Место под Солнцем

Во всякой истории есть больше, чем одна сторона. (с) Роджер Желязны. Хроники Амбера

Аверс. Вечно общительный и добродушный ученик Книжника ненавидел в своей профессии всего две вещи. Даже не то, чтобы ненавидел – столь сильные эмоции обоснованы только тогда, когда можно как-то повернуть ситуацию в свою пользу – скорее недолюбливал. Первая – когда окружающие позволяли себе обманываться приставкой «ученик» к его должности, считая его кем-то неважным и попросту ещё не доросшим до повышения. Вторая – когда не обманывались. И требовали от него согласно его обязанностям. И если к первой группе неприятностей он уже попривык: задания, где он был вынужден представляться как ученик, были скорее правилом, чем исключением, то периодически случавшиеся напасти второго рода каждый раз оказывались для него полной неожиданностью. И разрази его гром, если он признается в этом учителю: напротив, аудитория требовала от него диаметрально противоположной реакции. - Но ведь Ватикан… - зато Линали не подвела: вся буря эмоций в душе Лави сейчас была нарисована на её милом личике, едва скрытом отросшей челкой. – Там ведь… - Богатейшая библиотека и собственный архив деятельности Ордена с момента основания? – закончил за неё старик-учитель, жмурясь от удовольствия. – О да, полагаю, что Лави прекрасно сработается и с Воронами, и с Рувелье. Подобная перспектива вызвала лёгкую боль в желудке. Хотя, глядя на Линали, Лави подозревал, что не у него одного. Вообще учитель на старости лет полюбил играть на публику: раньше он бы просто вызвал к себе ученика и выдал ему задание, сопроводив парой нравоучительных оплеух. А сейчас обставил это в виде голосования, словно что-то может измениться от мнения остальных. Но да, тут Лави был с ним согласен: наблюдать как в головах Линали и остальных экзорцистов пытаются уместиться привычный образ «Лави, завязывающего бантики на Канде и обстреливающего его пирожными» и непривычный «Лави, договаривающийся с Воронами» было забавно. Было бы еще забавнее, если бы в комнате на имя «Лави» откликался кто-то другой. Впрочем, он и сам понимал, что засиделся в роли орденского оперативника, и настало время переходить на другой уровень. К изучению бумажек, например. В Ватикане. В котором они уже всё изучили пару его имен назад. Лави не считал себя параноиком, но данная ситуация располагала к развитию этого замечательного психического расстройства. В углу в кресле, о котором уже успели забыть все, кроме, пожалуй, Аллена, раздался храп Кросса. Старик поморщился, нутром чуя, как снижается в комнате градус пафоса, поднялся с дивана и произнес несколько слов маршалу на ухо, отчего тот мгновенно вскинулся и, уткнувшись глазами в макушку учителя, машинально отмахнулся. Учитель скривился: - Раз уж маршал почтил нас своим присутствием, я перейду ко второй части задания. В Ватикан ты отправишься в компании Мариана, тем более, что он любезно согласился посетить сие благое место в это время года… Лави уже мысленно считал до десяти. - …И маршал просил повторить отдельно, что не будет прилагать никаких усилий к сохранению целостности твоей шкуры. Этого можно было не добавлять. У Лави пересохло в горле, и он пожалел, что не носит с собой фляжку, хотя много раз собирался её завести. Что ж, путешествовать в компании этого маршала – занятие довольно краткое, так как Лави мог поспорить на всё что угодно, что Кросс избавит его от своей опеки ещё на пороге Ордена. Путешествовать в одиночку ему не впервой, с Воронами договорится, бумажки… Это что, обещанный отпуск? Настроение начало выравниваться, и теперь было важно не пустить на лицо довольную ухмылку: коллеги-экзорцисты вряд ли поймут причину. Об отпуске он мечтал уже давно, а ведь Рим не ограничивается одним Престолом… Очевидно, учитель проследил ход мыслей Лави, так как его ухмылка стала особенно ехидной. И предназначенной исключительно ему. Это внушало определенные опасения. - Что ж, полагаю, совещание можно считать закрытым, - кивнул всем Книжник, и Лави в очередной раз подавил желание скривиться и намекнуть, что в совещании обычно принимают участие все присутствующие, а не «ты делаешь это, я так хочу, закончили». Он украдкой бросил взгляд на Кросса, вертевшего в руках флягу, и сделал себе мысленную пометку в первом же городе всё-таки обзавестись своей. Расстроенным перспективой провожать пацана в Италию маршал не выглядел, значит, расчет Лави верен: на первой же остановке Кросс «потеряется». Что ж, оно и к лучшему. - Лави, зайди ко мне, - бросил учитель, перед уходом. Что ж, видимо, всё-таки расскажет истинный смысл задания. Может, на этот раз будет не «прочитать всё, что есть в Ватикане», а, например, переписать? Или положить на музыку? Что ж, скоро он об этом узнает. Лави не отказал себе в удовольствии чуть задержаться, чтобы позлить учителя. Конечно, он был в курсе того, как Кросс относится к «мелкотне» Ордена, но Лави ведь это знать не обязан? Нацепив свою самую приятную улыбку, ученик Книжника подошёл к креслу маршала: - Я много слышал о вас и видел в действии. Мне будет очень интересно путешествовать с вами. Как и следовало ожидать, Кросс смерил его взглядом, у нормальных людей предназначавшимся для мебели. Или дождевого червя на тропинке. Скорее всё-таки второе: отсутствие мебели хотя бы можно заметить. - Не взаимно, - хмыкнул Кросс и приложился к фляге. Да, учитель, умудрившийся подружиться с этим человеком, явно совершил нечто очень грандиозное. Или чем-то прогневил Всевышнего. Что, в общем-то, примерно одно и то же, так как в Бога Лави не верил. Он вообще с трудом верил в добрые высшие силы, так как неоднократно встречался только с их пакостными проявлениями. Как и когда конкретно познакомились эти двое, Лави не знал. Подозревал только что в то время, когда учитель работал с Ноями, но в том задании ученик в прямом смысле вылетел из игры и принять полноценного участия не смог. Не бегают ученики Книжников после полетов со скал. В любом случае приветственный обмен нелюбезностями состоялся, и теперь Лави должен зайти к учителю и выяснить, что же ему действительно предстоит совершить. Учитель, как всегда, коротал свободное время с книгой. Поначалу ученик искренне восхищался мудрым Книжником, не упускающим ни одного шанса обогатить свою и без того немалую базу знаний. Ровно до тех пор, пока не обнаружил в очередном зубодробительном фолианте картинки весьма фривольного содержания. Заинтересовавшись не на шутку, он потратил два дня, чтобы перевести книгу с какого-то неизвестного наречия и выяснил, что это банальная версия камасутры. Дополненная и исправленная. После этого уровень пиетета снизился до отметки «ноль». Сам Лави, изучив книгу, нашёл её невероятно скучной, хотя некоторые главы его откровенно позабавили. Когда же учитель застал его за чтением пропавшего фолианта, Лави искренне изобразил стремление к познаниям и испросил разрешения проверить особо непонятные главы на практике, отчего удостоился очередной оплеухи. Учитель отодвинул книгу подальше, повернув корешком к стене, и постучал пальцем по столешнице: - Присаживайся. Лави запрыгнул на стул и принялся барабанить пальцами по колену: - Архивы Ватикана, учитель? Прекрасно! Я даже и представить себе не мог такого увлекательного задания! И только сейчас понял, как я соскучился по пыльным помещениям… - Прекрати, - Книжник прервал поток ехидства. - …и полному отсутствию комфорта, - всё-таки закончил ученик и мстительно добавил: - Может, у вас всё-таки старческие болячки начались? - Хамишь, - хмыкнул учитель. – Но я и не сомневался, что ты догадаешься, что ни в какой Ватикан ты не едешь. - И куда же я всё-таки еду? Это мне будет позволено узнать? - Без понятия, - учитель выглядел до неприличия довольным. – Но мне удалось убедить Мариана хотя бы начать тебя провожать. Это звучало неубедительно. - И? Он исчезнет в первый же день! - А тебе придётся следовать за ним! – теперь Книжник выглядел не просто довольным. Он наслаждался сменой выражений лица своего ученика. - Э-э… И как я, по-вашему, смогу его в этом убедить? Ведь глупо надеяться, что он согласился взять меня с собой? - Глупо, - кивнул учитель. – Главной твоей проблемой будет не упустить его в самом начале. И следить. Слежку он заметит – не обольщайся. А уж дальше придется его уговорить взять тебя в команду… - …а послезавтра тебе придётся захватить пару стран и объявить себя императором, а на будущей неделе у нас запланирована победа над инопланетянами… - в тон ему закончил ученик. – Вы сами понимаете, насколько невыполнимую задачу ставите передо мной? - Невыполнимых задач у нас нет. И я бы не отправил тебя, если бы не считал, что ты не справишься. - Ну конечно! Я ещё не забыл, чем закончилось моё сорок пятое имя, - саркастично усмехнулся Лави. – Кросс не станет швырять меня со скалы. Он меня просто прибьёт. - Вот ты его и убедишь в ошибочности этого действия, - Книжник помолчал. – Теперь к делу. Я знаю несколько мест, куда может сбежать маршал для подготовки к очередной авантюре… «Несколько» превратилось в добрый десяток явочных логовищ Кросса – и это только были те, что находились на пути из Альбиона в Рим. Лави благоразумно не интересовался, откуда учителю известны такие подробности тайной жизни маршала – вряд ли он бы пришёл в восторг от разглашения этих сведений. - А если он обзавелся новыми? – задал резонный вопрос ученик, проверив, надежно ли уложилась в бездонной голове информация. Книжник пожал плечами: - Значит, тебе придется труднее. - А почему всё-таки вы сами не хотите пойти? Вас-то он точно не отошлёт ждать у моря погоды. Учитель хмыкнул: - Старческие болячки, знаешь ли. Песок сыплется… Когда Лави дошёл до комнаты отдыха, было уже глубоко за полночь. Однако экзорцисты честно дожидались его. Это было своего рода негласной традицией: проводить вечер перед заданием вместе, так как каждое может оказаться последним. На этот раз в углу сидел даже угрюмый Канда, хотя и делал вид, что больше всего на свете его интересует полировка меча. Линали подала Лави чашку чая и покачала головой: - Даже не представляю, как ты будешь сотрудничать с этими папистами… Лави чуть не спросил «с какими?», но вовремя прикусил язык. Всё-таки истинная цель его задания потрясала почище договоров с Ватиканом. - Ему бы ещё добраться туда живым, - хмыкнул Аллен. – Всё-таки компания Кросса – не самая приятная. Радуйся, если он не заставит тебя оплачивать какие-нибудь его счета. Уокер ему явно сочувствовал, как единственный, кто действительно знал, что такое компания маршала. Лави весело отмахнулся: - Да ладно, не самое страшное. Вот с Пандой путешествовать намного сложнее… Эй, Юу, а ты чего, как всегда, угрюмый? Канда осмотрел отполированный меч, явно прикидывая, стоят ли труды последних часов шеи мелкого Книжника: - Я, кажется, просил не называть меня по имени… Лави засмеялся в сотый раз проделанному ритуалу с мечником: - Знаешь, плыли мы как-то с учителем… неважно куда по Индийскому океану. Плыть долго надо было. И скучно. Вот я и смотрел по сторонам. И был на корабле один боцман: страшный матерщинник и вообще заноза в заднице, но в душе добрый, как все они. А капитан не любил, когда сквернословят, что уже само по себе было странно, так как моряки на этом языке разговаривают. Но при капитане не отваживались, кроме вот этого самого боцмана. Тому всё по колено было. И вот капитан придумал, как его отучить – он стал называть его ласковыми прозвищами, из-за чего боцман вообще в ярость приходил. Но капитан, даром что добрый, был тверже стали: если решил боцмана своего отучить выражаться при нем – значит отучит. Команда, помнится, за них обоих переживала очень… Лави замолчал и сделал глоток успевшего остыть чая. Канда, понявший намек, мрачно осматривал рукоять Мугена. Линали встревожено спросила: - И что? Отучил капитан? Лави пожал плечами: - Без понятия. Мы приплыли довольно скоро после того, как это всё началось. Аллен хмыкнул в чашку чая, но оставил легенду без комментариев. Впрочем, Лави и не пытался делать вуаль слишком плотной – всё равно нужных ушей она достигла. Правда, тут он заметил, что Канда из-за повышенного интереса к истории, явно начал терять самообладание, и поспешил сменить тему: - Лави, на самом деле, будь осторожнее. Кросс – это не мы. - Я, конечно, видел его недолго, но оценил различия, - хохотнул ученик Книжника. Лави усмехнулся: Аллен забывал, что собой представляет профессия Книжника, реже, чем остальные, но всё-таки забывал. Наверное, стоило ему рассказать чуть больше правды, а не заставлять анализировать самому, изредка подкидывая клочки информации. Впрочем, Лави это забавляло. Хотя сейчас его можно было понять: он давно выяснил, что рыжеволосый маршал являет собой что-то между божеством и смертельным проклятьем для собственного ученика. А Лави предстояло выяснить, как Кросс обходится с учениками чужими. - Иногда мне кажется, что он не совсем человек, - задумчиво протянула Линали, получив в ответ две с половиной очень, очень ласковые улыбки. Чем Лави действительно нравилась эта девушка – так это вот такой странной невинностью. Убивать демонов при помощи мистических сил и при этом считать себя и своих соратников людьми. Не каждый мог бы вынести такое суждение о мире после половины жизни в Ордене. Хотя в этой логике и были пробелы: значит, люди, работающие на Графа – не люди? Над этой этической проблемой хотелось размышлять. Реверс. Версаль блистал не хуже небесного тезки его хозяина. Разодетые вельможи подобострастно кланялись своему господину: кто-то с потаенной ненавистью, а кое-кто и с совсем неприкрытой злобой. Вторых-то как раз опасаться не было смысла – те никогда не воткнут нож в спину, по обыкновению предпочитая более топорные способы расправы с недругами. Что касается первых… Тут опять же можно было делить яйца на две корзины: бывшие выкормыши Мазарини, не любящие абсолютную власть просто за то, что перекрыла им доступ к кардинальской кормушке но, в общем-то, не испытывавшие от этого большого дискомфорта. Такие питают к монарху не столько нелюбовь, сколько неумело прикрытый страх. И вторые, противники опасные, с удовольствием вернувшие бы власть себе, а королю оставившие бы разве что имя и профиль на монетах. Задача высматривать этих вторых и была главной обязанностью тайной полиции Людовика Четырнадцатого: организации, никогда не существовавшей на бумаге, однако в реальности… Огромное количество низших осведомителей в действительности не знало, с чьей ладони берет подачки, да и средние звенья явно лишь догадывались, что Луи не стал бы объявлять себя государством, не имея на то реальной силы и поддержки. Точно знал только человек, стоявший во главе неё. А личность его никогда не раскрывалась в кулуарных беседах. Мысль о том, что Людовик сам может полагаться на кого-то, кроме себя, вызывала среди придворных нездоровые смешки, впрочем, оно действительно было к лучшему. Придворные, за исключением близких королю людей, вообще мало что знали о своем короле: властолюбив, умен, охоч до привлекательных пустых головок. Только и всего. Так и сейчас: потайное окошко открылось, являя взгляду короля собравшуюся на бал знать. - Монсеньор! – король говорил приглушенно. – Вы не находите, что Атенаис сегодня особенно мила? Человек, к которому он обращался, занял место у наблюдательного пункта, выискивая глазами маркизу де Монтеспан. Она в последнее время все чаще занимала мысли Людовика, что не могло не раздражать неглупую Луизу. Впрочем, король всегда поступал так, как желал. - О да, сир, - взгляд невольно метнулся вбок, к незнакомому юноше, что стоял поодаль от всех и ни с кем не заговаривал. Тот факт, что его лицо было Монсеньору незнакомо, говорил о многом: во-первых, раньше этого человека в Версале просто не было. Во-вторых, он не имеет никакого отношения к оппозиции короля, к неофициальной оппозиции. Официальную и всем известную возглавлял всё тот же Монсеньор, что вызывало порой у Людовика приступы бурного веселья. Спрашивать о том, кто это, у самого короля было бессмысленно – сир редко удостаивал себя запоминанием имен и титулов каких-то пришлых дворян, если они, конечно, не были привлекательными девушками. - Уж не Атенаис ли пленила ваш взор? – хмыкнул король, оттесняя собеседника от щели. Ответом ему была открытая улыбка того, кого король называл «Монсеньор»: - Ну разве я могу стоять на пути у короля? В ответ король также глухо рассмеялся: в свое время они даже устраивали соревнования в погоне за юбками. За королем был весь блеск двора, за опальным же, как считалось, герцогом не было ничего, кроме его недовольства. И всё-таки выигрывал последний, пока король не прекратил забаву, назвав обаяние Монсеньора демоническим. Тот не возражал. Тем более что король прекрасно знал - опасаться ему, в общем-то, нечего. Ну, кроме собственной чести, но тут герцог придерживался иных предпочтений. - Так кто же вас заинтересовал, мой друг? – мадам де Монтеспан отошла в сторону, и король утратил интерес к подглядыванию. - Пока не знаю, мой враг, - хмыкнул герцог. – Но надеюсь узнать. - Лабиринт в саду? – король поправил пышный камзол, готовясь выйти к подданным. Монсеньор не ответил, поклонившись королю на прощание, и выскользнул в потайную дверь, надеясь попасть в залу раньше Людовика. Аверс. Дорога в Рим оказалась скучнее, чем Лави мог бы предположить. За весь путь, что они с маршалом проделали до парома, они перебросились едва ли парой слов, что претило разговорчивому сорок девятому имени. Впрочем, и сами фразы были скорее очередным убеждением Кросса в том, что в спутники ему досталось полное ничтожество. Равных он, как младший Книжник уже догадался, не признавал. От молчания сводило горло, однако он отчего-то чуял, что обычный способ разговорить угрюмого собеседника, который даже срабатывал в случае парных заданий с Кандой – просто начать говорить, не обращая внимания на реакции не-собеседника, – был явно опасен. Впрочем, можно было и потерпеть, учитывая, что ехали они первым классом. Лави даже не хотел думать, кому придётся оплачивать проезд и на всякий случай мысленно подсчитывал сумму, которая была в его распоряжении. Выходило, что на билеты до парома хватит. Возможно, что хватит и на сам паром. А дальше уже были возможны варианты: либо Кросс оставляет его в одиночестве, и Лави в теории как-то сам дотягивает до Рима, либо придётся уговаривать маршала на пеший поход. В вероятность успеха последнего Лави верил также крепко, как в черепаху, которую можно увидеть с края мира. А первое его реальным заданием, увы, не предусматривалось. На берег они прибыли ближе к ночи, что совершенно не вписывалось в финансовые планы младшего Книжника: вечерний паром уже отбыл, а надеяться на то, что маршал выберет скромную гостиницу и не будет шиковать, было наивно. Впрочем, никаких проблем с билетами не возникло, что внушало слабую, но очень желанную надежду. Выбравшись из вагона, Лави уныло оглядывался, еле поспевая за размашистым шагом красавца-маршала. Вернее, предполагалось, что уныло – внутри у младшего Книжника всё играло в предвкушении того, что же произойдёт дальше. Отчего-то перспектива, что именно в этот раз Кросс не будет оттачивать на парне свою эксцентричность, уже обижала. Внутренний голос был удручающе отрезвляющ и ехидно интересовался, не сам ли Лави только что просил мироздание избавить его от фортелей маршала? К чести Кросса, дурить он всё-таки начал. Вернее, даже не дурить – так, баловался, пытаясь оторваться от эскорта в толпе. Лави, в прошлом привыкший следить за людьми с намного менее приметной внешностью, только хихикал, ловко лавируя между портовыми рабочими. Впрочем, гостиница была уже близко. - Так и будешь таскаться за мной? – буркнул Кросс, когда тот нагнал его у самых дверей. Впрочем, недовольства в голосе он не выказал, что скорее радовало. - Вообще-то сопровождать меня в Ватикан попросили вас, - хмыкнул Лави. – А не наоборот. - Нахал… - Кросс оскалился и толкнул дверь внутрь. Вот этого Лави уже не ожидал: их ожидала не комфортабельная гостиница, как он думал, а самая что ни на есть портовая ночлежка с кабаком. Кучки подозрительного вида людей по углам, гигантская мужеподобная официантка… Отчего-то вспомнилась Анита, и Лави покачал головой: нет, в этом месте Кросс явно не останется. Во всяком случае, не в виде маршала Кросса. Ночевать здесь невозможно, зато скрыться от ненужных глаз – в самый раз. Значит, вот и настал момент. - Пойду возьму нам комнату, - хмыкнул Кросс и отправился к барменше. - Я пока подышу свежим воздухом, - ответил ему в спину Лави и прикрыл за собой наружную дверь. Мысли завертелись с бешеной скоростью: сейчас маршал взял бы для них по койке в этом клоповнике и отправил бы его проверить, устлали ли они его ложе розовыми лепестками. И Лави, как младший по званию, обязан будет подчиниться. Логично, что, вернувшись, маршала он уже не застанет. Но он вышел на улицу. А это должно было спутать планы маршала, так как минимум один путь к отступлению перекрыт. О том, что в этом месте может, а, вернее, обязан быть черный ход, Лави предпочитал не думать. Или думать, но уповать на то, что банальный побег через черный ход – неизящно с точки зрения Кросса. Наверх он явно не пойдёт. Значит, каким-то образом останется в кабаке на первом этаже. Естественно так, чтобы вернувшийся ученик Книжника его не узнал. Что ж, если расчет верен, загадка совсем не сложная. Лави глубоко вдохнул пропахший рыбой портовый воздух и вошёл обратно в полутёмное помещение. И тут же подавил желание выругаться: количество людей за столиками не изменилось. Все-таки черный ход? Или поднялся наверх, чтобы выйти через окно? Оба этих варианта отчаянно не вписывались в план и вопиюще не подходили по стилю Кроссу. Значит, он здесь, просто Лави его не видит. Или видит, но не узнает. Второе лучше: чтобы смотреть сквозь защитный полог маршала, мастерства у Лави не хватит. Да и вряд ли хватит вообще у кого-либо. Ещё раз чертыхнувшись сквозь зубы, он занял столик в углу, надеясь, что алые разводы под столом – всего лишь вино, а не остатки предыдущего посетителя, и заказал у подошедшей официантки кружку пива. Пиво было не менее мерзким, чем все окружающее, но сейчас этот факт играл ему на руку: чем дольше он будет цедить пойло, тем больше времени он может потратить на наблюдения. Если маршал здесь, а за это была примерно половина шансов, значит он – кто-то из этих мужичков. И кто-то, кто покинет ночлежку. Это явно не компания в другом углу: предположить, что Кросс просто занял место одного из явных бандитов, он мог, но даже маршал не знает всех людей на планете, чтобы легко заменить одного и моментально включиться в беседу. Значит, одиночки. Таких трое. И все трое находились на своих местах. Лави устроился поудобнее и принялся наблюдать. Это заняло довольно много времени и принесло некоторые неудобства: компания бандитов явно заинтересовалась парнем в углу, но, к счастью, Лави когда-то достаточно хорошо знавал эту братию, чтобы бросить им пару значимых слов, после чего они расстались почти друзьями. Безусловно, Кросс, если он и находился в этой комнате, явно догадался уже, что наблюдательный пост младший Книжник занял не зря. И уж точно попытается оторваться от ненужного соседа уже не в шутку. Мозг работал на пределе возможностей: смотри, смотри, не может же он ничем себя не выдать… Но, видимо, у маршала поджимало время, потому что двое из трёх объектов наблюдения поднялись одновременно и пошли к выходу. И проделано это было так четко, что Лави не успел зафиксировать, кто сделал это первым, а кто – вслед. Это должно было сузить круг подозреваемых с троих человек до двух и, тем самым, окончательно разрушить ему надежду на карьеру высококлассного шпиона. Всё-таки это было красиво: показать противнику, что он почти победил и усадить в лужу на финальном аккорде. Только Кросс явно не учел одной маленькой детали: к этому моменту Лави уже точно знал, кто из этих двоих посетителей маршал. Теперь оставалось самое сложное: не упустить. И в этом была самая слабая часть плана, так как, положа руку на сердце, Лави не верил, что ему удастся Кросса не потерять сразу. Пора. Младший Книжник вылетел за дверь и увидел, как отмеченный им работяга сосредоточенно садится на лошадь, намереваясь испортить Лави уже наполовину вырванную победу. Что ж, добывать себе транспорт Книжники умеют… Немного обаяния, несколько ласковых слов – и грустная кобыла явно одного из кабацких бандитов уже послушно уходит вслед за Лави. Он умостился в неудобном седле и погнал лошадь вслед за вышедшим «маршалом». Тот ехал впереди небыстро, но и явно не медленно, периодически оглядываясь назад. Лави устало вздохнул: форма Ордена хороша, чтобы тебя не рубанули в горячке боя, приняв за демона, однако стоило ему снять шарф и накинуть сверху свой собственный плащ без отличительных знаков – и он действительно стал не слишком заметен в толпе. Благо толпа в этом районе порта бушевала и днем и ночью. Когда же Лави определил, куда едет Кросс, внутри всё сжалось: город городом, но тот выезжал на открытую местность. А не заметить всадника, едущего следом, уже будет сложно не только хитрому маршалу. Луна, как назло, светила слишком ярко, чтобы скрыть погоню. С другой стороны, сам Лави при таком освещении не потеряет преследуемого. Впрочем, авось, его помилуют, оценив гениальный план по вычислению вероятного противника. Всадник оглянулся, и Лави мог поклясться, что в темноте блеснула его ухмылка, силуэт начал меняться – Кросс понял, что его маскарад раскрыт, и решил вернуть себе прежний облик. Кобыла, которую Лави позаимствовал у бандита, явно начала выдыхаться, что приводило в ужас. Неужели всё кончится так быстро? В ответ на эту мысль правый глаз Лави начало легонько покалывать. Луна исчезла, потом появилась снова, исчезла… Туч не было. Это же переход! Луна исчезла в последний раз, после чего над головой вспыхнуло яркое солнце. - Все дороги ведут в Солнце, - скорее убито, чем меланхолично пробормотал младший Книжник, пуская лошадь медленнее. Всадник, которого он догонял, спешился примерно в полумиле впереди и явно дожидался своего преследователя. - Так-так-так… - пробормотал Кросс, когда Лави, опасаясь загнать лошадь окончательно, тоже спешился и подошёл к нему. Зато теперь в его глазах он явно не был простым дождевым червем. О нет, он был червем, который отомстил за то, что на него наступили. Отомстил, правда, соответственно своему положению. – Насколько я помню, тебе предстояло проводить себя в застенки Ватикана, а не таскаться за мной. - Информация устарела, - очень хотелось самодовольно ухмыльнуться, но Лави держал себя в руках. Ещё непонятно, как маршал вообще отреагирует на подобную прыть. – Учитель приказал мне следовать за вами. - А ты, я вижу, очень послушный ученик… - снова произнес маршал без всяких эмоций. Лави всё-таки позволил себе ухмылку: - Только когда задание бросает вызов моим… способностям. А перерывание архивов Ватикана, которое я уже в свое время осуществил, таковым явно не является. Кросс ухмыльнулся в ответ, и гримаса эта явно не была приятной: - Я бы подкинул тебе новую задачку о возвращении назад, но, боюсь, в ближайшую неделю это будет невозможно. Задачка бросить тебя здесь и предоставить самому выкарабкиваться тоже весьма заманчива, но, парень, ты меня удивил. Хотя бы тем, что ты вообще здесь. Ладно, твоя кляча уже отдохнула, поехали. Да! Да!!! - Как называется этот мир? – осторожно поинтересовался он, наблюдая проплывающую по облакам яхту. - Земля, - пожал плечами маршал. На другой ответ рассчитывать не приходилось: все миры назывались одинаково. Просто путешественники, коими являлись Книжники и вот ещё странный маршал, негласно называли эти аспекты реальности по-своему. Хотя бы для того, чтобы не возникало путаницы. - А как его называете вы? – ещё один вопрос, и Лави явно не доживет до конца путешествия, но молчать и дальше было уже просто подло по отношению к самому себе. - Место под солнцем, - буркнул Кросс. – Оно тут светит практически всегда. И тут никогда не бывает войн, так что ваша братия здесь неуместна. - Кто-то сказал однажды, что Книжники сами приносят войны с собой, - хмыкнул Лави, осмелев. – Не очень лестная характеристика, но пока что я не видел ничего, кроме них. Кросс хмыкнул: - Что ж, в таком случае тебе придется сидеть под замком, чтобы ты ничем его не заразил. - Это угроза? – моментально напрягся Лави. Худшего наказания, чем просидеть в незнакомом мире под замком, он не представлял. Да и не просидит ведь. - Это обещание, - ласково заверил Кросс. – На случай, если начнёшь что-то выделывать. Например, отправляться куда-то в одиночестве. - Если вы не будете так усиленно от меня скрываться, этого не потребуется, - буркнул младший Книжник. - Кстати, как ты меня вычислил? – поинтересовался маршал после паузы. Ага, проняло! Было бы очень обидно узнать, что Кросс на самом деле всё это заранее спланировал, и гениальный план по его выслеживанию оказался бы пшиком. Но нет… - По волосам, - Лави удалось вызвать заинтересованный взгляд маршала. – К тому моменту как круг моих подозреваемых сузился до трех мужчин, сидящих поодиночке, я ожидал, что вы будете одним из тех, кто уйдёт первым. Правда, я не предположил, что двое уйдут одновременно, но... Вы в личине поправили прядь так, словно привыкли к длинным волосам. Это вас и выдало, учитывая рваную и короткую стрижку того парня. Кросс выругался сквозь зубы: - Похоже, я тебя недооценил, парень. Я рассчитывал, что уйти от погони через переход у меня не получится – твой учитель как-то обмолвился, что вы умеете ходить по мирам. Но я надеялся хотя бы оторваться, пока ты будешь выбирать, за каким зайцем тебе следовать. Кросс замолчал, явно обдумывая свой промах, и Лави решил его не прерывать, тем более что Кросс был прав только наполовину: ходить по мирам умеют Книжники, но никак не их ученики. Вместо грустных мыслей о несовершенстве системы он постарался уделить внимание проносящимся мимо пейзажам. Мир действительно был очень красивым. Солнечным, уютным и спокойным. Интересно, какая была у него история, раз войны считаются здесь несуществующими? Лави впервые встречал такое место и подозревал, что без этой авантюры он никогда бы его не посетил. Как метко выразился маршал, Книжникам в таких местах делать нечего. Но этот мир запоминался. Сам Лави перестал обращать внимание на различия уже после десятого имени, окончательно убедившись, что, несмотря на разницу в методах и возможностях, все остальное в аспектах реальности одинаково. Какое дело, кто с кем воюет: демоны с людьми, экзорцисты с Графом, нации между собой, если задача стоит одна: уничтожить противника любой ценой, а оружием может стать что угодно. А здесь этого нет. Судя по колосящимся полям, по аккуратной мощеной дороге, да даже по яхтам - яхтам!!! - в небе, которым положено плавать по морям. Это рай? Кажется, он сказал это вслух, потому как удостоился нового взгляда. Уже насмешливого. Еще немного, и он сможет собирать коллекцию. - Это не рай. И тут были… не войны, но тоже мало приятного. Сказано было с большим знанием дела. Присутствовал? Или даже участвовал? Но это явно происходило очень давно – такие вещи как «мало приятного», по шкале маршала, человечеством быстро не забываются. - Сколько вам лет? – вопрос сорвался с языка прежде, чем он успел подумать. - А сколько тебе? – насмешливо поинтересовался тот. Лави нахмурился: раз Кросс знает об этой их милой способности успевать ко всем возможным заданиям, знает ли он остальное? Про переходы он узнал от учителя. Или вычислил на его основе. Но известны ли ему принципы института Книжников? Впрочем, Кросс явно не ждал ответа: - Неужели в моем Орденском досье этого не написано? - Вы прекрасно знаете, что написано в вашем досье, - парировал Лави. - О да, я, правда, предлагал нарисовать кукиш – краски бы меньше потратили. - Ну, считайте, что вы – единственный, у кого в секретном досье содержится словесный кукиш, - хмыкнул младший Книжник и приложил ладонь к глазам: в получасе пути показался город. Белый, сверкающий. Лави чувствовал, что ему действительно нравится это место. - Здесь явно намного лучше, чем где бы то ни было! Почему вы не живете здесь постоянно? Или живете? - Не живу, - бросил в ответ маршал. - Неужели вам так скучно будет без военных действий? Как я понимаю, политические интриги здесь есть, а они ничуть не хуже. - А вот это не твоего ума дело, мелкий, - отрезал маршал и Лави больше не заговаривал. Разница между «отстань» и настоящим «отстань» чувствовалась крайне отчетливо. Реверс. Новое лицо при дворе всё-таки не отличалось от остальной массы придворных. Во всяком случае, в ловушку лабиринта парень попался точно так же, как и многие до него. Впрочем, испуганным, как курицы в кринолинах, он не выглядел – скорее задумчивым и немного злым. - В лабиринтах Версаля несложно заблудиться, не так ли? Вздрогнул, всё как положено. - Не легче, чем в закоулках памяти, - улыбнулся в ответ тот и провел ладонью по живой ограде, словно пытаясь отыскать в ней скрытый проход. После этой улыбки можно было и не продолжать: так открыто могут действительно улыбаться только новоприбывшие, ещё не испорченные дворцовыми интригами люди. Тем более ему. - Я прибыл сегодня утром, - будто прочитав мысли, тот поклонился. – Франсуа, виконт Вермонт, к вашим услугам. Это было приглашение к знакомству, однако герцог давно отвык представляться – семейное сходство сложно стереть с лица. Парень либо достаточно наивен, чтобы не узнать в собеседнике Монсеньора, либо издевается… Что, в общем, тоже достаточно наивно. - К моим услугам, молодой человек, только шлюхи и дуэлянты. Вы к кому относитесь? Он обиделся так искренне, что Монсеньор только вздохнул про себя: и вот такими, наверное, приезжают сюда все. Печально, что это очень быстро проходит. Покачав головой, он протянул руку парню: - Мое имя Филипп, если вы еще меня не узнали. Тот счастливо улыбнулся и пожал руку: - Я только прибыл. Я ещё даже короля не видел! Только на луидорах. «И то не часто», - промелькнуло в голове у Филиппа, когда он обратил внимание на одежду юноши. Да, из приметных черт у парня были разве что глаза того самого зеленого цвета, который практически невозможно встретить в природе, если не прибегать к расшатывающим сознание зельям. И еще улыбка: парень не догадывался, насколько она преображает его лицо. Ничего, при дворе есть, кому это растолковать – не один Монсеньор обращает внимание на милые лица. Откровенно говоря, не хотелось бросать мальчишку на съедение, но лучшее, что мог сейчас сделать сам герцог – это вежливо раскланяться и больше с парнем не сближаться. Подобные знакомства при дворе в первый день – не лучшее начало светской жизни. - Покажете мне короля? – словно прочитав его мысли, поинтересовался Франсуа, дополнив просьбу той самой улыбкой, которая начала беспокоить герцога. Филипп усмехнулся: - Моя компания – не совсем то, что требуется молодому человеку вроде вас. И, будьте уверены, как только вы заговорите с кем-либо еще, вам это тут же объяснят. Если хотите, я выведу вас из лабиринта. - Окажите мне эту любезность, - парень поклонился и, не выдержав, добавил: - Я все-таки привык полагаться на собственное мнение, нежели на советы окружающих. - И очень жаль, - пожал плечами его проводник, подводя к очередной развилке. – Полагаю, что вам самому не захочется больше со мной общаться после пары-тройки разговоров. В общем, сейчас идите налево, дальше два поворота направо – и выйдете к фонтану. Там наверняка уже собираются остальные. Прежде чем Франсуа успел что-то возразить, Филипп скрылся в тайном проходе живой изгороди, дабы избавить себя от продолжения разговора, который перестал быть забавным. Тем более что время уже близилось к обеду, а надо было доехать до Парижа – Версаль останется на месте, а вот тайной полиции негоже проводить дни праздно. Даже по приглашению собственного брата. Дела обещали затянуться на некоторое время, так что ко времени его возвращения от восторженного наивного юноши пропадет и след. В лучшем случае попадет под покровительство какой-нибудь скучающей матроны, которой нравится созерцать молодые личики. Или повесы, который научит мальчика продуваться в карты, после чего станет его покровителем, но уже несколько иного рода. Обидно, но Филипп впервые за несколько лет почувствовал, что человек ему действительно понравился – он тоже любил судить о людях сам, даже по мимолетным беседам. И уж слишком часто интуиция его не подводила. Славно, если Франсуа не начнет шарахаться от него, как это часто бывало – слишком уж нехорошие слухи ходили о Монсеньоре, которые он сам умело и подогревал. И порой прикрытие оборачивается слишком обидной стороной. Герцог дошёл до привязанной к ограде лошади, оставленной слугой для него, и взлетел в седло, выкинув мальчишку и Версаль из головы. Он отсутствовал несколько дольше, чем планировал, однако полученная информация того стоила: некоторые осведомители клялись, что что-то назревает во Дворе Чудес, но под страхом смерти не отваживались отправиться туда и все разузнать. Филипп их прекрасно понимал, однако его собственные люди из Двора не показывались, видимо, опасаясь за целость своих шкур, так что вопрос оставался нераскрытым. Вооружившись данными, он снова вернулся в Версаль: слухи хороши только тогда, когда их непосредственный участник постоянно обновляет темы для разговоров. Двор слишком непостоянен, а пока Монсеньору требовалась скандальная слава. Первым делом он сразу пошёл к королю, вытащив того буквально из постели. Брат, впрочем, не жаловался: опостылевшая Луиза явно утомила его обоснованными обидами, а Атенаис, как назло, уехала проведать больную родственницу. - Итак, мой возлюбленный брат, что ты на этот раз принес в своем плаще? – король запахнул халат и налил себе и собеседнику вина. - Пока лишь слухи, ваше величество, - Филипп отхлебнул из своего бокала: вино было восхитительное, как и все на столе короля, однако в последнее время герцог Орлеанский начал отдавать предпочтение другим сортам винограда. – Однако тревожные слухи. Похоже, что Фронда снова решила поднять голову. И на этот раз начать с самых низов. - Принц не собирается успокаиваться, - Луи покачал головой, одним глотком ополовинив бокал. – Упечь его в Бастилию? - Пока не надо, я хочу сам посмотреть на то, что он собирается делать, ваше величество. Арест спугнет заговорщиков, и мы опять ничего не добьемся. - Филипп, - король вновь наполнил их бокалы. – Я люблю тебя и верю тебе. Ты волен делать, что хочешь – я не раз это тебе демонстрировал. - Благодарю вас, ваше величество. Я не допущу, чтобы государству угрожала опасность. Король улыбнулся: - Потому что государство – это я. Придворная знать редко просыпалась к завтраку. Все-таки ночные блуждания по нишам и чужим кроватям скверно сказывались на ранних подъемах маркизов и герцогинь. Так что Филипп, мирно проведший ночь в своих покоях, не ожидал скопления в обеденной зале. Так и случилось: редкие группы лиц скорее только отправлялись в постель, судя по их помятому виду. Версаль не думал просыпаться. - Доброе утро, Монсеньор, - из-за спины Филиппа донесся мелодичный смешок, что сразу выдало в нем встреченного в прошлый раз мальчишку из захолустья. Филипп действительно старался не думать о нем, пока был в Париже. И иногда ему это даже удавалось. Мальчику явно уже все рассказали, так чем же вызвано его приветствие? - Многие из неприсутствующих здесь поспорили бы с вами, что это время суток не бывает столь благосклонным, - герцог подхватил чашу с ароматным травяным настоем, придающим бодрости, и повернулся к мальчишке. – Чем обязан? - Ну, в первую очередь я хотел бы поблагодарить вас за столь своевременно продемонстрированный мне выход из лабиринта. Мне говорили, что некоторым особенно неудачливым господам приходилось часами бродить по живой темнице. Пока их не вытаскивал какой-нибудь сердобольный лакей, - он слегка поклонился - А также восхититься столь остроумной шутке, которую вы со мной сыграли, Монсеньор. Я полагаю, вы достаточно развлеклись, решив сохранить свое инкогнито в разговоре с наивным юношей. К несчастью, остальные оказались более словоохотливыми. Филипп засмеялся: теперь, когда парень знает о том, кто он, ему хватает наглости укорять его за ту шутку. Которую и шуткой-то назвать язык не поворачивается. - Ну, раз нашлись добрые люди, просветившие вас о том, с кем вы разговаривали, неужто не нашлось людей, объяснивших, почему со мной разговаривать не следует? Франсуа снова улыбнулся, именно так, как представлял себе Филипп. Потом не выдержал и рассмеялся: - О, я, право, так и не смог выбрать причину, по которой мне следует вас сторониться. С одной стороны, вы – растлитель юности, а когда жертва уже попадает в ваши сети, вы выбрасываете её, словно надоевшую игрушку. С другой же, вы – опальный брат его величества, и тень ваша падает на ваших собеседников. Это если кратко о том, что я наслушался о вас. Там было ещё несколько пикантных подробностей, но источник казался настолько пьяным, что я не уверен, что ему стоит доверять. Хотя есть один недостаток, который мне кажется настолько вопиющим, что я подумываю вызвать вас на дуэль! - Очень немногие осмеливаются сказать это мне в лицо, - ухмыльнулся герцог, делая большой глоток остывшего отвара. – Ведь, помимо всего прочего, я единственный брат короля, которому тот все-таки прощает мелкие грешки. Пусть и не сразу. А что за недостаток? Франсуа усмехнулся: - Вы не носите парик. Сейчас лето, и копна соломы, которую я вынужден носить, подражая остальным, делает мою жизнь просто невыносимой. Филипп в очередной раз понял, что вот-вот расхохочется. Подобное пренебрежение к канонам красоты скорее считалось возмутительным, но никак не достойным зависти. - Ну, вы всегда можете его снять… - Мой цвет волос нынче не в моде, - покачал головой Франсуа и усмехнулся: - И все-таки, если позволите, я предпочту судить о вас по собственному мнению. И не стану полагаться на россказни пьяных маркизов. «Уж не де Криньи ли там так распелся?» - мелькнула беглая мысль, над которой Филипп обещал себе подумать позднее. Сейчас разговор увлекал его больше подозрений. - И что же вы намерены делать? Вряд ли ваше собственное мнение сформировалось за те краткие минуты разговора в лабиринте. - Вот именно, Монсеньор, - Франсуа улыбнулся. – Потому, если позволите, я продолжу его формировать. - Неужто я слышу от вас предложение дружбы? - Мне казалось, в Версале не принято говорить напрямую, - парень явно смущался, словно считая, что иносказания и недомолвки удаются ему лучше. - В Версале не принято многое. Но я – не Версаль. И сейчас собираюсь на конную прогулку. Не хотите ли составить мне компанию? - О, Монсеньор, я с удовольствием, - если раньше Франсуа Вермонт просто улыбался так, что птицы начинали петь звонче, то нынешняя его улыбка была подобна вспыхнувшему солнцу. Да не в обиду брату будет подобное сравнение. - А ещё, Франсуа, мне казалось, что я назвал вам свое имя, - буркнул он, ставя на место чашку. Тот посмотрел на герцога так внимательно, что Филиппу стало немного не по себе. Но парень лишь улыбнулся: - Конечно, Филипп. Аверс. Кросс действительно исполнил свою угрозу: не успели они войти в город и дойти до весьма внушительного особняка в окружении других таких же, как его чуть ли не пинком впихнули в холл и под страхом больших неприятностей запретили самовольно покидать здание. Причем по лицу маршала было понятно, что не доверяет он ученику Книжника настолько, что с удовольствием прикует того к чему-то неподвижному, дай только повод. Лави достаточно искренне пообещал повода не давать и вести себя прилично. Напомнил только, что пленникам полагается в день по краюхе хлеба и кувшину воды, а то из него выйдет очень несимпатичный труп. Кросс в ответ усмехнулся и пообещал захаживать и оставлять снеди, что уже было маленькой, но победой. Все существо Лави протестовало против вынужденного заточения: мало того, что другой мир, так ещё такой, в который он по работе не попадет никогда. Но маршал умел быть убедительным, а сомневаться в том, что о любой партизанской вылазке наружу станет известно в тот же миг, не приходилось. Впрочем, оценив размеры библиотеки особняка, Лави внутренне согласился пожить здесь пару, максимум три дня. А потом начать подлизываться к Мариану Кроссу и проситься на прогулку. Так и пошло: Лави по уши зарылся в библиотеку, содержимое которой негаданно оказалось очень интересным: все источники, которые с натяжкой можно было бы назвать историческими, содержали лишь информацию о том, сколько урожая было собрано, а также о мелких происшествиях вроде кражи на рынке или взбесившейся лошади на конюшне какого-то крестьянина. Словно ничего интереснее и не происходило. Никаких географических подробностей, будто этот небольшой городишко и был единственным на всем свете, никаких упоминаний о «страшных временах», о которых в первый день обмолвился Кросс. Действительно, какой-то странный рай, где все счастливы и довольны. К несчастью, Лави был слишком хорошим знатоком истории, чтобы понимать, что такого мира просто не может существовать. А значит, в библиотеке собрано далеко не все, что можно было бы найти. Остальные книги оказались не менее загадочными: это были не исторические заметки, а художественная литература. Сюжеты очень схожие с теми, что он уже читал во многих мирах, однако без упоминания каких-либо войн или прочих глобальных неприятностей. Понятно, что во многом известные сюжеты просто терялись, но Лави их и не для удовольствия читал. Вернее, больше не для удовольствия. В отсутствии хроник всегда неплохо подходят исторические романы: ещё более обезличенные, но хоть как-то о порядке вещей представление дают. А тут пусто. И от этого очень подозрительно. Солнце клонилось к закату, а значит, скоро уже должен вернуться маршал. Лави всегда искренне ждал его возвращения: несмотря на то, что книги он ставил выше людей, его общительное сорок девятое имя не могло так долго обходиться без собеседника. К немалому удивлению Лави, Кросс по вечерам действительно с ним разговаривал. Пусть иногда это и был нескончаемый поток насмешек, но уже на второй такой вечер ученик Книжника научился не обращать на них внимание. Не заставляет делать ничего противного – и ладно. Чаще маршал все-таки рассказывал о месте, в котором они сейчас находились. Ничего полезного для Лави как для историка, но все лучше дневной тишины. Правда, сегодня Кросс мог и задержаться: недавно он обмолвился, что нынче вечером свадьба какого-то его знакомого, причем с невестой, подумать только, его познакомил сам маршал не далее как два месяца назад. Это тоже было поводом для недоумения: последнее время маршал был на виду в Главном управлении Ордена, так что ни о каком сводничестве в другом мире и речи быть не могло. Впрочем, Кросс мог и ошибиться: эксцентричности маршал все же не утратил. В этот вечер Кросс действительно задержался: Лави, устав ждать, отчего-то решил, что из принципа не пойдет спать наверх в спальню, а потому читал какой-то очередной скучный роман, не надеясь уже встретить ничего интересного, и скоро уснул прямо на полу перед камином. Он ещё сквозь сон услышал, как маршал вернулся. И, судя по звукам падающих предметов и явно нетвердой походке, Кросс был нетрезв. Конечно, это можно было бы списать на свадьбу, если бы в воздухе так ощутимо не пахло опасностью: Лави не мог объяснить это, но ощущал каким-то внутренним чутьем: что бы сейчас ни начало происходить, хорошим оно не будет. Он ожидал, что сейчас что-то случится, но все равно оказался не готов, что его, как котенка, встряхнут и хорошенько приложат о красивую, но очень твердую лепнину, которой был украшен камин. - Надо было дать тебе по голове ещё в том вонючем трактире у парома, чтобы не увязался следом, - злобно проговорил маршал, приложив младшего Книжника о камень ещё раз. Сквозь боль в затылке Лави понял, что маршал не просто пьян – обычное его состояние «я выпил, не трогайте» было напускным, чтобы именно не трогали, надо только уметь смотреть. Сейчас он практически не контролировал себя и был очень зол. Но надежда на спасение все-таки была: не прибил же сразу. - Я ничего не делал! – к сожалению, получилось не слишком убедительно, так как в эту минуту Кросс разжал пальцы, и Лави грудой осел у его ног, стараясь не задеть огонь. - А что ты делал, скажи мне?! – Кросс достал бутылку из внутреннего кармана плаща и сел в кресло. - Читал… - Лави, почуяв относительную свободу, потер затылок, убедившись, что ничего серьёзнее шишки ему не грозит. – Много книг тут прочитал. - И что же вынес для себя из прочитанного? Логика маршальских расспросов ускользала от Лави: так раньше спрашивал учитель, когда учил анализировать информацию на примере очередной хроники или обрывков записей. Но зачем это Кроссу?! - Что в этом мире действительно не было никаких войн. Никогда. И что мелкое воровство на рынке считается достаточно значимым происшествием, чтобы писать о нем в ежегоднике. Странно, что порезанные пальцы ещё не задокументированы. И что так не бывает… Кросс раздраженно отпил из бутылки хороший глоток и, пошатываясь, поднялся: - Надо было прибить тебя там… Сидеть в доме и не вылезать никуда, ты меня понял? - Понял, но… Но Кросс уже вышел из библиотеки. Послышался хлопок входной двери, и Лави понял, что остался в одиночестве и ничего не понимающим. В чем-то он был виноват, но совершенно не понимал, в чем. Мысль, что Кроссу просто не было на ком сорвать злость, он сразу отмел как несущественную: что бы Аллен ни говорил о несправедливом отношении, маршал ни разу не позволял себе ничего подобного по отношению к нему. Но и объяснять причин он не собирался, и Лави сомневался, что сможет докопаться до правды сам. Тем более что мысль о самовольной прогулке перешла из разряда простого запрета в личное табу. Озадаченный, он ещё раз потер шишку на затылке и отправился спать. Кросс вернулся через сутки, первым делом удостоив мрачным взглядом своего гостя, а потом уже нашарил в баре бутылку. Судя по его неразговорчивости, настроение у маршала снова было далеко не самым благостным, хотя уже и не взрывоопасным, как в предыдущий раз. Впрочем, Лави уже внес настроение Кросса в свой личный список непредсказуемых вещей, наряду с Кандой и ветром. Когда маршал устроился в кресле и, не отрывая взгляда от уже привычно устроившегося у огня младшего Книжника, откупорил бутылку. Лави практически моментально понял, что ничего прочитать под этим пристальным взглядом он не сможет, хотя раньше его мало что могло отвлечь от книги, если он сам не хотел прерываться. И, уж тем более, не взглядом. Отложив очередной роман, в котором весьма занятно описывалось строение двигателя тех самых летающих яхт, он повернулся к маршалу: - Вы можете мне объяснить, что же все-таки случилось? В чем я виноват? - То есть факт своей вины ты признаешь? – насмешливо проговорил Кросс. Лави смутился: - Ну, до этого момента у меня не было повода подозревать вас в том, что вы просто так на меня за что-то разозлитесь. Вернее, известных мне поводов у вас было предостаточно, так что вряд ли вы бы стали устраивать спектакль, - он не удержался и потер все еще саднящую шишку. - Тем более что вы были очень убедительны. Кросс вздохнул: - Ладно, что с тобой делать… Иди сюда. Лави поднялся с ковра, сделал шаг по направлению к маршалу и нерешительно остановился: кто знает, что сейчас взбрело ему в голову? - Да не бойся, убивать тебя я не буду, самому пригодишься. Странная фраза царапнула какой-то уголок памяти младшего Книжника, но он постарался отложить эту мысль на потом. - Садись, - Кросс кивнул себе под ноги, и когда Лави опустился на ковер, положил ладонь ему на затылок. – Да, нехило я тебя приложил. Кто ж знал, что ты такой идиот… Сказано было скорее риторически, так что Лави позволил себе не отвечать, а просто жмуриться от удовольствия, почувствовав, что тупая ноющая боль уходит из головы. - А теперь закрой глаза и постарайся ни о чем не думать. Ладонь с затылка переместилась на лоб и затем на глаза, после чего перед взором ничего не понимающего младшего Книжника возникла картинка: голубое небо, вокруг какие-то люди… Много людей. Симпатичная девушка в венке из цветов и красивом платье. Судя по тому, как все вокруг тянулись поздравить её – невеста. Затем взгляд переместился на руки смотрящего – а то, что он смотрит воспоминания маршала, Лави уже понял – в ладонь скользнул очередной бокал с какой-то золотистой жидкостью. Люди начали вставать полукругом, не заступая на нарисованный на полу орнамент, явно предназначавшийся для жениха и невесты. Жених также был здесь – светящийся от переполнявшего его счастья. Аж глаза загорались, когда он смотрел на суженую. Та, впрочем, не отставала. Началась церемония: череда признаний, символическое обвязывание сцепленных рук молодых нитью, чаша с каким-то напитком, испить которую следовало по традиции. И невеста, выпившая первой, падает без чувств, после чего остатки питья расплескиваются по полу, окрашивая золотой узор алыми разводами. - Все, кончилось, - Кросс убрал руку от лица Лави, и тому пришлось поморгать, чтобы привыкнуть к полумраку библиотеки после солнечного дня свадьбы. - Выходит, невесту отравили? Но кто? - Какая разница? – маршал явно утратил добродушие и теперь сердился. – Главное в том, что её отравили! Здесь не умирают насильственной смертью! - Но ведь это невозможно! - Вот потому что тебе кажется, что это невозможно, её и отравили! Подобное обвинение Лави уже совсем не мог понять и принять. То есть получается, он виноват в том, что в чашу со свадебным питьем был подмешан яд, лишь потому, что не поверил в идилличность этого мира? Бред какой-то… - Простите меня, маршал, но я ничего не понимаю. Как я могу быть виноват в этом? Я ведь сидел дома! - Ты совсем идиот?! Неужели тебя не учили, что нестабильные миры очень остро реагируют на мысли и желания их гостей? Лави прогнал мысль о том, что неплохо бы ущипнуть себя за руку. Какие миры? Каких гостей? Да, они с маршалом гости в этом мире, но ни разу, нигде ученик Книжника не встречал, чтобы мир прогибался под желания посетителей. - Э-э… Видимо, не учили… - он постарался говорить спокойно и медленно, пообещав себе на досуге достать из памяти все, что он когда-либо слышал о природе множественности миров. - Идиот, - сокрушенно пробормотал Кросс, приложившись к бутылке. – Этот мир ещё совсем непродуманный. В нем даже время не идет, пока меня нет. Потому он ещё не огрубел и чувствует то, что от него ждем мы, как способные эти самые миры изменять. Все это походило на какой-то чудовищный розыгрыш. Что значит «изменять миры»?! Лави учили, что миров много, и что Книжник может ходить по ним, выискивая очередную войну. Но никогда не объясняли, откуда взялось это множество. Да и сам процесс перехода Лави впервые испытал только не далее как с Кроссом, когда пришёл сюда: до этого так ходил только учитель, а ученик появлялся сам уже на новом месте. Обидно, конечно, что для перехода ученику полагалось умереть в прошлом, но все-таки не так уж сложно. А тут на тебе какие подробности… - То есть вы хотите сказать, что этот мир ваш? – спросил он, сам не веря своим словам. - А не похоже?! – Кросс, казалось, находится на грани того, чтобы пробить младшим Книжником стену. – Я его таким придумал, чтобы хоть здесь чувствовать себя в безопасности. Я подозревал, что ты можешь все испортить, но что ты начнешь делать это сразу… Да ещё и ни хрена не знаешь… - Меня такому не учили. Техникой перехода обладает только учитель, а мне этого знать не положено. А уж что миры можно делать самим… Маршал смотрел как-то уж совсем жалостливо. В любой другой ситуации Лави бы обиделся – все-таки он не кто-то там, а младший Книжник, который прожил на свете побольше Кросса. Ну, может быть. Но сейчас он только мысленно поблагодарил мироздание: во всяком случае, убивать его уже не хотели. - Ладно, расскажу тебе… Только при условии, что ты расскажешь мне о вашей братии. Лави удивился: да, разглашение тайн Ордена Книжников было под строжайшим запретом, но маршал Кросс весьма дружен с его учителем – неужели не выведал? Получается, что нет. Но, с другой стороны, Лави был уверен, что дальше этой комнаты их секреты все равно не уйдут – Кросс был не из тех, кто не умеет хранить информацию. - Хорошо… - он помолчал и внезапно продолжил: – Жалко девушку, да. А вот кто у вас умер, прежде чем достался вам? Сложно сказать, что заставило его произнести этот вопрос: глупость или отчаянная смелость, ощутив которую, становится уже неважно, кто перед тобой – смерть или очередное недоразумение. Во всяком случае, моментально переменившегося в лице Кросса он уже не испугался. Равно как и бутылку, готовую окончить свое существование после встречи с чьей-то слишком любопытной головой. Однако маршал взял себя в руки и обманчиво-спокойно спросил: - С чего ты взял? - Ну, вы были расстроены произошедшим намного сильнее, чем просто фактом того, что придуманный вами мир вышел из-под контроля. Все-таки я скоро уйду отсюда, и вы снова сможете заставить его повиноваться. О том, что вас расстроила смерть девушки, я даже и говорить не хочу. Выходит, что ситуация вам напомнила что-то, что вы сами долго и тщетно хотели забыть. Вернее, кого-то, кто вам не достался. - Это не твое дело, а будешь спрашивать – я все-таки найду этой бутылке другое применение. Ты меня понял? Лави кивнул, добавив, что лезть в чужое дело – это его профессия. На что Кросс резонно ответил, что нетривиальное использование бутылок – его хобби. На этом тема была исчерпана. Реверс. Странно завязавшееся знакомство вылилось в не менее странную дружбу. Вернее, необычной она выглядела для герцога Филиппа, который просто не верил в бескорыстие окружающих и постоянно ожидал подвоха от нового приятеля. Но тот вел себя… непонятно. С одной стороны – бедный и почти безродный дворянин со смешным титулом, который желает пробиться в обществе, выбрав себе сомнительного покровителя. Это Филипп понимал: брат короля, пусть и скандальный – лучшее прикрытие, чем совсем никакого. С другой… Франсуа совершенно не вел себя в соответствии со своим положением. Он не пытался ни подлизаться, ни, тем более, прыгнуть к нему в постель, как казалось бы поначалу. Ничего. Он действительно вел себя так, словно хотел видеть Филиппа другом, не требуя ничего взамен. Поначалу это настораживало, так как Филипп не верил в бескорыстие, тем более, дворцовой знати. Однако герцог не мог не понимать, что сам ищет его общества: Франсуа, пусть и порой ехидный, окрашивал все вокруг в ореол какой-то искренности и странного, потаенного волшебства. И мир с ним рядом казался каким-то совершенно иным, хотя причин для этого не было никаких. Но даже разговоры были другими, и иногда Филиппу казалось, что он уже и забыл, что это такое – разговаривать. - Ты хорошо стреляешь? – Филипп спешился, когда они доехали до весьма живописного озера – обычной их точке в конной прогулке в окрестностях Версаля. Франсуа пожал плечами: - Когда есть настроение. - То есть? Ведь можно либо попадать, либо нет. Мастерство не зависит от настроения. Виконт рассмеялся, отпуская лошадь пастись в тень: - При чем здесь мастерство? Ведь пуля всегда летит туда, куда желает попасть выстреливший. - Но ведь она всегда летит прямо… Значит, надо хотеть выстрелить прямо в мишень. Франсуа только покачал головой: - Она летит прямо только потому, что тебе об этом сказали в детстве, а ты поверил. Никогда не принимай на веру то, что говорят. Теперь настала очередь смеяться Филиппу – он уже понял, что его разыграли: - Даже законы, по которым устроен мир? Несмотря на несерьёзный разговор, виконт почему-то не спешил присоединиться к веселью: - Именно. Особенно законы, по которым устроен мир. Ведь миров может оказаться бесконечное множество, и каждый живет по своим правилам. А ты не сможешь вырваться из своего, потому что веришь в эти дурацкие законы. Но удивлял Франсуа не только этим, и порой его выходки и предложения ставили в тупик даже бывалого герцога, хотя он-то считал себя мэтром по части всяких злых и не очень розыгрышей. Король устраивал маскарад, на который были ангажированы все придворные, но у маскарада было условие: сир не должен был узнать маску до полуночи. Филипп хотел сразу отказаться и сбежать в Париж, так как не узнать родного брата Людовик просто не мог. Узнал же он его в лохмотьях нищего, когда герцог побирался у Консьержи, тщательно подслушивая реплики судей, вышедших прогуляться. Путного ничего не услышал, но все устроенное представление стоило выражения лица Людовика, который приехал на суд и случайно увидел в толпе брата. К чести сказать, король быстро отвернулся, но ещё несколько раз невзначай предлагал Филиппу специальную пудру от блох. Скрыться ему не дал Франсуа, подойдя к процессу подготовки со всей серьезностью. За себя он не беспокоился: в Версале постоянно находится слишком много людей, чтобы король обращал внимание на какого-то виконта. Тем более что прекрасная Атенаис, наконец, вернулась. Впоследствии вспоминая, как он вышагивал на балу, Филипп очень смеялся, однако непосредственно в ту ночь ему было не до смеха… - Я не могу поверить, что вы сделали это, - медленно, насколько позволял корсет, в котором едва можно было дышать, герцог плыл под руку с виконтом, переодетым в пирата. - Перестаньте, - мелодичный смешок грозы морей чуть улучшил общее настроение. – Вы выглядите просто чудесно, однако мне жаль, что я не настоял на красном… - Мне и в коричневых кружевах нелегко, - буркнул Филипп, слегка поворачиваясь, чтобы осмотреться: в маске это было весьма затруднительно. Хорошо, что он отстоял выбор прически: в тех башнях, что носят дамы, было бы совсем невыносимо. – Признайтесь, вы все это затеяли, только чтобы посмотреть на меня в платье. - Ну что вы, я не настолько коварен, - ответная ухмылка говорила, что именно настолько. – Но родной брат вас действительно не узнает. - Я уже сомневаюсь, что один вечер и выражение его лица стоит того, что обо мне напишут в исторических хрониках: «любил наряжаться в дамское платье». - Вы справитесь, я в вас верю. Только прекратите сутулиться – на вас нет каблуков, чтобы скрывать свой рост. - Так мне эта деревяшка не давит на легкие! – Филипп остановился, с трудом глотая воздух. – Как только это носят! - Ну, теперь вы знаете и можете просветить всех остальных, - пока что от маскарада больше всего удовольствия получал именно виконт. – Но тут душно, я согласен. Не согласитесь ли прогуляться со мной на террасу и подышать свежим воздухом? - Меня терзают сомнения, что мой костюм запутал даже вас. Иначе почему вы стали обращаться со мной, словно с дамой сердца? – впрочем, против предложения Филипп не возражал: в зале действительно было душно, а обморок от недостатка кислорода был бы лишним. - Ну что вы, у меня нет сердца, - рассмеялся Франсуа. – Но мой расчет был верен, и вас теперь не должна узнать даже королева-мать. - Я предлагаю вам пари, - свежий воздух все-таки оказал благостное действие на герцога, и тот снова был готов продолжать фарс. – Если мой брат узнает меня, а он должен меня узнать, даже бросив мимолетный взгляд, вы будете должны мне желание. Франсуа обернулся и хитро посмотрел на герцога, отчего тот снова почувствовал легкое головокружение: - А если нет? То его должны будете вы? Герцог кивнул. - Что ж, по рукам, мадам. О, я вижу, мы не одни тут дышим ночной прохладой. Прекрасный вечер, сир, миледи, - он поклонился стоявшей на террасе паре, и у Филиппа оборвалось сердце: Луи и Монтеспан в костюмах Цезаря и Клеопатры с улыбками смотрели на пирата, склонившегося в поклоне. Герцог моментально попытался изобразить что-то вроде реверанса, надеясь, что корсет не даст ему упасть. - И вам, корсар, - король кивнул Франсуа, - Миледи, - он легко поклонился Филиппу. – Вечер действительно прекрасен, не так ли? – Он обратился уже к заливисто рассмеявшейся Атенаис. – Что ж, маркиза, не будем мешать этому славному пирату похищать сердце прекрасной дамы. Когда король удалился, Филипп только мрачно посмотрел на виконта: - Если вы сейчас скажете хоть слово, клянусь, я вызову вас на дуэль. На что тот лишь парировал, что с такой прекрасной дамой он всегда готов биться на любовном ложе, но не успел увернуться от бросившегося на него Филиппа, в результате чего обоим пришлось некоторое время приводить себя в порядок, хотя перо из шляпы пирата спасти уже не удалось. - Я не могу поверить, что вам удалось обмануть моего брата, - задыхаясь, проговорил он. – Франсуа, вы победили. Могу я рассчитывать на то, что вы ослабите мне корсет? Иначе я задохнусь к полуночи, и вам придется прятать мой хладный труп! - Да, тогда о вас точно напишут в исторических хрониках, - задумчиво протянул виконт. – Давайте отойдём дальше в парк. Все-таки кавалер, расстегивающий даме платье, зрелище не для всего двора. - Полагаю, что двор видел и не такое, - пробурчал герцог, следуя за Франсуа в глубину сада. - Помните, что ещё есть исторические хроники, - улыбнулся виконт. – Кажется, здесь достаточно тихо. Подойдите. В тот момент, когда прохладные пальцы коснулись шеи, герцог понял, что своей просьбой он совершил не просто ошибку, а катастрофу. Франсуа никогда не позволял себе никаких подобных жестов в отношении своего друга, хотя со стороны это могло показаться совсем иначе: улыбка, которую герцог сначала полагал соблазняющей, оказалась просто его обычной гримасой. Такой же открытой и светлой, как и сам виконт. Колкие фразы, сказанные таким тоном, который убирал весь смысл замечания, превращая обидные и опасные слова – в шутки и подначивания. Филипп уже почти научился не обращать внимания на все это, лишь изредка вздрагивая в ответ на слова. И вот теперь – руки. Даже сквозь плотную ткань корсета он чувствовал, насколько приятными и нежными были эти руки. Эта мысль даже затмила недовольные размышления о том, насколько хорошо виконт умеет обращаться с женским платьем. Хотелось только, чтобы ощущения от этих прикосновений не исчезали никогда. Филипп судорожно выдохнул, стараясь сохранить тень способности здраво мыслить. Это тоже было ошибкой: горький запах полыни с едва угадывающейся нотой чего-то сладкого, который сопровождал виконта. Странный выбор духов сначала был предметом любопытства – ведь в моде были приторные и тяжелые ароматы. А теперь он тоже сводил с ума. - Потерпите, мой друг, осталось совсем немного, - прозвучало совсем рядом с ухом, а кожу шеи обдало теплым дыханием. От хриплого голоса Франсуа Филипп все-таки не выдержал и застонал. К счастью, стон совпал с воздухом, влившимся в легкие, и некоторое время герцог просто учился заново дышать. - Простите меня, Филипп, - голос Франсуа снова был обычным и слегка виноватым, словно и не было того странного оттенка хрипотцы всего пару мгновений назад. Голоса, от которого просыпалось даже не столько тело, сколько душа. – Я и не полагал, что моя задумка окажется для вас такой нелегкой. - Что вы, - Филипп попытался взять себя в руки и повернулся к виконту. – Меня не узнал мой брат, а это того стоило, - он вкратце пересказал историю с нищим у тюрьмы Консьержи, наконец добившись желанной улыбки от Франсуа. Тот, впрочем, не спросил, почему герцог вообще был в таком виде, приняв всю историю за шутку. – Тем более, я уверен, что мне понравится выполнять ваше желание. - Постойте, я его еще не придумал, - виконт снова улыбнулся и протянул ему руку. – Пойдемте, миледи, полночь приближается. Знаете, полночь не просто так была выбрана как время для самых темных таинств. Чаще полночь совмещают с полной или, наоборот, черной луной. Говорят, что в это время граница с миром духов истончается. - Вы верите в духов? – Филиппу даже не пришлось изображать удивление. - Нет, - Франсуа помолчал. – Но я верю, что любые границы можно стереть, надо только подобрать нужный момент. День за днем они проводили время в таких разговорах, и Франсуа не переставал удивлять. У него словно был свой, особенный взгляд на мир, но оттого не менее интересный и заразительный. И Филипп порой ловил себя на мысли, что не хочет проверять свои подозрения относительно его истинных намерений. Тем более что пока факты говорили не в пользу подозрений: в их редкие выезды в Париж Франсуа всегда предпочитал платить за себя, спокойно, но твердо отметая все попытки герцога. Филипп однажды даже решил проверить скорее из любопытства, чем всерьез, насколько далеко простирается гордость виконта, прислав ему в подарок безделушку. Ничего особенного, но на деньги, вырученные с ее продажи, можно было спокойно жить несколько месяцев. Франсуа объявился на следующий день, спокойно выложил подарок на стол и с холодом в голосе осведомился, не перепутал ли герцог его с кем-то из придворных дам, после чего, получив отрицательный ответ, напомнил, что и его пассией он тоже не является. И попросил больше не присылать украшений. Затем он ушёл, оставив Филиппа молча смотреть на возвращенный подарок. Однако и этот жест Филипп тогда истолковал неправильно: решив, что парень просто набивает себе цену, он выкинул этот эпизод из головы. Тем более что сразу посчитал подобный жест несусветной глупостью: еще никто не осмеливался так открыто пренебрегать его покровительством. А гордость, тем более в таких делах, слишком сильно это походило на безрассудство – не самый любимый его недостаток в собеседниках. На следующий день Франсуа нигде не было, что только укрепило герцога в образе обиженной невинности, однако бегать и искать парня никто не собирался. Филипп решил проучить виконта, показав, что он и без него спокойно живет – обычно это срабатывало на следующий же день. Франсуа не появлялся уже неделю, однако было точно известно, что из Версаля он не уезжал: некоторые придворные видели его, но никто не мог сказать, куда он направлялся. Тут-то герцог и стал понимать, что наказывают как раз его: лица вельмож, надоевшие еще много лет назад, без ехидных комментариев виконта, видеть было просто невыносимо, а тоска по их обычным разговорам стала совсем невозможной. Филипп так и не выяснил, где Франсуа набрался таких знаний, которыми охотно делился с герцогом. Чаще всего это были долгие беседы о прошедших войнах, которые в свое время надоели герцогу до зубного скрежета на уроках истории, но которые виконт превращал в какие-то волшебные сказки. И говорил о них так, словно сам принимал в них участие. Скорее всего, он придумывал некоторые подробности сам – ведь ни в одной книге не напишут, что Марк Антоний разорвал триумвир с Октавианом вовсе не потому, что ему уж слишком приглянулась царица Египта. Филипп сам очень подробно изучал историю консула в свое время и был готов поклясться, что ничего подобного не читал. Впрочем, подобное толкование истории делало её только интереснее – сухие факты еще никогда никого не прельщали. Тут Филиппа осенило: книги! Франсуа постоянно говорил, что очень любит читать, что нечасто можно было встретить даже в просвещенной Франции. Резко развернувшись и напугав парочку маркизов, он пошёл в дворцовую библиотеку, судорожно вспоминая маршрут. Если виконта не окажется и там, то придется выжидать у его покоев, против чего бунтовала гордая, но уже готовая сдаться натура герцога. Смутно представляя себе, что он скажет, Филипп толкнул тяжелую дверь и вошёл в громадное помещение, заставленное полками с разными фолиантами. Сначала ему показалось, что сюда никто не заходил уже много лет: пыльная дымка висела над полками и столами, слегка подкрашенная солнечным светом. Он уже собирался выйти, как из угла послышался звонкий чих: Франсуа, примостив книгу на колене в лучике света, оглушительно чихнул ещё раз и поправил сползающий на глаза парик. Запыленный камзол его был безнадежно испорчен, однако это вряд ли волновало виконта – он даже не заметил подошедшего герцога, углубившись в чтение. - Так интересно? От неожиданности Франсуа вздрогнул, уронив книгу, и удивленно уставился на Филиппа: - О, я не думал, что сюда кто-то заходит, - он чуть виновато улыбнулся, в очередной раз поправив парик, отчего на его лице остался пыльный развод. - Боюсь, что так оно и есть. - Ну, вы зашли, - виконт поднялся, с сожалением отложив книгу, и безуспешно попытался отряхнуться. – Тоже искали что-нибудь почитать? - Нет, я искал вас, - выпалил герцог, тут же обругав себя за то, что ведет себя не так, как хотел. Впрочем, почему-то рядом с виконтом это случалось досадно часто. - Вы нашли. Зачем? – в безмятежном взгляде Франсуа промелькнул тот холод, который удивил Филиппа во время их прошлого разговора. - Хотел поговорить. Вы так и не объяснили, чем я вас обидел, - ход был достаточно хитрый. Филипп прекрасно знал, что больше всего на свете людей волнуют только они сами. И говорить они любят только о себе. А из объяснений Франсуа можно будет многое понять о его мотивах. Главное – хорошо изобразить вину. Виконт вздохнул, и в очередной раз потер манжету от пыльного пятна, но только размазал грязь по кружеву. Вздохнул еще раз: - Вы полагаете, будто живете так долго, что уже выучили всех людей на свете, герцог. И что люди ведут себя в рамках всего нескольких шаблонов, которые вы нарисовали для себя. Но вы не понимаете, что эти рамки делают вас тоже шаблоном. Своим подарком вы хотели показать то, что вы богаты, раз можете себе позволить разбрасываться деньгами, что вам их не жалко даже для меня, бедного провинциала. Вас не волновало, что я совсем не жду никаких привилегий, это вообще не укладывалось в нарисованную вами картинку. Сейчас вам кажется, что я придаю слишком много значения такой глупости, но ведь вы сами возлагали на неё большие планы. Вы ждали, что мое отношение к вам изменится, и я буду стараться пополнить череду ваших побед. Вы привыкли искать второе дно и даже не поняли, что здесь его нет. Мне жаль, что приходится говорить вам это, но скажи я то, что вы хотели услышать, вы бы лишь укрепились в своем мнении относительно меня. И мне жаль, что мы с вами не стали друзьями. Я не вписываюсь в ваш мир, так что позвольте мне остаться в своем. Он забрал отложенную книгу и, поклонившись, вышел из библиотеки, оставив герцога одного. На следующий день обиженный Филипп решил не дожидаться, когда гордый щенок придет к нему сам, моля о прощении. Вместо этого он сам пошёл к его комнатам, намереваясь ответить не менее проникновенной и гневной отповедью, чтобы раз и навсегда указать ему на свое место. Ответного вызова на дуэль он не боялся: Франсуа ни разу не соглашался даже на шутливый поединок на шпагах, явно стесняясь своего уровня владения оной. Но виконт всегда отшучивался: - Что вы, герцог, ещё в запале и проткнете меня! На что Филипп всегда отвечал: - Да не буду я вас убивать, самому пригодитесь! Но, видя, что тема неприятна, не настаивал. Сам Филипп учился у лучших мэтров и давно уже их превзошел как в искусстве фехтования, так и в выведения из себя противника едкими замечаниями. Так что сложно передать ярость, охватившую герцога, когда слуга, приставленный к комнатам виконта, сообщил, что мсье Вермонт отбыл ночью из Версаля в Париж и не оставил указаний о том, как его найти. Первой мыслью было догнать. Поймать и вытрясти из щенка всю необоснованную спесь, которую ему вбило в голову знакомство с братом короля, но Филипп не был бы рукой Людовика, если бы действовал порывами. Одно дело прийти в другое крыло дворца, другое же – мчаться в Париж, только чтобы заявить парню, насколько он ему, герцогу, безразличен и может катиться хоть к дьяволу. Потому герцог, поразмыслив, решил, что хуже чем есть, Вермонт уже себе не сделает – не отказываются от подарков герцога, разрывая отношения таким образом. А уж ему самому плохо точно не будет. Убедив себя, Филипп, насвистывая какой-то пошлый мотив, подхваченный у простолюдинки из уже забытой таверны, отправился по делам. Щенок щенком, а Фронда затаилась. И впервые в этом затишье Филипп ощущал не склоненную голову принца Конде, а мерзкий шорох змеиного клубка. Плохо стало через неделю, когда уже все уголки Версаля кричали о том, какие разговоры они с Франсуа вели за бокалом вина, или просто прогуливаясь по округе. Будто юноша, пробыв во дворце всего ничего, успел пропитать собой каждый камень сияющего двора. Филипп и не знал, сколько, оказывается, воспоминаний он сам успел сохранить, и теперь они погребали его под своей тяжестью. Даже брат, оставшись как-то с ним наедине, осторожно спросил, не болен ли он. А Филипп был болен. У его болезни были дьявольские зеленые глаза, рядом с цветом которых меркла трава, а блеску завидовало само Солнце. У его болезни был звонкий смех тысячи серебряных колокольчиков и нелепая привычка постоянно поправлять парик, который герцог так и не ухитрился снять с него. У болезни было имя, которое почему-то было нелегко произнести вслух. Болезнь была сродни Черной смерти, сначала похищавшей душу, заставляя проклятого рыдать из окна своего дома, а затем уносившая и тело, покрывая его черными струпьями. Только тело не страдало, а все муки доставались душе. Не был лекарством и прекрасный Антуан, подкупивший Филиппа не столько милым личиком, но своей предсказуемостью. Он, как и все прежде, получив право оставаться до утра, тут же требовал внимания и привилегий, вдосталь получая последнее, и будучи совершенно лишен первого. Побочный отпрыск какого-то маркиза обижался, закатывал истерики и безобразные сцены, что только отдаляло Филиппа от него. И дарило не забвение, а напротив, мысли о том, что Франсуа-то как раз ничего и не просил. Он просто был рядом и отдавал всего себя, оскорбившись из-за какой-то нелепой безделушки, которой Филипп по скудоумию постарался купить его расположение. Только теперь герцог и начал понимать, насколько сильна была обида виконта: нет кары страшнее, когда даришь безвозмездно, а в ответ получаешь плату, словно жалкая шлюха. Теперь Франсуа снова хотелось догнать, но уже чтобы просить прощения, объясниться и пообещать никогда больше не смешивать их дружбу с луидорами. Да что угодно обещать, лишь бы снова увидеть эти глаза. Вот только никто не знал, куда отправился виконт. И это навевало тоску более черную, чем все остальное. Аверс. Маршал ещё долго пил вино, прежде чем начать свой рассказ. Вернее, прошло не более-то пяти минут, хотя Лави они показались вечностью. Вообще его периодически накрывало ощущение, что рядом с маршалом время идет как-то иначе, будто растягивается киселем, размазывая привычные секунды в одно большое «сейчас». Аллен говорил о чем-то таком, о темной вечности, на которую растянулась пора его ученичества. Лави же… не знал, как ему относиться к маршалу. Он повидал слишком много, чтобы хоть и жестокий и эксцентричный Мариан Кросс стал героем его ночных кошмаров, как у Уокера. Напротив, рядом с Кроссом возвращалось какое-то давно уже похороненное чувство озорного веселья, хотя поводов для него как-то не было. - Что ж, ты хотел услышать о том, как делаются миры? – Кросс вытянулся в кресле, откинув в сторону руку с зажатым в нем бокалом. – Принеси ещё вина, от долгих рассказов в горле сохнет. И возьми себе бокал. Лави подавил готовую было сорваться отговорку, что он не пьет. Конечно его, как ученика Книжника, алкоголь брал очень неохотно: раз уж порой крупицы ценнейшей информации можно урвать только с губ выпившего, людям его профессии сам Бог велел уметь опорожнить море и не опьянеть. А отказывать Кроссу, который на его памяти никому ещё не предлагал разделить с ним вино, значило только себе навредить. Кросс будто прочел его мысли, а потому первым делом налил Лави полный бокал: - Пей. Тот, повиновавшись, выпил легкое вино с терпким привкусом смородины и чернослива, походя отметив, что напитки Кросс у себя держит отменные. Следующей же была паническая мысль, что это и не вино вовсе: Лави мог выпить бочку такого и не почувствовать легкое головокружение и расслабленность в каждом сантиметре тела, какое ощущал сейчас с одного-то бокала. Кросс же, наблюдая за «поплывшим» Книжником, довольно кивнул: - Ну, теперь я, по крайней мере, могу быть уверен в твоей откровенности, - и, отвечая на затравленный взгляд, добавил: - Не страдай, это не сыворотка правды. Ты вправе не ответить на вопрос, но солгать не сможешь. Лави облегченно вздохнул: конечно, со стороны Кросса было низко прибегать к такому приему, но с него сталось бы придумать что и похуже. - Итак, миры. Ты когда-нибудь задумывался о том, почему все миры одновременно похожи, но при этом и отличаются? – Кросс одним плавным движением поднялся с кресла и пристроился у камина рядом с Лави, не отрывая взгляда от пламени. - Я отмечал общие детали, - Лави подумал, не отодвинуться ли, но в итоге решил, что если это и была завуалированная попытка отогнать его от света и тепла, то неудачная. – Но некоторые отличаются друг от друга слишком сильно, так что сложно вычленить общий мотив… - Ну, совсем общий – это география. Различия есть, но не сильные. И все миры населяют люди. У Лави возникло ощущение, что Кросс затеял какую-то старую игру: он дает вводные, а потом наблюдает, как собеседник сам вытаскивает себя на истинный путь. Или не вытаскивает, после чего получает ещё одну порцию информации или оплеуху. Если Аллен прошёл такую же школу – его можно было искренне пожалеть: страсть Кросса к шарадам и иносказаниям делала ему честь. Нет бы рассказать как есть! - Как-то в одном странном баре на окраине Балтимора пил с одним славным парнем. Его звали Роберт… Или Роджер… Кажется, Роджер. Он писал фантастические романы. И историю, которая пришла ему на ум пару бокалов пива назад, он мне рассказал. История сказочная, конечно, потом я слышал, что мужик её все-таки написал и прославился, но я подсказал ему пару моментов, чтобы сделать более похожей на правду. Он писал, что миров действительно много, но на самом деле он один. А все остальные – это лишь его отражения, которые родились либо сами по себе, либо по прихоти существ, способных их придумывать. Лави нахмурился: тема разговора и тон, которым Кросс произносил странные слова, не были шутливыми или попыткой одурачить и посмеяться. И почему-то сейчас он подумал, что не желает знать того, что будет произнесено дальше. Впервые за всю свою жизнь Книжник хотел отказаться от информации. Только вряд ли ему бы это позволили. - То есть вы хотите сказать, что мы все кем-то придуманы? И живем в придуманном мире? Или в настоящем? - Что ты, этот мир не может считаться настоящим. Мир, где нет войн – абсурд! Это противоречие всему, что когда-либо мог придумать человек. И люди, которых ты видишь, тоже ненастоящие. Таких не могло существовать и не существует. Ты ведь сам догадался об этом. Я говорю о тех, где вы ходите с учителем, которые живут по своей собственной канве истории. Я, кстати, где-то слышал, что мир становится самостоятельным и независящим от творца, когда сам обретает свое имя. Имя – это вообще важнейшая составляющая всего, что нас окружает. Оно обозначает привязку к самой жизни. Лави грустно кивнул: об этом он и сам догадывался, когда потерял свое. Он не помнил, в каком мире он родился, не помнил своего настоящего имени, ведь жизнь Книжника – перекати-поле. Ни корней, ни дома. - Кто же может их творить? Кто-то особенный, вроде вас? Видимо, он ляпнул какую-то глупость, потому что Кросс даже отвлекся от созерцания пламени, чтобы смерить уничтожающим взглядом: - Особенный? Нет. Только те, кто родился в настоящем мире. И кто имеет достаточно силы, чтобы отрицать существующее. Как ты, когда не поверил в мой мир. - Значит я… Родился в том же мире, что и вы? - Скажи, ты всегда такой гений или только если пристукнуть хорошенько? – язвительно ответил маршал, явно поминув в душе тупых учеников. – Учитель твой и то догадался почти сразу. - То есть он знал, что вы умеете это делать? Кросс помолчал: - Не уверен. Просто как-то разговорились, он и высказал такое предположение, а я решил не отвечать. - А он тоже может?.. Маршал отрицательно покачал головой: - Не может. Я не ожидал, что ты можешь, иначе ни за что не втянул бы тебя сюда. Прыгнул бы в мир, который в христианстве считается Адом, да и оставил тебя на островке среди плещущейся лавы, чтобы отбило охоту шпионить. Лави поежился: долго же ему будет аукаться его некстати пробившаяся сообразительность. Но кто ж знал? Впрочем, Кросс скидок на общий идиотизм не делает. - И много вы миров сделали? И, главное, зачем? – Лави решил поспешно перевести тему, чуя какой-то смутный подвох. В этот раз маршал ответил не сразу. Лави уже даже показалось, что он не ответит вообще, а так и останется смотреть в огонь, не замечая ничего вокруг. Но он ответил, и от звука его голоса задумавшийся было Лави вздрогнул. - Сделал… несколько. Только не таких, как этот, – тут я душой отдыхал. Других, в которых война – это смысл жизни большинства жителей. Это несложно – стоит только следовать человеческой природе, которой дай волю – и люди начнут грызть друг друга. Я достаточно знаю о войнах теперь, чтобы временами уходить сюда. А зачем я это сделал… Я ищу одного человека, который обещал, что встретит меня на войне. Лави замер, боясь повернуть голову и посмотреть на сидящего рядом маршала. По спине вдруг мерзко пополз липкий холодный пот. И даже шутка о том, что экзорцисты Черного Ордена все как на подбор ищут кого-то, вылетела из головы быстрее пули. - Ищете… на войне… Того, кого вы потеряли? Того, кто у вас умер? Кросс зашипел, хотя Лави было уже все равно: пусть убьет, лишь бы ответил. - Кажется, я запретил поднимать тебе эту тему, щенок! Я не помню, кого я ищу! Я ничего не помню! Помню только, что искать должен на войне! Если раньше холодок осознания только деликатно шарил ладонью под рубашкой, то теперь это было как ушат ледяной воды за шиворот. Да нет, быть того не может… Лави усилием воли прогнал непрошеную мысль. - Теперь твоя очередь, - потребовал Кросс. – Говори, кто вы такие. Видимо, взгляд повернувшегося к нему Лави был слишком затравленным, так что маршал смягчился: - Чего приуныл? Не буду я ваши секреты выпытывать, не нужны. Ответишь только на те вопросы, на которые захочешь. Лави сдавленно кивнул, неуверенный, что голос к нему уже вернулся и не выдаст. Протянул руку с зажатым в ней бокалом в немой просьбе. Кросс ухмыльнулся и налил, дождался, когда Книжник выпьет и переведет дух: - Чего с тобой? Вот уж не думал, что ваша братия может так ужаснуться от получения новой информации. Причем эксклюзивной, от специального поставщика. - Все нормально, - выдавил Лави, ощущая, как в душе прочно обосновался червячок сомнения относительно личности загадочного маршала. – Спрашивайте. - Спрошу. Ты сказал, что только учителя могут ходить через границу, а ученикам это знание недоступно. Так как же вы ходите? - С трудом, - признался Лави. – Дело в том, что ученику, чтобы перейти в свое новое имя и новый мир, необходимо умереть в прежнем, завершив свое дело. Бывает, конечно, и так, что ученик не успевает этого сделать и умирает до срока, тогда он не переходит никуда, а остается как бы висеть в небытии, ожидая своего учителя. Но как только тот сделает переход – ученик сразу появляется рядом с новым именем. - И новым лицом? – Кросс слушал слишком внимательно, чтобы это можно было выдать за праздный интерес. Лави покачал головой: - Внешность менять нет смысла. - А если вы вернетесь в тот же мир? Или кто-то вроде меня придет к вам и узнает? - Насчет последнего не знаю – я сам-то всегда думал, что ходить по мирам могут только Книжники. Что касается первого… Когда мы уходим, мы как бы стираемся из памяти. То есть наши дела остались, но нас как будто никогда не существовало. Кросс мрачно кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями. И Лави жалел, что не умеет читать мысли. - А как же ваши гнилые заверения в том, что вы не имеете права вмешиваться в ход истории? - Отговорка для тех, кто знает о нас. Чтобы не просили и не ждали поддержки – нас так только чаще убивают. Подумайте сами, ведь само наше появление где-либо – уже факт истории. И неважно, что потом о нас забывают, ведь сделанное нами не стирается. - Да, я давно заметил эту несостыковку… Вроде и не при чем, а лезете постоянно, - он вдруг отвернулся от огня и с ухмылкой оглядел сжавшегося Лави. – А ты неглупый же парень, хоть и идиот полный. Разговаривать с тобой даже можно… Лави предпочел не отвечать на это странное заявление. Предпочел бы вообще встать и уйти к себе, попытаться обдумать ту свалившуюся гору информации. И анализировать, сопоставлять, думать… Миллион лет назад Лави сказал бы, что совпадений не бывает. И рискнул бы. Но цена ошибки может быть слишком велика. - Сколько тебе лет? – внезапно спросил маршал, который, оказывается, наблюдал за ним, пока он копался в собственных воспоминаниях. Интересно, сколько он так сидел? Минуту? Час? - Шестнадцать было, когда я пришел в Орден… Я решил, что этот возраст лучше всего подходит для моих целей: для многих миров я как раз в расцвете, для того, в котором я сейчас, может, и маловат, но в Ордене давно уже гоняют и помладше. - Хорошо, я спрошу по-другому, - Кросс будто и не слышал панического потока мыслей Лави. – Сколько раз тебе уже шестнадцать? Лави помолчал: почему-то ему казалось, что цифру «сорок девять» он уже когда-то произносил. Но, видимо, до Кросса эта информация не дошла. - Следующий будет юбилейным, пятидесятым, - вздохнул он. Кросс присвистнул: - Так вроде ж не было тебя, когда твой учитель с Ноями возился! Я помню, не было. Лави усмехнулся: - Ну да, после падения со скалы не выживают. Я сразу практически выбыл из игры. Хотя, признаю, это было мое самое короткое имя. Обычно я держался подольше. - И как оно? - Да никак, если честно, - Лави пожал плечами. – Был – и нету. Паскуднее, когда тебя начинает что-то держать в мире, из которого уходишь. Это, кстати, к слову о выдуманном невмешательстве: когда никуда не лезешь занозой, ни с кем не успеваешь по-настоящему сблизиться. Все как будто за стеклом: вот тут ты, а там – задание. Потому и уходить не так больно. Но когда живешь на одном месте долго, то, конечно, не получается. Прирастаешь. И потом сложнее выдирать корни… Лави замолчал, наблюдая, как Кросс прикуривает. Это и раньше доставляло ему почти эстетическое наслаждение. Смотреть, как рука отбрасывает в сторону длинные пряди, в отблесках огня казавшиеся ещё более насыщенно-рыжими, чем есть на самом деле. Кончик сигареты начинает медленно тлеть, красивая скула очерчивается резче, когда маршал делает первую затяжку. Как вздрагивают ноздри, выпуская терпкий дым. Лави много бы сейчас отдал, чтобы проникнуть в мысли маршала. Понять, было ли его любопытство данью привычке собирать информацию? Видимо, нет: он действительно ищет кого-то, о ком у него стерлись воспоминания. И это Книжник, тут бесспорно. Причем Книжник, который оставил о себе что-то, раз Кросс вообще может знать о том, кого искать. Можно ли винить коллегу в том, что он попытался оставить связь? Можно ли обвинять другого в том, где сам когда-то допустил слабину? А может, и нет этого другого. Реверс. Филипп приехал в Париж ночью, твердо намереваясь посвятить остаток темного времени суток государству, а с утра приступить к поискам Вермонта. Простой, казалось, план омрачался только тем фактом, что герцог в принципе не представлял, откуда он может начать свои поиски. О том же, что виконт мог и вовсе уехать из Парижа и его окраин, он предпочитал не думать. Заехав в небольшой особняк, в котором у него не было слуг, зато хранились внушительные запасы одежды для маскарадных вылазок, он переоделся в лохмотья и шаркающей походкой полуживого калеки направился во Двор Чудес. Он до последнего оттягивал этот визит: несмотря на все его связи, оплот подзаборной швали для него всегда был связан с огромнейшим риском. Во-первых, чужих туда не допускали, а герцог не мог посвятить свою жизнь тому, чтобы прижиться там – цена была непомерна. Потому свои визиты туда он мог бы пересчитать по пальцам одной руки, и каждый раз, находясь среди самых отъявленных представителей знати Двора, он не столько тянул информацию из спертого воздуха, сколько заботился о собственной незаметности. Конечно, можно было бы положиться на информаторов, но только не сейчас, когда он в принципе не знал, какие крохи услышанных фраз могли бы ему пригодиться. Филипп очень не любил не понимать, что происходит вокруг, но последнее увлечение сильно отвлекло его от государственных дел, а потому помочь вернуться в русло ему могло только личное присутствие на сборище. Во Дворе было грязно: Барон отмечал какой-то особенно успешный разбойничий набег, а потому дешевое вино и что-то покрепче лилось рекой, а обнаженные тела шлюх пестрили на каждом шагу. Каждый приглашал встречных выпить за Барона, а продажные девки – ублажить в его же честь. К счастью, хромой калека не интересовал ни тех ни других, что помогло герцогу осторожно подобраться к непосредственному виновнику торжества – одноглазому Барону, сидевшему во главе сколоченного из досок большого стола. - За принца! – провозгласил Барон, подняв чашу с вином. – Да пусть его аристократическую задницу щипают только наши лихачи, но никак не этот король своего золотого вертепа! Ответом ему был нестройный хор голосов и звон чаш. Где-то неподалеку заливисто расхохоталась очередная девка, которую завалили прямо на столе. В этом гвалте Филипп еле-еле расслышал, как Барон, громко срыгнув, проговорил своему собутыльнику: - Пока он дает деньги, мы на своем месте. Но мне не нравится, что принц считает, будто мы слепо пойдем за ним против мушкетов. Король – не наше дело. Потому передай его посыльному, что революцией пусть сам занимается вместе со своей подстилкой. О, эта информация стоила того, чтобы за ней прийти. Значит, Конде связывался с Двором, чтобы проворачивать какие-то свои делишки. Что ж, это предсказуемо: любитель черни опустился на самое дно. А Барон же, напротив, совсем не глуп: лихие ребята знают, что против регулярной армии и мушкетов разбойники не выстоят. Они сильны здесь, в своем гнезде, но стоит им вылезти наружу, и виселицы наполнятся своими клиентами. Вот только что за подстилку он имел в виду? Похоже, что заговор искать надо совсем не здесь, а в высоком свете. И за Конде установить слежку. С этими мыслями Филипп осторожно отошёл от стола, намереваясь темными дворами выбраться из опасного квартала. И радуясь, что это был самый безболезненный его визит ко Двору. Увы, радоваться пришлось недолго: разгоряченные огненной водой разбойники уже перешли от баб к потасовкам, которые нередко оканчивались поножовщиной, а потому беспомощный калека показался им легкой добычей. - Стой, урод! – в грудь Филиппа уперлась ржавая шпага Кривого. – Я сегодня решил делать добро, а потому сделаю подарок и тебе. Неужели на свете жить так легко? Позволь, я избавлю тебя от этой ноши! Кривой ухмылялся, водя кончиком шпаги по шее и груди Филиппа, пока тот проклинал все и вся. Несмотря на свое прозвище, шпагой тот владел хорошо – герцог сам видел пару раз, как он ей орудует. А ещё он был безумен: мало кто из собравшейся швали так любил убивать беззащитных как он. Все старухи и маленькие оборванки прятались при его появлении, а парни старались просто не попадаться ему под руку. А Филипп был слишком обрадован полученной информацией, чтобы быть осторожным, за что и поплатился. Он уже собирался достать кинжал из-под полы тряпья, чтобы одним метким броском избавить Кривого от этой самой ноши, как его шпагу резко отбила чья-то чужая. И сталь этой второй шпаги была на порядок качественнее, Филипп даже удивился, откуда у разбойников такое хорошее оружие. - Оставь калеку, Кривой, - голос, сразу показавшийся Филиппу знакомым, звучал откуда-то справа, однако он не мог повернуть головы, чтобы посмотреть на своего спасителя. Отворачиваться от потерявших разум противников – значило упустить возможность вовремя отскочить. То, что удар настанет, он не сомневался: Кривой был достаточно пьян, чтобы броситься в атаку даже на первый клинок королевства. - Не лезь, Рыжий, - Кривой казался расстроенным, однако шпагу опустил. И это признание чьей-то силы было диким во Дворе. – Это мое развлечение сегодня на ночь. - Найди себе девку посговорчивее и выпускай кишки ей, - рявкнул тот, кого назвали Рыжим. – Считай это моим развлечением сегодня на ночь. Кривой зашипел: - Когда-нибудь я подловлю тебя. И тебе не поможет ни она, - кивок на шпагу, - ни Барон. После чего разбойник сплюнул и ушёл, оставив Филиппа один на один с Рыжим в вонючем переулке. Шпага сверкнула в тусклом свете луны и исчезла. - Пошли, провожу до выхода отсюда, - все ещё неуловимо знакомый голос звенел незнакомыми доселе жестокими нотками. – А то напорешься ещё на кого-то наподобие этого отребья. Видимо, Филипп замешкался, потому что худая, но явно сильная рука обхватила его за плечи, заставляя двигаться вперед. И по запаху полыни, который не смогла перебить даже вонь Двора, он догадался, кто это. - Вы?! – в одно мгновение Рыжий оказался прижат к стене. Да, луна была ненадежным освещением, но даже в её свете не угадать знакомые черты было невозможно. И хоть отсутствие парика, под которым, оказывается, прятались густые вихры темно-алого цвета, а также залихватская черная повязка на правый глаз, меняли лицо до неузнаваемости, ошибки быть не могло. Полынь и Вермонт. - Не здесь! – неожиданно сильные руки оттолкнули растерявшегося герцога, а затем его ладонь словно сдавили тиски. – Пойдем! Где у вас логово? Обескураженный, ничего не понимающий Филипп, словно во сне вел Франсуа к домику, который покинул всего-то несколько часов назад. Вермонт тоже молчал, видимо, подбирая слова объяснения. И уже готовясь к проверке слуха, что так, как допрашивает глава тайной полиции Людовика, не выворачивают даже испанцы. Захлопнув дверь, он первым делом зажег фонарь, жадно вглядываясь в лицо Франсуа: при свете огня его волосы были не того насыщенного рыжего, как показалось в подворотне, а скорее огненные с примесью охры. Действительно, такой цвет при дворе не моден, однако сейчас не было лица, в которое он бы хотел смотреть, пока не заболят глаза. И, судя по жадности ответного взгляда, не он один. - Кто вы? – почти выплюнул в лицо герцог, не ослабляя хватки. – Если вы сейчас солжете и скажете, что вы – просто безродный виконт, который якшается с Двором Чудес, клянусь, что убью вас! В ответ на его сжатые ладони мягко, лаская, опустились чужие руки. И Филипп на мгновение подумал, что Франсуа все же не будет сложно оттолкнуть его, хотя сейчас он и готов к драке. Но тот ответил: - Я не могу рассказать вам всего, герцог, эта тайна не для вас. Прошу только поверить, что я – не враг. И не замыслил никакого зла ни вам, ни государству. Вы верите мне? Филипп думал недолго: - Дьявол вас раздери, Франсуа! Я хочу верить, но вы обязаны объясниться! Я здесь не только ваш друг, но и защитник короны! Что вы там делали, отвечайте! - То же, что и вы. Я собирал информацию. - Зачем? – герцог понимал, что с каждой минутой он становится все более смешным, но не мог разжать ладони, будто стоит ему отпустить странного юношу, и тот опять исчезнет. Виконт не отвечал. Видимо, это и был один из запретных вопросов. - Франсуа, мне очень сложно верить вам, - он усилием воли разжал пальцы, стряхнув с себя и чужие. – Я предлагаю вам выбор: либо вы все-таки открываете мне часть своих тайн, и я клянусь, что унесу их с собой в могилу… Либо сейчас вы уходите из этого дома. И в следующий раз, когда я вас увижу, вы умрете. Неважно, как я к вам отношусь, но для меня с того момента вы будете считаться врагом короны. - Я… - похоже, что слова Филиппа причиняли рыжему виконту нестерпимую боль. И больше всего на свете герцог в эту секунду боялся, что тот выберет последнее и навсегда исчезнет из его жизни. О том, что они встретятся ещё хоть раз, речи явно не шло. – Я знаю немного. Филипп украдкой выдохнул и расслабился. С души с диким грохотом валились скалы, каждая размером с Версаль. - Я не принадлежу ни к одной из здешних организаций, однако моя работа важнее и нужнее вашей, Филипп. Я из тайного ордена, члены которого собирают историю, причем не столько по книгам, сколько непосредственно запоминая увиденное своими глазами. Потому мне необходимо присутствовать в местах, где история творится. Потому я оказался во Дворе Чудес и случайно узнал в хромом калеке вас. Нам нельзя вмешиваться, но вы – это живая история, потому я не мог вас там бросить. Поверьте, это больше, чем я и так мог вам сказать… - Я бы справился, если бы вы не вмешались. - Я знаю, - Вермонт грустно улыбнулся, словно признавая поражение. – Я просто не смог уйти снова. Выходит, Франсуа мог не попасться ему и избежать этого вынужденного признания, но не стал этого делать. Потому что… - Вы больше не уйдете? – Филипп знал, как жалко прозвучала эта фраза, но ничего не мог с собой поделать. - Все мы рано или поздно уйдем, - произнес Вермонт. – Но я могу вам обещать, что это случится не сегодня. И не завтра. Я ведь даже не объяснился за ту безобразную сцену, что устроил вам там, в Версале… - Не надо, ничего не говорите. Я не люблю, когда мне указывают, насколько я был неправ, - против воли герцог улыбнулся, и улыбка была тут же ему возвращена. – Вы, наверное, считаете меня нерадушным хозяином, ведь я даже не дал вам возможности привести себя в порядок. В этом доме нет слуг, однако и помешать нам никто не сможет. Я провожу вас в умывальную, чтобы вы могли смыть с себя эти лохмотья, заодно и подберу для вас какую-нибудь одежду. - Вы очень любезны, - Франсуа улыбнулся ещё раз, явно не подозревая, что именно эта улыбка делает с собеседниками. Филипп поспешил уйти, пока в его голове не завелась ещё какая-либо глупость. Эта ночь и так была перенасыщена правдой, не стоило укреплять её ещё одним признанием. Вышедший из умывальни Вермонт представлял собой зрелище, из-за которого герцог чуть было не отказался от данного самому себе обещания. Волосы потемнели от воды, глаза сверкают, а одежда Филиппа ему явно велика: Франсуа был изящнее герцога, отчего мог бы смотреться нелепо, однако же нелепым не выглядел. - Почему вы не спрашиваете, что я делал во Дворе? – наконец поинтересовался герцог. Пока виконт приводил себя в порядок, Филипп также успел умыться и сменить одежду и теперь разводил огонь в небольшом камине, стараясь одновременно открыть вино. - Я знаю о вас больше, чем вы думаете, - тот опустился рядом и мягко забрал бутылку. – Я знаю, чем вы занимаетесь на самом деле, прикрываясь развратным вельможей. Хотя, признаю, маскировка весьма мастерская. Но информация – это моя работа, потому я не мог пропустить те деликатные дела, которыми вы занимаетесь в свободное от балов время. - Значит, вы познакомились со мной, только чтобы получать больше информации? – в душе Филиппа снова начал клубиться гнев. Выходит, его просто использовали? - Вы прекрасно знаете, что это не так, - ответил тот, моментально погасив назревающую вспышку. – Вы – это мой провал. Нам нельзя дружить и привязываться, ведь мы – лишь летописцы, и должны быть бесстрастны. - И что же вам будет? Ведь вы рассказали то, чего говорить нельзя. Франсуа покачал головой: - За это – ничего. Так или иначе, но вы забудете то, что я вам говорил. Филипп хотел было возразить, но чувствовал, что виконт очень хорошо знает, что он сейчас говорит. Он молча взял протянутый бокал и кивком поблагодарил. Разговоры кончились, теперь хотелось просто молчать. И понимать, что каким-то шестым чувством, но Филипп знал, что все далеко не совсем просто. И что влияние какого-то юноши можно было бы посчитать колдовством, если бы Филипп в него верил. - Кстати, та, что собирается вместе с Конде навредить королю – это Лавальер, - вдруг произнес Франсуа. - Луиза? Удивительно, ведь Луи не лишил её никаких почестей, а только предпочел в постели другую. - Видимо, именно место в его постели было ей дороже всего золота Франции, - пожал плечами Франсуа. – И знать, что её променяли на другую… - Никогда не понимал женщин, - усмехнулся Филипп. - Ну, я вам тут не помощник, - кивнул Вермонт. – Женское сердце, как и прочие их прелести, никогда не были предметом моего острого внимания. И эта странная двусмысленность в его словах вселяла надежду. Аверс. Наутро, после того как ночью Лави позорно сбежал от каминных откровений, он проснулся сильно за полдень. Голова была тяжелой, хотя это и не удивительно: вино Кросса вкупе с такими разговорами не могло не сказаться на самочувствии. Тем более что он не был до конца уверен, что вчерашняя ночь и рассказ о незабывшемся Книжнике не была ему знакома. Хотя это и рассказом-то было сложно назвать, но одно Лави знал точно: человек не сохраняет воспоминаний о них. Обычный человек, хотя Кросса обычным назвать было невозможно. А сам Лави тогда, миллион лет назад, совершил страшное преступление, оставив о себе материальную память. Предвкушая обычный день в компании книг, он спустился на кухню в надежде на стакан воды: любая мысль о завтраке была ему противна. И чуть не осел на пол, увидев внизу маршала собственной персоной, который, казалось, поджидал его. - Что, тошно? – с каким-то злым весельем осведомился Кросс. – На, выпей. Фляга с каким-то терпко пахнущим пойлом, в котором угадывался настой из неизвестных Лави трав. Он сделал глоток и ощутил, как голову перестали сотрясать мерзкие спазмы, а мир словно подмигнул ему из-за закрытых штор. - Спасибо, - выдохнул Лави, возвращая фляжку и гадая, какие испытания его ждут сегодня, раз уж Кросс мало того, что не ушёл, так ещё и поправляет его самочувствие. - На здоровье, - хмыкнул маршал. – Чего встал? Собирайся! Или хочешь провести ещё один день взаперти? Угроза подействовала, и Лави словно сдуло ветром. Быстро нацепив привычные бандану и плащ, он уже через мгновение кубарем скатывался обратно по лестнице, на ходу завязывая шарф. И свалился Кроссу почти под ноги, вызвав поток колкостей на свою многострадальную голову. Городок действительно был небольшим. И, судя по тому, что накануне говорил Кросс, все ведшие из него дороги были бесконечными: можно идти хоть весь день вперед, чтобы потом оглянуться и увидеть, что ты не продвинулся ни на метр от границы. Глядя на упрямо шагающего вдаль Лави, Кросс только смеялся: - Я же сказал, что это мой мир и мои законы. Он не выпускает так просто. - Я не верю в законы, по которым живет мир. Любой закон можно отринуть, если верить в себя. - Да-да, а пуля летит туда, куда хочет выстреливший. И не её дело, прямо или криво, - ответил на это Кросс, чуть не заставив Лави удивленно вздохнуть. Он уже слышал эти слова. Нет, он их произносил. Чертова совершенная память, которая никогда еще его не подводила… Значит, все-таки он угадал вчера, и совпадений действительно не бывает. Лави все-таки прекратил свою бессмысленную ходьбу в стену и обернулся, чтобы посмотреть на маршала. Теперь он уже почти видел те же гримасы, к которым так привык тогда, миллион лет назад. Только лицо совершенно другое, хотя долго ли умеючи? Здравствуйте, Монсеньор. Почему-то это понимание не выбило почву из-под ног. Немного покопавшись в себе, он нашел ответ: потому что он знал. Знал ещё до того, как помчался за Кроссом из той вонючей таверны в никуда. Вот только понял ли маршал? Похоже, что нет. И самый большой вопрос, стоит ли говорить? В том, что для самого Лави ничего не изменилось, было понятно. Но вот для Кросса… Ведь он, по его собственному признанию, не помнил своего Книжника и, скорее всего, придумал его себе сам, нарастив желаемое на тонкий костяк истинных воспоминаний. И что же произойдет, когда правда вскроется? Правда о том, что этот мелкий идиот, ценность которого заключается в количестве прочитанных книг и увиденных войн, тот самый Книжник, ради которого Кросс совершил невозможное? Лави было страшно задавать себе этот вопрос. Ведь со стороны Кросса уже, наверное, проще провести вечность в поисках собственноручно вылепленного идеала и верить каждую секунду, что поиски окажутся успешными. А для Лави проще будет помнить только то оборвавшееся имя под номером двадцать три, чем безобразную развязку в сорок девятом. А маршал смотрел куда-то вдаль, не замечая, какая буря творится в душе надоедливого мальчишки, который устал идти вперед и опустился у его ног на траву, подставляя лицо заходящему солнцу. - Скажите, маршал… - осторожно начал Лави, - А если вы найдете того, кого ищете, а он окажется совсем не тем, кого вы себе представляли? Вопреки его опасениям, Кросс не разозлился и не наказал за чрезмерное любопытство, а просто ответил: - Это будет несложно, ведь я помню немногое. В основном ощущение того, что рядом с ним мне было очень спокойно и хорошо. Как, может быть, с Комуи, когда он не играет роль восторженного придурка. Или как, может быть, с тобой. Я сам уже устал поражаться, как вы умеете расположить к себе. Наверное, у всех вас, Книжников, есть эта способность – внушать доверие. А я ведь один раз уже ошибся, знаешь? Когда встретил своего глупого ученика. В тот момент мне показалось, что я нашёл: война продолжалась, потом у него проявилось то проклятие, что, как я тогда думал, тоже совпадает с приметами. - В смысле проклятие с глазом? – больше для себя спросил ученик Книжника. - Ну да. Помню я, что что-то было связано с глазами. Так что то, что я рано или поздно повстречаю совсем другого, не станет удивительным. Гораздо больше я боюсь, что я его не встречу. Или встретив, не узнаю. Лави горько улыбнулся, поражаясь иронии судьбы. Все-таки молчать дальше будет нечестно… Набрав в грудь побольше воздуха, Лави уже хотел сказать, как Кросс опередил его: - Я кое в чем перед вами виноват, парень. Перед тобой и твоим учителем. Тот мир, в котором вы сейчас пишете историю Ордена… Я говорил, что придумал их несколько. С войнами. Это ловушки для вас, Книжников. - То есть эта война… - Лави помолчал, подбирая слово, - Ненастоящая? - Нет, она настоящая. Этот мир обрел свое имя и теперь живет по своим законам. - Тогда в чем дело? Это война, мы пишем её историю… Она закончится, и мы уйдем дальше. Что не так? Теперь Кросс молчал дольше обычного, пока, наконец, не ответил: - Эта война не кончится никогда. Потому что я так решил. Закончить её можно, только уничтожив мир целиком, вместе со всеми, кто его населяет. На мгновение Лави показалось, что солнце погасло. Но нет, оно просто скрылось за горизонтом, являя миру спокойные, мирные сумерки. К сожалению, в его душе теперь царил тайфун, который никогда не придет в этот рафинированный ненастоящий мир. - Выходит… Мы заперты? И эта история не закончится никогда? Кросс покачал головой: - Я могу вытащить вас с учителем. Неважно куда. Да хоть сюда! И закончить с этим миром по-своему. Нет реальности – нет и войны. А вы сможете продолжать свой путь. - Но ведь тогда все умрут? - Умрут, - кивнул Кросс. – Я бы мог тебя утешить и сказать, что они все равно были ненастоящими, но ты ведь уже и сам мне не поверишь. Хотя уж вам-то, Книжникам, должно быть все равно, что станет с теми, кого вы бросили. - Это не так… - покачал головой Лави. – Мы никогда ничего не забываем. И нам не все равно. - Тебе решать. Хочешь метаться дальше по мирам, большинство из которых обычные помойки – твое право. Хочешь остаться – останешься. Скажешь мне завтра, когда будем уходить отсюда, - он сделал шаг по направлению к городу. – Дорогу домой ищи сам. Лави ещё долго сидел в одиночестве на краю мира, пытаясь собраться с мыслями. Монсеньор совсем не изменился: с Филиппа бы сталось и молча уничтожить этот мир ради блага одного человека. Так что, может, и к лучшему, что маршал не знает, что его силки сработали верно. Потому что Лави не был готов получать новое имя таким образом. Один мир лучше тысячи, если забыть о том, что они есть. А у него впереди миллион лет, чтобы забывать. Реверс. Казалось, тот разговор у камина вечером вычеркнул дни, когда они были порознь, словно и не было этих недель разлуки. Они по-прежнему всюду появлялись вместе, однако их прогулки больше не были светским развлечением. Теперь, когда Филипп чувствовал, что Франсуа можно доверять во всем, они вместе распутывали странный клубок, в котором сплелись Конде, Лавальер и ещё несколько придворных дам и кавалеров, клявшихся Людовику в вечной преданности. Хотя кое-что в их отношениях и изменилось, и это что-то оберегалось ими как самое дорогое. Это выражалось в том, что Франсуа теперь гораздо чаще позволял себе больше – будь то прикосновения или фразы, за которыми можно было угадать второе дно. Герцог же для себя решил, что не будет предпринимать ничего, что могло бы спугнуть то робкое доверие и, быть может, что-то большее, что зарождалось в душе его виконта. О том, что сам он давно и безнадежно влюблен, он понял ещё тогда, когда ходил по Версалю собственной тенью. И это странное чувство надежды теперь согревало его получше иного коньяка из собственных погребов. Они как раз возвращались с очередного приема в Париже, который давал Конде. И на котором они не столько проводили время в скучных светских мероприятиях, сколько, улизнув от зоркого глаза хозяина и слуг, пробрались в кабинет принца в надежде разыскать какие-либо бумаги. Франсуа тогда вышел с ворохом скопированных бумаг за пазухой, а Филипп следил, чтобы никто не вошел в кабинет. Вышли в залу оба с каменными лицами, чтобы тут же напороться на маркизу де Френ. Стареющую даму, главным развлечением которой было взбить кружева на несуществующей груди и картинно свалиться в обморок на руки какому-нибудь юноше, который, по ее мнению, пылает к ней страстью. Как к этому крокодилу в юбке можно пылать хоть чем-то, кроме ароматических палочек, ни Филипп, ни Франсуа не знали, однако пока Вермонт усаживал мадам в кресло, та смотрела на него такими округлившимися глазами, словно готова была выпрыгнуть из корсета. Франсуа, впрочем, не отставал. Уже когда оба вышли и сели в карету, чтобы ехать в официальную резиденцию герцога Орлеанского, Филипп не выдержал: - Что вы такого сделали с бедной женщиной? Виконт густо покраснел, но потом, не выдержав, расхохотался: - Понимаете, не все бумаги влезли за пазуху… Потому пришлось часть прятать в бриджи… Смех герцога, казалось, мог перебудить половину кладбища Невинных. Вторую половину уже разбудил Франсуа. Они все ещё перешучивались по поводу конфуза, который мог бы произойти, прояви миледи чуть больше прыти, как встретивший их на пороге слуга траурным голосом сообщил, что мсье герцога ожидает гость. Филипп гостей не ждал, а потому, переглянувшись с Франсуа, вошел в гостиную. И сразу понял, что лучше бы им сейчас оказаться хоть на краю света, а не в гостиной с разъяренным Антуаном, о котором герцог уже и думать забыл. - Я знал, что ты якшаешься с этим! – ткнув пальцем в замершего Франсуа, выпалил Антуан. – Как ты мог опуститься до этого! Ведь нам было так хорошо! Слуги, как по волшебству, испарились, так что свидетелем предполагаемого убийства мог быть только Франсуа, но Филипп верил, что тот его не выдаст. - Послушай, я ничего тебе не обещал, - произнес Филипп, уже понимая, что решить миром ничего не получится. – Все проходит, так закончились и наши отношения… - Закончились?! Как ты можешь так говорить! Ведь я люблю тебя! Позволь, я докажу тебе это! – Антуан одним стремительным движением подошел к нему и попытался поцеловать. Когда же Филипп отвернулся, стал рвать на себе камзол и заламывать руки: - Ты не можешь поступить так со мной! Я могу дать тебе все! А он?! Чем он пленил тебя?! Филипп не знал, что ему омерзительнее: слушать этот бред отвергнутого любовника или то, что Франсуа слушает его, стоя совсем рядом. Грязь, которой Антуан поливал виконта, била по нему сильнее, чем он мог себе вообразить. И уже за одно это хотелось придушить ревнивого ублюдка. Или хотя бы вышвырнуть его за пределы страны. Антуан же, видя, что его вопли не находят отклика, переключился на Франсуа уже полностью. Наступая на невозмутимо стоящего виконта, он словно пытался выболтать все те мерзкие домыслы относительно того, как с ним, Вермонтом, поступит Филипп, когда тот ему надоест. Филипп хотел было помешать, но Франсуа взглядом попросил его оставаться на месте, внимательно слушая оскорбления. - Твоя смазливая мордашка ему надоест совсем скоро. И он выкинет тебя так же, как сейчас выкинул меня, - подойдя к нему вплотную, выплюнул Антуан. – Впрочем, мне не больно! Я любил только его деньги и подарки! А тебе он тоже дарит всякие безделушки? Или ты ещё недостаточно ублажил нашего герцога? Ты обращайся, если будет нужна помощь – чего-чего, а более великолепного любовника ты больше не встретишь! Я с удовольствием помогу, ведь только я знаю, что он любит, когда… Договорить ему уже не дал сам Франсуа, залепив звонкую пощечину бившемуся в истерике Антуану. Тот моментально зарыдал, оказавшись в тисках железных объятий виконта. Франсуа повернул его так, чтобы Антуан видел стоящего в растерянности Филиппа: - Видишь его? – злой шепот Вермонта звучал так громко, что даже перекрывал ветер за окном. – Смотри, смотри внимательнее. Потому что ты видишь его в последний раз. И если я ещё хоть раз увижу тебя рядом с ним, смотреть ты уже не сможешь. Ты говоришь, он выбросит меня? Может быть. Но сейчас знай, что ты проиграл его. Ты проиграл его мне. А теперь убирайся из этого дома, потому что ни он, ни я не желаем тебя видеть, ничтожество. В какую-то долю секунды Филипп и сам подумывал провалиться хоть куда-нибудь, лишь бы не видеть глаз, горящих потусторонней злостью. И не слышать слов, бьющих наотмашь. С Антуаном же творилось что-то совсем запредельное: ещё раз дернувшись, как от второй пощечины, он просто сбежал за дверь, оставив их наедине. Филипп просто молча смотрел на Франсуа, с которого, словно пелена, сходила так поразившая его ярость. В очередной миг он понял, насколько же не прост этот безродный виконт, сын несуществующего графа. И подумал, сколько же будет ещё таких моментов, когда смешливый Франсуа будет ставить его мир с ног на голову. - Простите… - выдохнул, наконец, Франсуа и достал из-за пазухи бумаги, о которых герцог уже и думать забыл. – Я забылся и позволил себе излишнюю откровенность. - Это мне следует просить у вас прощения! И за свое поведение, и за этого… - герцог помолчал. – На самом деле такую сцену мне закатывают впервые, так что я просто не ожидал, что может последовать. Спасибо вам, вы очень ловко проучили его. Виконт усмехнулся: - Это было несложно, если учесть, что я говорил истинную правду. Давайте забудем об этой сцене, она не стоит того. И все-таки разберем бумаги, которые мне удалось скопировать… Разбирая аккуратный и мелкий почерк Франсуа, Филипп едва понимал и треть от прочитанного. Потому что сейчас, в душе, он ликовал: Антуана действительно стоило впустить в дома только для того, чтобы услышать как на него, Филиппа, заявляют такие права. При условии, что обычно он ненавидел любого, кто осмеливался делать что-то подобное, а сейчас испытывал почти болезненную радость. Тот факт, что его пристрастия не являлись для виконта тайной, был ему известен давно. Что там, о них знал весь двор! Но то, что это не только не отвратило странного юношу, но и показало, что тот знает, на что идет… В эту минуту Филипп был готов поверить, что Бог есть. И что этот Бог любит Филиппа, герцога Орлеанского. На следующий день Франсуа сказал, что вынужден отъехать на пару дней. Цель поездки он попросил не выспрашивать, отговариваясь какими-то своими делами, и Филипп не стал настаивать. Он уже понял, что тот не станет обманывать его, и это не попытка сбежать. Но сам, в душе, решил, что как только Вермонт вернется, между ними состоится тот самый разговор, который оба уже много дней оттягивают, наслаждаясь предвкушением чего-то. Вернее, наслаждался герцог, а о чувствах Франсуа он только догадывался. Но почему-то верил, что его надежды совсем не напрасны. Они договорились встретиться в Версале, где Луи давал очередной прием в честь встречи посла Персии, от которой Франция планировала урвать свой кусок военной мощи. Филипп в любом случае должен был присутствовать, а потому Франсуа пообещал примчаться сразу туда. И вот герцог Орлеанский уже занимал почетное место по левую руку короля, ведя светские беседы с очередным персидским вельможей, закутанным в восточные шелка словно кукла, а сам высматривал в толпе знакомую фигуру. Однако Франсуа не было, хотя тот говорил, что дела никак не могут задержать его на более долгий период. Впрочем, мало ли что могло случиться в дороге: с вечера шёл дождь, и тракт могло размыть, сделав непроходимым для карет. О том, что виконт предпочитал путешествовать верхом, Филипп старался не думать. Ощутив, как чей-то взгляд прожигает его промеж лопаток, герцог резко развернулся, вызвав сдавленный возглас у какой-то курицы в кринолинах. И встретился взглядом с Антуаном, который смотрел прямо на него, мрачно и очень удовлетворенно. Заметив, что Филипп его увидел, Антуан моментально отвел взгляд и постарался спрятаться, но герцог, чувствуя в груди странный холодок, уже извинился перед персом и, рассекая ворох придворных словно воздух, мчался за ним. Антуан успел добежать только до анфилады, когда настигнувший его герцог сделал ему подсечку, заставив упасть: - Где он?! Отвечай! В ответ Антуан мрачно расхохотался: - Уже нигде! Мой новый друг оказался достаточно любезен, чтобы оказать мне эту маленькую услугу! Филипп с размаху влепил ему пощечину: - Отвечай! Куда его могли отвезти! Антуан моментально зарыдал: - Я не знаю! Это… это дом принца, где-то на улице Старых Каменщиков! Он там один такой, с наполовину скошенной крышей! Но твою подстилку уже должны были убить, так что не старайся! Филипп влепил ему ещё одну оплеуху, не рассчитав силу: Антуан дернулся и замер в беспамятстве. Как во сне, герцог проверил пульс: лживая дрянь была жива. Ничего, если с Франсуа что-то случится, это ненадолго. Оседлав самого быстрого коня из личной коллекции брата, он стремглав помчался в Париж, проклиная дождь и темноту, из-за которых конь то и дело спотыкался, норовя сбросить наездника. Улица Старых Каменщиков находилась в одном из бедных районов Парижа, в которые даже жандармы брезговали заходить. Неудивительно, что принц Конде устроил себе тайное логово именно здесь. Безошибочно определив дом, о котором говорил Антуан, герцог спешился и осторожно подошел к окну: свет не горел, словно в хибаре никого и не было, однако приглушенные голоса выдавали трех… нет, четырех человек внутри. Поблуждав вокруг, Филипп залез на дерево, ветки которого бились в окно на втором этаже, и неслышно забрался внутрь. Голоса звучали уже громче, причем в одном из собеседников безошибочно угадывался холодный голос Людовика де Конде: - Я вынужден уехать в Версаль. Проследите, чтобы с пленником ничего не случилось. Он – наш ключ к герцогу Орлеанскому, если эта содомитская подстилка не солгала. Бить разрешаю, калечить запрещено. Вы все поняли? В ответ раздался нестройный хор мужицких голосов. Это уже даже не удивляло: любитель черни подбирал себе соответствующее окружение. Выждав ещё несколько долгих минут и услышав хлопок входной двери, Филипп решил действовать. Трое противников могли бы оказаться препятствием для разъяренного герцога, окажись они хоть чуть-чуть проворнее. Раскидав охранников, Филипп плечом выбил единственную запертую дверь и увидел Франсуа, кулем лежавшего на грязном тюфяке. Судя по прерывистому дыханию и хрипам, у него было перебито легкое, так что Филипп старался поднимать его как можно более осторожно. Однако Франсуа, казалось, не чувствовал ничего, а только старался идти, осторожно выворачивая ногу и цепляясь руками за герцога. - Я знал, что вы придете за мной, - едва слышно прошептал он, борясь с болезненной гримасой, которая появлялась на его лице, стоило ему сделать шаг. – Постойте, дайте мне немного отдохнуть… Филипп осторожно усадил его на невесть как оказавшийся в этой хибаре целый стул и придерживал за плечи, пока виконт пытался отдышаться. Ему бы это удалось быстрее, не пытайся он говорить: - Простите, я попался слишком нелепо. Они откуда-то знали, откуда я приеду… - Это все Антуан, я знаю, он выдал вас. Вы не виноваты, вам не за что просить у меня прощения. Франсуа усмехнулся и тут же поморщился: - Боюсь, что есть… Так и должно было случиться, ведь моя история здесь окончена… - О чем вы? Что вы говорите… Филипп замер, впервые почувствовав на своих губах полынный вкус чужих с металлическим привкусом крови. Он совсем не так представлял себе их возможный поцелуй, и краем сознания понимал, что сейчас не время и не место, но ничего не мог с собой поделать. Сильные руки Франсуа обнимали его, не давая отстраниться, а губы и язык вытворяли с ним такое, что сейчас не Вермонт, а он сам осядет на грязный пол, не в силах пошевелиться. Внезапно руки, только что обнимавшие так нежно, с силой рванули его в сторону, и грохот упавшего стула слился со звуком выстрела. Еще не успевший опомниться герцог метнул свой верный кинжал прямо на искру пороха в дверях, и принц Конде, выронив мушкет, грудой свалился на дощатый пол. - Франсуа… - не обращая внимания на предсмертную агонию принца, герцог метнулся к виконту, с улыбкой смотрящему на него. Из пробитой дыры в легком теперь толчками в такт дыханию била кровь, губы окрасились алым. – Франсуа, смотрите на меня! Все будет хорошо! Только не бросайте меня больше! - Все будет хорошо, мой друг, - виконт улыбался, стараясь не разжимать губы, однако кровь все равно сочилась из уголка рта. – Помните, вы были должны мне желание? У меня на груди письмо, адресованное вам. Возьмите его. И постарайтесь найти меня… на войне. Аверс. Лави шел домой, не разбирая дороги под ногами. Серые сумерки превратились в чернильную ночь, но сейчас тьма была скорее спасением, чем неудобством, потому что город погрузился в сон, и некому было видеть одиноко бредущего юношу. Все те часы, что он сидел на краю, были отданы воспоминаниям и двадцать третьему имени. Всем тем безумным пляскам в языках пламени, которые вели они с герцогом, пока не кончился срок той войны. Во время той двухдневной поездки он встречался с ещё не старым учителем, который все это время вел свою историю где-то в глубинах Италии. И который и принес весть ученику, что их дела в этом мире заканчиваются, и тому придется выбрать смерть по собственному вкусу. Лави, а тогда ещё Франсуа, в тот день впервые почувствовал, как из него по кусочку вырывают что-то невозможно ценное. И в момент слабости он и написал то письмо, в котором туманно объяснял основные принципы миров для Книжников. Туманно - не потому, что не верил, а потому, что сам их и не знал, а собирал какие-то крохи информации то тут, то там. Что ж, его тайный ученик Филипп Бурбон, герцог Орлеанский, выучил урок получше собственного учителя и научился ходить по мирам. И теперь ждет его дома, даже не подозревая, что уже дождался. В голове образовалась приятная пустота, какая всегда поселялась внутри, стоило Лави принять какое-то особенно сложное решение. Что ж, это решение было сложнейшим за его длинную и насыщенную жизнь. Ведь он сам давно и тайно мечтал однажды не уйти, осесть, пустить корни. Только раньше с ним не было его любимого друга, а теперь судьба сделала ему подарок, от которого он просто не в силах отказаться. Второй раз он даст слабину, и на этот раз уже навсегда. Кросс ждал его в библиотеке, молча глядя в огонь и уничтожая многочисленные запасы своего коварного вина. Лави, глядя на его склоненную голову, улыбнулся, подмечая давно запрятанные мелкие детали: поза, в которой он находился, манера обнимать пальцами бокал, держа запястье чуть на отлете, кружева, которые с таким изяществом мог носить только брат блистательного короля… Каждая мелочь, раньше незамеченная, сейчас вызывала в душе только радостное предвкушение. - Добрый вечер, - произнес Лави, присаживаясь рядом и наливая себе вина. – Вы ждете от меня ответа… Но прежде чем я дам свой ответ, не согласитесь ли выслушать одну историю? - Ты стал подозрительно разговорчив, - Кросс мрачно оторвался от огня, давая место Книжнику. – Вчера из тебя слова приходилось тянуть клещами. - Я многое понял и многому научился, - усмехнулся Лави, делая глоток. – Скажите, вы до сих пор носите свой верный кинжал у самого сердца? Маршал вскинулся, явно вспоминая, когда рыжая бестия уже успела разглядеть его оружие. Решив, что это возможно, кивнул: - Ношу. Он слишком часто спасал мне жизнь. На нем кровь слишком многих знатных вельмож, чтобы расставаться с такой красотой, - добавил он, хищно ухмыльнувшись. - О да, даже сам Луи де Конде удостоился чести быть убитым этим самым кинжалом… Лави не заметил, как оказался прижат к полу, а по руке разлилась острая боль: падая, он слишком сильно сжал бокал, и теперь осколки впивались в кожу. - Откуда ты это знаешь? – прошипел Кросс. – Конде умер от старости и ревматизма в окружении головастых философов! И только в одном мире это было не так! Но и тогда все было обставлено, словно его зарезали разбойники в бедном квартале Парижа! Отвечай, откуда ты знаешь?! Лави улыбался, глядя на перекошенное лицо маршала. И, прикрыв глаза, произнес: - Приветствую, мой друг. Если Вы читаете это письмо, значит, меня уже нельзя увидеть с Вами под руку, а Вы даже не помните мое имя. У меня не хватит слов, чтобы объяснить Вам, кто мы были друг другу, но если Вы попробуете вспомнить, то, быть может, Вы ощутите то тепло, что я всегда буду испытывать к Вам. Я бросаю Вас в последний раз, как велит мне мой долг, хотя и обещал не покидать. Но я верю в Вас и надеюсь, что Вы так же сможете поверить в себя. И понять, что мир – это не то единственное, что нас окружает. И достаточно лишь захотеть, чтобы смести его границы. Помните, друг мой, законов нет, как нет и правил. Мы сами ставим их для себя, чтобы лишить возможности перешагнуть грань между незыблемым и вероятным. И если Вы сможете это сделать, Вы сможете найти меня. Безымянного, чье имя стерлось из летописей, которые я пишу. И всегда смотрящего одним глазом во тьму, из которой все пришло и куда все уйдет. Я не хочу прощаться с Вами, я просто пожелаю Вам счастья. Ваш Франсуа. Пока он говорил, Кросс замер, вглядываясь в его лицо. Жадно, словно пытаясь воскресить в памяти то, что было насильно похоронено. И теперь, когда Лави смотрел на него, это молчание больше не было ни тяжелым, ни вязким. А руки, словно против воли, зарылись в льняные алые пряди, на глазах терявшие свою мягкость. Затем спустились к рубашке и, обойдя лежащий у сердца кинжал, палец наткнулся на клочок пергамента. Отодвинувшись, Лави медленно вытащил ветхую от времени бумагу с бурым пятном крови в углу, по счастью, почти не задевшему чернил. Бумага ломалась и крошилась от прикосновений, а Лави не мог оторвать от неё взгляда и посмотреть в лицо сидящего рядом с ним человека. Уже не Кросса, а того, кто остался где-то там, миллион лет назад. Наконец, Филипп забрал бумагу и, скомкав, бросил в огонь камина: - Я все ещё жду твоего решения. Уйти дальше или… остаться. - Я обещал, что больше вас не брошу. Гурт. Комуи Ли редко когда доводилось испытывать чувства к бумагам. Сложно бояться или ненавидеть то, что в буквальном смысле окружает тебя каждую минуту своей жизни. Но к письму, появившемуся у него на столе, он явно что-то чувствовал. Осталось только определиться, сжечь тонкий конверт с кратким «от Кросса» или всё-таки прочесть. А потом сжечь. Когда в последний раз маршал умудрялся передавать ему что-то не на словах, а таким образом, последствия были сопоставимы со взрывом Комурина. Нет, трех Комуринов. Просто Комуи не видел, как одновременно взрываются четыре, а потому не думал, что подобное сравнение будет верным с научной точки зрения. Выдохнув, он приказал себе не чертыхаться, а взять бумагу в руки и прочитать: «Дорогой Смотритель, я внял твоим просьбам хоть изредка сообщать о своих отлучках. Так вот: я на неопределенный срок отбываю в теплое место под солнцем. Со мной командируется ученик Книжника во всех своих сорока девяти ипостасях. Обещаю вернуть целым. Не скучайте, целую, Кросс».