Only one morning,only one night

Ночь обнажает человеческое мышление. Ночь уличает человека в его самых тайных грехах и желаниях, в самых темных краешках человеческой души она ищет нотки похоти и сладострастия. Именно в эту чудесную пору большинство мастеров писали свои великолепные произведения, а падшие художники томились, прикасались к кисти, словно к невинной девушке, и писали картины, забываясь во мраке. Ночь обнажает человеческие слабости. Вот и сейчас за окном стояла непроглядная тьма. Сиэль мысленно усмехнулся — усмехаться физически ему было трудно. Молодой господин стоял, как он обычно это любил делать, у окна, за которым то и дело бушевал дождь. Скатываясь, капли ползли по стеклу и, заплывая под раму, успокаивались. Тусклые глаза вглядывались в пейзаж за окном, пытались разобрать очертания хоть чего-то, но все попытки были тщетны. Тьма. Она даже за окном, в его разбитом сердце, в каждой комнате этого поместья. Хотя, зачем брать так скупо? Пора прийти к выводу, что эта прелестная дама в черном бархатном платье захватила не только его сердце, но и весь мир. Лазоревые глаза вновь устремились в окно, окинули тяжелым взглядом небо и закрылись. Легкие, словно пушинки, ресницы коснулись бледной кожи и слегка вздрогнули. Мальчишка поймал себя на мысли, что он не верит в Бога. Совсем не верит. И это при том, что в его руках находился сам Посланник Ада. В его руках ли? … — Господин, — мягкий, знакомый голос раздался по комнате и абодные глаза слегка прищурились, выискивая своего господина среди очертаний мебели и теней, — Господин, луна уже достаточно высоко, вам пора ложиться, — вошедший мужчина поставил подсвечник на стол, от яркого свечения в разные стороны начали расползаться лучи, образовывая густые тени на столе и стенах. — Себастьян, — как и обычно, и сам не зная зачем, пролепетал мальчишка. Наверное, он слишком привык к этому мрачному существу за своей спиной. Настолько, что с уверенностью мог сказать, какое выражение лица у его слуги сейчас, как он приподнимет бровь, видя странный поступок его господина, или как начнет хихикать, если поставить его маленького милорда в щекотливое положение. Невольно вспомнился случай с корсетом. Бестолковый демон. Даже сейчас Сиэль злился, вспоминая это. Злился и краснел, хотя последнее списывал на внезапно появившуюся на днях температуру. Из раздумий юного Фантомхайва выдернуло все то же мрачное существо. Подняв юного лорда на руки, Себастьян, сделав пару шагов в сторону кровати, усадил мальчика на белые простыни и встал на колени, готовясь к обычной процедуре переодевания. Лазоревые глаза осмотрели дворецкого, зацепились взглядом за полоску плотно сжатых губ и вновь поднялись выше. Сиэль долго думал о том, как же вышло так, что светом во тьме стала тьма? Этот вопрос не давал покоя, и он смотрел на Себастьяна таким взглядом, будто и вовсе смотрел сквозь него, путаясь в чем-то своем, далеком и непонятном. — Что-то не так, милорд? , — Михаэлис осмотрел сидящего напротив мальчика и не найдя никаких повреждений глянул тому в глаза. Но демон не успел ничего сказать — тонкие руки обвили его шею, а чужой нос уткнулся в спутавшиеся волосы. То, чего демон ожидал от своего вечно холодного господина в последнюю очередь, привело бессмертного в странное замешательство. Бурю, которая творилась сейчас в душе этого юного создания, не мог понять даже вековой демон. За три года проведенных с лордом, Себастьян впервые чувствовал эмоции хозяина так подробно, будто разглядывал его человеческую душу на ладони, впервые ощутил, как он важен для господина, впервые осознал, что за этот миг, он ощутил больше, чем за все столетия своего бесцельного существования. Демон не смог даже шевельнуться, боясь спугнуть этот момент, он так и сидел, уткнувшись носом в плечо графа, глаза вспыхнули адским пламенем. Адская сущность демона сбилась в темный клубочек, который сжался где-то в груди, это отдалось гулкой болью во всем теле Себастьяна. Чувствовать боль господина, всю, до малейших деталей, до малейших трещинок на розовых губах и уже до больших трещин на синеватой душе. Демон и раньше знал, как дорог ему его господин, но сейчас это ощущалось во много раз сильнее, скорее из-за того, что этот маленький айсберг, сидящий напротив, наконец-то открылся ему. Спустя пару минут Сиэль прижал своего дворецкого к себе еще ближе, будто требуя внимания. Ощутив это, демон подхватил хрупкое тело под бедра и приподнял, заставив господина обхватить ногами его талию. Крепкие руки заскользили по спине молодого графа, так нежно и доверчиво лаская её. Сиэль прошелся кончиками пальцев по иссиня-темным волосам, и слегка сжав эту копну, отвел голову демона, заставляя брюнета оторваться от шеи мальчика. Лазоревые глаза пересеклись взглядом с абодными и застыли. Само время остановилось на миг, что бы дать понять этим двоим, что они значат друг для друга на самом деле, ведь за последние минуты не было промолвлено ни слова, они только ощущали. А чувства, в отличии от слов, не умеют лгать. Здесь не было месту похоти, что было так несвойственно для такого демонического создания как Себастьян. В его сердце, если такое имелось, а последние события подсказывали, что оно все-таки есть, была только всепоглощающая нежность, желание обладать, уберечь, прижать поближе, и в конце концов просто раствориться в этом маленьком, хрупком человеческом создании. Михаэлис ласкал руками тело господина, гладил кончиками пальцев его ребра и пробирался ими ниже. Щеки мальчика окрасились в легкий розовый, что так умилило дворецкого. Сняв зубами белоснежные перчатки, демон прошелся носом по груди господина, втягивая сладостный запах и облизывая губы. Душа этого человеческого создания, тело, сердце и сапфировые глаза — все так манило адскую сущность, что Себастьян только усмехнулся своим мыслям. Еще ни один смертный не пробуждал в нем такую бурю эмоций. И бессмертный тоже. Буквально разорвав одежду хозяина, дьявол прижался холодными губами к его груди, к месту где находилось сердце Сиэля и приник к нему самым преданным поцелуем, опалив мраморную кожу хозяина дыханием, он буквально млел от ощущений — это чувство, почти что поглощение человеческой души, только лучше во много раз. Ведь это его господин. От самой мысли, что сейчас с ним Себастьян холодное сердце графа сжалось в пружину и разлетелось в осколки. Только сейчас он смог свободно дышать, и дело было не в огромном желании, не в похоти. Дело было в том, что в этом грязном мире, мире, который порос грехами, словно деревья мхом, у него был свой персональный луч света, если подобное название подходит, для такого создания, как Себастьян. Себастьян. Себастьян. Себастьян. Сколько раз он повторял это имя. Сколько раз клял и ненавидел этого падшего ангела и сколько раз осознавал, что он — единственный, кто не обманет и не предаст, единственный, кто будет с ним до самого конца. Он тот, кому принадлежала его душа, сердце и тело, тот, кто в пучине этой тьмы смог стать незаменимым и родным. Пусть он и демон. Для графа подобные мелочи были чушью, ведь и сам он, будучи человеком, по натуре своей от демона мало чем отличался. Сознание Сиэля медленно поплыло, и очнулся от сладкой неги он только тогда, когда его ровная спина прикоснулась к холодным простыням, а сверху прижало горячее тело. Мальчик улыбнулся. По-настоящему, искренне, как не улыбался много лет, и улыбка эта не скрылась от лукавых абодных глаз. Сердце демона сжалось. Впервые испытывая подобные чувства, он посмел предположить, что это нежность. Нежность к своему господину, который был для него дороже всего. Последним, что увидели лазоревые глаза графа, перед тем как затеряться в омуте чувств, была улыбка Себастьяна — нежная, искренняя, любящая, улыбка, которая была дарована только ему, Сиэлю, улыбка, которая заставляла довериться окончательно. А потом губы графа накрыли чужие губы, слегка холодные, как сама ночь, терпкие, как самое дорогое и старое в мире вино, сладкие, словно шоколад, только лучше, намного, лучше. На улице начало светать, серые тона сменили темные, и на смену ночи пришло утро. Знаете, утро ничем не хуже ночи. Оно, словно апельсин, оранжевое и яркое, с легкой горечью, но такое светлое, что от подобного света даже немного побаливают глаза. Эти яркие лучи опаливают кожу, ласкают её и заставляют не задумываться ни о чем. Утро прекрасно, так же как и ночь, обворожительно, как и самый тонкий и нежный аромат. Но оно еще прекрасней, когда рядом есть тот, кому не нужно отдавать свою душу, ведь она и так, окончательно принадлежит только ему. — С добрым утром, милорд, — мочки уха Сиэля коснулись мягкие губы, а на щеку упали черные локоны его любимого слуги. Они знали, что слова лишние, они не приносят ничего, кроме боли и страданий. Ведь для того, что бы знать, что они есть и они вместе, достаточно ночи. Достаточно утра.