.Обдолбанный болью.

Когда кончились сигареты, стало совсем невыносимо. Кажется, что и не скурил только что одну за одной шестнадцать минут назад новую распакованную пачку "Капитана". Стало совсем одиноко, потому что пальцам больше не за что было цепляться. Стало совсем безвкусно, потому что язык больше не обволакивала смоляная горечь с примесью никотина, и нечего, не-че-го стало слизывать с губ - жалкими вдохами и хаотичным движением языка по кромке кожи - сладкий приторный отголосок фильтра. Стало холодно, слишком холодно, и этот лёд был не снаружи, хотя на дворе зима, но на хуй погоду, лёд был внутри, словно преобразовывался сам, из каждой ебучей клетки крови, сковывая тело нестерпимой болью. Душевная боль - хуже всего? Пожалуй. Сейчас кажется, что мир... нет, не рухнул грёбаным домиком из черв, крести и остальной поебени чёрно-красного. Он, сука, сгорел дотла, оставив после себя выжженную пустыню с промозглым серым пеплом, без цвета, смысла и надежды под лысым небом над головой. Может, я слишком простой, может, слишком посредственный, может, проблема в том, что не создавал проблем (конфликты ведь тоже полезны, без перебора, конечно). Может... я... слишком любил? Зато искренне. Чисто, откровенно, всеобъемлюще, блять! А он устал. От чего? От... идей - ноль, это невозможно обличить в слова, потому что не чувствую, потому что нет моей вины, потому что... Не судьба? Кто бы знал, я всё так же теряюсь в догадках, руша себя вновь и вновь с каждой новой минутой. А ведь недавно всё цвело и пахло, как у чёртовых классиков, и палёная радуга отсвечивала палитрой живого, живительного над макушкой. Недавно. В другой жизни. До... Четыре стены дома: не давят, не защищают, они чувствуются - никак. И я никакой. Разбитый, забитый, пустой. Хрен с ним. Уже всё равно. Одевался медленно, просто лень, но надо. Мне ведь надо? Мне! Вот и заставлял себя. Спускался вниз по лестнице, ненавижу лифт (воспоминания, что вытягивают душу, кажется, что через кончики волос, таская тело за патлы мёртвой хваткой), считал ступеньки, тупо сбиваясь на пятой-шестой, вновь и вновь начиная счёт заново, продолжая, кажется, что бесконечный путь. Я обдолбан болью. Хотелось накуриться глюков, но негде взять, хотелось упиться вдрызг, но оно того не стоит. Достаточно того, что во мне меня не осталось, только агония раскатами громыхающего движка в мёртвой пустоте. Лучше б сердце выдрал, чем оставил его гнить в моей груди. Забрал бы и его с собой, всё равно меня разрушил. Всё равно... - Тебя поцеловать бы - губы яд, - шепчу. Выдох, как оскорбление. - Обнять порывом - исступление, - закрыв глаза. Языком по нёбу, покурить бы. - Кожа к коже - вены страстью горят, - ладонями сжимая запястья. С силой давлю, чтоб до следов на теле. - Мы вместе. Нет!.. наваждение, - хрипло, стискивая зубы. Ладонями жму на глазницы, выдавить бы "яблоки" нахер, но увы. - У небес прошу хоть минутку - мольба, - сведя на переносице брови. Я не верю в Бога. - Во сне слепо ищу тебя рядом - я на пределе, - как аксиома, громко дыша. Задохнуться бы. - Ресницы щиплет болью - одинокая слеза, - с отвращением. Влажная слабость? Пф... Ни за что! - Наверно, так лучше... Нет! Я не верю! - крик, согнувшись пополам, прижимая кулаки к отощавшей стрессом груди. Ненавижу. Всё. Всех. Себя. Вру. Я этого не чувствую. Разучился... На улице не дышится легче, свежесть отдаёт мерзостью, хочу в прокуренную квартиру, назад, обдирать руки о пустые стены (на них нет больше общих фото), выть в пространство (голосом сдирая слизистую горла), кусать полоски кожи на ненавистной роже (кровь на вкус, как обречение). Не спасает. Не отринуть. Не изничтожить. Не послать куда подальше (надменно маячит рядом). Хочу туда, назад, под одеяло, спрятаться за пуховой стеной из хрустящих хребтами перьев от самого себя. Да не сбежишь, кусок мяса в груди не отпустит. Ну и похуй. По-хуй, ясно? А на голову, как кара, то ли дождь, то ли мокрый снег, то ли всё и разом. А на мне лишь кенгуруха поверх заляпанной пеплом сигарет майки. Не замёрзну. Наверное. Но путь в двенадцать шагов, и я промок насквозь. Тоже не помогает. Не отвлекает. Не избавляет. Ни-че-го! Хоть тело и грызёт противной дрожью и скрипом эмали об эмаль зубов, требуя обратить на себя внимание. Но я глух. Настоебенило! До магазина три двора. Гуляю. Хуёво, но заверяю себя, что гуляю, что всё хорошо, что всё наладится, что... Не помогает. Обугленный кусок нервов под рёбрами что-то пищит, сопротивляется моим действиям, пытается вразумить. Мудак! Делаю вид, что не понимаю. Самообман - великая вещь. Глупая, но великая. А я всё равно словно автокатастрофа - разбитый, помятый, искорёженный, почти труп. Захуй. Надо исправлять! Через три дома козырёк запасного, загаженного, забитого грубо сложенными кирпичами чёрного хода в дом. Гопники тусуются. Отлично. Сосут сигареты, громко ржут, выставляются распальцовкой, и эти их невменяемые треники (уже ненавижу), лакают дешёвое пойло из пятилитровой. Фу! Гадость. Как можно это пить? Я тоже хочу! Мозг? Не, не встречал такого! Подхожу, пружиня походкой, манерно, блядски, от бедра - сбиваю с толку. Прифигели. Угу. Хватаю тару и заливаю в горло, по большей части не глотаю (противно, не лезет, да и желудок пуст), лью мимо, на себя - выбешиваю. Злю. Мат. Очнулись. Сплёвываю в кашу грязно-мокрого некогда бело-пушистого горечь и кислоту спиртного, и: - Что за бабское пойло? - вопрошаю разом у всех, кривя лицо в гримасе неприятного. Идиот? Да! На роду написано. Скулу и живот срезает разом, два удара одновременно, с двух сторон и разной силы, но отдача по внутренностям - черепушке и кишкам - проходится когтями, раздирая по плоти. Крики. Мат. Ржач. Толчки в спину - падаю, колени вспыхивают агонией ужаса и понимаем - будут синяки. Пинок по почкам - точно буду ссаться кровью. Удар, ещё и ещё - под хруст позвонков без перелома, мутит, в голове звон, а пальцы в спасении пытаются сжать скользкую, холодную (снова холод) массу под руками. Я на инстинктах. Подошвой ботинка по фалангам, не больно, нет. Просто невыносимо. Вкус крови - расхерачена губа. Замах со свистом жалкого ветра из-за отвода конечности, назад и тут же хруст - часть лица всмятку. Потеря ориентира. Карусель. Мухи, почему-то цветные перед глазами, что уже заплывают гематомой (или мне кажется?). Жмурюсь. Не дышу. Или дышу. Что-то хрипит в груди, булькает в горле. Улыбаюсь, как мудак, падая мордой в слякоть, под топот ног вокруг, восторженное улюлюканье, звон и пульсацию в висках. Странно, но не больно. Вообще. Абсолютно. Тело, как онемело, ещё до того, как выкатился из дома. Улыбаюсь сам себе. Странно, но не стыдно. Странно, но не совестно. Странно. Бросаются корявыми словечками где-то сверху, тоже хочу научится языку гопоты. Он... ёмкий и точный в определениях. Хриплю, не шевелясь, слушая себя. Не больно. Физически-не-больно. Только душит душа. Твою мать! Бросают в снегу замерзать, уходят, смеясь. Кичась победой толпы над одним несопротивляющимся. Это разве честно? Где тут должна быть гордость за содеянное? Да, в общем-то, всё равно. У каждого своя правда. В ухо затекла талая вода, в другое налип мокрый снег. Всё-таки снег. Хах. А у меня джинсы промокли. И кеды порвались носами. Кажется, на руке порез-царапина, не сильно, но кровит. Не чувствую, просто вижу. И это тоже странно. Вдох-выдох. Больно. Догнало. Но боль скучная, тупая, как не моя, словно со стороны. А внутри по прежнему пусто. Встал кое-как, шатаясь, оскальзываясь, намокая ещё больше, ляпая ногами по жиже. Зачем-то помотал головой, как собака, чувствуя, как с волос в стороны разлетелись брызги мокрого. Голова тяжёлая, тело тоже, но всё не так, как должно было бы быть. Отстранёно, глухо, притуплённо. Я словно под железо-бетонной плитой. Но и она не давит - укрывает. Тоже... странно. Но уже привык. По ходу. Иду дальше. Мотает. Ноги, не сгибаются в коленках. Не холодно. Только влажно. И всё. Не удивительно. Глупо. Вдоль по улице. Вокруг тоже пустота, что роднит меня с природой. Радоваться бы, но не тянет. Меня нет. Поворот, вперёд, опять направо. Снова гопота. Они же? Иду к толпе. Целенаправленно. Упрямо. Сам не знаю зачем. Они, как ориентир, а я ведь за сигаретами вышел. И тут же губы зачесались, а дёсны жмёт привкус меди, словно с поручнем сосался. Не гадко. Не противно. Никак. Парни видят, засекли мою тушку, вновь офигевают. Тыкают в меня пальцами, что-то орут. Видно, что на измене. Рычат в мою сторону, матерятся так заковыристо и громко. Хорошо. ...наверное... Ко мне подскакивает рыжий. Но не конопатый. Яркий. Гибкий. Коренастый. Красивый. Чуть пьяный - от спиртного, и сильно - от эмоций. Забавный. Хватает меня за ворот майки (кенругуха порвалась в пылу недавнего типа боя), треск белой ткани (опять, не важно) и дёргает на себя, с замахом кулака под ярко горящие яростью карие глаза. - Стой, - тормозит друга синеглазый с чёрными волосами, армейский полубокс. - Чё? - сплёвывает рыжий, поворачивая голову назад, чтобы посмотреть на крикнувшего. - Отвали, - с усмешкой бросает тот, подходя к нам. Криво усмехается. Зырит с интересом. Меня не колышет. Джинсы заправлены в берцы, кожанка нараспашку, идеально-белая футболка плотно по телу, какой-то кулон болтается на серьёзной цепи. - М? - только и вякаю, потому что... потому что! Сам не знаю, в голове мешанина всего и сразу. Мыслительный процесс хромает. У него тремор, но не от страха - почти скуки? - Чел, - фыркает синеглазый, сжимая лицо пальцами за подбородок, вынуждая смотреть глаза в глаза. А лицо-то не опухло, значит хреново меня били, раз глаза не заплыли, только шнобель хлюпает и не фурычит. - Ты чё курил? Спайс? - и усмешка такая... похабная, понимающая. - Нет, "Капитана", - язык, как к нёбу прилип, словно стал в разы короче, и глотка не своя, отдельная от тела, голос звучит чётко, но глухо, как из трубы. Из-за носа. - Что за таблетки жрал? - перехватил он меня за кенгуруху, занимая место рыжего передо мной. И смотрит, сука, на меня. Так внимательно, пытливо, что рассказать ему всё-всё-всё тянет, выкручивая тихо жилы. Да только ему нах не упёрлись мои траблы, я сам по себе. И не ищу жалости. Мне не это нужно. Я хочу... Сам не знаю чего. Наверное, чувствовать что-то... Что-то большее, чем пустота и малосодержательная боль. Тело даже не ноет, не щиплет, не ломит. Тряпичная кукла из костей и мяса именуемая - я. Самому с себя НЕ противно. И это тоже странно, я же гордым был. ...когда-то... - Просто ел, - вяло отвечаю, рассматривая парня в ответ. - Хах, глючные грибы? - подкалывает собеседник. Сильный, уверенный в себе, не эгоистичный, просто знающий себе цену. Бля, я тоже был таким. - Макароны, - удивлённо тяну, машинально усмехаясь. - Что ж тебя так штырит-то? - тихо смеётся он. Оу, ясно, тоже хочет заторчать? Ну-ну. Тогда, парень, тебе дорога в ад, там этому научат, как прокляли меня. - Пустотой, - умудряюсь пожать плечами. - Чем обдолбан, еблан? - не злится, просто не понимает, и это раздражает. Его. - Болью! - выдыхаю с замкнутым отчаянием, проникновенно, не чувствуя слёз, хотя хочется плакать. Не от боли, от накопившегося стресса, переизбыток чего-то того, там, внутри, что под кожей не даёт покоя. Но нет. Их нет. Словно я не способен. - Девушка бросила? - тут же вникает собеседник. - Парень, - скорбно, мёртвым голосом. - И всё? - кажется, синеглазый удивлён. - Угу, - просто поддакиваю. А что ещё тут скажешь? - Хахаха, ну ты и мудила, ёпта! - откровенно ржёт он, и это почти красиво. Почти, потому что мне похуй. - Пошли, покурим, - и потащил меня в разномастную толпу. Оказалось, это не та гопота, какую представляют массы. По крайней мере, выглядят парни цивильно, просто дикие немного. Но... Народ меня принял смехом, подколками и тычками кулаками (едва-едва) в плечи, словно мы друзья дружные. - Привет, - неуклюже отозвался я, абсолютно не чувствуя дискомфорта от того, что совсем недавно они меня отпиздили. Не чувствуя себя неправильно из-за того, что выгляжу, как сто раз использованная мочалка на фоне их опрятности. Хотя и они-то были разнообразны. Но не до такого убого состояния, как я. - Бля, ты похож на мокрую крысу, - разразился хохотом рыжий, схватив меня за раненое плечо. Они не заметили покоцанной плоти, видимо решили, что пятна - что-то стороннее, а может и не заметили вовсе. А я... я вновь не ощутил ничего, кроме того, что меня коснулись, с силой, с нажимом, но без боли. Без физической. Да только душевная полыхала в каждом атоме организма погребальным костром. И словно колокол, тот самый, последний, где-то на задворках черепной коробки, звонил по мне, сообщая, в принципе, ненужную мне информацию. Не важно. - Парни, это... - громко и заразительно (да только у меня видимо иммунитет) смеялся синеглазый, хлопнув меня по спине и тут же осёкся. - Бля, тя как звать-то? - обратился он ко мне. - Лим, - почти вопросительно отозвался я. Нет, я имя своё помню, но нужно ли его называть. Оно для меня чужое, как и я сам себе. - Парни, это Лим. Я Коди, - сообщил мне синеглазый. - Это Рим, - ткнул Коди в грудь рыжего, - это... Дальше я даже не пытался вслушиваться, лишь жадно набросился на сигарету, что Коди держал в своей руке. Тяга. Две. Три. Почти не выдыхая. Заталкивая никотин в себя, утрамбовывая его в лёгкие, соскабливая дымом клетки органов воздушного дыхания изнутри. Легче не стало. Но я успокаивал себя мыслью, что могло быть и хуже. Могло. И стало. Голову повело. Голодный, типа замёрзший, что-то пивший - развезло. Кажется, куда-то шли, под ногами хлюпало. Что-то делали - я смеялся - отчаянно, надрывно, не всерьёз, лишь заставляя себя, чтобы почувствовать. О-щу-ти-ть! Но куда там, глухо. Лишь мишура событий и чего-то гадского в эмоциональной подвешенности. Вырубился в раз. Когда пришёл в себя, осознал, что сплю на полу, на пледе и под пледом, завернувшись в чёртов кокон. На теле одежда - чужая. Вокруг обстановка - чужая. Я и сам себе неизвестен. - Молодец, - рассмеялся Рим, плюхаясь рядом, на задницу, на ковёр (чистый, с узорами ровных кругов), похлопал меня по плечу и подал стакан воды. - Круто вчера магазин обнесли. Ну ты и жжёшь, чувак, - рассмеялся. Магазин? Вчера? Обнесли? Кажется, я произвёл впечатление, но не помню ничего. Да и не суть в общем-то. Грабанули и грабанули. Кажется, было круто. Что ж, запомню эту псевдоэмоцию. Руки выглядят страшно - костяшки сбиты; скулу дёргает - ощупал, гематома; зуб шатается - даже он, сука, не болит; губы разбиты - кровь запеклась. Видимо, били по второму кругу. Кто, почему, зачем и когда - не важно. Да к чёрту! Живой же? Живой. Да, но только оболочка. Чёрт, вот меня вынесло. А в груди по-прежнему холодно. Просто какой-то пиздец! Квартира ухоженная. На полу я оказался потому, что навернулся во сне с дивана. Рим слинял по архиважным делам. Ещё двое кого-то как-их-там тоже ушли, кто за провиантом, кто сплавлять награбленное, которое спрятали в некий гараж. Надо же, сколько информации из-за стен из разговоров. Коди подошёл ко мне осторожно, без страха, просто выказывая, что он не враг. С чего бы это? Присел на корточки перед моей тушкой и, показав тюбик, стал смазывать "бодягой" синяк на лице. - Зачем? - вяло, безэмоционально, просто для уточнения. - Не хочу, чтобы тебе было больно, - такой же безэмоциональный, но с серьёзностью в синем взгляде ответ. Пф. Больно! От моей боли мазь не спасёт и таблетки не помогут. Вообще ничего. Я безнадёжен! Коди предложил принять душ, потому что он чистоплюй херов. В принципе, я тоже люблю быть на позитиве. Любил. Сейчас мне кажется, что водные процедуры - это пустая трата времени. И завтрак вроде сытный, но без вкуса, не как бумага, а просто ничто. Не понял, хотя съел две порции. Чай ожёг язык, зашипел на автомате, понимая, что д-о-л-ж-н-о быть неприятно (мышечная память), но нет. А Коди, херов рыцарь, бросился... его зализывать, успев сказав в налёте: - Так боль быстрей пройдёт. Может, я не понял, может, интерпретировал чёртово слово "боль" не в тот контекст, но я ответил. Может, и не должен был, но Коди был не против, и я был за, так что...глупо, спешно стукаясь зубами, мы целовались, как... не знаю. Просто сорвано дыша. Неуклюже двигаясь, протирая спинами стены коридора. Вскрикнув от неожиданности, грохнулись на кровать в одной из комнат. Запах недавнего сна ещё хранили цветастые простыни. Коди ласкал меня с запалом, явно наслаждаясь процессом. Я же лишь отголосками чего-то где-то в теле чувствовал, что... должно быть хорошо. Но пусто. Снова. Блядски. Пусто. Руками под футболку, ощупывая, царапая, а я даже не сбился дыхалкой, не стону, не выгибаюсь, покорно принимаю чужие, но не чуждые ласки. Поцелуи беспощадные, настойчивые, они мне кажутся моркрыми и слюнявыми. Вещи прочь с тел, я даже помог Коди раздеться, проявив жалкую инициативу. Тут не желание - любопытство. Хотя член стоял - физиология. Наверное. Коди, как ненормальный тёрся об меня, дрожал, дышал жарко в шею, лизал кожу груди и целовал, целовал, целовал до одурения, что застилало алчным блеском его глаза. Я же лишь копировал его действия, пытаясь отзеркалить эмоции, чувства, ощущения. Но холод лишь ширился, сковывал органы, запрещая им сокращаться в бешеном ритме, запрещая трепетать, запрещая наслаждаться. Всё в пустую, но пусть так. Не "терпимо". Не "насилие". Простой интерес напополам с любопытством о дальнейшем. Он кусает губы, и мои и свои, мешая слюну с кровью, и это, кажется, его заводит. Член парня дрожит, пульсирует, такой горячий и нетерпеливый, мажет смегмой живот и мне кажется, что это даже приятно. И я чувствую, что я завидую запалу партнёра. И я знаю, что всё будет не так, как хотелось бы. Но почему бы и нет? Расслабляюсь, позволяю Коди лапать меня, ласкать, тихо постанывать от желания овладеть. А он красивый сейчас. Совершенно упускаю из вида, как Коди меня растягивает, как хрипит на ухо какую-то чушь, как толкается в первый раз. И только когда он заполяет меня собой, останавливаясь, явно заставляя себя перетерпеть желание сорваться в галоп, просто замирает надо мной, пока я лежу, напрягшись рожей в подушку, я чувствую, понимаю, что испытываю Его пульсацию, Его жажду, Его жар, что впитывается в меня, стягивает клетки теплом от чужого воздействия, и мне представляется, что это самое невероятное, что я испытывал в жизни. Но... Толчок. Коди чертовски медленно, как издеваясь, покидает моё тело, от чего я чуть ли не паникую, потому что да, теряю то, за что хочется держаться, хвататься, хранить в себе, у себя, для себя. И вновь в меня, с размаху, с силой, рыча на выдохе. Мурашки по телу автоматом - тело ещё помнит, как нужно реагировать на некоторые действия. И это почти приятно, почти ошеломляет, почти, но недостаточно, потому что не хватает. Меня не хватает, моих чувств, эмоций, запала. Но на данный момент мне и Коди - за глаза. Он словно трахает меня за нас двоих. - Мне нравится твоя покорность, твоя отчуждённость, ты такой... невероятный, - тихо-тихо шипит он мне в ухо, прикусывая хрящ, изгибается надо мной, толкаясь сильнее, глубже, резче. Тоже гнусь, тоже выставляюсь, повторяя своим организмом форму его тела. Мне почти хорошо, почти приятно, почти нравится, и я тянусь за этими крохотными отголосками едва ли не ставшего чужим в собственной оболочке плоти. Но не догоняю, ускользает, несётся прочь. Хотя нет разочарования, обиды, уязвлённости. Это всё не про меня, не для меня. Меня ничто не колышет. Я плаваю в пространстве, и от этого как-то вполне нормально. Просто нормально, и всё. Коди сходит с ума. Дрожит всем телом, трахает в раздрае, срывая себе все тормоза и посылая нахуй крышу. Он тёплый, такой горячий, что просто невозможно не заразиться осколками глухой неги, что успокаивает разрозненные нервы, вытянутые жилы, отпугивает внутреннюю боль. Но осколки колют, режут, громко звенят каждый раз, как Коди, словно мстительно, покидает моё тело. И мне хочется продолжить, но не тянет самому просить, молить, добиваться чего-то. Не успеваю осмыслить, прочувствовать некое неудовлетворение, как он возвращается вновь и вновь, толкаясь, кажется, с ещё большей силой и жаром. Напором. Внутри разливается влага, толчками, впрысками, немного щекотно. И всё. Коди с усмешкой переворачивает меня на спину, лижет губы широким мазком языка, прикусывая нижнюю, и начинает дрочить, с силой, яростью, глядя глаза в глаза. Это так пошло, так откровенно, так... горячо. Не стесняет, не смущает, лишь вызывает ещё больший интерес. Который как спесь слетает с радужки глаз, стоит лишь нарушить контакт взора, от того, что тело сгибает пополам, ослабевая от опустошения, белое под его рукой мне тоже кажется чужим. Липким, знакомым, но чужим. Не интерсено больше. Больше нет тепла. Снова нет меня. Вдох-выдох, даже не отирая кожу (плевать), встаю с места, начиная собираться. И совершенно всё равно, что на обнажённое тело я невпопад напяливаю чужие шмотки. Разве это важно? Желания уходить - нет. Желания остаться - тоже. Знать не хочу, что со мной. - Куда ты? - Коди откровенно потягивается в постели, лениво двигая мышцами под упругой кожей. - Домой, - отзываюсь на автопилоте. Деградация щекочет мозг. - Там плохо, - многозначительно растягивая буквы. Не уверяя, констатируя. - Здесь не лучше, - звучу вновь глухо. Без подоплёки и унылости. - Здесь я, - гордо отвечает любовник, садясь в постели, не стесняясь наготы. Ушлёпок, блин! - Похуй, - пожимаю плечами, что-то пытаясь найти в его глазах. Там лишь... понимание. - У тебя психическая анестезия, - говорит вяло, скромно, зевая. - Хуёвая вещь, - хрустя шейными позвонками от резких наклонов головы к плечам. - Врач? - спрашиваю почти надменно. Но только почти. - Нет, - кривя лицо в забавной гримасе. - На работе заставляют проходить тесты, ориентируясь на Запад, чтобы фирма выглядела солиднее и презента-абельнее, - тянет с отвращением в голос. - Хотя, по сути, говно говном, дочерняя шняга без блестящего будущего. Но начальству нравится делать вид, что фирма очешуеть, - кавычки пальцами и громкая усмешка кривит губы, - какая важная, ага, со штатом сотрудников в шестнадцать рыл, которые в основном занимаются байдой, помогая тем, кто нихера не делает, - смеётся, кажется Коди нравится откровенничать. - А я... Я всегда подсматриваю ответы и понятия тестирования после проведения оных, чтобы в следующий раз не лохануться. Запоминаю информацию, интересуюсь ей после, в свободное время. Хоть место работы у меня и ни о чём, но оно приносит стабильный доход. А стоит завалить никому не нужный тест, как тут же уволят. Политика такая, только идеальные кадры на рабочих местах, - снова смех, горький, но от сердца. Коди и злит, и веселит эта фигня одновременно. Это видно по тому, как он смотрит, как жмурит глаза, как ерошит волосы от забавности ситуации его рабочего процесса. - И что, я моральный ублюдок? - замираю напротив парня, смотрю, смотрю, смотрю на него, пытаясь что-то для себя понять. - Хахаха, нет, просто депрессивный мудак, - вздох, такой откровенный и такой тёплый. - Знаешь, такая хуйня часто встречается, передоз негатива и всё такое, он машет руками, дополняя действиями слова. Забавный. - Лечить меня вздумал? - не злюсь, но пинаю кровать босой ступнёй. Вроде отшиб палец. Точно не скажу. - Неа, развлекаюсь, - наглая усмешка. Его позитив не заразителен, но он прельщает. - Бля, чел, на улице жопа. Вернись в постель, будем грустить вместе, - ясно, что Коди шутит, но что-то скрывается за его словами. - Зачем тебе это? - наверное (на-вер-но-е!), я уже сдался, но любопытство не порок. - "Это" - это что? - прикидывается не при делах парень, игриво вылизывая губы алым языком. - Забота обо мне? - кажется, я вскинул брови и чуть ступил вперёд, прислушиваясь к собеседнику. - Ты похож на зашуганное животное, - говорит и трёт глаза одновременно. Не выспался, ещё уставший, не отдохнувший, да и после оргазма явно разморило. - Может быть, и что? - не вызов, не упрёк, вновь лишь интересуюсь. - А я люблю зверушек, - цокнув языком, с кинжалами азарта во взгляде. - И ненавидишь людей, - почему-то огрызнулся я, не чувствуя злости. - Возможно. Будешь у мня вместо мышки, - развлекается парень, поджимая ногу под себя. Откровенная поза. - СМ? - фыркаю с усмешкой. - Воу, не передёргивай в чушь! - машет конечностями и ржёт, сука. - Нет, ты не пэт, и им не будешь. - А тогда? - я реально не понимаю сути его предложения. - Мне скучно, - пожимая плечами, со взглядом (хитрым) из-под ресниц. - И всё? - фыркаю так, словно такой причины мало. - И всё, - забавляясь, соглашается он. - Почему я, а не твои друзья? - да, это правильный вопрос. - Вот именно, они друзья, а не... - Отчаянные твари? - даже не оскорбительно. - Типа того, - усмехнулся, прикуривая, взирая на меня лениво, из-за завесы дыма. - Буду о тебе заботиться, лелеять, кормить... - Трахать. - Не без этого. Но и ты против не был, - подмигивает и смеётся, вновь затягиваясь горьким. - А чё бы и нет? - нахально и просто. А у меня теперь всё - просто! И я остался. Равнодушно сел перед Коди по-турецки, хладнокровно вытянул из его пальцев никотиновый яд (по ходу, отнимать у парня покурин - входит в привычку), и затянулся так, словно сделал первый вдох после того, как слишком долго задерживал дыхание. Глотку продрало, лёгкие сжались, из глаз брызнули слёзы, а мне всё равно. Всё. Равно. Лишь шмыгнул изрядно потрёпанным днём ранее носом, кажется он опух, и, продолжил давиться табачным сизым. А в груди - никотин. Наполняет тело чем-то чужеродным, но... нужным. Да, нужным. Вот почему мне хочется дышать лишь дымом, он, хоть и на время, но избавляет от тяжести и звона нерушимой пустоты, заполняя, пусть на краткий миг, но з-а-п-о-л-н-я-я собой. Просто сидел. Просто курил. Просто смотрел на Коди. Тот НЕ просто жмурился, от какой-то своей таинственной радости. А я всё так же - просто - ничего не чувствовал. Положение не было безысходным, ситуация не была безвыходной, но мне было проще свалить всего себя на Коди (раз он так рвётся, мне-то лишь на руку). И что бы он там себе не думал, но пусть будет так. Так справляться с внутренней болью легче. Так - когда ты не один. Да, знаю, Коди лишь тощая ширма между мной и проблемами, но... Какого хера я должен заморачиваться на этот счёт? Не хочу. Не могу. Не тянет. Всё опостылело. Нет, мы не спасаем друг друга, это чушь. Но почему бы не считать такую глупую мишуру весомой причиной? Не всё в жизни имеет сакральный обоснуй. И пусть рядом не родственник, и не близкий человек, зато рядом с кем-то. С кем-то подле дышать проще, что ли. Не легче, но и не так тяжело. Знаю, я сам загнал себя в угол. А почему бы и нет? Может, это сплин, может, оскудение, некий застой, не знаю. Знаю лишь то, что так - чуть-чуть, но проще. Отговорка. Но помогает. И боль по шажочку, но отступает. Хотя внутри по прежнему - адский холод. Время лечит... Вот и посмотрим, есть ли у знаменитого Хроноса лекарство от меня самого. ****************** От Беты: Бета ушла курить в сторонку, сидеть в сугробе и глотать снежинки, становящиеся серыми от сизого дыма. Но... Бета согласна с Автором. И такое бывает, и не так редко. Просто мы не видим этих людей, не чувствуем их внутреннего состояния, и это грустно. Очень грустно, что возможно испытывать настолько всепоглощающие эмоции, разрушающие изнутри. ****************** Психическая анестезия (лат. anaesthesia dolorosa psychica — болезненная психическая анестезия); синонимы: депрессивная деперсонализация, «чувство бесчувственности», или болезненное бесчувствие — переживание неполноты эмоционального реагирования, исчезновения родственных чувств, недостаточности эмпатии и отсутствия эмоционального отклика на окружающее, утрата эмоционального отношения к работе, интеллектуальной деятельности, эстетической стороны воспринимаемого, этических аспектов своего и чужого поведения. Для эндогенной депрессии характерна психическая анестезия, которая характеризуется большим спектром расстройств — от переживаний эмоциональной ущербности восприятия и утраты чувств до явлений телесной анестезии, когда отсутствует эмоциональный аккомпанемент целого ряда ощущений одновременно. Больной это воспринимает, как утрату ощущения тела или отдельных его частей. Явления психической анестезии при депрессии могут касаться разных видов ощущений — зрительных, слуховых, тактильных, проприоцептивных, висцеральных. Проприоце́пция, проприореце́пция (от лат. proprius — «собственный, особенный» и receptor — «принимающий»; от лат. capio, cepi — «принимать, воспринимать»), глубо́кая чувстви́тельность — ощущение положения частей собственного тела относительно друг друга. ВИСЦЕРАЛЬНЫЙ (от лат. viscera - внутренности) - в анатомии - внутренностный, относящийся к внутренним органам, напр., висцеральный листок плевры.