вчера

      Ты ложишься прямиком в ванную, абсолютно точно вмещаясь в её маленькие размеры и копчиком чувствуя ледяной холодок чугуна. Постепенно тёплая вода доходит уже до тонких щиколоток, но острые коленки дрожат вовсе не от этого, нет. Испещренные нитевидными и уже заросшими белесыми шрамами, бедра выглядят слишком жалко – словно какой-то неудавшийся суицидник решил порепетировать перед своим фатальным отходом в мир иной, при этом путая не ярко просвечивающиеся вены на запястьях с бледной кожей ног.       Вода доходит до середины согнутых икр.       С некой опаской ты смотришь на старую мочалку, что служила тебе верой и правдой целых два года в этой коммуналке. Да, темно-зеленого оттенка внизу и салатового цвета сверху, она словно была уже сорокалетней старушкой – вырезанный когда-то из-за нервов клок поролона уже давно закатился под ванную вместе со сметаемой туда жесткой метелкой пылью, даже не планируя восстанавливать равновесие. Но притягивало взгляд вовсе не это, нет, – странно расслабившись и спиной скатившись по кафельной стене чуть ниже, ты тянешь свои бледные подрагивающие ручонки к этому «спасателю разума», – криво ухмыляющееся своим стальным отблеском острое лезвие для типичных мужских бритв, уже унесшее жизни многих сопливых тинэйджеров, внезапно разочаровавшихся в любви или прочем дерьме, в котором ты копаться и не собираешься. А может быть просто боишься признать себя одним из этих глупых мертвецов, решая не ставить подпись под приговором «Эмочка»?       Уже мягко обхватывая коленки, вода словно дарила так нужное тебе в последние дни умиротворение – разбавляя всю эту водную гладь пустоты, ты добавляешь немного соли, уже через секунды пенящейся на поверхности белоснежными комками.       И что же ты раньше пытался доказать? То, что «ты сможешь!»? Зажимая потеплевшее лезвие фактически между кривыми ногтями, ты уже так привычно проводишь им легонько по мраморной коже бедер, оставляя свежую царапину наливаться рубиновыми каплями. Ты всегда боялся проводить сильнее и глубже – ведь лезвие входило словно нож по сливочному маслу, а вот так вот внезапно умереть от кровотечения вовсе и не хотелось. Хах, утрировать, конечно же, довольно хорошо – какой дурак умрет от царапины на ноге? Но нет, ты все равно лишь воздушно проводил по ногам и рукам острой плоскотой, изрезая ранее целую кожу в решето, забывчиво вырисовывая различные узоры и легкие фигурки, после внимательно, чуть прикрыв голубые глаза, наблюдая за тем, как они наполняются алой кровью.       Но ты не мог никого оставить, нет. Да, когда ты чувствовал, что сейчас вот-вот сломаешься, что тебе надо лишь чуточку отдохнуть – ты с виноватым видом заходил в ванную, внимательно следя за тем, чтобы здесь оказались все предметы, нужные для мгновенного остановления крови. И только потом от души царапал себя, все рисовал и рисовал – чувствуя, как вместе с выходящей кровью и будущими шрамами выходят все печали и заботы, выходят, исчезая в этой ненужной реальности. Да, ты мог превратить эту реальность в собственную сказку – но не захотел, не смог.       Возрастающая пена теперь мягко щекочет подбородок, а блондинистые пряди намокают в воде, становясь грязно-золотыми.       А вчера ведь было еще не поздно, правда? Как бы легко тогда вышло! Но ты все испортил, Арлерт, все испортил – теперь ты можешь оставить все. А что? Осточертело, черт возьми. Просто осточертело, тошнотворным комком встало в измученной гриппом глотке и не хочет исчезать. Сегодня ты сможешь, да? Можно ведь и попытаться. Внутри все также прячется испуганный мальчонка, отчаянно не желающий этого делать – но вот твердолобость барана и ликование внешних демонов, так упорно собирающихся все это время из осколков доброты и святой наивности, не дадут ничего поменять. Не дадут.       Вчера, вчера, вчера. Чертово вчера. Поверни время вспять – и найдено тебе решение абсолютно всех мировых проблем, катаклизмов да глобальных потеплений. А ведь тогда сегодня не будет поздно, не будет никаких мелких отговорок и ссор, из-за которых в душе такая свербящая пустота. На исправление всех ошибок тебе дается завтра, ведь сейчас уже даже самые старые фонари потухают в связи с глубокой ночью и зажигающимися окнами домов.       Но кто сказал, что завтра настанет?       Вода начинает выливаться за исцарапанные борты, а ты выставляешь левую руку вперед и молниеносно, словно боясь передумать, зажмурив глаза проводишь лезвием вдоль выступивших вен. Руку словно облепила стайка комаров, надоедливо кусая – приоткрыв глаза, ты посмотрел на стекающую тонкой струей с руки в ванную кровь. На всякий случай еще одна борозда – чтобы уж точно. Пена забурлилась багровой какафонией, пока ты, уже бездушное медленно холодеющее существо, с блаженной улыбкой откидываешься назад. Веки постепенно тяжелеют, а на синеющих губах застывают остатки доброжелательной ухмылки.       Надевая свои застиранные тапочки, снизу матерятся соседи.