Радужные пузыри

Она лежала рядом со мной практически обнаженная - лишь простые белые трусики и короткая майка, через тонкую ткань которой просвечивали ореолы темных сосков. У нее была небольшая грудь – почти незаметная в лежачем положении – узкие бедра и кривоватые нижние зубы. Без своего яркого макияжа она превратилась в бледную тень себя той, другой, умевшей привести огромный концертный холл в неистовство лишь одним своим присутствием. Мы растянулись на белых смятых простынях облитые блеклым светом зимних небес, льющимся сквозь стеклянную стену. Ее черные волосы разметались по подушке и моему плечу. А я смотрел в эту сизую глубину и думал, что не удивлюсь, если вдруг увижу огромного кита, выныривающего из-за ближайшего холма. Его огромный полосатый живот проплывет над острыми верхушками елей, задев их самую малость, потом он покружит немного над озером, в клубах поднимающегося от воды тумана, и скроется в небесах, махнув мне на прощание кончиком хвоста. И тут я умру. Я думал, это будет забавно. Я даже хотел этого. От хрустальной пепельницы на столике возле кровати, поднимался сладкий дымок недокуренной сигареты, которую я собственноручно скрутил пару часов назад. Шальное веселье – мы, хихикая и валясь друг на друга, пытались поймать прикрепленную к противоположной стене декоративную бабочку, прямо не вставая с кровати, тянули к ней руки, но не могли дотянуться – давно спало, она задремала, неудобно вывернув шею, уткнувшись носом мне под ухо. Кожей я чувствовал ее теплое дыхание, и это ощущение было настолько правильным, что не вызывало ни капли эмоций. Я аккуратно потянулся и почесал незабвенное произведение Кита Харинга у себя на руке. Кто-то говорил, что оно нужно мне, чтобы скрыть следы уколов. Я же знал, что это простое, даже схематичное, сердце - и есть я. Она сонно завозилась, когда я выскользнул из кровати и накинул на нее простынь. - Чш-ш-ш. Спи. Еще рано совсем, – прошептал, убирая упавшие на лицо пряди волос. Я нашарил в ногах кровати свои джинсы и толстовку – самые обычные, в этой глуши не перед кем выпендриваться – натянул их на себя. Потом раздавил в пепельнице - чтобы окончательно затушить - никому уже не нужный косяк и, пройдясь по комнате, решил приоткрыть окно, чтобы выгнать наркотический дух, повисший и в помещении, и в голове, и в душе. А еще у моей мамы нюх, как у пса на таможне. «Дольче Вита» спала, нежась в сонных объятиях томного зимнего утра. Кроме нас было еще несколько постояльцев, но мы редко покидали свою комнату слишком занятые собой и друг другом, поэтому я не знал, с кем жил под одной крышей. Где-то в глубине дома гремела посуда – ага, значит, мама уже поднялась. Отца нигде видно не было. Я быстро прошмыгнул через просторный холл, не удержавшись, провел рукой по своему любимому роялю, и, глянув сквозь стеклянную дверь на улицу, вдруг вспомнил, что забыл обуться. Босые ступни тут же обожгло холодом остывшего паркета. Возвращаться в комнату было лень, поэтому я решил проверить шкаф в передней. Этот огромный встроенный в стену зеркальный монстр предназначался для верхней одежды, на тот случай, если кому-то из гостей будет лень дойти до комнаты, чтобы закинуть ее туда. Кроме этого, мама хранила в нем целую батарею старой обуви: растоптанные отцовские кроссовки, лодочки и шлепанцы сестры, собственные резиновые сапоги, в которых удобно было ухаживать за садом. Я, не особо перебирая, сунул ноги с первые попавшиеся кеды с замятыми пятками и пошлепал на выход. На улице накрапывал противный мелкий дождь. Черт. Накинув капюшон на голову и поглубже зарывшись в толстовку, я протопал по веранде и спустился к просторному вольеру. Постоял, попытался рассмотреть собачьи жилища, расстроенно вздохнул, когда заметил светлый бок Джоли в одной будке, и любопытно вскинувшуюся морду Гахо – в другой. Мои собаки ни в какую не собирались дружиться. Сестра, смеясь, называла меня собачьим сутенером, а я мечтал о хорошеньких морщинистых щенятах. Я просунул руку сквозь прутья решетки и поманил пса, но тот не торопился выходить из теплой будки под дождь. Я еще раз расстроенно вздохнул. Предатель. Я спускался вниз, к озеру. Под ногами шуршал гравий, а мерзлый влажный воздух забирался под толстовку и щипал за щеки. Я вдыхал его, с наслаждением истинного мазохиста ощущая, как горят нос и легкие. Меня окружали буро-зеленые холмы, серая земля под ногами и стальная гладь озера впереди. Ах да, и еще сизый купол неба, в котором скрылся мой кит. Природа уютно обнимала наш маленький пансион, баюкая в своих объятиях. Это был особый крохотный мирок, отгороженный от всего света частоколом из грозно вздымающихся елей и моей собственной апатии. Где-то недалеко ехала машина, но мне было все равно – если это новые постояльцы, их встретит мама. Я стоял на берегу озера, пялился в небо, и почти видел отдаляющуюся спину кита и его прощальный взмах хвостом, как и представлял тогда, лежа в номере. Я собирался умереть. Меня пошатывало. Серые небеса потеряли точку опоры. Мне казалось, что земля - она и снизу, и сверху, и по бокам, и еще и вертится. Эта гребаная карусель закрутилась так, что я чувствовал, как подгибаются мои колени. Тут, я услышал хрупкий звон и не сразу понял, что звенит не у меня в голове. Кое-как поймав равновесие, я обернулся. - Мару-я, - позвал. Небольшая белая кошка ответила мне тихим мявом. Скорее всего, поинтересовалась, за каким чертом я в такую рань, да еще и под дождем, шляюсь один по берегу озера. Впрочем, я мог задать ей тот же вопрос. Я видел, что ее мягкая шерстка потемнела и слиплась, а на хребте вздыбился гребешок, как у динозавра. В такую погоду, ей бы сидеть на теплой кухне и клянчить у мамы еду. Хотел спросить. Но я ведь еще не настолько спятил, чтобы разговаривать с животными и ожидать ответа? Или уже настолько? Мару сделала несколько шагов вверх по берегу – звоночек на ее ошейнике снова заговорил – и остановилась, настороженно присев. Я поднял от нее глаза, посмотрел в сторону дома, да так и замер.

оОо

Если я расскажу вам свою историю, она вам вряд ли понравится – слишком много в ней грязи и того, что я бы с радостью забыл, если бы только мог. Если бы я хотел узнать, желаете ли вы ее выслушать, я бы спросил. Но я не буду. Надо же хоть где-то оправдывать свой имидж человека, которому плевать на мнение окружающих. Если вы думаете, что домой, в Корею, из Нью-Йорка меня привело желание увидеться с семьей, тоска по родным местам, или там чувство патриотизма, то вы жестоко ошибаетесь. Все намного прозаичнее. Меня бросили. Жестоко, унизительно, еще и ноги вытерли. Бен-гребаный-Баллер. Только так и не иначе зовется теперь этот человек. В последний раз, когда мы виделись, его сверкающую лысину прикрывала очередная подростковая кепка, цепи на шее весили с тонну – я все не мог понять, как он не заваливается под их весом – а рука покоилась на заднице какой-то блондинки, между силиконовых сисек которой утопал до боли знакомый кулон. МОЙ КУЛОН. Который он потребовал вернуть, когда мы расставались. Я плакал. Я пил и курил. Я занимался черт знает, чем, и почти сошел с ума. Я словно упал в бушующее море, скованный по рукам и ногам, и безропотно опускался, тонул. Все ближе и ближе ко дну. Я прекратил писать музыку просто потому, что не мог. А если и садился за пульт, у меня получался какой-нибудь лютый психодел, под который только людей бензопилой рубать. Однажды, Сонни, в отсутствие укатившего в Лос-Анджелес Ёнбэ исполнявший обязанности лучшего друга, нашёл меня в такой дыре, которую и клубом назвать было нельзя. Наутро после этого, когда я, проснувшись, проблевался как следует и немного пришел в себя, состоялся разговор, в котором друг посоветовал съездить на родину. А что, подумал я, родители будут рады, сестра с племянником тоже – Дами давно зазывала меня в гости – проведаю, увижусь с друзьями - я мысленно прикинул, остались ли у меня на родине друзья – и согласился. Через неделю в аэропорту меня провожали трое: Сонни, вернувшийся Ёнбэ и его девушка, Лидия. - Эй, ты только не дури там, бро, - крепко обняв меня, посоветовал Ёнбэ, а я фыркнул, ну уж нет, сэр, хватит с меня сумасшествий, тем более, что в Корее за это могут и на костре сжечь, даром, что не в Северная, - и знай, что мы всегда на твоей стороне, что бы ни случилось. Лидс в подтверждение его слов кивнула – при этом ее светлые упругие кудряшки подпрыгнули не хуже пружинок – и тоже потянулась меня обнять. - Возможно, мы приедем на Рождество. Так что не грусти, все наладится, – она взяла мое лицо в свои ладошки и мягко поцеловала в лоб, как обычно целует мать своего непутевого сына. Я благодарно улыбнулся ей. Слишком многие отвернулись от меня, когда случился мой вынужденный каминг-аут, а кожу на внутренней стороне предплечья украсил рисунок Харинга. Поэтому я ценил любовь и заботу этих троих людей, за годы в Америке ставших самыми родными. - Скрилл! – Я раскрыл объятия, приглашая в них скромно стоящего в сторонке Сонни. Тот засмеялся и крепко обнял меня, чуть приподняв над полом. – Спасибо тебе за все. Если бы не ты, не знаю, где бы я был сейчас. - Зато я знаю. В том притоне, откуда я тебя вытащил, - усмехнулся друг, нисколько не пеняя мне за то отвратительное поведение, которое ему приходилось терпеть последние недели. Он хлопнул меня по плечу напоследок и сунул в руки небольшую записку с именем и телефоном, о которых мы говорили накануне. Уже сидя в самолете, я бессмысленно пялился на бескрайнее небо, белоснежные валуны облаков и обнимал себя руками, все еще ощущая кожей прикосновения друзей и теплый поцелуй Лидс. Я привалился плечом к иллюминатору и мелко дрожал. Когда подошла обеспокоенная стюардесса - все ли с вами в порядке, сэр - я, словно позабыл английский – смотрел на нее, как баран на новые ворота, не в силах сказать ни слова. В итоге, она, решив, видимо, что мне нездоровится, принесла плед и горячий чай, который так и остался остывать на столике. Я завернулся в плед, как в кокон, в процессе знатно отпинав локтями представительного мужчину, сидящего в соседнем кресле, натянул черную шапку – «Giyongchy» - на лицо и закрыл глаза. Все, лишь бы не видеть открывающихся мне просторов. Ведь там, под брюхом этой чертовой железяки, лежал весь мир. Я мог пойти куда угодно, заняться, чем захочу и быть тем, кем только позволит мне фантазия, но я не мог. Не хотел этой свободы просто потому, что мне больше не с кем было ее разделить. Я шмыгнул носом и плотнее прижал шапку к лицу, чтобы ткань поскорее впитала соленую влагу с моих щек. По прибытию домой вокруг меня закрутилась обычная рутина. Я остановился у сестры, так как своего жилья у меня в Сеуле не было, но она только рада была принять у себя своего блудного младшего братца. Я ходил вместе с ней по магазинам, таская тяжеленные сумки с продуктами, и не понимал, куда нам столько, а она отвечала, что я слишком худой и нужно меня откармливать. Помогал делать уроки племяннику, который казался совсем крохой, когда я видел его в последний раз, а теперь уже ходил во второй класс. Ездил к родителям в «Дольче Виту» по выходным, расстраивался, что Гахо и Джоли никак не заведут щенков и гонял их с палкой по берегу озера, до тех пор, пока сам не валился от усталости прямо на голый щебень. А потом, по вечерам сидел с мамой и папой на веранде, и, глядя на закатывающееся за холмы солнце, рассказывал о своей жизни в Америке, не упоминая, правда с кем я жил и какой образ жизни вел. И делал еще тысячи мелких насущных дел, о которых я просто не думал в той своей прежней жизни. Поначалу это было мучительно. Я закрывался в ванной и долго держал голову под ледяной водой, позволяя скрадывать с глаз теплые слезы. Я специально занимал все свое время всеми этими абсолютно бессмысленными порой глупостями, без которых немыслима рутина, чтобы хоть на минуту отвлечься от тяжелых мыслей. Я устраивал сеансы психоанализа по Скайпу, через полмира донимая ими Ёнбэ в любое время дня и ночи. А он лишь устало чесал отросшую щетину, поправлял свою волнистую гриву, больше похожую на афро, и шел к холодильнику за бутылкой пива, чтобы в который раз сесть и выслушать мои жалобы на жизнь. Я задыхался, стоя возле окна на такой же высоте, что и в своей квартире в Нью-Йорке, глядя на в точности такой же стеклянный небоскреб, брат-близнец которого находится на противоположной стороне земного шара. Я шел по улице, и мне казалось, что я и не уезжал никуда. Сердце вздрагивало и говорило, что я забыл показать Бену свой новый трек, который обещает стать хитом. Но потом на какой-нибудь вывеске я натыкался на буквы родного языка, и приятное наваждение спадало, оставляя после себя сосущую пустоту в груди. Я. Так. Больше. Не могу. Однажды ночью сестра застала меня скрутившимся на диване с непонятный кокон. Я закинул ладони на затылок и со всей силы давил на голову, прижатую к коленям. Возможно, я пытался физической болью и дискомфортом подавить боль душевную. Не знаю. - Чжиён-и? – Услышал я ее обеспокоенный голос. – Тебе нехорошо? Я вздрогнул, когда ее тонкая рука коснулась моего скрюченного плеча. Диван рядом прогнулся, и она попыталась отцепить мои руки от головы. Когда у нее не получилось, она стала мягко гладить сведенные, будто в судороге, мышцы и тихонько бормотать мне на ухо абсолютно не связанные между собой, но очень ласковые слова, совсем как в детстве. Тут я не выдержал и громко всхлипнул. - Эй, ну ты чего, глупый? – Спросила сестра, аккуратно обнимая меня и тихонько убаюкивая. А мне было жутко стыдно. За себя, за то, что она даже не подозревала, какой у нее брат. Больше всего на свете мне хотелось поделиться с кем-нибудь своей болью. С кем-то близким, с кем-то, кто вот, как сейчас, обнимет и утешит. Но я боялся. Боялся непонимания и осуждения. От собственной семьи я такого не вынесу, это точно. - Расскажи нуне, ну же. Что у тебя случилось? Я шмыгнул носом и замер, уткнувшись мокрой щекой ей в шею. Дами всю жизнь ненавидела это слово – нуна, всегда предпочитая ему, обращение по имени. По большему счету, она действительно была для меня скорее подругой, чем старшей сестрой. Всего несколько раз в жизни она позволяла называть себя так, и все эти разы я был на грани отчаяния. «- Нуна любит тебя, Чжиён-и. Все будет хорошо» Я шумно втянул воздух и отстранился, сев ровно. «- Чш-ш-ш. Нуна рядом» С силой провел ладонями по мокрым глазам, от чего под веками заплясали разноцветные искры. «Нуна…» - Нуна, - еле слышно выдохнул я, не веря в то, во что решился. Я взял ее ладошки в свои руки и со страхом заглянул в ее темные глаза. – Я хочу рассказать тебе, как я жил в Америке и что со мной случилось. Тут она с каким-то облегчением выдохнула. - Слава Богу, Чжиён-и. Я так и думала, что ты не просто приехал повидать нас всех. Наконец-то ты решился. Я слабо улыбнулся, и уже собрался было с духом, чтобы все ей рассказать, как она выбила из меня весь воздух следующей своей фразой: - У тебя проблемы с девушкой? Поссорились? Я сидел, как истукан, окаменевший, не зная, как подобрать слова, чтобы ответить. - Э-э-э… Да, - и тут же воскликнул, перебивая сам себя. - То есть, не совсем! Нуна, там, в Америке, я встречался не с девушками. А с парн…ннями. Мне… н-нравятся… парни… - закончил, уже не глядя на сестру. Я опустил глаза и все ждал, когда она брезгливо выдернет свои ладони из моих, прикажет собирать вещи и валить из квартиры, из жизни нашей семьи, и на пушечный выстрел не приближаться с ее сыну. Ведь чему может научить племянника такой неправильный дядюшка? Ах, нет, это к тому же передаётся еще и воздушно-капельным путем, как думают некоторые. Поэтому, вероятно, для малыша уже все кончено. Однако часы на стене все тикали, оглушая, в повисшей между нами вязкой тишине, но ничего не происходило. Тогда я посмел посмотреть на Дами, чтобы понять все-таки ее реакцию, и в ее глазах к своему удивлению увидел лишь слезы. Ни грамма презрения или ненависти. Лишь изломанные брови, плотно сжатые губы и огромные блестящие глаза. - Дами… - Идиот! – Она не дала мне договорить. Прижала к себе так крепко, будто в эту самую секунду я мог испариться, и только ее объятия смогли бы меня удержать. Она ругалась. Слова смешивались со всхлипами, и я едва ли мог понимать ее, но все равно кивал и соглашался со всем, давясь слезами. Мы почти рыдали, сдерживаясь лишь потому, что помнили, что за стенкой спит ребенок, и ему совсем не обязательно видеть маму и дядю в таком состоянии. А потом я выложил ей все как на духу. Про первые эксперименты еще в университете, загулы и косяки, про сумасшедшие пати в клубах и, конечно же, про Бена. После этого разговора меня начало отпускать. Дышать стало легче. Небо уже не казалось таким беспросветно серым. Я с радостью выгуливал племянника по зоопаркам и аттракционам, уплетал с ним сладкую вату и конфеты – после этого боясь встать на весы – а по вечерам сестра показывала мне каких-то мужиков с сайтов знакомств, и мы обсуждали их чуть не до утра. Я уже не смотрел на синтезатор, который за каким-то чертом притащил с собой, как на врага всего корейского народа, и все чаще поглядывал на записку Сонни, которую еще в аэропорту не глядя сунул в кошелек. Пока в один прекрасный день моя новая жизнь не сделала очередной поворот. Был вечер пятницы, и я, отчаянно скучая, думал, чем же себя занять. Полдня я просидел за синтезатором над блокнотом, но ноты упорно отказывались складываться в какую-либо мелодию. Поэтому я бросил бесплодные попытки и завалился на диван. По телевизору шла какая-то музыкальная передача. По сцене скакали полдюжины полуголых девиц и отчаянно виляли тощими задницами. Я с видом великого мыслителя задавался вопросом, как при такой длине шортов они не застужают себе всякое. Или застужают? Вдруг, мои глубокомысленные размышления прервала мелодия звонка. Я удивленно уставился на телефон, небрежно закинутый на спинку дивана. Никто из старых друзей еще не знал, что я вернулся в Сеул. Да и были ли у меня эти друзья? Я глянул на дисплей и тут же фыркнул, закатив глаза. «Lil shit» - значилось на экранчике. С этого станется разведать и государственную тайну. Ткнув на зеленую кнопку, я ответил. - Сынри-я! - Хён! Знай, что я обижен и оскорблен до глубины души! – Послышался из динамика его громкий голос. Где-то на заднем плане можно было расслышать музыку. – Ты ни словом не обмолвился, что приехал. И это мне, своему лучшему другу! - Мой лучший друг – Ёнбэ, а ты всегда был лишь занозой в моей заднице! – Прикрикнул я в ответ, отлично зная, что тот нисколько не обидится. И действительно, друг лишь громко засмеялся. - Хён, я не знаю, чем ты там занимаешься, да и плевать мне, – я фыркнул от такой наглости. - Я сейчас в NB. Давай, ноги в руки и сюда. - NB? – Не понял я. - Ночной клуб, хён. Море алкоголя, девочки и громкая музыка, – как несмышленому ребенку стал пояснять мне Сынри. – Он, кстати, принадлежит нашему с тобой общему знакомому… Он замолк, видимо выжидая эффектную паузу. Но я не выдержал. - Ну? - Какой ты скучный, – протянул этот мелкий гад. - Это клуб Хёнсок-хёна. И там частенько собираются многие интересные личности, с которым ты мог бы выгодно посотрудничать. - Хёнсок-хён открыл клуб? – Я мог бы и не удивляться, прекрасно помня, что бывший наставник и несостоявшийся работодатель частенько любил покрутить пластинки. Вторую часть реплики я решил проигнорировать. - С добрым утром! Я вижу, ты совсем потерял связь со старой компанией, – тут он пропал на секунду, в трубке что-то зашуршало, а потом Сынри затараторил так быстро, как только мог. – В общем, хён, я скину адрес в Ка-толк. Это в Хондэ - не заблудишься. Я жду. – И отключился. А я остался сидеть с открытым ртом и внезапно заволновавшимся сердцем. Глубоко вдохнув, я невидяще завозил взглядом по комнате, пока не наткнулся на экран телевизора, в котором раздетых девиц теперь сменили парни в расстегнутых рубашках и пиджаках на голое тело. Они активно изображали безумно веселую вечеринку, при этом умудряясь ненатурально чисто петь. Я непроизвольно сглотнул. В руке булькнул телефон, извещая о пришедшем сообщении. Я собирался со скоростью света. Джинсы, стертые чуть ли не до состояния шортов, белая майка – будет шикарно светиться в ультрафиолетовом свете – открывающая тату на боках, мои жизненные кредо. Побольше колец и браслетов – «Chrome Hearts» - кепка. Или не надо? Я застыл перед зеркалом, оценивая труды рук своих. Из зеркальной рамки на меня смотрел прежний я. Казалось, сейчас в комнату войдет Бен, глянет раздраженно – скоро ты там, Чжиён? – и пойдет за новым бокалом коньяка, чтобы дождаться меня для поездки в клуб. Только вот теперь Баллер был далеко, за полмира. И я, наконец-то, мог порадоваться этому. Я счастливо улыбнулся, оглядывая себя. В прихожей пикнул электронный замок. Я подхватил куртку, вихрем прошелся по квартире и едва не сбил с ног Дами, присевшую, чтобы развязать шнурки сыну. - Что-то случилось? – Она удивленно посмотрела на непривычно радостного меня. - Ухожу, – я нагнулся поцеловать племянника в макушку и обнял сестру. – Сегодня вряд ли буду. Сынри позвал кое-куда. - Сынри? – Она приподняла бровь, одновременно стаскивая с ребенка курточку. – Это тот мелкий, который в школе таскался за тобой хвостиком? - Ага, – бросил я уже с лестничной площадки. Этот мелкий засранец еще в школе умудрился сделать свое прозвище известным. Кто такой Ли Сынхён? Люди лишь пожимали плечами, услышав это имя. Зато Сынри знали все. Зачастую, никто не догадывался, что эти два имени принадлежат одному и тому же человеку. Дошло до того, что даже учителя стали звать его по прозвищу. Известным его сделали странные выходки, типа декларации стихотворений на табурете посреди урока математики, и исключительная способность часами болтать ни о чем. Язык без костей. Он учился в той же школе, что и мы с Ёнбэ, только на пару классов младше. Познакомившись с нами в агентстве у Хёнсок-хёна, он стал, как привязанный, преследовать нас, рассказывая всякому встречному и поперечному, что мы друзья не разлей вода… Нет, не подумайте, я любил этого гада. Он был одним из тех людей, которые, узнав о моей ориентации, не отвернулись от меня. Я думаю, он сделал это в силу своей инфантильности. Я очень любил Сынри. Просто временами жутко хотелось его придушить. Он ждал меня у входа в клуб. Одетый в обычные джинсы и серую чуть мятую футболку, взъерошенный и с чернильными кругами под глазами, которые – я знал точно – он ненавидел всей душой, но сделать ничего не мог - проблемы с почками. В то же время он оставался селебрити, это было видно по тому, как он себя держал. Сынри величественно кивнул охраннику и провел меня к входу, над которым горели огромные буквы – NB. - Добро пожаловать! – Радостно объявил друг, перекрикивая ревущую музыку, и раскинул руки, обводя помещение. Я вцепился руками в железный поручень помоста, на котором мы оказались, с интересом оглядывая зал. Внизу, у нас под ногами, кишело живое море из поднятых рук, запрокинутых голов и извивающихся тел. Прожектора мигали, выхватывая из темноты отдельные кадры. Лазеры расстреливали толпу зелеными, синими сполохами, разжигая этот ад, щедро сдобренный похотью, алкоголем и, скорее всего, еще чем-то не столь невинным. Сынри, дождавшись пока я закончу наслаждать открывшимся мне зрелищем, потянул меня за руку вниз по лестнице. Расталкивая неистовствующую толпу локтями, он расчищал дорогу к бару, по пути успевая сообщать некоторые сведения о танцующих и тыкать пальцем в забредших в клуб знаменитостей. Пока мы ждали свой заказ, Сынри орал мне в ухо: - Видишь вон ту куколку? – Он показал на девицу в ярком макияже и супер короткой юбке, извивающуюся вокруг какого-то парня. – Поет в девчачьей группе, строит из себя ангела небесного, но каждую неделю, как штык, здесь и каждый раз с новым кавалером. Спасибо! Друг поблагодарил бармена, вручил мне мой коктейль и, когда в толпе появился просвет, указал куда-то вперед и снова заорал: - Чхве Сынхён! – На небольшом возвышении у стены стоял диван, на котором развалился длинноногий парень, будто только что сошедший с обложки рекламного буклета Тома Форда. Я непроизвольно залюбовался. – Можешь даже не смотреть на него так. Он фрик. Занимается дизайном мебели. Фанатеет от сюрреализма. Мне кажется, покажи ему фото Дали – у него встанет. Лично я боюсь проверять и тебе не советую. Я для профилактики влепил Сынри хороший подзатыльник, чтобы знал, что и кому можно говорить, а потом снова вернул взгляд на возвышение. Рядом с диваном располагалось кресло, в котором сидел, закинув ногу на ногу, еще один парень, откровенно говоря, не наслаждающийся творившейся вокруг него вакханалией. Он увлеченно рылся в телефоне, и длинная, явно крашеная, челка занавесила ему пол-лица. Сынри, поймав мой взгляд, снова прокомментировал: - Кан Дэсон. Он балладник. Сейчас как раз на гребне волны. Выступает, правда, по большей части в Японии, – Сынри нагнулся поближе ко мне, почти уткнувшись губами в ухо. – Мордашка у него не ахти, но поет, как бог. Он отстранился, и меня накрыло плотной волной. Музыка била по ушам, низкие басы урчали где-то в желудке. Вокруг извивалась толпа, а я тупо пялился в одну точку, забыв отвести глаза от странной парочки. А эти незнакомые ребята занимались своими делами, словно находились вовсе не в ночном клубе: тот, что выглядел как идеал Тома Форда, растянулся на диване, закинув свои длиннющие ноги и голову на подлокотники, а его друг периодически отрывался от смартфона, чтобы бросить что-то быстрое и явно смешное, потому что парень на диване хохотал и хватался за живот. Наверное, в этот момент я бы отдал все, лишь бы кто-нибудь столь непрерывно изучал меня. - Эй, чего застыл, хён? – Голос друга вырвал меня из оцепенения. Я обернулся, и он тут же сунул мне в руки собственный стакан, а сам подхватил со стойки еще два. – Ну что, пойдем знакомиться с красавчиками поближе? – И стал проталкивать меня через толпу, каким-то образом умудряясь не пролить ни капли. - Сынри-я, тебя только за смертью посылать, - прозвучал с дивана низкий рокочущий голос, приправленный капризными нотками, когда мы поднялись к ним. При звуках этого голоса во мне встрепенулось что-то до боли знакомое, но тут же утихло, не давая вытянуть себя из глубин памяти. Когда Сынри поставил стаканы на низкий стеклянный столик, этот фанат сюрреализма тут же подхватил свой и со вкусом отпил. А его друг предпочел проигнорировать напиток и обратил свое внимание на меня. Он ясно улыбнулся и поздоровался: - Привет. У него был приятный, с хрипотцой, голос, похожий на шорох иглы граммофона. Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но этот мелкий засранец опередил меня: - Чжиён-хён, знакомься. Это Сынхён-хён и Дэсон-хён. Хотя Дэсон-хён тебе и не хён, хён, – и засмеялся, явно довольный своей шуткой. Мы трое переглянулись, коллективно не оценив его юмор, но Сынри было плевать, впрочем, как и всегда. - Приятно познакомиться, - игнорируя веселящегося мелкого, Сынхён протянул мне руку для пожатия. Я перегнулся через низкий столик и, взглянув прямо ему в глаза, с удивлением обнаружил, что его радужки различаются по цвету. Причем, даже в ужасном клубном освещении можно было разглядеть, что правый глаз у него ярко зеленый, а второй – лиловый. Ну точно фрик. – Какими судьбами здесь? Прости, но я впервые вижу тебя в этом клубе. - Приехал навестить родных и отдохнуть от работы, - уклончиво ответил я и, отхлебнув коктейля, чуть съехал по спинке кресла, поглубже утонул в нем. - А чем занимаешься? – Подал голос Дэсон, с интересом разглядывая меня и прикидывая, кем я могу быть. - Я композитор и диджей, – пожал плечами. В этом клубе моя профессия не должна была вызвать удивления, однако Сынхён присвистнул. - Диджей? А псевдоним у тебя есть? – Я слегка поморщился от тона, которым он это сказал. Этот парень будто насмехался надо мной, не воспринимая всерьез. - Джи-Дрэгон, - коротко выплюнул я, приготовившись набычиться и отбивать атаку. Но оказалось, что оборона была не нужна. Услышав это имя - имя, которое за много лет приросло ко мне и, как и то, что значилось у меня в паспорте – Квон Чжиён – стало вторым Я, он нахмурился и слегка напрягся. - Джи-Дрэгон, - Сынхён словно попробовал это имя на вкус. Наверное, в этот момент он тоже что-то такое припомнил, потому что при звуках своего прозвища, озвученного этим глубоким голосом, будто вторящим басам, бьющим из мощнейших колонок, меня самого осенило. - Чхве Сынхён! – Воскликнул я и удивленно посмотрел на него, отыскивая знакомые черты. – Темпо?! Мы уставились друг на друга, как два барана, не в силах произнести ни слова. Потому что таких совпадений ведь не бывает. Мы с Темпо перестали общаться, когда у него не получилось пробиться в агентство из-за проблем с лишним весом, хотя до того частенько зависали вместе в андеграундных клубах, читали реп и битбоксили. В то время он был очень несчастным, наивным и своими мягкими округлостями напоминал огромного младенца. Кстати об этом. - Хорошо выглядишь, – невпопад ляпнул я, сразу же сообразив, какую глупость сморозил. Но ситуацию спас внезапный взрыв хриплого хохота, который заставил меня вздрогнуть и обернуться с ту сторону, где сидел Дэсон. - Так вы знакомы? – Не переставая смеяться, спросил он, наслаждаясь видом наших вытянувшихся рож. К нему тут же присоединился Сынри, голося что-то о потерянных много лет назад родственниках. Эти двое сидели молча все то время, что перед их глазами развертывалась наша небольшая импровизированная комедия, и терпеливо дожидались ее финала, заранее почуяв интересный поворот событий. Теперь Сынри будет, о чем рассказать в очередной громкой компании. И мы принялись отмечать наше неожиданное воссоединение. Сынри сразу же вызвался сбегать в бар «за чем покрепче», и скоро на столике уже красовалась пузатенький бутыль с коньяком. А мы с Сынхёном, крича и перебивая друг друга, стали вспоминать все самые смешные и идиотские ситуации, в которые попадали вместе. Имена. Места. Названия. Все смешалось в голове, и мы с трудом припоминали даже, как звали людей, что в те времена были нам лучшими друзьями. Но нас это не останавливало. Алкоголь разжигал кровь, и мы, два придурка, орали строки из своих старых песен, абсолютно не заботясь об их порядке. Я был счастлив и окрылен. Я снова стал тем шестнадцатилетним пацаном, каким был когда-то, когда казалось, что весь мир лежит у меня под ногами, а тысячи дорог ведут в светлое будущее. Клуб радостно крутился вокруг меня, цветные лучи прожекторов слились в один какой-то невозможный оттенок, и мне казалось, что я нахожусь в герметичном кубе – ха-ха, куб-клуб – под прицелом микроскопа какого-нибудь сумасшедшего ученого. Или нет, не так. Я был центром всей этой гребаной вращающейся вселенной. В какой-то момент – я не уловил, когда – я оказался на диване, прижатый к теплому боку Дэсона, который пересел еще в начале празднования, чтобы лучше слышать наш с Сынхёном пьяный бред. Я дрыгнул ногой и наткнулся на его крепкое бедро, затянутое в узкие джинсы. Сквозь художественно протертые дыры проглядывали волосатые коленки. Для троих взрослых мужчин на этом диване было маловато места, и я - практически не специально - соприкасался с ним, чувствуя крепкие мышцы, скрытые под простой черной футболкой. Что и говорить, мне всегда нравились крупные парни. Веселье наше чуть утихло, и Сынри, перехватив инициативу, рассказывал какую-то очередную байку, которую никто, по сути, не слушал. Чтобы немного унять разбушевавшийся мир вокруг, я прикрыл глаза, крепко зажмурившись, и откинул голову на спинку дивана. Точнее попытался. - Ох, прости, - я наткнулся затылком на что-то твердое и, поняв внезапно, что это рука Дэсона, судорожно дернулся. Он посмотрел на меня непонимающе, явно удивленный моей реакцией. Его маленькие глаза были буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. И я подумал, что да, Сынри не соврал, когда сказал, что Дэсона нельзя назвать красавцем. Но это были самые невероятные губы в мире… - На танцпол! – Услышал я голос Сынри и, обернувшись, увидел, что его утаскивает какая-то девица. Странное шальное веселье накрыло меня с головой, и я, не особо задумываясь, схватил лежащую до сих пор на спинке дивана руку и с трудом потащил Дэсона за собой. Меня разбирал смех от того, что парень даже не подозревал в какой опасности был несколько секунд назад. Я вновь опьянел. Мы врезались в содрогающееся море тел, как нос корабля взрезает волны, продираясь сквозь шторм. Я так и не разжал пальцев на его руке, и старательно пробивался в самую гущу толпы, туда, где не было места даже вдохнуть полной грудью. Мы оказались тесно прижаты друг к другу, и, тем не менее, мы не переставали двигаться. Даже если бы захотели остановиться – не смогли бы. Море людских тел превратилось в единый организм и двигалось больше по инерции, чем по собственному желанию. Над головой гремела музыка. Где-то неподалеку обжимал свою девчонку Сынри. Я же думал лишь о том, как горячо это тело, к которому я – спасибо, Господи, или кто там этим заправляет? – оказался притиснут. Но тут, музыка чуть утихла, и послышался голос диджея: - Воу-воу-воу! Смотрите, кто пожаловал! – Толпа в едином порыве подняла головы вверх, пытаясь рассмотреть тех, кто находился на помосте у входа. – Это же королева Сиэль и ее девочки! Толпа радостно заревела. Дэсон рядом со мной усмехнулся – видимо, появление коронованной особы не вызывало в нем таких ярких эмоций. Сынри тут же принялся локтями пробиваться в сторону новоприбывших. Сиэль «Чумовая крошка!» - Так охарактеризовал ее Сонни, когда убеждал его найти ее в Сеуле и обязательно записать совместный трек. - Знаешь ее? – Заорал я на ухо Дэсону, когда музыка вновь заиграла на полную, а толпа слегка рассосалась, кинувшись встречать свою предводительницу. - Мы работаем в одном агентстве, - пожал плечами тот, и кинул быстрый недовольный взгляд в сторону диджея, который заиграл ну совсем уж лютый дабстеп. Мне тут же захотелось покрасоваться перед ним своей музыкой. Я начал продвигаться к небольшой сцене, где был расположен пульт, встроенный в огромный стол, предназначенный, видимо, для девочек гоу-гоу, которых сейчас, к счастью, не наблюдалось. С радостно встрепенувшимся сердцем я отметил, обернувшись, что Дэсон последовал за мной. - А в каком агентстве вы работаете? - Уай-Джи. - Серьезно?! – Я уставился на него, ошеломленно пуча глаза. – Ты работаешь у Хёнсок-хёна?! - Ты и его знаешь? Я растеряно улыбнулся ему и запрыгнул на низенькую сцену. Хлопнул диджея по плечу, привлекая внимание: - Уступишь ненадолго? Тот пару секунд, оценивающе прищурившись, пялился на меня, но, в конце концов, кивнул и протянул наушники. Просматривая список треков на ноутбуке, я пожалел, что и не подумал захватить флешку с собственной музыкой. Гага, Бибер, Лана-ммать ее-Дель Рей, Рианна… Ладно, будем импровизировать. Я ткнул наугад и стал действовать по наитию, не особо задумываясь, какие кнопки оказываются у меня под пальцами. Я так по этому соскучился – теплая шероховатость микшера, ребристые регуляторы, скачущие стрелки эквалайзера – что, увлекшись, не заметил, как на танцополе снова стало тесно. Под рукой оказался чужой стакан с недопитым коктейлем – мама бы меня убила, но в тот момент мне было плевать – и алкоголь снова потек по венам, разгоняя кровь. Я, наверное, был красный, как помидор, когда орал в микрофон бессвязные фразы, чтобы раскачать толпу, заставить ее бесноваться, как мне это часто удавалось в лучших клубах Нью-Йорка. В какой-то момент – и я снова не заметил, когда – уровень адреналина, возбуждения - и чего-там еще было намешано у меня с крови – превысил все возможные пределы, ударил в голову, и, вот, я уже на том самом столе, который специально для девочек гоу-гоу. Клуб орал и ревел что-то одобрительное, а я своими пьяными руками и ногами выписывал пируэты и петли. Вообще, я хорошо танцую, но в тот момент я явно обладал грацией слона в балетной пачке. Поэтому, когда опора под ногами внезапно исчезла, я успел только неуклюже взмахнуть руками, как огромная цапля. И в клубе стало тихо. - Ф-фа-а-ак, - последнее, что я услышал, перед тем, как звенящий купол сомкнулся у меня над головой. Очнулся я уже в больнице. Ночью там было тихо. Я, зеленоватый и покрытый липкой испариной, сидел на длинной каталке, пока сонный врач, устало моргая глазами, вертел мою голову то влево, то вправо, проверял рефлексы и светил своим кошмарным фонариком, явно намереваясь ослепить меня в отместку за привалившие ему ночные заботы. - У Вас легкое сотрясение мозга. Вам повезло. Тошнота и головокружение скоро пройдут, но я бы посоветовал остаться на ночь в госпитале, во избежание непредвиденных осложнений, – заключил он, потирая наморщенный лоб. Я аккуратно стек с каталки, стараясь не совершать резких движений. В больнице оставаться мне не хотелось. За дверью, в полутемном коридоре, меня терпеливо дожидался Дэсон. Как самый трезвый, именно он вызвался сопровождать мою бессознательную тушу до госпиталя, строго-настрого наказав Сынри доставить Сынхёна домой в целости и сохранности. Это он рассказал мне за те несколько минут между моим пробуждением и началом осмотра. И признался, что иногда чувствует себя воспитателем в песочнице, за которой нужен глаз да глаз. Видимо, меня уже причислили к этой песочнице. А я подумал, что нет, Дэсон был не воспитателем. Он был ангелом-хранителем. Тут дверь кабинета открылась, и в помещение вкатили кресло с Сиэль. Шею ее украшал поддерживающий воротник. Если вы задались вопросом, как здесь оказалась эта дамочка, я отвечу. Тогда, отплясывая на столе в своем алкогольно-адреналиновом сумасшествии, помешанном на безумном возбуждении, я умудрился бесформенной амебой сверзиться прямиком в беснующуюся толпу. Кто ж знал, что в первом ряду окажется Ее Величество собственной персоной? Я уже открыл было рот, чтобы начать извиняться, в конце концов, я действительно чувствовал себя виноватым, но не успел произнести и слова. - Ты!.. О-о-о, монолог ее был впечатляющ. Если бы он принадлежал, например, герою какого-нибудь фильма, то Американская Киноассоциация точно присудила бы этому фильму рейтинг NC-17, уж поверьте. Насколько я не был стеснен в выражениях, но до мастерства этой девчонки мне было ой как далеко. Я присвистнул, когда она сделала паузу, чтобы вдохнуть. - Воу, детка, как такие прелестные губки могут произносить столько дерьма? - Я тебе не детка, козлина. – Она брезгливо скривилась и отвернулась от меня, как бы говоря, что не желает меня видеть. Ну не желаешь и ладно. Я тоже не горю с тобой общаться, стерва. Подумал и пожал плечами. При первой же возможности нужно будет выкинуть записку, бесполезно валяющуюся у меня в бумажнике. Теперь-то этот номер мне больше не понадобится. - Спасибо, доктор. Я все же поеду домой, - я коротко кивнул и потянулся к двери. - В таком случае, будьте осторожны. При малейшем дискомфорте, не рискуйте, обратитесь в больницу, – доктор, также ставший свидетелей тирады, даже проснулся, как мне показалось. - Хорошо, обязательно, – бросил я, уже находясь в коридоре. Осмотревшись, я с удивлением отметил, что Дэсон в коридоре не один. На длинном диване, расположенном у стены, сплошь обклеенной плакатами о пользе чистки зубов и ушей, рядом с ним сидела светловолосая девушка. Они о чем-то тихо переговаривались, близко склонившись друг к другу. Однако услышав звук закрывшейся двери, одновременно подняли головы, и Дэсон тут же вскочил и подбежал ко мне. Девушка последовала за ним. - Ну что, как ты? – Обеспокоенно поинтересовался Дэсон. - Сказали, легкое сотрясение мозга. Но… - Так ты должен лежать сейчас! – Недослушав, он схватился за голову. – Это очень-очень серьезно! - Врач сказал, что я могу ехать домой! – я повысил голос, перекрикивая этого паникера. С дальнего конца коридора послышался кашель. Мы синхронно посмотрели туда. Высокий кудрявый санитар-иностранец - и откуда только здесь взялся? - нахмурив соболиные брови, грозным взглядом намекал, что не стоит орать в больнице ночью, если ты не роженица или не при смерти. Я извинился, и он вернулся в своей швабре и тряпке, продолжая натирать пол. - Да уж, Черин повезло меньше, чем тебе, – горько усмехнулась девушка, и я недоуменно воззрился на нее. Чтобы заглянуть ей в глаза мне пришлось задрать голову – она была выше Дэсона на добрых полголовы, что уж говорить обо мне. - Это Пак Сучжу. Она приехала, чтобы позаботиться о Черин, – пояснил Дэсон. - Пак Сучжу? Это был какой-то гребаный вечер встречи выпускников!!! Сначала Сынхён, теперь… - Не помнишь меня? – Улыбнулась она. И я увидел перед собой прежнюю девчонку с темным каре тонких волос, безумно комплексующую по поводу своего роста, нескладной фигуры и отсутствия груди. Тогда, в пору приближающегося выпускного, с ней было в миллион раз легче, чем с парнями, которые вызывали в душе очень странные и, что греха таить, пугающие чувства. - Помню, конечно, - улыбнулся я и, не сдержавшись, потянул ее к себе. Дэсону оставалось только ошеломленно наблюдать, как я нежно обнимаю совершенно незнакомую, как он сначала предполагал, девушку. - У меня складывается ощущение, что ты знаком с половиной Сеула, - неловко хохотнул он. - Ощущение тебя не обманывает, - в том ему ответил я, отрываясь от Сучжу. - Нам вас подождать? – Дэсон зашарил в карманах, пытаясь вспомнить, куда сунул деньги. - Нет, не нужно. Если Черин отпустят, я отвезу ее домой, – ответила девушка. Дэсон кивнул и отошел, чтобы заказать такси. Сучжу вернулась к дивану и устало опустилась на него, подобрав под себя ноги. Я присел рядом. - Вас же, кажется, было четверо в клубе. - Да, но Ю и Кико завтра улетают обратно в Японию, поэтому они поехали в гостиницу. - Как-то несправедливо, не находишь? - У кого, что в приоритете, - пожала плечами она. Я вопросительно приподнял бровь, и Сучжу, фыркнув, уронила голову, подтверждая мою догадку, а потом глазами указала на говорящего по телефону Дэсона, и тоже поиграла бровями. Тут уж была моя очередь смущаться. - Такси сейчас должно подъехать, - спустя несколько секунд объявил Дэсон, на ходу пряча телефон в карман. Напоследок я еще раз крепко обнял Сучжу и, прежде чем подняться с дивана, услышал тихое «Удачи», щекотнувшее ухо. - Спасибо, - произнес одними губами и последовал за Дэсоном. После этой ночи весь мир словно лег ко мне под ноги. Я чувствовал себя Наполеоном, шагающим по Европе, и даже слышал стройный шаг призрачной армии у себя за спиной, хотя на самом деле это билось, ясно и чисто, мое сердце. Я ощущал себя Эдмундом Хиллари, первым из всего человечества посмотревшим вдаль с самой высокой точки планеты. Разреженный воздух Джомолунгмы кружил голову, а я с истинным наслаждением мазохиста вдыхал еще и еще. Это все творилось в моей голове, а на деле же я часами мог лежать на диване и пялиться на набор цифр в записной книжке своего телефона, ходить по квартире с бешено стучащим сердцем, хвататься за грудь и переживать, что такими темпами схлопочу приступ в двадцать пять лет. Наполовину свеситься с балкона, ощущая, как нервно содрогается все тело, и слушать по десятому кругу балладу на японском с едва заметным корейским акцентом. И знаете, что самое смешное? Я все еще не мог писать. Казалось бы, я нашел то, что искал, вот они - те сильнейшие положительные чувства, которые я не мог найти в себе после разрыва с Беном. А во мне будто ком сворачивался, когда я садился за синтезатор. Пальцы беспорядочно бегали по клавишам, творя полнейший беспредел. Меня накрывало, волна за волной. Я захлебывался, судорожно хватал ртом воздух, не в силах справиться с нахлынувшим… всем. Сестра смеялась, что ее братец влюбился. Мне же было совершенно не до смеха.