Red

Последние дни перед отлетом Микки проходят в большом напряжении. Особенно, это сказывается на Эшли. Она, вроде как, и приняла тот факт, что Микки выбрал ее, но страх того, что в любой момент он может поменять свое решение, выбивает ее из колеи. Каждый выход мужчины из дома, будь то за продуктами, либо по делам с документами, заставляет Хьюз нервничать и предаваться душевным терзаниям. Милкович старается лишний раз не тревожить свою девушку, даже становиться более мягким в общении с ней, пытаясь всеми способами загладить вину. Сексуальной жизни у них не стало. Эшли, при всем своем понимании и душевной доброте, все еще не могла смириться с изменой, хоть и ценила честность парня. Да и Микки ни разу не настаивал, несмотря на то, что секс для него имел немаловажное место в отношениях. Мысль о том, что после ночи, проведенной с Галлагером, Микки не сможет воспринимать никого другого в постели, он старается убрать в дальний ящик, сетуя на эмоциональную нестабильность своей девушки, после измены. Тем не менее, билеты уже куплены, вещи практически собраны, и остается лишь немного подождать, когда весь этот саутсайдовский кошмар останется позади. -Собралась провозить в самолете кофе-машину? – спрашивает Милкович, глядя на пожитки Светланы, которые она прикупила в Чикаго. – Ты, возможно, будешь немного удивлена, но в Медфорде тоже есть блядские магазины с бытовой техникой! – тихо начинает он , далее повышая голос, слыша позади себя невнятное бормотание бывшей жены. – Есть что сказать- говори на ебанном английском, неваляшка ты моя. -Я ее купила по хорошей цене, идиот! – зарычала Лана, вырывая коробку из рук Милковича, которую тот намеревался оставить здесь, дома. – И да, скажи мне «спасибо», ведь на сэкономленные деньги ты сможешь пополнить горячо любимую коллекцию своих резиновых дружков. Микки фыркнул, качая головой, не имея никакого желания спорить. Суета, вызванная сборами, действовала на нервы, но мысль о скором отъезде поднимала тонус и разряжала обстановку. Только одно теперь имело значение – скоро Милкович будет далеко от Чикаго. Его отношения с Эшли со временем наладятся, и все снова станет так, как было. Он старался не думать о Йене и их последней встрече. Все прошло реально паршиво, за исключением секса, но и тот омрачился разговором, состоявшимся после. Самое сложное заключалось в том, насколько теперь чувства к Йену запутаны и неоднозначны. Он на все сто процентов был уверен, что не хочет возвращаться к тому, что было у них несколько лет назад, он давно перерос ту слепую любовь, но теперь, наряду с жестокой решительностью и реализмом тихо примостилось еще одно чувство. Надежда. Пока еще совсем маленькая и, на первый взгляд, даже не заслуживающая внимания, но, тем не менее, отбрасывающая огромную тень на весь скептицизм Милковича. Микки обнаружил себя, смотрящим в одну точку на полу посреди комнаты. Он, как следует, пару раз долбанул себя кулаком по скуле и тряхнул головой. Ну вот, поглядите, что делает с человеком хороший секс. А ведь еще пару дней назад он был так уверен в себе. Милкович ухмыльнулся собственным мыслям и снова принялся за сборы. Покой прервала резко хлопнувшая дверь и все разом повернулись на звук. Все взволнованно устремились на испуганное лицо Мэнди. Пытаясь отдышаться, она не могла вымолвить ни слова, чем изрядно попортила нервы домашним. Светлана зачем-то взяла сына на руки, видимо, чисто машинально, Эшли ухватилась за бицепс своего бойфренда, а Микки застыл, терпеливо ожидая новостей. -Галлагеры – произнесла Мэнди, и все разом выдохнули, бормоча ругательства, продолжив дела, на которых остановились. -Проживу я хотя бы день в этом городе, не слыша эту проклятую фамилию? – пробурчал Мик, нервно сматывая в рулетку кусок бечевки. -Я была у них дома. Йен, как взбесился, Роберт настаивает на том, чтобы в клинику его поместить, – выпалила Милкович, встречаясь с озабоченным взглядом брата. – Он не хочет добровольно, Роб вызвал санитаров, а я.. – Мэнди застыла. Прошла секунда. Чертова секунда. Микки схватил свою куртку и вышел из дома. Сначала он побежал, а потом вдруг замедлился. Пошел быстрым шагом, а затем и вовсе остановился. Неприятное чувство засвербело внутри, и он растер пальцами грудную клетку. Нужно ли ему вмешиваться снова? Разум твердил «нет», а тело без раздумий повело в нужном направлении. Какое-то дерьмовенькое дежавю, не находите? Он брел медленным шагом, все еще не до конца уверенный в принятом решении. Cтрашно снова бежать за уходящим поездом, но, подумав, насколько страшно Йену быть этим самым поездом, он поспешил.

***

Как только Микки добежал до нужного дома, в глаза сразу бросилась машина скорой помощи. Он обернулся и обнаружил, что его домочадцы примчались на авто следом за ним. Все-таки, иногда Микки становится беспросветно тупым в критичных ситуациях. Особенно, когда это касается совершенно определенного человека. Входная дверь была открыта и вся компания остановилась в пустой гостиной. Милкович медлил, он плохо представлял, что ждет его дальше, но все же набрался смелости и быстро поднялся по лестнице. Его сердце пропустило удар, когда в конце коридора, у комнаты парней, он увидел небольшую толпу. Там явно была суматоха, и Микки ускорил шаг. Первым его заметила Вероника и толкнула озабоченную происходящим Фиону. Увидев Милковичей, она закатила глаза и закрыла им проход. -Только через мой труп, Милкович – ледяным тоном проговорила она. Микки показательно похлопал по карманам. -Прости, забыл ствол дома. И на твоем месте я бы не произносил подобных фраз в слух, тебя, поди, пол Чикаго грохнуть мечтает –Мэнди больно ударила Микки по предплечью – Иисусе, пусти меня, Фиона – тяжело выдохнув, произнес он. Девушка замешкалась и посмотрела на Липа. -Иногда приходится идти на контрмеры, Фи. – сказал брат, кладя руку ей на плечо. –То, что плохо для тебя, не всегда плохо для остальных. Просто.. пусть попробует. - Микки на мгновение прикрывает глаза в молчаливой благодарности, а Галлагер коротко кивает в ответ. В конце концов, Фиона сдаётся, открывая вид на происходящее в комнате. Йен был не в себе. Глаза его были бешенными и стеклянными. Сзади за руки его держал Роберт, а двое в халатах пытались сделать ему укол, очевидно, успокоительного. Словно бешеный зверь в капкане он пытался вырваться. Влажные волосы прилипли ко лбу, губы дрожали, а под глазами, на бледном, почти белом лице выделялись темные круги. Он кричал не своим голосом, пинаясь длинными ногами во все стороны, держа медбратьев на расстоянии. Милкович не был готов пережить это еще раз. Против воли глаза начали слезиться, но он не дал им выйти наружу, моргнув несколько раз. Сердце стучало в ушах и он не воспринимал никого вокруг, кроме Галлагера. В очередной раз, пытаясь вырваться из хватки, Йен выгнулся дугой и повернул голову в сторону выхода, находя пути к побегу. Их глаза встретились. Галлагер оцепенел. Мысль, что Микки пришел к нему, не укладывалась в голове. Ему стало безумно стыдно за то, что тот видит его в подобном состоянии. Он не хотел показывать эту свою сторону. Маловероятно, что Микки снова захочет иметь с ним хоть что-то общее, после подобного поведения. Блять, не сейчас, не так. Медбратья, переглянувшись, решили повременить с сильнодействующим успокоительным, пока Роберт не даст команду действовать. Тело Милковича отреагировало раньше, чем мозг, и только подойдя вплотную к Йену, он осознанно оценил свои действия. Казалось, больше не осталось никого в этом доме, все стало тихо и безмятежно. Микки протянул руку и положил ее на влажный затылок Галлагера, помогая их лбам встретиться. Они смотрели в глаза друг другу, завороженные свершающимся действием. Невольно, около десятка человек стали свидетелями этой нежной, почти интимной близости. Всем вокруг вдруг стало как-то неловко наблюдать за этой сценой, неправильно, словно на их глазах занимаются любовью. Роберт опустил руки Галлагера, заметив, что тот больше не сопротивляется. Он жестом показал медработникам не ставить укол за ненадобностью. Внезапно он понял абсурдность всей ситуации. Все его старания оказались напрасными: ни врачи, ни семья, ни тем более он сам не сумели успокоить разбушевавшегося Йена, как только не пытаясь. Однако, стоило Микки появиться в поле зрения, стоило ему только сделать шаг, как все внимание Йена было украдено и приковано к брюнету. Кинни молча наблюдал за тем, как Микки ведет Йена за собой, словно загипнотизированного. Этот взгляд. Взгляд который Йен дарил Микки, вызвал в Роберте неосознанную ревность и обиду. Он видел любовь, он буквально мог прикоснуться к ней, она проходила сквозь его пальцы вместе с витавшей в воздухе пылью. Признаться, он недооценил этого паренька в прошлую их встречу. Эта наглость, тату и острый язык сбили его с толку, и их связь с Йеном тогда показалась легкомысленной и однобокой. Сейчас же.. сейчас он увидел нечто другое, секрет, спрятанный в оболочку из грубости и иголок. Без сомнения, какими бы странными не казались ему со стороны эти отношения, какими бы в корне разными не были эти двое, и что вообще их может связывать, за этим стояла история. Он мог увидеть улыбки, боль, разногласия, нежность, страсть, отчаяние. Любовь. В последний раз взглянув на Йена, Кинни поспешил удалиться, жестом приказывая медработникам идти за ним. Эшли заметила, что плачет, лишь когда прохлада слезы коснулась ее губ. Она не могла понять что видит : нечто прекрасное, либо нечто совершенно ужасное, разрывающее ее изнутри. То, что видит человек, когда наблюдает за тем, как объект его любви любит кого-то другого. От этого не стало больнее или легче. Это опустошило ее, вытянуло все силы и заставило, наконец, опустить взгляд. Микки. Ее Микки любил другого. Побежал сломя голову, только пятки сверкали. Забыл об уезде, о сборах. Забыл о ней. Сложно поверить во что-то, чего не увидишь собственными глазами. Да и в то, что увидел, порой, бывает трудно поверить. Ее склеенное с таким трудом сердце снова было разбито. Если бы Микки слышал сейчас ее мысли, он, скорее всего, убил бы ее за такие «нюни», но кого сейчас волновало, что бы подумал глупый Микки Милкович? Ведь о том, что подумает Эшли, видимо, не пекся никто. Микки, не разрывая зрительного контакта с Йеном, взял его за руку и медленно подвел к кровати. Галлагер, словно послушный ребенок неукоснительно подчинялся каждому его движению. Усадив рыжего на кровать, Милкович движением руки, даже не поворачиваясь, приказал всем присутствующим освободить комнату. Ему послышалось тихое шуршание- знак того, что они оставались одни. Немного тревожное чувство, учитывая то, что тебе предстоит остаться один на один с главным своим демоном, тем, кому удалось разлучить тебя с любовью всей твоей жизни. И у них одно лицо. Лишь когда в комнате образовалась звенящая тишина, Йен сумел выдохнуть. -Ложись –тихо приказал Микки, отбрасывая одеяло на край кровати. Галлагер подумал, что, возможно, не заметил, в порыве ярости, как ему вкололи успокоительное, настолько безмятежно он себя чувствовал. А Милкович больше всего на свете хотел две вещи в этот момент: сбежать, как можно дальше и остаться в этой комнате насовсем. И прежде, чем он подумал о побеге, его ноги уже освободились от ботинок, а тело удобно устроилось рядом с Галлагером. Позади послышались тихие всхлипы. Милкович обернулся и увидел в дверях совершенно растерявшуюся Эшли, в ее глазах стояли слезы и немой вопрос, на который Микки ответил своеобразно - полностью разворачиваясь к своей бледнолицей катастрофе, что внимала каждому движению брюнета, будто боясь, что тот растворится в пространстве, стоит лишь отвести взгляд. Он принял решение. Не думая ни секунды. Это оказалось легче, чем представлялось изначально. Ему казалось, что непременно начнутся душевные терзания, метания меж двух огней, но в ту секунду, видит Бог (если он есть), не было никого естественней Милковича. Не было и единого шанса, что он поступил бы по-другому. Ни одного. ебанного. шанса. Мысли о безвыходности положения развеялись, когда Микки почувствовал тяжелую руку, обвивающую его торс. Бледные пальцы вцепились в футболку на его спине, а глаза, всего несколько минут назад казавшиеся безжизненно потухшими, смотрели на него с теплым изумрудным сиянием. -Галлагер, ради бога, люди давно придумали телефон, можно было просто чекнуть мне смс, если пообниматься захотел, к чему привлекать столько массовки? – Милкович тепло улыбнулся, зарываясь пальцами в волосы Галлагера, от чего тот почти закрыл глаза, из последних сил желая подарить ответную улыбку. -Правда? Так можно было? – Йен говорил осипшим шепотом, сильнее сжимая футболку Микки в своей ладони, в который раз убеждая себя, что все, что происходит – не игра его больного воображения. -Мхм..Тебе нужно поспать, хорошо? -Нет, я хочу поговорить. Я должен.. – он выдохнул – я не мог допустить, чтобы меня закрыли в чертовой клинике, и упустить тебя. Если бы ты улетел, а я бы не поговорил с тобой, Мик.. -Шшш..Слушай, ты здорово всех напугал сегодня. Кроме того, твоя сестра хочет пустить меня на кебаб, а моя девушка, видимо, сожрет его не задумываясь. Предлагаю поспать и набраться сил. Когда ты проснешься, я буду тут, клянусь. -Все испугались. Кроме тебя. Пальцы Микки продолжали массировать голову Галлагера, расслабляя парня окончательно. Наконец, ресницы Йена задрожали, и он медленно провалился в сон. -Да я обосрался больше всех, мужик – прошептал брюнет, проводя большим пальцем по щеке Галлагера. Микки Милкович смотрел на безмятежное лицо Йена, воссоздавая в памяти до боли знакомые черты. Он почувствовал себя самым счастливым сукиным сыном на планете, оказавшись так близко, так чертовски близко к своему человеку. Тепло наполнило его сердце, а он и забыл это чувство. Он запретил себе думать о Йене, думать о любви к нему очень давно. Но сейчас, ощущая его дыхание на своей щеке, чувствуя его руку на своей спине, тело, прижимающееся к нему, он позволил себе такую роскошь. Да, черт возьми, он любил его. Любил больше кого-либо в своей жизни. Эту его любовь можно было сравнить только с любовью к сыну, но и та была другой. Любовь человека к своему ребенку осознанная, что-то типа на уровне инстинкта, когда как его чувство к Йену, ощущалось, как что-то необузданное, неуправляемое. Сердце Микки выбрало именно его из сотен других людей, и как бы он не пытался бежать от этого, каким-то необъяснимым образом эти двое снова и снова притягивались друг к другу. Никто, никогда не смог бы заменить Галлагера, он знал это изначально. Никто не смог бы сделать Микки более счастливым, чем он. Никто не смог бы сделать Микки настолько больно. Грудь Милковича задрожала, а сам он задыхался в беззвучных рыданиях. Злые слезы градом катились по его лицу, безжалостно выставляя спящему зрителю все истинные чувства. Микки ненавидел себя, его, ненавидел эту жизнь и обстоятельства, приведшие его к тому этапу, на котором он находился сейчас. Принимать решение, идущее вразрез с чувствами – мука, каких поискать. Но иначе Милкович поступить просто не мог. Сегодня он едва не потерял связь с реальным миром, все казалось, будто не взаправду. Это было сложнее в тысячу раз, чем в прошлом. То ли с возрастом он становился более сентиментальным, то ли биполярка для Микки стала синонимом слову чума. В любом случае, по молодости все воспринималось легче, не так пугающе. Тем более, для человека, слепо влюбленного, полного амбиций и планов на будущее. Милкович подумал, что провел эти пять лет без Галлагера не так уж плохо. Все было спокойно, комфортно.. может, скучновато, но неплохо. Чувства к рыжему недоразумению, спящему так безмятежно, и на первый взгляд, выглядевшему так безобидно, могут дорого ему обойтись. Микки наклоняется ближе к лицу Галлагера, зарывается пятерней в его волосы и прижимается губами к влажному лбу. Все еще чувствует его дыхание и теплое прикосновение. Да, он позволит себе такую роскошь. В последний раз.