Немного огня

Как вам последние новости, господа? Что, вы не слышали? Полно, об этом весь город шумит, иные темы и не обсуждаются! Красного шарфа взяли с поличным — прямо на месте преступления! Он, конечно, отпирался: не я, мол, не я, — но при этом так угрожал своим ножом, насилу отобрали! И кровь повсюду: на пальто, на ботинках, на лице. Эй, не сомневайтесь, я лично при этом присутствовал, своими глазами видел! И могу поклясться чем угодно: Красный шарф лжёт. Наш город тих, здесь все друг друга знают. Ну кому, скажите на милость, придёт в голову убить младшую дочь Клаксов? Малышка так кричала, пока он хладнокровно кромсал её ножом… Что? Нет, этого я не видел, иначе бы — несомненно! — остановил его. Это лишь мои фантазии… но вы только взгляните на её труп и на его безэмоциональное лицо! Вывод напрашивается сам собой, господа. И — вы ведь знаете, что у хорошего человека не бывает врагов? А второй труп, странный серокожий мужчина без документов, — наверняка враг Красного шарфа. Вряд ли он просто попал под руку; скорее Красный шарф его выследил и убил, а Татта Клакс оказалась нечаянной и ненужной свидетельницей. О, надеюсь, его осудят по всей строгости — то есть казнят. Такое чудовище заслуживает высшей меры, не правда ли, господа? А я ведь говорил. Го-во-рил. *** Чужестранец откидывается к стене и медленно выдыхает. События двух последних дней с трудом укладываются в голове, того и гляди вырвутся наружу громким криком: «Да погодите же!» Вначале — встреча с отражением и унесённое сердце: неожиданная, но, как выяснилось, не самая опасная вещь. Правда, ощущения довольно специфические: ты будто мертвец, в груди ничего не бьётся и в ушах не пульсирует. Но кровь, тем не менее, по венам бегает, в этом Чужестранец лично убедился, когда аккуратно надрезал руку ножом. Далее — попытки выяснить что-либо про изнанку и заодно про Расса Къяррэ. К сожалению, они вызвали куда больше новых вопросов, чем дали хороших ответов. Легенды, прочитанные в библиотеке, твердили: изнаночные жаждут сожрать сердце и душу, будут таскаться за вами по пятам и всячески пугать, пока вы не ослабнете от страха. И всё; ни про их мир, ни про жизнь, ни про нравы и привычки ничего нет. Будто бы изнаночные — очередная страшилка для детей: не будешь кушать кашу, придёт злой изнаночный и сожрёт тебя живьём, так что давай ложечку за маму, ложечку за папу… Газет, где упоминался Къяррэ, оказалось совсем немного. И ни одна из них, конечно, не пролила свет на его серую кожу — точно горожане игнорировали, упрямо не замечали этот факт. Магия? Если Къяррэ — с изнанки, он наверняка владеет магией; замаскировать кожу труда не составит. Но почему её видел Мотылёк? Или такая магия бессильна против призраков? Точно почуяв мысленно упоминание, Мотылёк осторожно сжимает предплечье. — Ты как? — Пытаюсь прийти в себя, — честно отвечает Чужестранец: про «в порядке» лгать глупо. Поднимает руку — и звякнувшая цепь напоминает: не руку, а руки, ты же теперь узник, заключённый, убийца, ха-ха-ха! Поморщившись, Чужестранец касается левого уха совершенно ледяными пальцами. — Сильно распухло? Мотылёк косится и кивает: — Прилично. Он тебе здорово врезал. — Да уж, — соглашается Чужестранец, — до сих пор звенит. И кто пустил такую толпу в полицейский участок? А впрочем, попробовали бы их — рассерженных, прямо-таки разъярённых — удержать. Как они орали, как угрожали немедленной расправой: «Убийца! Вздёрните его!» И как хотелось заорать в ответ: «Да не виноват я, чего взъелись?!» Только испуганно прижавшийся Мотылёк удерживал от всплеска эмоций: не хотелось перед ним терять лицо, всегда же был спокойным и рассудительным. А чем помогут крики? Лишь ещё больше толпу разожгут. Впрочем, такая холодность их тоже разозлила: один из приволокших в участок мужчин заехал кулаком, да так, что Чужестранец едва на ногах устоял. Может быть, он метил в скулу, но промахнулся — и с его точки зрения, весьма удачно: внутри вспыхнула колючая боль, из глаз брызнули слёзы. Чужестранец сжался, ожидая нового удара, но тут полицейский встал на его защиту: вы, мол, знаете порядок, пока суд не признает вину — он считается подозреваемым, а не убийцей; и вообще, рукоприкладство запрещено. Надев наручники, он увёл Чужестранца в одиночную камеру, к большому неудовольствию толпы: ругаться-то стало не на кого. Зато Чужестранец в этом закуточке почувствовал себя почти на верху блаженства: тишина, спокойствие, никаких раздражающих личностей, только родной Мотылёк. Взгляд натыкается на кровавое пятно. «Ну вот, придётся пальто стирать», — жалеет Чужестранец, старательно отвлекаясь от других мыслей: о том, например, как это пятно появилось. Тяжёлый тошнотворный запах, сбившееся дыхание, оттягивающий руку нож… Чужестранец трясёт головой и оглядывается: ведро на полу, тусклый осколок зеркала на стене, зарешечённое окно да жёсткие нары с тонким матрасом, на котором он сидит, — небогатая обстановка. Интересно, сколько ему здесь торчать? «Боюсь, мой дорогой, до конца жизни, — хихикает внутренний голос и прибавляет: — Причём не такого уж дальнего». Увы, он совершенно прав: убийц не прощают, особенно убийц маленьких девочек. Что с ним сделают? Повесят? Отрубят голову? И ведь никак не докажешь, что просто мимо проходил, а не вспарывал в закоулке животы двум невинным людям: все улики против него. «О, вы знаете, я прибежал на крик, а тут Расс Къяррэ, подставил меня и ушёл в стену!» Кто воспримет это всерьёз? Ну а даже если Расса спросят, где он был, он скажет: «Дома сидел» — и так похлопает глазками, что ему все поверят. То есть, конечно, не глазками похлопает, а магию применит: он наверняка ей пользуется, иначе бы многочисленные смерти давно вызвали подозрение. Слепцы. Совсем рядом с ними живёт такое чудовище, а они охотно отдают ему своих дочерей. — Как в сказке про дракона, — замечает Мотылёк. — Что? — удивляется Чужестранец. — А, я сказал вслух? Извини, задумался. Мотылёк забирается с ногами на матрас и, взяв лежащий рядом цилиндр, принимается его вертеть. Где-то через минуту он продолжает: — Для того чтобы победить дракона, нужен рыцарь, — и с улыбкой глядит на Чужестранца. Тот, невольно усмехнувшись, качает головой: — Какой из меня рыцарь, дорогой Мотылёк? К тому же, — он поднимает скованные руки, — я сижу в тюрьме. Потому что дракон оказался хитёр, будто настоящая змея. — Змея, — повторяет Мотылёк, глядя куда-то в стену. — Зме-ея. Цилиндр в его руках замирает. — Змея, — снова повторяет Мотылёк и поворачивается к Чужестранцу. Его зелёные глаза прямо-таки светятся от радости. — Я придумал! Я… я попробую! — Он подскакивает, бросает цилиндр и оборачивается вокруг себя. — Я скоро вернусь! С этими словами он исчезает в стене, и Чужестранцу остаётся растерянно глядеть ему вслед — то есть на серые камни. Что он придумал? Куда собрался? Причём тут змея? Ох, не хватало ещё ему влипнуть в какую-нибудь историю! Подумав, Чужестранец встаёт с нар и подходит к окошку. Между прутьев виднеется кусочек неба, затянутого облаками. Неужели собирается дождь? Эх, сегодня даже погода против них. — Совсем же вымокнет, простудится, — качает головой Чужестранец и вздыхает: — Возвращайся скорее.