Устаревший

Каждую ночь с содроганием он закрывает глаза, проваливаясь в отвратительный липкий кошмар. Кондиционер и несколько одеял не спасают от холода, что застрял глубоко внутри. На больших окнах мороз рисует причудливый узор, Капитан закрывает глаза, снова падая в ледяной океан. Каждую ночь он умирает. Его душу рвет на части крик из хриплых динамиков, застывший, вмерзший в него. Вода сквозь разбитое стекло сковывает, душит ответный крик глубоко в горле, не дает сделать последний вздох, отнимает остатки тепла, застывает ледяной коркой на сердце. Каждое утро он встает снова, словно воскресая. Замерзшие пальцы плохо гнутся — кроссовки нужны на липучках; воздух разрывает легкие — он там лишний; голова раскалывается — эхо ее крика из сна продолжает царапать что-то в груди. Остается лишь бежать так быстро, как только можешь. Бежать ото сна, от самого себя, от криков в голове до тех пор, пока воздух снова не станет необходимым, а кровь не согреется в жилах. Он умирает каждую ночь, отчаянно надеясь где-то глубоко внутри, что этим утром он не проснется. Этот мир отторгает его, играя в кошки мышки, скрывая звезды смогом, отравляя воздух фальшью. Тони смотрит насмешливо, глазами отца, наступая на больные мозоли, не замолкая ни на секунду. Хочет выкрутится, при все своей гениальности не может понять простую вещь: нельзя спасти всех. Стив смотрит устало. Старку почти тридцать пять, ему немного за двадцать, и между ними больше семидесяти лет разницы. И Капитан не знает, как объяснить, что все, что они могут, — это стараться спасти как можно больше, и иногда, чтобы спасти кого-то одного, не хватает лишь миллиметра. Тут уже не выкрутиться, только помнить, ненавидеть себя, добавлять новые штрихи к ночным кошмарам и продолжать жить, стараясь уберечь тех кого ещё можешь. Стив стискивает зубы до скрежета, вкладывая в удары всю ярость — боксерская груша отлетает в стену. Костяшки сбиты под бинтами, и очередной подвешенный снаряд хочется обнять, прижаться к холодной ткани лбом, раскачиваясь в медленном ритме очередного трека, включенного Наташей. Этот мир отторгает его, насмехаясь со страниц бульварной прессы над старомодными идеалами, поливая их грязью. Вдова улыбается уголками губ, делает вид, что знает чуть больше других. Соблазнительно смотрит из под черных ресниц, убирая рыжий локон за ухо: — Твой первый поцелуй с сорок пятого? Шутка про возраст кажется чертовски удачной. Наташа строит глазки Брюсу, и это уже выглядит настоящим. Ему девяносто пять, ей совсем чуть-чуть за тридцать. Она соблазнительно улыбается, одевает черную кожу и, пленительного качая бедрами, всегда уверенно делает первый шаг. Он не знает, как сказать, что опоздал на свое первое свидание, так и не потанцевав со своим идеальным партнером. Он рисует на клочке бумаги, хмуря брови, вспоминая мелкие детали, вполуха слушает допотопное радио. Вокруг разбросаны эскизы, смотреть на пыльные страницы архива не хватает сил. Карандаш ломается в руке, когда диктор, не изменив привычный приветливый голос, сообщает о стрельбе в средней школе. Этот мир отторгает его, изощренно издеваясь, коверкая слово "свобода" и превращая его в "страх", выкидывая на помойку, все то, за что он умирает каждую ночь, закрывая глаза. Ник Фьюри не доверяет никому. Секрет в секрете, фрагментация информации, особая политика ЩИТа. Капитан сходит с ума: на любой войне должны быть те, кому не страшно показать спину, кто прикроет, поможет справиться там, где один ты совершенно бессилен. Он совсем не силен в шпионских играх, в которых так преуспела Романова, сама начав верить в субъективность правды. Директор смотрит с высоты своих ошибок, единственным глазом прожигая насквозь. Стив задыхается в сетях обмана Гидры, ведь, если честно, он никогда не сражался один: за его плечом всегда был тот, кто мог толкнуть вперед, когда нет сил сделать шаг, кто подхватит, когда ноги откажут держать, кто прикроет в бою, кто одним взглядом напомнит, за что нужно сражаться, когда от отчаяния и боли опускаются руки. Стиснув кулаки, он принимает все удары стальной руки; кто-то внутри, надрываясь, кричит, что он заслужил каждый из них. Падая в воду, он почти рад. Этот мир не предназначен для них. Оба погибли когда-то в снегах, наверно, ему лишь немного грустно. Во сне он падает в океан и знает, что проснется через семьдесят лет; и там, где раньше была любимая пекарня, будет стоять модный универмаг; вместо уютных домов — небоскребы, царапающие небо. Сам воздух будет другим, но самое главное — там, где были друзья и любимые, будет лишь ряд унылых могил. Он знает это, но так же уверенно направляет самолет в океан. Будущее пугает по-прежнему, оно не похоже на то, что показывали на Старк-Экспо, в нем многое искажено и исковеркано, но в этом самом будущем есть Наташа, знающая чуть больше него, есть Тони — насмешливый, самоуверенный Тони Старк, — возможно когда-нибудь он научит Капитана находить из любых ситуаций оригинальный выход, есть громогласный бог, который вряд ли знает о мире больше него, есть Клинт и Брюс, которым он может доверить свою жизнь. В будущем его ждет Баки — другой, сломанный, совсем не похожий на того, который сорвался с поезда, но все же он, сержант Джеймс Бьюкенен Барнс. И кто такой Стив Роджерс, чтобы не прийти, не попытаться найти выход! Перед ударом воды Капитан закрывает глаза, только в это мгновение он позволяет себе признаться, что возможно тогда — в 1945 — он падал в воду, надеясь не проснуться. Мир течет, меняется, постепенно сами люди становятся другими, начиная иначе смотреть на мир. Что-то выходит из моды, что-то наоборот становится вечным. Это естественно, мир отторгает неприспособленных, так было всегда. Это эволюция. У тощего астматика Стива не хватало ума избегать драк и мириться со своими слабостями, тогда с какой стати Капитан Америка отступит только из-за того, что плохо вписывается в этот глупый мир?!