринадцатый, такую беспомощную, с глазами, полными непонимания и отчаянного страха, сердце сжалось в маленький комок. Она не помнила ничего. Ни Жатвы, ни Голодных игры, ни их фальшивой свадьбы, абсолютно ничего. Лишь некоторые обрывки всплывали в её памяти, когда однажды она сказала, что её фамилия совсем не Эвердин. Возможно, ей можно даже позавидовать, ведь она не помнит того ужаса, который не имеет привычки отпускать своих жертв. И больше не кричит по ночам. А сегодня он смотрел на неё. Прямо-таки пожирал глазами, слизывал её образ, пока он не начал тускнеть. А потом она улыбнулась рядом стоящей матери, и Пит почувствовал, что что-то давно сломанное и забытое снова начало шевелиться в его груди. Слова застревали в горле. Фразы цеплялись за небо, которого нет. Брызги букв стекали по его губам. Она всё ещё улыбалась. А он смотрел. Долго и пристально. Аж глаза заслезились, но он не мог заставить себя отвернуться. Не хотел. В её волосах танцевало забытое ею же время. В её глазах прятались тёмно-серые, почти чёрные дыры, которые затягивали его полностью. Она продолжала улыбаться так широко, что если бы так улыбался Пит, то у него бы наверняка треснули губы. Она была сейчас такой непохожей на себя, сладкой и картонной, но это совсем не портило её. Несказанные слова стекали по щекам и застывали на подбородке, но некоторые со звоном падали на кафельный пол. — Пит Мелларк. — Я Китнисс, и тоже Мелларк… кажется, — она рассмеялась, и он, не выдержав, бросился прочь, иначе бы сошёл с ума вместе с ней. В голове снова и снова стучал её смех, он казался насмешливым, хотя это не так. В голове стучал её смех, превращаясь в огромный снежный ком, а потом в её образ. Светлый и чистый. Он убивал изнутри, сжигал все посторонние мысли, не оставляя и шанса на спасение. Пит заставил его растаять лишь к утру. Снежный ком стал уродливой лужей красного цвета, стекающей по рукам. Она всё ещё продолжала его не помнить.