На непроходимом горном выступе Гейрангерфьорда, меж водопадами, что нынче замерзли и полностью погрузили живописный фьорд, сокрытый от людей, в тишину, расположилось мрачное поместье. Черный дом окружали загнувшиеся сухие деревья, уродством своим, словно стражи, отпугивали незваных гостей. Белая дымка могильного тумана, окутывающего корни давно погибших древ и едва ли не весь земельный уровень поместья, заставляли все живое обходить сей дом стороной. Лишь пауки, жирные, огромные пауки, плетущие сети на террасе первого этажа и откладывающие крупные яйца у крыльца, были гостями в этом доме.
Их присутствие ничуть не смущало хозяина мрачной обители. Редко посещал он свой родной дом: последний раз мужчина был здесь немного больше трех лет назад, а до тех пор и вовсе не заглядывал почти век. Сейчас он вернулся. Он всегда возвращался, когда сильно уставал и искал поддержку. Вслух он никогда не огласит свое желание, чтобы кто-то утешал его, красил тоскливое одиночество или успокаивал его отчаявшеюся душу. Последние три года он провел в глубокой депрессии, граничащей по своей душевной боли с некогда пережитым сумасшествием.
И вряд ли он, даже если ему удастся избавиться от причины этой депрессии, сможет забыть все те горестные чувства, что ему пришлось пережить многие века назад. Иногда мужчина ловил себя на мысли, что лучше бы с него опять сдирали кожу вновь и вновь, подвешивали на крюки, вбивали железные колья в ладони и ступни, рассекали кожу до костей ржавым ножом и после засыпали раны солью и изрубленным конским волосом. По крайне мере, лучше сойти с ума за несколько дней, чем медленно и верно вновь терять себя и мучить и без того покалеченную душу.
Легендарный жнец, первый и единственный вассал Бога смерти, шинигами, ненавидящий свое смертное имя и предпочитающий зваться Гробовщиком, с час сидел на балконе третьего этажа своего поместья, бесстрастно наблюдая за изумрудными переливами звездного норвежского неба. Когда-то его завораживала красота северного сияния, но сейчас и это не могло его порадовать. Он вернулся из Франции, вновь огорченный своим опытом. Да, он значительно продвинулся в оживлении умерших, но не настолько, чтобы использовать свои достижения для того человека, ради которого потревожил мир мертвых. Терпения не хватало — он любил получать все и сразу. Но уже скоро, совсем скоро он с этим покончит. Он добьется своего...
Жнец вздохнул, раскачиваясь в кресле-качалке. Костяной каркас поддался, ничуть не скрипя. Гробовщик положил озябшие руки на симметричные черепушки живших несколько веков назад близнецов и длинными черными когтями начал вырисовывать на них какие-то символы, имеющие смысл только для него.
С нижнего этажа донесся хлопок, уловимый лишь для слуха шинигами, когда кто-то из них появлялся на незначительном расстоянии. Гробовщик никак не отреагировал — он понял, кто пришел. Лишь улыбнулся уголками губ, все так же пусто глядя на пляску зеленых огней. Стало немного легче — он знал, что ему не принесут плохих вестей. Этот жнец никогда не разочаровывал его и не возвращался, пока не исполнит его волю.
— Мой сюзерен, — добродушно, мягко и мелодично заговорил жнец, вмиг оказавшийся у ног Гробовщика, — я все сделал, в точности как вы просили.
— Я не сомневался, что ты справишься, Брават.
Гробовщик не мог заставить себя посмотреть на молодого в сравнении с ним жнеца. Он всегда видел в этих глазах лишь щенячью преданность, что пугала его. Брават с самого своего перерождения был под покровительством Гробовщика. К тому же сам Легендарный жнец и решил его судьбу, когда пришло время юноши.
В 1260 году Брават был признан еретиком и демоном за свой дар ясновидения и пророчества. Все жители его деревни подтвердили, что он служит дьяволу и всегда точно предсказывает, если что-то дурное должно случиться. Так он предсказал смерть сына главы деревни, и тот, сочтя трагедию виной злого глаза Бравата, сообщил о его особенности главе Святого отдела расследований еретической греховности, после чего юноша был приговорен к сожжению без суда и следствий. Гробовщик счел дар Бравата пригодным и даровал человеку бессмертную жизнь. Когда омывающие священнослужители оставили грешника одного в купальне с наставлением раскаяться в грехах, жнец посетил темницу, где передал ему горсть бешеной вишни. Брават хоть и съел Белладонну самостоятельно, но по наставлению жнеца, не стал полноценным шинигами и не был проклят на вечный сбор душ. Он занимал офисные должности, проверял отчеты и разносил их по кабинетам. Превыше всего полюбил он жнеца, избавившего его от мучительной смерти через сожжение, и всегда был готов исполнить его приказ.
— Вы здесь простудитесь, — обеспокоенно заговорил Брават, поправляя съехавший черный меховой плед и укутывая им руки жнеца, от прикосновения к которым заговорил взволнованнее, — совсем замерзли, сюзерен.
— Холод мне по душе, — спокойно ответил Гробовщик и немедля поднялся с кресла, отходя к черным чугунным перилам и облокачиваясь на них. Брават тут же встал рядом — он никогда ни на шаг не отставал от покровителя.
Всю свою жизнь после суицида он посвятил ему, найдя в высокомерном и хладнокровном шинигами нечто притягательное. Гробовщик, будучи верховным начальником всего Британского департамента, имел много работы и всегда выполнял её на совесть, чего требовал и от других. Засиживался допоздна, проверяя отчеты и следя за демонической активностью на территории всей Британии. Брават же всегда был рядом, даже если очень уставал и валился с ног, раньше Гробовщика он не отправлялся отдыхать. Такое внимание к себе смущало и даже раздражало шинигами: он привык быть один, все делать сам и не нуждался ни в чьей помощи. Он был словно рожден, чтобы заниматься этой работой, и не терпел, когда ему начинали предлагать помочь. Первое время Гробовщик грузил Бравата работой, чтоб он не докучал, но от этого юный жнец просто сиял — на него обращают внимание, значит, он ему все-таки нужен. И, смирившись с неутомимым энтузиазмом подчиненного, Гробовщик сделал его своим протеже и даже отправил на курсы по использованию Косы Смерти, по окончании которых позволил забрать одну в личное пользование. Таким, как Брават, владеть Косой смертью было нельзя, но для Гробовщика, обладающего огромным влиянием в мире шинигами, сделать это было несложно, и никто бы и слова сказать не посмел против его решения, но жнец все же взял с Бравата обещание, что тот не будет пользоваться Косой без крайней нужды. Больше, чем простого обещания, не закрепленного на письме, от Бравата не требовалось — он никогда не посмеет огорчить хозяина непослушанием.
— Вы устали после путешествия? — проворковал жнец, несильно толкнув господина в плечо своим плечом, и тихо рассмеялся.
Гробовщик отрицательно мотнул головой и хмыкнул. Способность Бравата копировать его поведение, жесты и манеру речи и удивляла, и заставляла жнеца улыбаться, и немного раздражала. Он никогда не замечал за собой клише в поведении, но глядя на Бравата, так старательно и успешно пытавшегося быть похожим на него, жнец видел свое отражение. Он стал даже косичку заплетать, объясняя это тем, что он «вторая половинка» Гробовщика.
— Называешь это путешествием? — взглянул шинигами на своего патрона. — У меня получилось это сделать, однако первая кукла не приняла свою душу, а вторая потеряла все воспоминания с пленки. Когда я попытался их вернуть, она тут же сошла с ума.
— Какая жалость, — вздохнул жнец и прикусил губу. Он, конечно, был огорчен тем, что его сюзерен огорчен, но то, что он может заболеть, заботило его сильнее.
Гробовщик щелкнул пальцами, и ночную тишину фьорда пронзили мерзкие крики. Среди тумана восстали зловонные трупы — странные куклы, заснувшие в своих гробах. Каждая кукла восстала по зову господина, отчаянно вопя и ища недостающую часть себя — душу. Но поблизости не было ничего живого, что могло бы удовлетворить мертвецов.
— Мне не нужно это. Но у меня не хватает сил больше терпеть, — начал откровенничать Гробовщик. — Я понимаю, что нужно больше времени, но с каждым днем его душа меркнет, и её возвращение может обернуться ещё хуже, чем... чем если он будет таким, как эти куклы.
— Мой сюзерен, вы уже почти добились своего. Вам нужно отдохнуть, и тогда вы поймете, что мешает вам завершить начатое. К тому же я исполнил ваш приказ и совсем скоро завершу свое дело.
Жнец вновь щелкнул пальцами, заставляя мертвецов умолкнуть, и покинул балкон — он и впрямь долго пробыл на норвежском морозе. Брават хвостиком последовал за ним, тихо затворяя дверь.
В гостиной было тепло, даже жарко: видимо, юный жнец позаботился о том, чтобы растопить камины, когда перенесся из Лондона. Возможно, даже перестарался с обилием жара, но он всегда заботился о комфорте своего сюзерена. Гробовщик оставил поместье на него, когда ушел с должности начальника сначала в отпуск, а после и вовсе в отставку по определенным обстоятельствам, о которых знали единицы. Все это время Брават ухаживал за черной резиденцией, протапливал и убирался в ней, не позволяя назойливым паукам вторгаться внутрь и плести свои сети. Гробовщик не любил грязь и пыль. Для него было важно, чтобы все было на своих местах, и Брават всем своим существом старался обеспечить порядок в жилище покровителя.
Жнец был удовлетворен работой патрона и даже не проверял. Устало опустившись в кресло напротив камина и вытянув ноги, Гробовщик прикрыл глаза, задумавшись о чем-то своем. Долго ли он провел в чертогах своего разума или нет, может, и вовсе задремал на час-другой, но открыв глаза, он увидел то, что было необходимо ему. На столике рядом с креслом стояла прикрытая чашка какао без сахара, а рядом — поднос с любимой сладостью жнеца, состоящей из двух слоёв печенья и прослойки из маршмэллоу, и все это покрывала шоколадная глазурь.
— Вас покормить? — с долей надежды в голосе поинтересовался Брават. Юный жнец успел разуть сюзерена и сидел на полу, обняв его ноги и отлично играя роль пледа в таком положении.
— Не стоит, — ответил Гробовщик и устало улыбнулся, протягивая руку к печенью, — ты можешь отдохнуть на сегодня.
— Я совсем не устал. Гадания приносят мне удовольствие. Гадания, о которых просит мой господин — вдвойне.
Гробовщик грустно рассмеялся и наконец встретился взглядом с глазами, от которых воротился. Тошно становилось от этих преданных глаз. Этот взгляд будто касался тех ошметков, что остались от искалеченной души, и пробуждал в жнеце те чувства, которые и он, и его недоброжелатели так долго и старательно убивали в этой проклятой душе. Множество жнецов восхищались им, его положением и способностями, но ко всем он относился лишь как к орудиям достижения своей цели. Посылая из своего отделения жнецов для «дипломатического урегулирования конфликтов» с демонами, он не заботился о том, сколько из них вернутся с «переговоров» живыми. Не говоря о живых человеческих особях, которых он ласково ненавидел и предпочитал видеть сжираемыми червями. А Брават... был каким-то особенным щенком. Что-то не позволяло Гробовщику разбить именно его наивное сердце, находящееся в полной власти собственных когтей.
Жнец отложил печенье, даже не притронувшись к нему, и легко поднял лицо Бравата за подбородок. Вся его ворожба, уготовленная для людей, сошла на нет, и голубые глаза потеряли свой колдовской цвет, являя истинный — один глаз такого же ядовитого зеленого цвета, как глаза всех шинигами, а второй — светлого, барвинкового оттенка. Брават стыдился этой аномалии. Но все те, кого жнецы сочтут достойными жить дальше, были клеймены таким образом: у них оставалось бремя памяти о прошлой жизни, отражаемое в левом глазу, а правый был клеймен проклятьем Потерянного Рая. Гробовщик требовал, чтобы при нем не было никаких чар, меняющих цвет глаз. При собственной жизни его глаза имели такой же оттенок... насколько он помнил, насколько подтверждал сам Бог Смерти. Несколько тысяч лет назад он умер, и память его, хоть и осталась цела, но стерлась временем.
Брават взял запястье и ладонь сюзерена, прижимая ту к своей щеке и прикрывая глаза. Гробовщик вздохнул — и почему он так беспечен?
— Ты видишь в своем будущем что-то, что заставляет тебя оставаться со мной? — спросил жнец у своего протеже и погладил по щеке, после чего переложил руку на его голову, зарывая длинные пальцы в лавандовые волосы.
— Я не хочу знать свое будущее, — промурчал Брават, укладывая голову на колени сюзерена и довольно улыбаясь, — меньше знаешь — крепче спишь.
— Велико искушение узнать, — хмыкнул Гробовщик и все же откусил печенье, ещё теплое после готовки.
— Тогда почему вы не просите узнать меня, чем закончится ваше дело? Может быть, вы найдете ответы, которые вам нужны?
Гробовщик промолчал, отпивая остывшее какао и отставляя в кружку. Он знает почему, но не скажет вслух.
— Я боюсь, что будущее разлучит нас, — Брават вновь поднял глаза на сюзерена, — и мне будет тяжело жить с этой мыслью.
«И я боюсь, что неуспехом закончится мое дело», — таков должен быть ответ Гробовщика, но он промолчал и решил сменить неловкую тему.
— Значит, госпожа Элизабет в твоей власти?
— Именно так, — довольный собой, Брават лучезарно улыбнулся, — и думаю, что Сиэль с этим проклятым исчадием ада не заставят себя ждать. Как только они появятся — я разлучу их немедля.
— Я уверен, даже он поддастся твоему очарованию, — рассмеялся Гробовщик и через недолгую паузу добавил, — ты ждешь моей благодарности?
— Если мой господин желает мне её подарить, — горячо прошептал Брават, мурча и царапая через черную шелковую ткань живот сюзерена.
Гробовщик откинул голову на спинку кресла и расслабился — не было никакого желания и сил для разговоров. Брават понял это без слов и проворно расстегнул мелкие пуговки на кожаных штанах покровителя, аккуратно стаскивая, чтобы сильно не тревожить господина. Гробовщик усмехнулся.
— Меня удивляет твоя неугасаемая страсть.
— Я буду гореть ради вас до тех пор, пока все мое существо не будет стерто с лица земли.
Брават выбрал такой своеобразный способ «платы» и благодарности за свой труд также, глядя на сюзерена, который просил его рассмешить. Не нужно злата, не нужно даров — лишь только позволение согреть и поделиться теми чувствами, что переполняли юного жнеца. Гробовщик не противился — он давно потерял страсть к сексу, но Брават со своей искренней любовью всегда мог окрасить его черно-белый монотонный мир яркими красками удовольствия и... забвения. Хотя бы на несколько часов, что были необходимы Легендарному жнецу.
Жар умелого рта разливает внутри приятное тепло, и тело, лишенное удовольствия с пару десятков лет, отзывчиво реагирует. Брават блаженно мычит, когда плоть любимого хозяина твердеет от его ласк, а его рука сжимает волосы. Жнец никогда не направляет его, лишь дает знать, что ему нравится. Патрон чувствует вкус своего сюзерена, тот единственный вкус, что дурманит голову и заставляет расстаться с реальностью. Он принимает его глубже, размазывая выступающую смазку по нёбу. Жнец чувствует, как его покровитель поддается вперед, и его головка проскальзывает в узкое горло, заставляя Бравата напрячься: таких потрясений он давно не испытывал, и спазм с тошнотворным позывом заставил выпустить плоть изо рта.
Брават закашлялся, прикрыв рот рукой и немного отвернувшись от сюзерена — ему было стыдно, что его тело повело себя так непростительно. Но Гробовщик тихо усмехнулся, успокаивающе поглаживая по волосам.
— Я больше не буду, — шепнул шинигами, склонившись к своему протеже, и честно признал, — это моя вина.
Жнец не стал спорить и оправдываться — ему самому было не до слов. Он обхватил губами липкую головку, старательно посасывая и лаская языком впадинку на ней. Пальцами, едва касаясь, юноша провел по пульсирующим венкам, изучил рельеф полового органа и сжал его в руке у самого основания.
Сюзерен шумно выдохнул, едва сдерживая свое тело, чтобы вновь не толкнуться и не прервать ласки грубым движением. Действия жнеца становились активнее, более страстными и глубокими. Патрон сам впустил его в горло, тесное и горячее.
Движения Бравата, настойчивые и резкие, доводили до исступления, заставляли задыхаться. Жнец не выдержал и вновь надавил на затылок патрона, бурно изливая всю накопившуюся за годы неудовлетворенность. Брават сглотнул все семя, после ласково целуя головку члена и прижимаясь щекой к бедру господина.
Но Гробовщик недолго расслаблялся и нежился в кресле. Пусть он и устал и был абсолютно выжат после «кутежа» во Франции, но сейчас усталость отошла на второй план, давая игривой натуре власть над телом.
— Поймай меня, — томно прошептал старший жнец, исчезая в темноте коридора.
Брават улыбнулся и поспешил влиться в игру сюзерена.
Шинигами двигался абсолютно бесшумно, даже скрыл свою ауру от патрона. Поместье было большое, но Брават не собирался позволить своему господину выйти победителем. Выиграет он — и сюзерен позволит выбрать награду самому. Если победит Гробовщик, то большее, на что он может рассчитывать — побыть в его постели, пока он уснет, и это при условии, что господин вообще решит наконец-то поспать.
Мелькнуло серебро волос в темном коридоре и вмиг вновь растворилось во тьме. Брават хихикнул и пошел в противоположную сторону. Пусть Гробовщик прячется от него, сердцем он чувствует, что он рядом и даже наблюдает за ним своими ядовитыми, прожигающими насквозь глазами. Пошел на хитрость — пробежал вперед на другой этаж и скрылся в комнате близ покоев господина. Он придет туда в любом случае, даже если устанет. Но Брават знал, что первое чувство, которое одолеет Гробвщика — любопытство. Пока жнеца не было, патрон передвинул статую нагого мужчины за тяжелую штору, а сам спрятался со стороны двери. И Брават не ошибся — пятнадцать минут прошло, и Гробовщик сам стал его искать. Но в отличие от самого прорицателя, жнец чувствовал патрона.
Скрипнула дверь, сюзерен сделал шаг. У Бравата есть не больше пары секунд, пока Гробовщик не раскусит его уловку — господин никогда не поддавался на фокусы, быстро их обнаруживая. Но Бравату он позволил подурачить себя и поймать.
Юный жнец сжал руки замком на талии господина, прижимаясь к его спине.
— Какой коварный у меня патрон, — лукаво рассмеялся сюзерен, — и в кого такой только, скажи ты мне?
— До вас мне ещё далеко, мой господин. Но все же, так или иначе, я выиграл.
— Я так устал, — начал Гробовщик, наигранно вздыхая, — совсем нет сил...
— Тогда я сделаю так, что вам не придется уставать еще больше.
— Наглец, — фыркнул жнец и вывернулся в руках юноши, больно кусая того за нижнюю губу и чуть оттягивая её. Брават зашипел и ближе прижал мужчину за пояс одной рукой, второй же скользнул по спине вверх, до самой шеи, и сжал её. Гробовщик поежился и хихикнул — ну что за запрещенные приемы?
— Клянусь, господин, я защекочу вас прямо сейчас, — честно пообещал Брават, переводя руку с шеи к подбородку и легонько щекоча, вновь заставляя ежиться. Гробовщик закатил глаза и облизнул губы.
***
Усталость действительно не имеет никакого значения, когда твое истосковавшееся тело ласкают с трепетом и нежностью. Единственное, что остается важным — шире раздвигать ноги и просить партнера войти. Однако второй пункт Гробовщик никогда не озвучил бы, как бы сильно ему не сносило голову — гордость не позволит.
Брават придерживал одну ногу сюзерена под коленом, раскрывая его сильнее для себя. Два его пальца без труда двигались в любимом теле, растягивая влажные от масла стеночки. В очередной раз разделив два пальца в нем, жнец толкнулся языком в желанное лоно. Его сюзерен прогнулся в спине, шипя и шумно выдыхая. Одновременно с тем, как пальцы беспощадно сжали простынь, ноги раздвинулись шире.
— Вы так прекрасны, мой господин, — оторвавшись от припухшего колечка, прошептал Брават. Он был готов часами ласкать сюзерена, но сейчас это было лишним — собственная эрекция не могла не подстегивать к более активным действиям, и волнение из-за усталости господина не оставляло. Ему нужно будет отдохнуть, и он не смеет отнимать слишком много времени у его и без того беспокойного сна.
Он навис над сюзереном, нежно улыбаясь и получая его ухмылку в ответ. Несколько мгновений, и эту ухмылку сменил оскал — каждое вторжение в свое тело он и морально, и физически с трудом выносил, но сжиматься не смел, как и противиться любвеобильности своего партнера тоже не мог. Брават старался быть осторожен, но пересилить природу было сложно — он не дал ему ни привыкнуть, ни полностью расслабиться и сразу же задал грубый и активный темп.
Его тело было не готово к такому ритму и отозвалось болью, но для Гробовщика боль не была причиной ни для чего, кроме удовольствия. В сравнении с тем насилием, с которым шинигами столкнулся в прошлом, эта боль была лишь способом возбудиться сильнее. Мокрые поцелуи покрывали шею, ключицы и плечи, полубезумный шепот возле уха распалял страсть и волнами разливал тепло по телу.
С сорвавшимся стоном любовника у Бравата сорвало голову, и сознание полностью потеряло свою функцию. Он резко перевернул старшего жнеца, заставляя встать на колени. Патрон тут же развел бледные ягодицы и опять вторгся в тело сюзерена с новой силой и утробным рыком.
Гробовщик уткнулся носом в подушку, пряча улыбку. Брават пообещал, что не поменяет его удобное положение и не заставит напрягаться сегодня, но вот он поставил его в не самую удобную и уж точно не позволяющую расслабиться позу. Однако это единственная ситуация, когда Брават мог не сдержать обещание и не быть наказанным. Отметив эту мысль, шинигами решил, что не прочь подразнить.
— Брават, — томно выдохнул он, разогнулся из своей неудобной позы назад, заставляя любовника сесть, и оказался сверху на его коленях. Заведя руки за спину, сюзерен провел руками по бокам и бедрам патрона, самостоятельно насаживаясь на него, одновременно с его грубым, почти животным толчком в себя. Да, именно так. Без притворства жнец застонал — член любовника ударился об эрогенную зону. Все тело вдруг превратилось в оголенный нерв, когда Брават, отметивший откровенную реакцию любовника, вновь с силой насадил на себя. Ещё, ещё и ещё — Гробовщику хотелось кричать только эти слова, но он не мог этого сделать и заткнул себя сам поцелуем с патроном. Брават сжал его шею, разрывая поцелуй — он жаждал слышать стоны любовника. Вибрация под рукой на горле не заставила себя ждать — старший жнец давился собственными стонами, срывавшимися на крики. Сюзерен нетерпеливо опускался на твердую плоть, получая в ответ сильный толчок.
Первым не выдержал Гробовщик. Струя спермы испачкала грудь и живот, немного попало на простынь и пальцы Бравата, ласкавшие его яички. Несколько толчков, и сам патрон вышел из тела господина, обильно кончая в руку и заваливаясь на черные атласные простыни.
Но сюзерен не лег рядом. Тяжело дыша, он поднялся и распахнул окно, вдыхая морозный воздух. Он ненавидел жар и влагу тела, и даже окунувшись с головой в удовольствие, он не мог терпеть недопустимую температуру.
Пока Гробовщик наслаждался прохладой и отходил от оргазма, Брават быстро перестелил кровать, меняя опороченные и испачканные простыни на свежие и чистые. Темно-зеленый цвет прекрасно смотрелся на черной кровати. Весь классический интерьер особняка был основан только на этих цветах — черный и зеленый. Зеленый успокаивал и умиротворял, черный придавал траур этому умиротворению и отражал мрак, что поселился в душе шинигами. Ему было уютно здесь, а если уютно сюзерену — уютно и патрону.
— Звезды сегодня прекрасны, — с подтекстом заключил Гробовщик, вдоволь наглядевшись на ночное небо.
— Уже скоро звезды переменятся с приходом зимы. На декабрьское звездное небо заявит права Овен, — Брават смутился, но решил перевести разговор в иное русло. — Это ваш знак, и вы будете находиться под его покровительством. Все ваши дела будут успешны, мой сюзерен.
— Сейчас его не видно?
— Совсем тускло, но... — Брават буквально подлетел к любовнику, становясь перед ним и прижимаясь спиной к его груди. — Видите созвездие Андромеды? В этой фазе самая яркая звезда в её группе — Мирах. Видите? Самая-самая яркая.
— Да, — тихо подтвердил Гробовщик, затем обвил руками талию жнеца, положил на его плечо подбородок и с такой позиции устремил взгляд на указанную звезду.
— Если провести диагональ, — затаив дыхание, продолжил объяснять Брават, — то можно увидеть две звезды Овна — Хамаль и Шератан. Они... что-то вроде рогов.
— Как интересно, — усмехнулся Гробовщик, следуя указателям ясновидца. Сориентироваться на звездном небе, усыпанном серебряными крупицами, было трудно для обывателя, но на теле Бравата отражены самые любимые созвездия, и Овен не был исключением. Это созвездие было набито чуть выше выпирающей косточки таза, Гробовщик часто его видел, потому без особых усилий и с указателями своего личного астролога нашел свое созвездие на небе. По сравнению с Мирахом, Хамаль и Шератан были тусклее и менее притягательными, но шинигами задержал на них взгляд, после чего вздохнул.
— Вы совсем устали, — вывернулся из объятий Брават и потянул сюзерена обратно в кровать. Завалив сонного шинигами на неё, он укутал того в одеяло и легонько взбил подушку.
— Спите, мой господин.
Гробовщик не стал ворчать, что его оторвали от неба — сейчас единственным его желанием было предаться сну без сновидений. Сняв с пальца кольцо с крупным изумрудным камнем, он просунул руку под подушку, а вторую согнул в локте и подложил под щеку.
— Можешь оставить его до декабря, — сонно прошептал жнец и закрыл глаза.
***
Брават знал, что делать с этим кольцом. В течение почти четырех лет жнец приходил к своему сюзерену в похоронное бюро за этим кольцом, единственным в своем роде, ради одной цели. Вот и сейчас он спускался в темный подвал с тем же заданием.
В самой глубокой и дальней комнате в подвальных катакомбах не было ничего, кроме единственного белого гроба. Без церемоний Брават откинул крышку и надел это кольцо на палец
Мертвеца.
Кольцо препятствовало разложению тела, и раз в месяц оно должно было быть на нем. Брават присел на каменный пол, подтягивая колени к груди и обнимая руками. Вздохнул. С одной стороны он хотел, чтобы человек в гробу ожил и его господин больше не мучился. Патрон знал, когда он закончит с этим заданием и вернется в покои сюзерена, тот не будет спать, пробужденный ночным кошмаром. Его состояние заставляло сердце кровью обливаться. Но с другой стороны... На этом человеке сосредоточена жизнь старшего жнеца. Он отказался от всего, чтобы защитить свое чадо: и забросил любимую работу, где сейчас без него творится черти что — руководство и коллектив из ряда вон, и привлек внимание своими воскрешениями не только людское, но и общество жнецов. Брават, имевший наглость однажды собрать кровь господина, когда лечил его рану, знал, что у него все получится. Хотя и без гаданий патрон знал, что его сюзерен добьется своей цели. И тогда он вновь станет практически без надобности ему.
— Винсент Фантомхайв не давал вам покоя при жизни, не дает и после, и никогда уже не даст, — выдохнул жнец, поднимаясь на ноги и закрывая гроб, после чего покинул Мертвеца.
Нет, это неправильно — думать о нем, как о конкуренте за внимание Легендарного жнеца. Брават будет любить этого человека так же, как и любит его господин. Не будет ревновать, ведь это плоть и кровь его сюзерена, а значит, он должен подчиняться, какое бы безумство его не заставили сделать.
Ведь они — патрон и сюзерен.
