Благослови Господь

В ветхом общежитии, в комнате, которая по своим размерам напоминает каморку. На старой, скрипучей кровати, Два горячих парня, издавая очень пошлые звуки, двигаются на встречу друг другу. Шатен из последних сил трахает парня под собой, крепко переплетя свои и его пальцы. Утонченно двигая бёдрами, толкаясь и проникая так глубоко, как может, он скользит языком меж его лопаток, и зарываясь носом в мягкие, взмокшие от пота волосы на макушке, алчно втягивает аромат этого юноши. Тот кричит, пытается вырваться и подаётся бедрами назад, стараясь хоть когда-то снизить трение, ставшего очень чувствительным членом о смятую, жгучую ткань. Его попытки проваливаются с треском, когда его снова втрахивают в постель, загоняя в ловушку из царапающих нежную плоть простыней и чувства пульсирующего, трахающего члена в заднице. На глаза наворачиваются слёзы. Пылающий комок желания все сильнее скручивается внутри, возбуждение на столько велико, что он вгрызается зубами в подушку, бессильно мыча от удовольствия. Накалившийся, кажется, до предела крестик, висящий у него на шее, с каждым толчком бьёт его по грудной клетке, словно напоминая о себе. Однако ему в данный момент слишком хорошо, чтоб об этом хлопотать, и все мысли, лишь о твердом, горячем члене, который наполняет его полностью. Шатен тянет нагло за плечо на себя и практически рычит парню в ухо: — Скажи моё имя. Тот захлёбывается, говорить сейчас невыносимо тяжело, но тянет глубоким голосом: — Мин Юнги... Юнги рычит напыщенно, пропускает пальцы сквозь густые волосы парня, сжимает и заставляет того откинуть голову. С пухлых, совершенно истерзанных губ, срывается: — Трахни меня, Мин Юнги! Я уже тебя трахаю, с ухмылкой подмечает Юнги про себя. Он чуть дышит, толчки становятся более резкими и стремительными, практически выйдя из парня целиком, он неожиданно входит на всю длину, вышибая из него весь дух. Волна удовольствия накрывает сразу двоих. В глазах Юнги взрываются фейерверки, он весь дрожит, и на сто процентов уверен, что у его сладкого мальчика такие же ощущения. Он целует его в спину, пересчитывая губами позвонки, оставляя на них следы укусов и засосы, выходит из него, и без сил падает рядом. Тот лежит не двигаясь, закусывает губы и жалобно сжимает пальцами простыни, его глаза закрыты, а длинные ресницы, чуть подрагивают. В конце концов, он раскрывает глаза, и на его лице расходится удовлетворенная, ленивая, ухмылка. Пытаясь не нарушить этот момент, Шуга шепчет: — Понравилось? — Очень. Кареглазый перекатывается на спину, его крестик прилип к мокрой груди и немного раздражает. — Мне нужно идти, — произносит он извиняющимся голосом. — Ничего, я понимаю. Привстав, Шуга протягивает руку, прикасаясь к бархатной и покрасневшей щеке молодого человека. Мокро целует, проводит языком по нижней губе, засасывает ее, и с пошлым звуком отстраняется. В его мыслях проносится: «Отлично вышло», пока тот натягивает на себя футболку и брюки.

***

В коридоре, на моём этаже, как всегда полно народу. Улыбаясь, здороваюсь с теми, кого не видел все выходные. Лифт подъехал сразу же, удивительно. Нажимаю кнопку первого этажа и чувствую, как лифт начинает движение, но внезапно останавливается. Дверь открывается, и я сталкиваюсь взглядом с холодными серыми глазами. Дружелюбно машу рукой: — Привет, Херин! Женщина высокомерно окидывает меня взглядом. На ней сероватое платьице в пол, в руках Библия. Сжав губы в узкую полоску, она дает ответ: — Господь терпеть не может педиков. Лифт раскрывается, и, задрав голову, Херин вылетает из него, крича парню, который ожидает ее у двери: — Чимин-а, быстрее, служба вот-вот начнётся! Привет, меня зовут Мин Юнги, и я гей. Все относятся ко мне обычно, не считая данной женщины. Она чрезвычайно религиозна, однако даже без этого, она не увлекательнее сдутого шарика. Она думает, что в данный момент забавно пошутила, правда вот она не знает, что я сплю с её парнем перед каждым их походом в церковь. Улыбаюсь, вспоминая, как сегодняшним утром её Чимин стонал в моих руках. Благослови Господь, сука.