Внутри Весны

"...мудрые старцы сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность." И.Стравинский.

В лучшем театре страны не выбирали Избранницу. Она появлялась сама (как и задумывал композитор) - запоздавшая и потерянная. Отыграть ее партию было равноценно смерти - она изнуряла, выматывала так, что последний жест "умирающей" - бессильное падение на деревянную сцену - выглядел по-настоящему страшно. Триоль флейты и Она - взмыленная, растрепанная, медленно опускается вниз. Полупрозрачная ритуальная накидка почти не скрывает обнаженное тело. Зрители не дышат - замирают, отдавая Ее смерти последние мгновения тишины, а потом заливаются оглушающими аплодисментами. Бедная балерина едва стоит на ногах. Пляска - крест за ее провинность. Именно она, последней, не спрыгнула - осталась на мягких, зеленых матах, имитирующих кочки на тайной поляне Перуна. Слишком увлеклась рваными, архаичными жестами под перебои литавр. Поддалась этой обстановке, нагнетающей колоссальную экспрессию. В лучшем театре страны не выбирали Избранницу - не выбирают ее и сейчас, лишь убеждаются, что каждая из девушек знает Ее партию. Сухой как сама смерть режиссер просит повторить несколько жестов из пляски. Девушки справляются на отлично, и только Эля запинается, не в силах двигаться так, как этого хотят. - Не бойся, - шутит черноволосый Крис. - Просто считай. Один круг. Девять шагов. Сегодня, ты танцуешь "Весну" - впервые? Девять, - Эля криво улыбается, пытаясь пройти эти шаги в нужной манере. Пятки – вместе, носки – врозь (будто косолапить). Разве она думала об этих шагах, когда растоптанная своим богом в белой рубашке бросалась с головой в мир большого балета? - Бог – здесь, - в перерыве, только Крис замечает, как Эля неодобрительно косится на стоящий в углу сцены деревянный тотем Перуна. – Здесь, - и указывает на свое сердце, - и он не похож на тех, о которых кричат коррумпированные религиозные конфессии. Он только такой, каким ты его видишь. Забудь о тотеме. Это не твой бог. Твой – здесь. На что ты готова, чтобы оправдать его ожидания? На нем белая рубашка, - вспоминает Эля. Она – закоренелый агностик, однако сейчас, на ее боге – белая рубашка, и, кажется, будто его холодные глаза наблюдают за ней из пустого зала. Рассеянная, она почти пропускает привычное балеринам «не я», и оказывается у выхода на сцену первой. - Не забудь снять. Ах, да. Трусики, - из-под длинной юбки, их нужно было снять красиво, аккуратно – без намека на эротику. Сам композитор об этом не просил никогда – только режиссер, решивший, что так, этот языческий бог (или парни на сцене) выберет себе Избранницу, ориентируясь на ее запах. Жест – красивый, если наблюдать за ним со стороны. Исполнять самой – зарождать в труппе смущение и неловкость. Эля закрывает глаза, пытаясь преодолеть страх. Шаг. Еще шаг. Переливы гобоя сливаются с взглядами из зала. Они страшные. Оценивающие. Здесь, - одними губами, шепчет Крис. Он, как и все танцоры сидит на бутафорском бревне, ожидая от нее действия. И Эля начинает – колеблется, будто волны в море, забыв про унисон и координацию. Может, девушки подхватывают за ней, может нет – она будто не здесь, не на этой сцене. Слишком выбила из колеи ситуация с трусиками. Слишком пугает зал. Хорошо, - шелковый шепот ласкает шею, и вся сцена превращается во что-то животное, первобытное, от чего сводит скулы и дрожат колени. Рваная музыка сменяется убаюкивающей, а парни снова сидят, изображая жадные взгляды. На самом деле – устали, но разве можно показывать это сейчас? Один круг. Девять шагов. Нет, до этого еще далеко – Эля сбилась, но отчего-то не выбивается из общей, хаотичной массы. Она беснуется на зеленом мате, взывая к неведомому Перуну (или ее богу в белой рубашке, смотрящему на все это невидимыми глазами из зала?). Под бешеные ритмы литавр, кружится с кем-то в паре. Имитация драки. Имитация совокупления. Приторный, потный запах. Здесь же, да? Смотришь на меня? Один круг. Девять шагов. Или десять? Здесь, - теплые руки. Меркнет свет. Не Крис – ведун с лицом, разукрашенной ритуальной раскраской, удерживает ее за плечи. В его глазах – огонь, за спиной – тотем. Красиво. Страшно. В лучшем театре страны не выбирают Избранницу – но отчего-то Эле не страшно, когда его пальцы снимают с нее одежду, меняя ее на полупрозрачную накидку. Сейчас, это не Крис, и даже не ведун – ее бог в белой рубашке с холодным, оценивающим взглядом. На что она готова, чтобы оправдать его ожидания? Под тихий вой оркестра он раскачивает ее, погружая в транс. И Эля поддается, задыхается, делая шаг, чувствует, как ее фигуру пожирают глазами тысячи голодных взглядов. Музыка бьет, оглушает, проникает под кожу чем-то обжигающим. Бутафорский огонь ласкает кожу. Плавится зал. - Нет никакого бога, - скажет она, позже, когда взмыленная и запыхавшаяся будет нервно курить у черного входа в театр, но сейчас, она словно видит его взгляд. Он пронзает ее отовсюду, зовет к себе под рваные, архаичные ритмы, и кажется, будто протягивает ей невидимую руку с потолка театра. – Нет этого бога, - просто потому, что не может принять это чувство. Оно захватывает, увлекает, заставляет отбросить все доводы логики и разума. - Нет, - ответит Крис, отнимая у нее сигарету. Он тоже затянется, и о чем-то задумается, смотря в глубину узкой улочки, погруженной в ночную тишину. – И правда. Нет. И никогда не было.