Одно и то же

«Алым по белому раскинулись буквы в небе моем, по чистому листу черными пятнами растеклись мысли и грезы. Нежностью пропитавшись растворились в бесконечной тьме». Сильный мороз стоял на улице. За окном злилась вьюга: ветви слабых деревьев прогибались под сильным напором суровой и сильной сестрицы Зимы, одной из самых свирепых и безжалостных спутниц всех времен года. Глубокая ночь. — Я жду опять… Пустота. Сильными руками обхватывает поперек талии. «Сжать до хруста в ребрах и унести с собой, туда, где никто никогда не найдет». — Я верю в невозможное… Безумие. «Ты повторяешь одно и то же. Снова и снова. Смотришь своими бездонными глазами, словно пытаясь утопить меня в них. В этих омутах чистого неба». — Смотри на меня… Боль. «Мы перестанем быть теми, кем являемся. Я знаю, знаю это наверняка. Очень скоро, очень скоро ты поймешь, насколько сильно ошибаешься. Насколько часто правота оказывается лишь фальшью, насколько сильно она растворяется во всех твоих словах, насколько бессмысленно звучит из твоих губ» — Ты и я… «Как здорово. Как здорово, что мы здесь. В этом мире. На этой планете. В этой стране. В одной квартире». — Мы сумели притвориться. Быть. Ты сможешь? — Никогда. Уголь в печи тлеет, два полусгоревших полена — трескают, яркое пламя маленькими язычками выходит за границы своей клетки, касается сухого воздуха маленькой комнатушки. Чайник кипит — еще жестяной, старый, почти советский. Где-то лет двадцать назад — подарок родителям на свадьбу, а сейчас — надоевший кусок прошлого. Ненужного прошлого. — Выпрями спину… — Не хочу… Тихий почти монолог, мысли вслух или про себя? Глядя в глаза собеседнику можно решить, что все же вслух. Понимание. «Пожалуйста. Давай останемся. Запрем все двери, закроем окна. Давай спрячемся ото всего мира, в этой комнате. В этом доме. Давай сбежим ото всех». «Твои губы такие мягкие. Сладкие. Снова достала варенье? Тебе ведь нельзя. Глупая. Какая же ты у меня глупая. Дитя еще» — Как здорово… «Здорово» Лампочка взрывается, осколками осыпаясь на чистый пол. Помещение погружается в полутьму. Лишь свет пламени, выглядывающего из щелей старой печи. Такой же старой, как дом, в комнате которого они находятся. За окном воет ветер. Слышно. Очень хорошо слышно. Как волк воет, загнанный всеми волк, брошенный на произвол судьбы, брошенный самой природой. «Кожа шелковая, такая шелковая. Чем ты ее мажешь? Тем кремом, что я подарил? Нет, не отвечай, я знаю. Сам знаю. Ты так вкусно пахнешь…» — Как здорово, что мы остались… «В тишине. Ты ведь так хотела сказать?» — Я знаю, как-нибудь… «Почему свет погас? Почему? Ты не слышишь меня. Не слышишь того, что я говорю, не понимаешь…» Крепче сжимаются руки вокруг талии. И холодный нос утыкается куда-то в макушку, зарывается в каштановые волосы. «Мой шампунь». В тусклом свете печи видна улыбка на бледных губах. Острые скулы, словно четче просматриваются, кажется, будто по ним провели дополнительные линии. Плечи напряжены, слегка. — Когда-нибудь, я знаю. Я верю в невозможное, слышишь? Слышишь? Верю! Обязательно! Бледные губы на осторожно касаются щеки. Сердце гулко бьется в груди, эхом отзывается в ребрах, висках. «Я знаю…» — Услышу твой голос. Когда-нибудь. Когда-нибудь мы перестанем просто искать людей, перестанем просто наблюдать за прохожими. Когда-нибудь я услышу, как мое имя звучит в твоих губах, как ты тихо шепчешь… «Открой глаза. Господи, открой же глаза. Глупая. Какая же ты у меня еще глупая. Мой ребенок»

****

«Я принимаю все в тебе, я говорю и смотрю назад, а у тебя — мурашки по коже…»