Никто

Никто. Он осознавал, что он никто, и это лишь делало пустое существование тяжелее. В глазах горел огонь, тело готово было рваться, мчаться навстречу судьбе — но судьбы не было. Он был никем. Тогда он взял себе имя, чужое имя, найденное в древних книгах. Когда-нибудь, когда он найдёт свою судьбу, он точно найдёт имя получше, придумает его сам, а пока — что ж, сойдёт и это. Айн огляделся, привыкая к новому имени. Теперь он не никто, теперь его зовут Айн, и он может говорить о себе. Теперь он может искать судьбу... Нет. Сейчас поиск — и есть его судьба. Айн слышал об отшельнике, живущем сотни лет в далёких туманных горах, древнем настолько, что, говорят, в белых слепых глазах старца запечатлелось создание мира. Сквозь заснеженные высокогорные долины, жмурясь от обжигающе ледяного ветра, кутаясь в провонявшие потом и зверем меховые одежды, Айн добирался до отшельника, не жалея сил. Опустился на колени пред маленькой пещеркой, в которой были лишь подстилка из соломы да свеча. На камне у порога сидел отшельник, облачённый лишь в выбеленную грубую тунику, и смотрел в пустоту слепыми бельмами. — Какова моя судьба? — спросил Айн, вглядываясь старика, выискивая среди морщин изрезанного временем лица хоть какой-то знак. — Кто я такой? — Каждый из нас лишь песчинка, — проскрипел глухо отшельник. — Что мы можем знать о своём предназначении? Волны мира несут нас, а мы лишь покорно летим, тщетно пытаясь что-нибудь разглядеть в мутной воде, полной таких же растерянных песчинок, пока не осядем на дно. Айн поднялся с колен и посмотрел на старика с высоты своего роста. — Ты — песчинка, — ответил он. — А меня зовут Айн. Но когда-нибудь я придумаю себе имя получше. Вернувшись с гор, отогревшись в тёплых шатрах кочевого племени и осторожно запивая хлебную лепёшку ещё тёплым козьим молоком, Айн услышал о великих крестах. — На далёком западе, где леса гуще, а реки — холоднее, — рассказывала ярко одетая жена вождя, — живёт племя, поклоняющееся великим крестам. Оно ставит их на своих домах, на своих окнах, на могилах своих родных. Там люди кланяются крестам, а в больших каменных шатрах с крестами они ищут мудрости о своём предназначении. Айн кивнул, отдал глиняную чашку и вытер молоко с губ. — Я иду туда, — сказал он. — Ты потеряешься, — предупредила жена вождя, поправляя оберёги из перьев и бусин, вплетённые в косы. — Тех, кто не кланяется крестам, приносят в жертву, прибивая гвоздями к большим крестам из дерева. — Я не потеряюсь, — ответил Айн. — У меня есть имя и цель. Страна крестов встретила Айна дымом печных труб, сажей и грязью; вонью и стуком подкованных копыт по мостовым. Люди с пустыми глазами, похожими на бездонные колодцы, стояли в оборванной одежде у дорог и протягивали склизкие руки, в которые кидали монеты другие люди — с пустыми сердцами. — Зачем я живу? — спросил Айн у одного из уродливых людей, размахивающего руками и бормочущего себе под нос. — Все мы — рабы Божии, путь каждого — в церковь Божию, прославлять имя его, умирщать... Айн нашёл церковь. Много людей заходили туда, каждый из них выглядел мёртвым, жаждущим жизни; выходили же они оттуда с пылающими глазами, волоча ноги, и хоть их глаза были мертвы, но души превращались в огонь. Айн зашёл, когда внутри остался лишь поющий шаман. Сквозь нити ароматного дыма, Айн прошагал к позолоченному идолу с мужчиной на кресте — жертва Богу Крестов, быть может. — Скажи, — обратился он к сухому человеку в широкой чёрной шапке, похожему на рогоз, облачившийся в траурное одеяние, — какова моя судьба? — Ты — лишь один из многих, — пропел тонким голосом тот. — Каждый человек на свете — раб Божий, и должен служить Богу. Есть ли у тебя то, что ты можешь отдать Богу во имя его? — Для Бога Крестов у меня нет ничего, — ответил Айн. — Не может быть, чтобы моя судьба и твоя были одинаковы. Ваш Бог лжёт. За эти слова Айна чуть не избили камнями, но Айн был сильнее толпы мёртвых людей с пылающими словами лжи в голове и сердце. Айн спрятался среди их мертвецов, за могильными камнями холодной туманной лощины, и лишь в утренней дымке покинул страну крестов. Айн бродил много лет. Он узнал, что кроме Бога Крестов есть Бог Змеи, Жёлтый Бог, Бог Звёзд и много других богов; но ни у одного из них не было правильного ответа для Айна. Айн спал в лесных убежищах, затем — в шатрах, после — в домах из камня, кирпича, дерева... Носил шкуры, тогу, рубаху, костюм... Одна из эпох нарядила Айна в военную форму. Он выкрикивал вместе со всеми слова, он подливал в огонь своей души алкоголь, не давая себе за смрадом и пеплом высоких труб почуять запах горелого мяса в печах. А в голове бился всё тот же вопрос: зачем? Зачем я иду, бегу, живу? Где ответ, кто даст мне его? Ответа не было, но поиск стал целью, и Айн снял форму и встал в ряды обритых наголо ходячих скелетов, едва обтянутых кожей. Бог повёрнутых крестов со сломанными крыльями, словно птица в клетке, трясся на каждом флаге; а все видели вместо него солнце и тянули к знамёнам руки — выше, выше... Айн подождал, пока мёртвые умчатся оседать сажей на черепице крыш соседнего городка с апельсиновыми садами, выбрался из могилы и побрёл дальше. Здесь не было ответа, но Айн верил, что ответ должен быть. Ведь не может быть, чтобы его жизнь была бессмысленной? Не может, конечно. Просто надо найти свою судьбу, придумать себе имя и тогда... Тогда всё изменится. Держа потрёпанную шляпу, пока какой-то длинноволосый музыкант перебирал струны гитары, Айн спросил у сидящего рядом лысого гиганта, периодически ударявшего по огромному барабану: — Кто знает ответы на все вопросы? Тот медленно повернул голову, будто не слыша шума улицы, выкриков газетчиков, автомобильных гудков и стрекотания женщин. — Травка, брат, — просипел он. — Травка тебе поможет. И тем же вечером Айн ушёл в туманные грёзы; запах напомнил ладан страны крестов, словно влился внутрь, расползаясь едким дымом по сосудам и нервам, захватывая дух и заставляя видеть призраков и шаманов: таких ярких, разноцветно-смешных в своей глупости, и Айну казалось, что он уже нашёл ответ, ещё чуть-чуть... Вместо этого Айн проснулся в маленькой белой комнате, на его руках сжались мягкие напульсники, а человек в белом халате, седой и грустный, долго произносил бессмысленные слова о жизни, о её ценности... — Для чего я живу? — вмешался Айн в его речь. — Кто знает ответы на все вопросы? — Наука, — отмахнулся человек в белом халате, записывая что-то в свой блокнот. — Уж точно не наркотики. Айн послушно сделал всё, что сказали ему люди в белых одеждах. Он соглашался с их словами, ни на миг не забывая об истинной цели, и, едва перешагнув порог здания с белыми потолками, направился в хранилище знаний. Айн читал книгу за книгой, пока не узнал, что в далёкой северной стране живёт учёный, создавший самую умную на свете машину. И тогда Айн направился туда. Умная машина была размером с большой дом; сверху торчали тысячи крестов-антенн, а металлические стены её блестели и переливались огоньками лампочек, что-то щёлкало внутри, тихо шуршал вентилятор. — Скажи, для чего я здесь? — спросил Айн. Вентилятор надсадно загудел, охлаждая машину. — Ты здесь, чтобы знать, — раздался нежный голос, каким говорят бабушки и матери. — Скажи, какова моя цель? Что я должен делать в жизни? — Ты живёшь, чтобы знать, — повторила машина. — Но для чего мне знать? Зачем? Что я должен сделать? — каждый вопрос звучал всё громче, отчаянней; машина гудела всё сильнее. — Ты сам должен решить, когда узнаешь то, что тебе нужно знать. Ты не хочешь быть ничем, ты не хочешь быть никем, ты не хочешь быть рабом, ты не хочешь быть мертвецом. Если тебе не нравятся эти пути, тебе придётся придумать свой собственный. — Ты придумай! — взмолился Айн. — Ты же машина, которая знает всё! Почему ты ещё не правишь этим миром? Не делаешь его лучше и правильней? — Потому что это означает превратить вас в рабов, — вежливо ответила машина. — А тебе не подходит этот путь. Если я выберу твою судьбу, это будет насилием, а меня сделали не причиняющей насилия ни единому человеку. — Но... но... Слова путались на языке. Выбрать свой путь оказалось так больно, невыносимо больно; это тоже насилие, только насилие над самим собой, но почему? Ведь выбор должен был быть радостным осознанием, так почему так больно сказать себе, решиться? Машина затихла, её мягкий голос прошептал: — Самоопределение — тяжёлый труд, доступный лишь живым разумным существам. Я — машина, и я всегда буду учёной машиной. А ты, Айн, можешь придумать себе тысячи имён и тысячи путей. — Но как? — взмолился Айн. — Как, если я не могу придумать ни одного? — Ложь. Один ты уже прошёл. Айн молчал некоторое время, затем коснулся холодного металла машины. — Тогда хотя бы дай мне имя. Новое имя для новой жизни. — Я машина, я не умею давать имена. Для меня ты — объект номер две тысячи пятьсот восемьдесят четыре. — Я приму это имя. Объект номер две тысячи пятьсот восемьдесят четыре начал путь. Он уже не был никем и ничем, он не был Айном. Он узнал и он выбрал; теперь надо было вновь узнать и вновь выбрать, миллионный раз из миллиардов циклов. Идти и идти, пока циклы не завершатся, пока не умрёт последнее разумное существо. Пока будет гореть хотя бы крошечная искорка жажды познания.