***
Ты просыпаешься по ночам с именем Генри на губах – чаще, чем нужно – и ищешь его, того, кто больше тебе не принадлежит, пока реальность не догоняет тебя. А когда это случается, ты снова оказываешься одна. Согласно обновленному проклятию Сторибрук перебирается в Зачарованный лес, и временами тебя передергивает от ненависти ко всему на свете, ты ненавидишь тишину пустого дома, ведь до этого домом ты привыкла считать место, в котором провела столько лет с теперь даже не помнящим тебя сыном. Чувство одиночества очень похоже на то, что ты испытывала год назад, когда боролась сама с собой, а Генри был лишь твоим гостем. Но теперь все по-другому, и жители Сторибрука больше не обходят тебя по широкой дуге. Снежка… ведет себя как Снежка, и ты не знаешь, какой она нравилась тебе больше – презирающей тебя, считающей недостойной добра и избегающей любого контакта с тобой или такой, решившей, что жертва в Сторибруке и Неверленде сделала тебя достойной второго шанса и дружеских объятий. После одного особенно теплого визита слишком много позволяющей себе падчерицы ты начинаешь скучать по первой. Было время, когда Дэниел снился тебе каждую ночь, когда ты просыпалась и с дикими глазами и все возрастающим ужасом начинала искать его. Теперь же тебе снится что-то радостное и одновременно печальное, а еще маленький мальчик, которого ты научилась любить по-настоящему. Иногда тебе снится его мать, раскрасневшаяся от холода, с полными слез глазами и дрожащими то ли от улыбки, то ли от рыданий губами.***
– Чем могу помочь? – И Эмма сдвигается, чтобы закрыть Генри от твоего взгляда. Только после этого ты понимаешь, что слишком пристально глазеешь на него. – Я… – Становится слишком сложно вспомнить заранее заготовленные слова и вообще говорить, когда понимаешь, что близка к своей цели… Невероятно, невозможно близка. Проклятие свершилось только потому, что ты согласилась никогда не встречаться с Генри вновь, что не осталось ни единого шанса на счастливое воссоединение с ним. Потому что ты нашла идеальный способ лишиться его раз и навсегда. Но сейчас он стоит в паре футов от тебя, и даже один только вид Эммы творит с твоим сердцем что-то неладное: оно словно то увеличивается в размерах, то сжимается, и ты боишься, что оно вот-вот разобьется прямо перед той, которая даже не знает тебя, перед той, которая научила тебя быть сильной и великодушной, которая подарила тебе веру и даже не помнит об этом. – Я переехала в соседнюю квартиру, – наконец справляешься с собой ты. Вес пирога в руках напоминает, зачем ты пришла. – Вот, решила поздороваться и по-соседски угостить выпечкой. – О! – Эмма улыбается, и твое сердце снова сжимается от этой легкой, спокойной улыбки. Это не та Эмма Свон, с которой ты познакомилась на ее двадцать восьмой день рождения. Та Эмма вела себя дружелюбно, но настороженно, она готова была сбежать в любой момент и осталась только потому, что ты бросила ей вызов. Нет, эту Эмму ты сама одарила воспоминаниями о двенадцати годах счастливого материнства. Ты отдала ей маленького мальчика, вылечившего даже твое собственное разбитое сердце. Она расслабленная, беззаботная, она не прячет уныние за улыбкой, карма Спасительницы и волшебницы не обременяет ее. – Спасибо. Вы с моим сыном-сладкоежкой быстро подружитесь. – Рада это слышать, – выдыхаешь ты и вспоминаешь, что пора бы улыбнуться. – Надеюсь, вы любите яблоки. Эмма неожиданно хмурит брови и морщит лоб, в ее глазах на мгновение мелькает узнавание, но она отметает все сомнения прочь и протягивает руку. – Эмма Свон. – Регина Миллс. Ты пожимаешь ее кисть, а Эмма качает головой и смотрит на тебя немного расфокусированным взглядом, но уже через секунду все снова в порядке. – Не хотите зайти на чай?***
Возвращаясь домой, вы ждете нападений огров и диких зверей и надеетесь отыскать друзей, не попавших под действие проклятия. Вы совсем не думаете, что столкнетесь с ведьмой из другого мира, которая заняла твой дом и с энтузиазмом приготовилась бороться с вернувшимися в Зачарованный лес жителями. Она владеет магией – пожалуй, куда более могущественной, чем твоя, – и все же предлагает тебе поделить замок. Но ты с удовлетворением обнаруживаешь, что эта возможность не особенно тебя интересует. Власть никогда не казалась тебе привлекательной – ты не своя мать, теперь ты знаешь это точно, и, более того, не горишь желанием ею стать. Все свои злодейства ты совершала из-за злости и ради мести, из-за своей эгоистичной любви, а когда эти мотивы перестают иметь для тебя ценность, у тебя не остается ничего, кроме разбитого сердца, и ты решаешь использовать магию только во благо. Люди живут в страхе перед новой злодейкой, и Снежка просит тебя помогать с пчелами, воронами и летучими обезьянами, когда это возможно. Но ты знаешь, что одной тебя недостаточно. Не с таким врагом. Игра не стоит свеч, если твое ближайшее окружение – люди, о которых ты хоть немного, но заботишься – хочет оставаться свободным.***
Проклятие превращает любые туманные идеи в настоящую полноценную жизнь, и ты не знаешь, что ожидать от бытия Эммы и Генри, учитывая то, что заложила в основу их счастья. Для них ты представляла солнце, вспоминала золотистые волосы Эммы и блеск глаз Генри. Ты хотела им комфортной жизни, в которой они ни в чем не будут нуждаться. Обставленного со вкусом места, хорошего питания, трудолюбия – потому что Эмму ты могла побаловать, в отличие от себя. Воспоминания о детстве Генри, выросшего на твоих глазах, подаренные Эмме, которая в новой жизни лишилась своей привычной «брони», сделали главное – не осталось больше никого во Вселенной, кому ты могла бы отдать это все, кому ты доверила бы самого Генри и свое драгоценное счастье. И они воспользовались подарком. А ты чувствуешь ком в горле, когда садишься рядом с ним за стол, а Эмма отрезает щедрые куски от пирога для вас троих. Они приняли твой дар и устроились в мире своей – комфортной, теплой – семьей. И теперь даже со стороны видно, что счастья за прошедший год у них было в избытке. А ты собираешься отобрать его у них, разрушить проклятие, вернуть опасность, преследовавшую их раньше. – Так откуда вы переехали? – непринужденно спрашивает Эмма, усаживаясь напротив Генри, и растерянно переводит взгляд с тарелки с блинчиками на тарелку с куском пирога – не может выбрать. – Большую часть жизни я провела в маленьком городке в штате Мэн. В Сторибруке, – отвечаешь ты, просто чтобы посмотреть, как глаза Эммы и Генри на секунду затуманиваются, реагируя на знакомое слово. Проклятие не безупречно – это ты узнала на своей шкуре, и Эмма с Генри продемонстрировали его несовершенство еще раз. Ты рассчитываешь, что это случится снова.***
Сидни снова оказывается в зеркале, когда вы возвращаетесь, навечно обреченный быть пленником и нежеланным гостем в твоем доме. И ты впервые задумываешься, что в Зачарованном лесу могут быть жители, сильнее пострадавшие до проклятия, чем после него. Например, Арчи, который в один из первых дней прилетает к тебе, чтобы узнать, как дела, и вполсилы защищает решение Голубой феи оставить его облик таким, как есть. – Поговори с Динь, – советуешь ты и, даже если представляешь, как благодаря невероятной удаче твоя старая подруга, которая должна быть «доброй», перестает вести себя, как лицемерная негодяйка, никогда этого не признаешь. Впрочем, с Сидни совсем другая история, потому что, для начала, именно ты заколдовала его и больше не хочешь, чтобы он продолжал влачить свое жалкое существование в виде зеркала. Ты возвращаешь ему человеческий облик и, как только он уходит, зачаровываешь стекло заново, а после шепчешь ему запретные слова… слова, делающие тебя слабой. – Покажи мне мою семью, – шепчешь ты и видишь их – Генри и Эмму, идущих по оживленной городской улице. Генри что-то тараторит, а Эмма закатывает глаза в ответ, и ты судорожно выдыхаешь, прежде чем упасть на колени прямо перед зеркалом.***
На следующий день ты видишь Эмму снова – она идет к дому с сумками, полными продуктов – и ускоряешь шаг, чтобы успеть поймать ее у лифта. – Мисс Свон, правильно? – Регина! – Ты получаешь теплую улыбку – беззаботную и искреннюю, совершенно непохожую на улыбку твоей знакомой Эммы – и чувствуешь себя такой ослепленной, что не можешь воздержаться от ответной. – Как устроились? Ты увлекаешься легкой болтовней, пока лифт везет вас вверх, а потом забираешь у Эммы один из пакетов и провожаешь ее до квартиры. Эмма зовет тебя присоединиться к ней за чашечкой кофе, ты принимаешь приглашение, автоматически улыбаясь, продолжаешь болтать о работе (ты говоришь, что работаешь менеджером инвестиционного банка, и глаза Эммы едва не лезут на лоб от удивления, которое наконец-то не связано с проклятием. «Я так и думала, вы похожи на человека с Уолл-стрит», – и это все, что она может сказать по этому поводу) и игнорировать мысли о том, что все это очень, очень неправильно. Ты не можешь вспомнить ни разу, чтобы вы с Эммой болтали вот так – просто, беззаботно, ни о чем. До этого почти все ваши разговоры были переполнены злостью, агрессией, разрушительными эмоциями, отягощены пылом ссор и давними событиями, потерявшимися в памяти. После них ты чувствовала лишь ярость, боль, разочарование и надежду на что-то, чему не могла дать названия. Эта новая… легкость – ее ты для Эммы не выбирала; тебе с ней некомфортно – с этой крепнущей дружбой, не обремененной прошлым. И только когда прощаешься с Эммой и возвращаешься в свою по-спартански обставленную квартирку, ты понимаешь, что твои новорожденные эмоции больше связаны со страхом, чем дискомфортом.***
Ты забываешь есть и спать (какое тут спать, если вместо этого можно смотреть, как твой сын устраивается в кровати – которая никогда ему не принадлежала, – и сквозь слезы, заволакивающие глаза, наблюдать, как Эмма ложится рядом и обнимает его – словно когда-то давно потеряла, а теперь снова нашла, хотя даже не помнит этого) и наслаждаешься агонией, которую приносит один только вид твоей семьи. Это цена проклятия, первый бескорыстный поступок, кажется, который ты совершила за много лет, и ты довольна… рада за них, даже если… боль от расстояния между вами убивает тебя. Эмма и Генри – самые важные для тебя люди на свете. С одним ты выросла как личность, а вторая появилась в твоей жизни недавно, и ты не заметила, как ненависть к ней переросла в привязанность и желание не отбирать, а отдавать что-то. И теперь они счастливы, а ты одинока. Ты сжимаешь и вырываешь сердце из груди, чтобы посмотреть на сияющий красный свет, пробивающийся сквозь черноту, некогда определившую твое существование. Любопытное чувство пустоты внутри удивляет тебя. Когда сердце на месте, ты ощущаешь все слишком остро, поэтому сейчас ты решаешь, что с тебя достаточно, что хватит уже терпеть эту боль. И ты держишь часть себя в вытянутой руке – настолько далеко от себя, насколько это возможно, и слишком близко к зеркалу, которое показывает тех, кому твое сердце принадлежит на самом деле. Ты слишком поздно слышишь чужой вздох и наконец-то видишь Снежку. Та зажимает рот ладонью, по ее щекам текут слезы, и она заставляет тебя вернуть многострадальное сердце обратно в грудь. Ты думаешь, что должна убить ее за такую наглость, но не убиваешь.***
Ты пьешь кофе с Эммой в маленьком кафе за углом и терпеливо (на самом деле, жадно) слушаешь ее рассказы про Генри. Любой конфликт с ним та считает предвестником подросткового возраста. Оказывается, совсем не все, что у них было до этого года, проклятие сделало совершенным, и ты улыбаешься и поддакиваешь Эмме, а крошечная жалкая частичка тебя радуется, что даже с твоей помощью она не стала идеальной матерью (осознание этого, конечно, омрачают тревожные мысли о том, что они могли быть несчастливы, потому что единственное, чего ты хочешь – это счастья для них; счастья, которые ты пыталась приберечь для себя). Эмма рассказывает о детстве Генри, хохочет над своими родительскими неудачами и ошибками, детскими проказами, а у тебя уходят все силы на то, чтобы просто удерживать улыбку на лице и смеяться вместе с ней. Ты пережила с Генри то же самое и помнишь, как тебя парализовывала деструктивная неуверенность в себе, стоило только подумать, сколько раз ты подводила его. Каждая неровность в отношениях с ним казалась позорной, каждый раз, когда Генри хулиганил, плохо сказывался на твоей любви к нему и способности направлять его. А для Эммы все эти случаи – лишь обычные жизненные анекдоты, которые можно вспоминать с улыбкой раз в несколько лет. Ты знаешь, что твоя осторожность по большей части сослужила Генри хорошую службу, и не чувствуешь, что уступила Эмме в этом, но не можешь не задаваться вопросом – был бы Генри счастливее, если бы ты научилась смеяться над своими ошибками? Могли бы вы втроем стать настоящей семьей, если бы каждый приложил к этому руку, используя свои сильные стороны и поддерживая друг друга в слабостях, как это делает Эмма, наталкивая тебя на воспоминания и сама не зная об этом? Ты не понимаешь, почему вообще думаешь об этом.***
– Мне кажется… Эмма не хотела бы, чтобы я поставила на тебе крест, – говорит Снежка. И ты смеешься, смеешься, смеешься до тех пор, пока слезы не скатываются по твоим щекам.***
Ты знаешь, что обязана пытаться вернуть Эмме память или хотя бы вернуть ее саму домой без необходимых воспоминаний (Снежка твердо убеждена, что Эмма найдет их – свою семью – независимо от того, что помнит, а ты сладко мечтаешь о том, как заберешь у нее голос – так, как сделала это с Ариэль, – если Снежка еще раз произнесет слово «найти» касательно Эммы и Генри). Ты убеждаешь себя, что должна провести с Эммой побольше времени, прежде чем рассказать правду – ну кто поверит недавней незнакомке, всего лишь живущей по соседству? Ты не отлыниваешь от выполнения своей задачи. Что за абсурд? Ты вовсе не желаешь остаться в городе – с Генри, который тебя не помнит, и Эммой, наконец-то видящей в тебе друга, а не смертельного врага. И ты совсем не пристрастилась к мирной жизни, которой эти двое живут в Нью-Йорке. Ты пьешь с Эммой кофе, смотришь фильмы на диване в ее гостиной, рекомендуешь книги, и она читает все до одной, а после не соглашается с тобой насчет преподнесенной в них морали. Она позволяет таскать себя по магазинам, в которые ни за что в жизни не вошла бы одна, зовет праздновать вместе Рождество, потому что узнает, что у тебя нет семьи, и водит тебя по городу, хватая за руку, когда нужно сменить направление. – У меня не очень много друзей, – однажды признается Эмма, пожимая плечами так, словно это не стоит внимания. – Родители одноклассников Генри разве что, но мы не встречаемся в свободное время. Я не умею держаться за людей. Она смотрит на тебя теплым, немного влажным взглядом, и ты вспоминаешь разговор на берегах Неверленда, то, как она убеждала всех действовать сообща («Ты хочешь, чтобы мы стали друзьями?» – недоверчиво спросила тогда ты, и ее отказ больно ударил по чувствам, хотя и не должен был). – Что ж, тогда нам повезло, что мы соседи, – отвечаешь ты так просто, как только можешь, чтобы не обидеть. – Безусловно, – соглашается Эмма и сильнее сжимает твою руку.***
Ты больше не смотришь в зеркало. Снежка приходит каждый день – с новыми проблемами, с которыми можешь справиться только ты, с мелкими неурядицами, решаемыми магическим путем. Ты знаешь, она делает это больше из жалости, чем необходимости, и тебя раздражает, что Снежка снова решила стать твоей защитницей. Тебе не нужна ее дружба, ты, конечно же, не желаешь ее, и если Снежка думает, что ты в отчаянии, только потому, что однажды застала тебя с вырванным из груди сердцем в руках, то она глубоко ошибается. – Уйди, пожалуйста, – говоришь ты ей каждый раз, но она настойчива и совершенно тебя не боится. Эти качества восхищают тебя в ее дочери, но никак не в самой Снежке. К твоему ужасу, проходит всего лишь месяц с начала этих посещений, когда ты начинаешь их ждать, когда ты достаточно привыкаешь к присутствию Снежки, когда как-то не так воспринимаешь уже ее отсутствие. Ты кажешься себе одинокой и бесполезной, если не поддерживаешь контактов с жителями Королевства, если Снежка или кто-нибудь еще не отшатывается от тебя в ужасе, когда ты пребываешь в плохом настроении, или не смотрит на тебя с благодарностью, когда ты готова помочь. Снежка врастает в тебя. И это похоже на ночной кошмар. Ты не чувствуешь непреодолимое желание ударить ее – только не такую мягкую, готовую к компромиссу, уступающую твоей ярости. Это слишком уж просто и не способно удовлетворить твой гнев, и если ты грозишься причинить Снежке вред, то только для того, чтобы увидеть, как она вздрагивает от мимолетного страха. А вместо этого она говорит: – Один раз Эмма сломала мой тостер, потому что разозлилась на тебя. Говорит с любовью, причины которой тебе очень хочется не понимать. – Один раз Эмма ударила меня по лицу, – откровенничаешь ты, и Снежка чуть отворачивается, чтобы скрыть усмешку. – Только один? Тебе очень хочется не хотеть улыбнуться в ответ.***
В выходные Эмма разыскивает очередного беглеца где-то на севере штата, и Генри остается ночевать в твоей гостевой спальне. Ты не можешь подоткнуть ему одеяло или поцеловать на ночь без какой-либо серьезной на то причины, но зато можешь приготовить его любимую лазанью, проверить домашнюю работу и псевдо-нехотя присоединиться к нему в видео-игре. Это один из самых счастливых дней в твоей жизни, но, одновременно с этим, ты находишься почти в том же отчаянии, что испытала в тот день, когда вынула сердце из своей собственной груди. – Что это такое? – спрашивает Генри, осматривая комнату, в которой будет спать. Ты окидываешь взглядом зелья, ингредиенты и книги заклинаний, сваленные в одном углу так неудачно, что он может прочитать названия, и просишь небеса, чтобы Генри поскорее уснул. Сегодня, после очередных испытаний, ты перекладывала все это добро уже три раза. – Кое-какие лекарственные средства, – говоришь ты. – Мое маленькое дурацкое хобби, которое я с недавних пор забросила. – Круто! – Генри дотрагивается до ближайшей склянки с неудачным зельем и не подозревает, что для него оно и было предназначено. – Последние несколько дней мама жаловалась на боли в спине. Ты можешь что-нибудь с этим сделать? С лекарством от боли в спине ты можешь справиться даже в этом мире с его непредсказуемой магией, и ты готовишь «зелье» прямо на глазах у Генри, пока тот сидит на кровати, сложив ноги по-турецки, и с интересом слушает твои пояснения. Творить магию для Эммы и Генри – это до странного знакомый процесс, почти интимный. После этого ты желаешь ему спокойной ночи и уходишь. И оборачиваешься только один раз, чтобы убедиться, что Генри берет с ночного столика специально оставленную там книгу и бормочет себе под нос название – «Однажды в сказке».***
Динь-Динь – твой единственный постоянный гость, не считая Снежки. Однажды ты посещаешь замок Кетрин-Эбигейл, чтобы помочь им с мужем избавиться от летучих обезьян, и та смотрит на тебя весьма прохладно, хотя, очевидно, не против поговорить. Но, несмотря на то, что надежда на возрождение вашей дружбы еще не спешит умирать, тебе слишком стыдно делать первый шаг к налаживанию отношений. А Динь – все такая же идеалистка и мечтательница, как Белоснежка, которую не тянет вниз ваше совместное, полное обид прошлое (как ты, прежде чем судьба закалила тебя; и ты рада, что у тебя, несмотря на все старания, не получилось сломить Динь до конца). Она по-прежнему относится к тебе, как к самому близкому другу, и ты, наверное, отвечаешь ей взаимностью. – Я нашла его! – однажды заявляет Динь, влетая в залу. – Кого? – спрашиваешь ты, хотя Снежка сидит на диване напротив тебя, а ее не стоит посвящать в такие разговоры. – Мужчину с львиной татуировкой! – объясняет Динь. Ее крылья трепещут от волнения. – Твою родственную душу! Ты почти смеешься, но потом вспоминаешь, что находишься в обществе двух безнадежных романтиков, и сбегаешь еще до того, как они начинают строить какие-то планы.***
– Генри просто очарован твоей книгой, – сообщает тебе Эмма. Твоя рука срывается, и ты отрезаешь от морковки не слишком аккуратный кусок. – Да? Эмма качает головой. – Это как-то странно. Он всегда любил читать, но я что-то не припомню, чтобы ему так сильно нравились сказки, а теперь от него только и слышно, что о Белоснежке да Злой Королеве и их вражде… – Ее голос на несколько мгновений затихает. – Там все совсем не так, как у братьев Гримм, да? – Это… альтернативная трактовка известных сказок. – В конце не хватает нескольких страниц. И кто-то добавил туда новую часть. – Эмма пробует суп, морщится и передает ложку тебе. Теперь пробуешь уже ты. Нужно больше укропа. – Мы покопались в интернете, хотели найти другое издание, чтобы Генри мог узнать, чем все закончилось, но ни на eBay, ни на Amazon ничего не обнаружили. Ты сваливаешь нарезанную морковку с разделочной доски в суп. – Эта книга хранится в нашей семье очень давно. Даже не знаю, откуда она взялась. – И ты не врешь, ведь Румпельштильцхен так и не сознался, что это он подсунул сказки Снежке. Книга могла быть продуктом самого проклятия, а то, что она сохранилась после контр-проклятия Пэна – всего лишь стечением обстоятельств. Она может существовать и вовсе только для того, чтобы Генри снова поверил.***
Рутинное избегание Робина Гуда и его шайки оборачивается бедой, когда в лагерь прилетает целая орава злобного воронья во главе со своей хозяйкой – самодовольной, высокомерной ведьмой в морально устаревших платьях. Со всех сторон тебя окружают враги, и ты одной рукой цепляешься за маленького сынишку Робина, а второй творишь защитные заклинания. Все, что ты можешь – это удерживать сестрицу от сгрудившихся за твоей спиной людей магическим пузырем. – Мда, Регина, какое… жалкое зрелище, – тянет Зелина, глядя, как ты крючишься перед ней на земле, закрывая собой мальчика. Он напоминает тебе маленького Генри – такой же крошечный, серьезный и нуждающийся в твоей помощи, и ты боишься колдовать в полную силу, пока он рядом с тобой. – Ты была так искусна и знаменита даже в моих землях, а теперь ты только бледная тень той волшебницы, которой была раньше. Добро! – насмешливо выплевывает Зелина, и тебе в грудь ударяет энергетический импульс. Ты спешишь в больницу и даже там не отпускаешь от себя мальчика до тех пор, пока доктор Франкенштейн буквально не вырывает его из твоих рук. Робин Гуд бормочет «Спасибо, спасибо, спасибо». Ты смотришь, как он обнимает сына рукой с татуировкой в виде льва, и отводишь взгляд.***
– У Злой Королевы и Белоснежки большая история, понимаешь? – Генри сидит на твоем диване, складывая очередные компрессы для своей матери. – А в истории, написанной Пиноккио, говорится о проклятии и ребенке, которого Белоснежка отправила в другой мир. В наш мир. – Как ты думаешь, чем все кончилось, Генри? – Ты месишь глину костяшками пальцев. – Победой над Злой Королевой и возвращением этого ребенка домой? – Да ладно, Регина, – фыркает Генри. – Авторы дали Злой Королеве свою историю. Так не делают, если не заботятся о судьбе персонажа. Глина разжижается и пристает к рукам, но ты не можешь прекратить месить ее, не можешь посмотреть на Генри. – Да? – Ага… – Тот на мгновение задумывается. – Готов поспорить, что с ней в конце будет так же, как с Дартом Вейдером. Злая Королева осознает, что всегда любила Белоснежку, и пожертвует собой, чтобы спасти всех от проклятия. А потом Снежка найдет своего ребенка, и они заживут долго и счастливо. Тебе в своей истории Генри предсказывает весьма мрачный конец, хотя и не такой уж неточный – такое и правда может случиться рано или поздно, но ты цепляешься за другую глупость в его версии вместо того, чтобы оспаривать остальное. – Королева не любит Белоснежку, – протестуешь ты. – В книге про это четко написано. Генри вскидывает бровь в изумлении. Он подцепил эту привычку от тебя, и Эмма жалуется на это всякий раз, когда вы собираетесь все вместе. «Я как будто смотрю на клона Регины! Мне не нравится, что вы оба зубоскалите надо мной с этими своими бровями», – настаивает она, но вы с Генри одинаково наклоняете головы и смотрите на нее так, что Эмме остается только развести руками и сдаться. – Я так не думаю. – А я думаю, – твердо говоришь ты, потому что Снежка раздражающая, бесполезная и чересчур надоедливая со своей заботой о своем заклятом враге – о тебе. Но это же не значит, что ты должна отвечать ей взаимностью. Генри отбирает у тебя глину и раскладывает ее по компрессу. – А как тогда, по твоему мнению, все кончилось? Ты смотришь на книгу, лежащую на диване и открытую на странице, которую не узнаешь. – Может быть, Злая Королева и научилась любить. Но ребенка этого ребенка. Она полюбила малыша. – Ты упрощаешь историю, перескакиваешь через поколение, чтобы не выдать себя, и приходишь в замешательство от собственной новой версии истории. – Может быть, в конце она подарила ему – этому ребенку-спасителю – шанс на счастливую жизнь, не заботясь о своем эгоистичном счастье. Когда ты поднимаешь голову, Генри смотрит на тебя изучающе, как будто увидел что-то необъяснимое на твоем лице. – Ей, – после долгой паузы исправляет он тебя. – Это девочка. – Ну тогда ей, – бормочешь ты.***
Ты решаешь лечиться дома, а не под присмотром у человека, который когда-то специализировался на мертвяках, и Робин Гуд приходит к тебе аж два раза, чтобы поблагодарить. Он не замечает, как тебе неловко находиться рядом с ним. – Ты завела друга, – говорит Динь, которая тоже завела друга, ну или, по крайней мере, заполучила к себе в компанию вторую сводницу в лице Снежки. – Я думаю, что ему хотелось бы узнать тебя получше. – У меня полно других проблем, – рявкаешь ты на обеих сразу и косишься на свой обожженный бок, который все еще побаливает от каждого движения. – Например, ведьма, которая терроризирует твое, между прочим, королевство, Снежка. Той хватает совести изобразить виноватый вид, перед тем как подхватить разговор. – Ты достойна права на счастье, Регина. С Робином Гудом или кем-то другим. – Она устраивает холодную ладонь у тебя на плече. – Ты заслуживаешь этого. – Я не хочу. – Это будет всего лишь копия того мира, в котором ты находила радость раньше, крошечного мира, принадлежащего тебе и Генри, мира, в котором ты просуществовала целых десять лет. Ты не можешь жить в тускло-серой реальности после того, как ощутила всю прелесть разрисованной яркими акварельными красками вселенной. – Я не могу заменить одну жизнь другой. – Ты говоришь это не для того, чтобы укорить Снежку (хотя, может, и для того – ты ведь замечаешь, что она расшила платья в талии, вероятно, чтобы не стеснять новую, зародившуюся внутри жизнь). – Роланд никогда не станет Генри, а Робин – Эммой. Ты не сразу замечаешь, что сказала, а когда замечаешь, то смущаешься и быстро прогоняешь эти мысли из головы. Но Динь и Снежка сразу обращают внимание на твою оговорку. Они переглядываются, и вторая мягко говорит: – Конечно. Больше эту тему они не затрагивают.***
Раньше ты думала, что «командировка» в Нью-Йорк займет самое большее месяц – этого срока, казалось, было достаточно, чтобы либо разрушить проклятие, либо убедить Эмму в том, что магия существует. Но к концу подходит уже третий месяц, а ты все не решаешься нарушать мир и спокойствие в квартире, в которой твой сын и его мать гармонично уживаются с тобой. Ты разведала обстановку, Генри уже тоже готов поверить, как ты и думала, но ты не можешь заставить себя действовать, отказаться от нелепых притязаний на эту семью и отобрать у них счастье, которое сама же и подарила. Ты трусиха, слишком очарованная царящей идиллией, чтобы разрушить ее или присвоить себе, даже когда целое королевство нуждается в твоей помощи. Без тебя твои подопечные собрались выстаивать так долго, как только смогут, и ты не можешь оставить небезразличных тебе людей одних против Злой ведьмы Запада. Ты должна вернуть Эмму домой. Но ты ждешь, и ждешь, и продолжаешь ждать до тех пор, пока однажды утром, когда ты готовишь Генри к контрольной по истории, Эмма не открывает дверь Крюку.***
Ты не первая, кто упоминает Эмму на импровизированном совещании у Снежки, но ты, должно быть, первая из всех думаешь о ней. Ты больше не можешь творить волшебство без мыслей о ней, ее огромном потенциале, о том, сколько раз она спасала твою жизнь. Ты не можешь не гадать, какой стала бы ее магия – чистая, незапятнанная мраком, в отличие от твоей. Тебе кажется, что это было бы красиво. Заводит разговор Динь, бросая дерзкий взгляд на Голубую фею – похоже, они уже обсуждали это раньше (очевидно, грядет революция, и ты готова признать, что ждешь ее). – Регина может не победить Злую ведьму Запада в одиночку, но кое-кто мог бы ей помочь. – Это невозможно, – возражает Голубая фея. – Спасительница выполнила свои обязательства перед нами, она не может сюда вернуться. Она не может даже вспомнить нас. – Есть способы заставить ее вспомнить. И есть волшебные бобы, которые удалось сохранить с последнего урожая. Зелина периодически посылает своих обезьян на поиски бобов, чтобы уничтожить их, но ты знаешь, что несколько штук все-таки осталось и что их где-то прячут. Ты не смеешь спрашивать об их местонахождении. Боишься, что не сможешь устоять перед искушением. Соблазн слишком силен, поэтому ты резко вскакиваешь и уходишь на балкон, чтобы не слышать больше ни слова.***
Он целует ее, и ты почти готова врезать ему за это, но Эмма справляется и сама. Вы с Генри стоите за ее спиной, пока она вышвыривает Крюка из квартиры – Генри в шоке, ты в ярости. Эмма почти захлопывает дверь, но Крюк умудряется увидеть тебя и выкрикнуть «Регина!». Эмма замирает на середине движения, и ты, по-прежнему очень рассерженная, надменно вскидываешь бровь. – Понятия не имею, кто это. – Хорошо. – Эмма все-таки закрывает дверь прямо перед его удивленным лицом. – Я уже подумала, что это твой бывший муж, которого ты от нас скрыла. – Нет, мой бывший муж умер, – говоришь ты и вздыхаешь, потому что помнишь, что должна сделать. – Но я все-таки знаю этого бесполезного пирата. – Пирата, – повторяет Эмма, а Генри смотрит на тебя со странным выражением лица. Эмма снова открывает дверь, а Крюк все еще стоит там, за порогом, смущенно потирая затылок рукой. – Мои извинения, – говорит он, как только видит Эмму. – Я думал, что… – Крюк хмурится. – Регина, все решили, что ты умерла, потому что ты так и не вернулась. Снежка даже оплакала тебя. – Кто? – переспрашивает Генри, и его глаза блестят от подозрений и сомнений, которые ты заронила в его голову. И Крюк не разочаровывает его. Эмма делает шаг назад и почти натыкается на тебя, и ты успокаивающе укладываешь ладонь на ее талию, чтобы придержать на месте. – Твои родители, Эмма.***
Ты всматриваешься вдаль и думаешь: кого же Снежка выберет, чтобы найти Эмму и разрушить проклятие? Ты знаешь только один способ сделать это – Поцелуй Истинной Любви, но Истинная Любовь Эммы – это Генри или вообще никто. Ты задаешься вопросом, сможешь ли поцеловать Генри так же, как это когда-то сделала Эмма, и вернуть ему воспоминания. Ты боишься, что слишком сломлена для того, чтобы играть в спасительницу.***
– Это смешно! – Эмма расхаживает взад и вперед по кухне и возмущенно машет руками, роняя различную утварь на пол. Ты перехватываешь ее ладонь до того, как она задевает стойку с ножами, и Эмма поворачивается к тебе, не спеша высвобождаться. – Белоснежка? Капитан Крюк? Злая ведьма Запада? И ты говоришь мне, что все это реально? Чушь собачья! – Эмма пытливо смотрит на тебя. – Ты была мне другом! Моей… И вдруг ты оказываешься какой-то бредовой сказочной сектанткой и утверждаешь, что все мои воспоминания – ложь? Какого черта, Регина? Крюк оказывается достаточно мудр – ну или просто вполне справедливо боится твоего гнева, – чтобы позволить тебе самой жонглировать объяснениями, и ты изо всех сил пытаешься выбирать правильные слова, чтобы не подтолкнуть Эмму к побегу. Ты не решаешься рассказать ей правду о себе и том, что имеешь на Генри определенные права – не сейчас. А может быть, и никогда, потому что, если воспоминания к ней не вернутся, ты не сможешь сделать с Эммой то же, что она сделала с тобой три года назад. – Я понимаю, все это похоже на абсурд… – Да, черт побери! Какого вообще хре… – Здесь Генри, – напоминаешь ты, и тот закатывает глаза, но уходить со своего места за столом рядом с Крюком не торопится. Они оба наблюдают за вашим с Эммой разговором, как за поединком, едва успевая переводить взгляд с тебя на нее. – Может быть, тебе нужно время, чтобы все это осмыслить. А когда ты будешь готова… я тебе покажу. Крюк притащил с собой корабль, а у тебя в квартире спрятан волшебный боб. Ты слишком долго ждала. Нет времени на то, чтобы Эмма свыклась с мыслью о реальности волшебства, ее нужно окунуть в правду с головой. – Регина, – говорит Эмма, и ее глаза горят предательской нерешительностью. – Убирайся к черту из моей квартиры.***
Снежка находит тебя на балконе после совещания, когда снаружи уже темно. – Ты не должна выходить из дома в такое время, – ворчишь ты, возвращая Снежку обратно в комнату, пока миньоны Зелины не увидели ее. – Это должна быть ты, Регина. – Снежка дышит как-то слишком тяжело, и ты наливаешь ей воды, а потом ищешь крекеры, которые никто не видел почти год. – Бэлфайр вызывался, и Руби с Белль тоже хотят отправиться в путь… но все мы знаем, что найти ее должна ты. – Почему не ты? – хрипишь ты. В последний раз, когда ты видела Эмму и Генри, тебе пришлось вырвать сердце из груди, и ты не можешь вынести даже мысли о том, чтобы сделать это снова. – Ты ее мать и лучшая подруга. Если в этом мире существует человек, который сумеет ее убедить, то это ты. Снежка переводит взгляд на окно и кладет ладонь на живот в защитном жесте. Значит, твои подозрения были обоснованы. – Я не могу, – просто говорит она и смотрит, молчаливо умоляя понять. – И ты знаешь Генри, как никто из нас, а с ним говорить будет легче, чем с Эммой. В любом случае, я и вполовину не так убедительна, как ты. У тебя есть… одна особенность. – Особенность? – отзываешься эхом ты, и Снежка с любовью улыбается тебе – совершенно так же, как та малышка, которой ты много лет назад спасла жизнь. – Она не сможет держаться от тебя подальше. Никто не сможет.***
Тебя совсем не удивляет, когда спустя час в твоей двери поворачивается ключ, и Генри проскальзывает внутрь. – Генри, твоя мама знает, что ты здесь? Он окидывает тебя долгим взглядом. – Ты Злая Королева, так ведь? – Да. – А моя мама Спасительница. – Да. – Ребенок… про которого ты говорила – что Злая Королева полюбит его… это я, да? – Да. Крюк приоткрывает глаз и с интересом смотрит на вас с дивана. Ты предупреждающе толкаешь его ноги в сапогах, намекая, чтобы опустил их на пол. Генри делает неуверенный шаг к вам и замирает прямо перед тобой, обнимая книгу, которую ты разрешила ему оставить себе. – Эти поддельные воспоминания… Они начинаются не три года назад. Слишком быстро, слишком много для одного дня, нечестно по отношению к Эмме, что Генри все понял. Твои ноги словно прирастают к полу, и ты не можешь не прошептать: – Да, Генри. Да, это так. И теперь он плачет в твоих объятиях, и ты тоже плачешь – за себя, за Генри и больше всего за Эмму, пока он что-то бормочет про сны и подозрения, и все повторяет и повторяет «ты моя мама, ты моя мама, ты моя мама» с уверенностью, которую ты не можешь пошатнуть. Ты целуешь Генри в макушку и чувствуешь, как магия пульсирует, освобождаясь от проклятия. И когда это случается, Генри цепляется за тебя еще крепче.***
– Твоя дочь – самый упрямый человек в своем отрицании, когда дело касается магии. Ты не можешь не скривить губы в подобии улыбки, стоит только вспомнить, как два года назад Эмма ворвалась в Сторибрук и встряхнула весь город до основания – одну из его частей даже в буквальном смысле, – продолжая отрицать свою судьбу. Ты должна была ненавидеть ее тогда. Да что там, ты знаешь, что ненавидела ее тогда, ты помнишь все свои махинации и манипуляции, которые придумывала только для того, чтобы отвести от себя природную катастрофу по имени Эмма Свон. Но прошло два долгих года, и теперь ты с нежностью вспоминаешь, как Эмма испортила твою яблоню, с благодарностью – то, как она вытаскивала тебя из горящего дома, а ее непослушание и вовсе вспоминаешь с чувствами, которым ты не можешь подобрать название. Возможно, разлука сделала эти чувства сильнее. Ты думаешь о том, как Эмма смотрела на тебя – с разочарованием и восхищением одновременно, даже когда вы были не в ладах. Она верила в тебя, когда никто не верил, спасала твою жизнь столько раз, что и не сосчитать, понимала тебя, выслушивала жалобы и помогала своей магией спасти твой мир. Эмма была единственной, кого ты могла терпеть рядом с собой, единственной, чьей дружбы ты тайно желала – все то время, пока вам не пришлось разойтись по разным реальностям. Ты не можешь скрыть свои радость и нетерпение, сдобренные возбуждением от перспективы вернуть Эмму обратно, и даже не можешь притвориться, что твое оживление связано с Генри. Только не тогда, когда Снежка видит тебя насквозь и подозревает, какие чувства обуревают тебя. Чувства, которые ты хотела бы скрыть. – Разрушить проклятие можно, – тихо наставляет она тебя. – Я в тебя верю. – Есть только один известный нам способ, – ворчишь ты. – И даже если мне удастся достучаться до Генри, мы не можем знать наверняка, что Поцелуй Истинной Любви сработает, если его ему подарит не Спасительница. – Ты хмуришься, не понимая, почему тебя так раздражают мысли об этом. – Пошлите вместо меня пирата. Кажется, он уверен, что сможет завоевать сердце Эммы. Снежка качает головой. – Ты их единственная надежда, – говорит она, и в ее глазах блестят слезинки, причину которых Снежка так и не называет.***
Корабль Крюка пристыкован к Лонг-Айленду, вдали от любопытных взглядов владельцев других лодок, и маскировка у него, мягко говоря, не очень. – Динь очень старалась, – поясняет Крюк и машет на появляющийся за его спиной Веселый Роджер. – Но она была немного занята защитой королевства, пока ты была в отпуске. – Это какое-то безумие, – решает Эмма, и ты благодарна ей за это замечание, хотя она все еще не смотрит на тебя. Генри пришлось быть максимально убедительным и упрямым, чтобы затащить ее сюда. Ее поддельные воспоминания не связаны с ним напрямую, они более подробны, и Эмма до сих пор не выказывает признаков возвращения памяти. – Откуда мне знать, что вы не серийные убийцы? Серийные убийцы с кораблем? – Серьезно, Эмма? – раздраженно отвечаешь ты. – Серийные убийцы с кораблем, которые решили побесчинствовать в Нью-Йорке? Ты в курсе объема морских перевозок на Ист-Ривер? Эмма почти улыбается, и ты почти чувствуешь, как твое сердце снова чуть-чуть увеличивается в размерах. Потом вы загружаетесь на корабль, и Генри цепляется с одной стороны за тебя, а с другой – за Эмму, и радостно делится воспоминаниями: – Последний раз мы тут были, когда покидали Неверлэнд! – Эмма вопросительно вскидывает брови. – Вы с м… вы с Региной спасли меня, когда Питер Пен украл мое сердце! Эмма неуверенно смеется над убежденностью Генри. – Выходит, мы с Региной команда мечты в этом вашем общем бредовом мире. – Так и есть! – улыбается Генри. – Вы вместе спасли Сторибрук с помощью магии, вы обе поцеловали меня и разрушили проклятия. Когда вы не ругаетесь, из вас получается отличная команда. Щеки Эммы краснеют – наверное, от ветра, гуляющего между парусами Веселого Роджера, и, когда ваши взгляды пересекаются, она не отводит глаза. – Кто бы мог подумать.***
Когда Веселый Роджер проходит через огромный водоворот, созданный волшебным бобом, Эмма кричит, цепляясь за Генри, пока ты не притягиваешь ее к себе и не начинаешь бормотать на ухо всякую успокаивающую ерунду. Так вы и проходите через портал в другую реальность.***
Вы оказываетесь в незнакомом мире, видите темный зловещий лес, окруженный ярко-желтыми полями, и словно накрытый куполом замок вдалеке. – Крюк, – рычишь ты. – Что это такое? Тот задумчиво теребит бородку. – Разве я не говорил, что самый простой способ добраться до ведьмы – это отправиться сразу в ее мир? – Это же Оз! – восклицает Эмма и почти истерически смеется, а потом поворачивается к тебе: – И… что? Я – Дороти, ты Глинда, а Генри – Тото? – Эй! – протестует тот. – Может быть, это я Дороти, а ты Глинда, мам. Крюк хитро косится на Эмму, и ты щелкаешь пальцами, роняя его на землю с помощью магии. Ты скучала по волшебству. – А кто же тогда я в этом потрясающем приключении? – невозмутимо спрашивает Крюк. Эмма вскидывает брови и пренебрежительно отвечает: – Ты? Страшила. Ты достаточно знакома с этой сказкой, чтобы оценить шутку.***
Замок ведьмы оставлен без присмотра – ее приспешники разбросаны по всему королевству. Все ее внимание обращено на Зачарованный лес, поэтому вам удается пробраться внутрь незаметно. Ты уделяешь немного времени на изучение ее гардероба и морщишь нос от скудности выбора. Черный, черный, черный. Ни шелка, на ласкающих взгляд фасонов, ничего, что ты могла хотя бы подумать надеть. Теперь ты не осуждаешь Зелину за то, что та позаимствовала твои платья. – Регина? – Эмма осторожно смотрит на тебя, прислонившись к стене. – Что ты делаешь? Ты пытаешься ответить так, чтобы это не прозвучало слишком мелочно, но терпишь неудачу. – Она украла мой замок и носит мою одежду. Я просто… возвращаю должок. Глаза Эммы блестят от внутреннего веселья. – Твой замок. У тебя есть замок? Конечно, он у тебя есть, – отвечает она сама себе. – Ты ведь королева, даже не знаю, как я сама раньше не догадалась. – А ты принцесса, – замечаешь ты. – Я была бы ужасной принцессой. – Или, может быть, сносным рыцарем. Эмма выгибает бровь. – Я хотела бы быть твоим рыцарем. Ты не знаешь, что сказать в ответ на это предложение, и только бормочешь ее имя, и Эмма вздыхает. – Это же все правда, да? Я… я нахожусь в гребаной стране Оз вместе с капитаном Крюком. – Она не спрашивает, кем была ты, а ты пока не собираешься делиться этой информацией. – Это сложно осознать. – Все эти месяцы я не знала, как тебе сказать, – признаешься ты. – Угу, я бы тоже не знала, как себе сказать. Это самый первый более-менее прозрачный намек на то, что Эмма простила тебя, с тех пор, как выгнала из своей квартиры. И когда она берет тебя за руку и ведет к Крюку и Генри, ты понимаешь, что Эмма искренне готова двигаться дальше.***
Остаток вечера ты обучаешь ее магии, требуешь искать в себе сильные эмоции и конвертировать их в волшебство. Эмме теперь не хватает гнева, после тринадцати-то лет счастливой, хоть и ненастоящей, жизни с Генри, но ты с облегчением обнаруживаешь, что она находит путь к своим способностям с помощью любви и исключительного упорства. Эмма вскрикивает, когда впервые поджигает кровать вместо свечи, но потом пробует во второй раз, и в третий, и в четвертый – до тех пор, пока у нее не получается. Она засыпает на кровати, которую собиралась занять ты и которую также реквизирует Генри. Но тебе с каждой минутой все сильнее хочется спать, так что ты просто укладываешься рядом с ними и мгновенно отрубаешься.***
Проходит три дня, прежде чем ты приходишь в уверенность, что Эмма готова. Ведьма как раз возвращается в свой замок в первый раз. Ты сражаешься с ней и снова терпишь поражение, несмотря на помощь, а Зелина хохочет и насмехается над тобой, называя Злой Королевой-неудачницей, пока Эмма не выплескивает ей в лицо бутылку воды, от которой не спасает даже шляпка с широкими полями. Конечно, таким количеством жидкости Зелину не растопить, но она покрывается волдырями и отступает в Зачарованный лес, в твой замок. – Все еще думаешь, что я Глинда? – сухо интересуешься ты, занимаясь царапинами Эммы. – Злая Королева, по-твоему, похожа на Добрую ведьму Севера? Эмма закатывает глаза. – Ой, да ладно. Если я – дочь Белоснежки, то ты ужасная Злая Королева. – Ее посещает какая-то внезапная мысль, и она вздрагивает. – Подожди, то есть, выходит, я твоя приемная внучка? Это фу. Ты испытываешь то же самое чувство отвращения, когда думаешь, что вы с Эммой в какой-то степени родственники – только тебя пугает связь через Генри. – Твой дедушка давным-давно умер, и я никогда не считала Белоснежку своей дочерью. Так что, надеюсь, нет. – И хорошо, – говорит Эмма, а потом наклоняется и целует тебя.***
Ты думаешь, она сбежит, когда вспомнит тебя, или ужаснется тому, что вы стали… друзьями, или почувствует себя оскверненной из-за того, что ты ворвалась в ее жизнь и не рассказала сразу, откуда пришла. Ты думаешь, что Эмма будет держаться от тебя на расстоянии всю жизнь, потому что подарила тебе Поцелуй Истинной Любви, а ты поняла, что любила ее дольше, чем готова была признать. И теперь она знает и наверняка не сможет нормально к этому отнестись, не сможет не воспринять твое путешествие в качестве искупления прежних грехов, как это сделала Снежка. Ты думаешь, что Эмма должна ненавидеть тебя и ужасаться твоими поступками. Но вместо этого комнату прошивает магический всплеск, Эмма на секунду повисает на тебе, восклицает с тихим «Ох!», а затем снова целует тебя, напрочь лишая дыхания.***
Ох.***
И вы начинаете готовиться к финальной битве и возвращению домой.